е здешняя?
     - Никак нет, ваше благородие! - отчеканил Гриб.
     Толпа с  большим интересом следила за  всем происходившим.  "Вишь,  как
ловко начальству лепортует...  Ай да Гриб!.." -  перешептывались голодаевцы,
наблюдая за городовым.  А  ребятишки -  те положительно пожирали глазами всю
сцену:  они  все  замечали,  все  улавливали.  От  их  зорких глаз  ничто не
укрылось:  ни  шпоры пристава,  ни его молодецкие усы,  ни заплаты на ветхом
мундире Прохора,  ни тучная,  слонообразная фигура квартального, ни козлиная
бородка доктора.
     Началось следствие,  которое,  к  слову сказать,  ни к чему ни привело.
Никто не знал покойницы,  и никто не мог удостоверить, откуда она, кто она и
отчего умерла. Впрочем, доктор нашел было, что она умерла от разрыва сердца,
но  тут  же  добавил,  что не  ручается за  это определение и  что покойницу
необходимо будет анатомировать.
     Когда протокол был  составлен,  вспомнили про ребенка.  Аксинья все еще
держала его  на  руках.  Она  успела  уже  переговорить о  нем  с  Тарасом и
разговором осталась недовольна: муж наотрез отказался взять мальчика к себе.
     - Вот это мальчик покойницы? - спросил пристав у Аксиньи.
     - Он самый.
     - Гм...  Как же  теперь быть с  ним?..  Его надо будет в  полицию...  А
скажи, - возвысил голос пристав, обращаясь к Аксинье, - он грудной?
     - Грудной.
     - Гм... вот беда! Куда мы его денем?..
     - Я  хотела его  к  нам в  дом,  -  вдруг робко проговорила Аксинья.  -
Хотела, стало быть, чтоб он завсегда у нас жил...
     - Ну и прекрасно!  - обрадовался пристав. - Возьмите его... И вам и нам
приятно будет...
     - Ах,  -  осмелев,  перебила его Аксинья, - знаю, что приятно будет, да
вот муж у меня...
     - А что муж... не хочет?.. У вас дети есть?
     - И запаху детского нет.
     - Вот как! А где муж? Вот этот самый, здоровый-то?
     Тарас сделал шаг вперед и остановился, смущенный.
     - Почему ты не хочешь приютить сироту? - спросил его пристав.
     Тарас молчал.
     - Ведь он тебя не объест, а нас от хлопот избавишь... Возьми, а?
     Тарас  энергично почесал затылок,  пристально посмотрел на  свои  ноги,
тряхнул головой и промолвил:
     - Нехай!
     Только всего  и  сказал он.  Но  от  этого  слова красивое смуглое лицо
Аксиньи озарилось счастливой улыбкой,  а  в  ее  черных  глазах  засветилась
радость.
     Пристав,  звякнув шпорами,  двинулся вон со  двора.  За  ним последовал
доктор и квартальный, велевшие городовому остаться караулить труп.
     Выйдя  на  улицу,  пристав  отдал  квартальному  приказание  немедленно
прислать подводу и отправить мертвое тело в приемный покой,  а сам зашагал с
доктором вдоль обрыва.


        "II"

        "ПРИЕМНЫЕ РОДИТЕЛИ"

     Хата  Тараса  битком  набилась  женщинами,  пришедшими  давать  Аксинье
советы,  как  обращаться с  младенцем,  как  и  чем  его  кормить и  как его
укачивать. Одна из них обратила внимание на то, что у ребенка на шее не было
крестика.
     - Ай, родимые, да у него имени нет! - воскликнула она.
     - А  и  вправду нет!  -  обеспокоилась Аксинья.  -  Тарас,  а Тарас!  -
окликнула она мужа, который уже успел снова приняться за работу.
     - Что еще там? - послышался из мастерской голос столяра.
     - Подь сюда, дело есть.
     - Ах,  чтоб вас!.. - проворчал Тарас и заглянул в другую половину хаты,
где находилась Аксинья, окруженная соседками.
     - У младенчика имени нет... - сказала Аксинья, подняв глаза на мужа.
     - Нет, так и нет! А я-то тут при чем?
     - А ежели он не крещен?
     - А не крещен, так не крещен. Я его крестить не могу: я не поп.
     Равнодушный тон Тараса огорчил и разозлил Аксинью.
     - Ты, Тарас, никак ополоумел... С этим шутить не смей!.. Ребенок должен
имя иметь... А то ты не знаешь, как его зовут, а на прокормление взял...
     - Не я  взял,  а  пристав дал,  -  перебил Тарас жену.  -  А касательно
крещения вот  тебе что скажу:  крестить сейчас не  будем,  а  окрестим после
успенской, потому теперь денег нет.
     - А как же мы его звать-то будем?
     - Рыжиком пока что зови его.
     - Слыхали  вы,  люди  добрые?  -  развела руками  Аксинья,  обращаясь к
соседкам. - Рыжиком велит младенца звать.
     - Такого имени и  в святцах нет,  -  заискивающим голосом,  улыбаясь во
весь рот, заметила Ариша Брехуха.
     Ариша два месяца была в ссоре с Аксиньей и не ходила к Зазулям. Сегодня
же  она воспользовалась удобным случаем и  проскользнула вместе с  другими в
хату Тараса.
     - Уж я там не знаю,  есть ли али нет такое звание в святцах,  а знаю я,
что мне некогда бабьи разговоры разговаривать,  а  потому просим вас,  гости
дорогие,  навестить нас после ярмарки, - сказал Тарас и, низко поклонившись,
ушел в другую комнату, где стоял его верстак.
     Соседки  поняли  намек  Тараса  и   одна  за   другой  стали  убираться
подобру-поздорову.
     - Самим  жрать  нечего,  а  туда  же,  в  благодетели лезут:  сирот  на
прокормление берут! - злобно проворчала Ариша, выйдя на улицу.
     Зазули были действительно бедные люди.  Случалось,  что у  них не  было
куска хлеба в доме.  В такие дни Тарас старался как можно меньше бывать дома
и  уходил в кабак заливать горе.  Аксинья выходила из себя и устраивала мужу
бурные сцены.  Но  не  всегда Зазули ссорились.  Бывали дни,  когда они жили
дружно. Случалось это тогда, когда Тарас, получив за работу деньги, приносил
их домой и  отдавал жене.  В  такие дни Аксинья буквально перерождалась.  Из
сварливой,  а подчас даже несносной бабы она превращалась в нежную и любящую
жену.
     Нередко  Тарас,  возвращаясь  домой  с  деньгами  и  будучи  совершенно
трезвым,  притворялся пьяным,  чтобы подшутить над женой и доказать ей,  как
часто она его ругает незаслуженно.  Вот как это он  делал:  надвинув на  лоб
шапку  и  сделав  пьяные глаза,  он  медведем вваливался в  хату  и  кричал:
"Оксана!.. Я пьян!.."
     А  для пущей убедительности Тарас срывал с  головы шапку и бросал ее на
пол.  Немедленно появлялась Аксинья. С одного взгляда жена догадывалась, что
муж притворяется,  но  не  показывала вида и,  в  свою очередь,  принималась
осыпать Тараса всяческими ругательствами.
     Зазуля, спокойно выслушивая эту незаслуженную брань, от души радовался,
что так удачно обманул глупую бабу.  А  когда Аксинья,  окончательно войдя в
свою роль,  хватала кочергу, он поспешно вставал с места, вынимал из кармана
деньги и сквозь раскатистый смех говорил жене:
     - На гроши да не лайся!
     Аксинья принимала деньги и с притворным удивлением разводила руками.
     - Разве ты  не пьян?  -  спрашивала она,  широко раскрыв большие черные
глаза.
     Этот  вопрос  всегда  вызывал  со  стороны Тараса  неудержимый громовой
хохот.
     Таких сцен между супругами давно уже  не  происходило,  потому что дела
Тараса шли неважно.  В  последнее время Зазули жили в  долг.  За один только
лес,  из  которого Тарас приготовлял столы и  табуреты,  он должен был около
десяти рублей.  На  Голодаевке это значило:  "быть в  долгу,  как в  шелку".
Единственно,  что  еще  поддерживало супругов,  -  это  надежда на  ярмарку.
Аксинья видела,  как Тарас старается,  как он  работает,  и  не трогала его.
Супруги жили надеждой и не падали духом.
     Надежда эта не обманула их: ровно через месяц после описанного в первой
главе события Тарас благополучно распродал на  ярмарке свой  товар,  уплатил
долги и явился домой не только с деньгами, но еще и трезвым.
     - Ну,  Оксана, кричи караул: все продал и полный карман денег принес, -
весело сказал жене Тарас,  вернувшись с ярмарки.  -  Теперь Рыжика окрестить
можно.
     Аксинья от  радости не  знала даже,  что сказать.  Наконец-то  ее мечта
сбылась, и ребенок останется у нее.
     - Совсем расторговался? - спросила Аксинья.
     - То есть,  вот как расторговался!..  Стали купцы просить,  чтобы я  им
шапку продал,  люльку... А за кисет один сто рублей давал, на коленях стоял,
а я ему:  "Нет,  купец-молодец,  кисет непродажный,  потому его моя законная
жена сама делала".
     - Полно врать! - остановила Тараса Аксинья, видя, что тот шутит. - А ты
лучше о крестинах подумай!
     - И думать не о чем:  пойду позову кума Ивана да куму Агафью, а вечером
напьемся и будем песни играть, а Рыжика назовем Николкой...
     - А зачем Николкой?
     - А то как же?
     - Александром надо.
     - Ну  ладно...  Нехай Александр,  -  согласился Тарас и  за все время в
первый раз погладил головку приемыша.
     Аксинья с благодарностью взглянула на мужа.
     - Наш мальчик? - тихо спросил Тарас и улыбнулся.
     - Наш!  -  живо отвечала Аксинья и тут же добавила:  -  Наш навсегда, и
будет он у меня как родной...
     Она наклонилась над корытом и тихо поцеловала ребенка.


        "III"

        "ЧЕРЕЗ ШЕСТЬ ЛЕТ"

     Прошло шесть лет.  За  это время много перемен произошло на Голодаевке.
Умер  Прохор  Гриб,  овдовела  Ариша  Брехуха,  выстроил первый  двухэтажный
каменный  дом  лавочник Аким  Сергеенко,  у  Зазулей  родились и  росли  две
девочки,  Катя да  Вера,  а  приемыш превратился в  здорового и  коренастого
мальчугана,  которого уже  знает не  только Голодаевка,  но  и  весь  город,
начиная с  богача  Сергеенки,  у  которого он  недавно камнем разбил оконное
стекло в лавке, и кончая последней бродячей собакой.
     Санька-Рыжик,  как  его  теперь  называют,  бегает  по  городу босиком.
Головного убора  он  совсем  не  признает,  и  его  рыжие,  золотистые кудри
свободно развеваются,  когда он скачет по улице.  Друзей-приятелей у  Саньки
хоть отбавляй.  Мальчишки в нем души не чают: он их атаман, их предводитель.
Зато взрослые его терпеть не могут и  называют его "карой небесной".  Рыжик,
несмотря на  свои шесть лет,  успел уже всем порядочно насолить.  Маленький,
увертливый  и   ловкий,   как  обезьяна,   он  совершает  с  дружиной  своей
опустошительные набеги на сады и баштаны,  уничтожая все, что попадается ему
на пути.  Поймать Саньку нелегко: он бегает, как олень, и хитер, как лисица.
Если же случайно и  удастся какому-нибудь садовладельцу поймать его и высечь
крапивой,  то  от  этого ему мало пользы:  на  другой день он  недосчитается
множества плодов.
     Что бы в городе ни случилось, Санька тут как тут. Первым он является на
пожар,  на свадьбу, на похороны. Ни одна драка, ни один скандал не обходятся
без того, чтобы Рыжик не присутствовал.
     Зимою благодаря отсутствию сапог Санька редко показывался на улице,  но
зато  летом он  всем  давал понять,  что  у  столяра Тараса имеется приемыш,
Санька-Рыжик.  Если по улице проходил плачущий ребенок с разбитым носом, все
уже  заранее  знали,   что  разбитый  нос  -  дело  Санькиных  рук.  Цыгане,
проходившие с учеными обезьянами также хорошо знали Рыжика.  Да оно и вполне
понятно:  разве мог  этот  сорванец пропустить обезьяну без  того,  чтобы не
надеть на  нее шапку или не довести ее до бешенства своими поддразниваниями?
Короче говоря,  Санька-Рыжик на  седьмом году  своей жизни был  известнейшим
человеком на  Голодаевке.  Известность эту он приобрел нелегко:  не один раз
ему приходилось покорно ложиться под аршин приемного отца,  не один раз он с
обрыва скатывался в речку и подвергал свою жизнь опасности,  когда прыгал по
крышам домов и колоколен, гоняясь за птицами.
     Нельзя сказать,  чтобы только что описанные способности Саньки особенно
радовали Тараса.  Почти ежедневно, выслушивая жалобы на проказы сына, Зазуля
не жалел ни рук, ни аршина, но от этого мало было пользы.
     Рыжик  по-прежнему  опустошал сады  и  огороды  и  по-прежнему разбивал
сверстникам носы.
     - Не  миновать тебе  виселицы!  -  не  раз  говаривал Тарас,  наказывая
приемыша.  -  И откуда ты,  каторжник, взялся на мою голову! - спрашивал он,
нанося приемному сыну удар за ударом.
     Но тут обыкновенно в  дело вмешивалась Аксинья,  и  у Тараса опускались
руки.
     Аксинья  была   совсем   противоположного  мнения  о   своем   любимце.
Безграмотная и  забитая нуждой,  она возлагала почему-то  большие надежды на
мальчика,  которого продолжала горячо любить,  несмотря на  то,  что  у  нее
появились собственные дети.
     Когда Тарас в  озлоблении кричал,  что  приемыш его  не  минует Сибири,
Аксинья заступалась за честь сына и говорила:
     - Неправда, мой Сашенька генералом будет.
     - Когда на каторге поживет, - вставлял Тарас.
     - Врешь, он лучше тебя будет...
     - Нехай!..  -  насмешливо  и  презрительно  отмахивался  Тарас  и  этим
несказанно злил жену.
     Одно время - это было весной - Рыжик совсем было притих. Ему тогда было
шесть лет.  Редко выходил он  на  улицу,  редко дома сидел,  а  больше всего
находился в  старом,  полуразвалившемся сарае,  за  стеной  которого некогда
умерла его мать.  Что он там делал - никто не знал. Впрочем, никто этим и не
интересовался.  Даже  мальчишки и  те,  поскучав несколько дней без  Рыжика,
постепенно стали его забывать.
     - Вот  ты  все  бранил  Сашеньку,  сказала  однажды Аксинья мужу,  -  а
посмотри,  какой он  тихий да послушный стал.  Цельный день сиротка играет в
сарае один-одинешенек.
     - Погоди хвастать,  - заметил Тарас, - еще надо взглянуть, что он такое
в сарае делает.
     В  тот  же  день  Тарасу  зачем-то  понадобилось в  сарай,  и  он  туда
отправился,  забыв совершенно о приемыше.  Только он хотел переступить через
перекладину,  лежавшую у входа в сарай, как на него из темного дальнего угла
сарая кто-то  грозно и  сердито заворчал.  Тарас сейчас же догадался,  что в
сарае  находится собака  -  судя  по  ворчанию,  не  маленькая.  Зазуля стал
вглядываться в угол, откуда раздавалось ворчанье, и увидал огромного черного
пса  с  лохматой  шерстью  и  толстым  пушистым хвостом.  Собака  лежала  на
стружках.  Большая черная голова ее с круглыми коричневыми глазами покоилась
на  толстых передних лапах.  Задние лапы  были  обмотаны какими-то  грязными
сырыми тряпками.  Когда  Тарас вошел в  сарай,  из-за  спины собаки медленно
поднялась рыжая голова Саньки.  Увидав Тараса, Рыжик обнял собаку, судорожно
прижался к ней и,  не спуская больших испуганных глаз с отца,  проговорил со
слезами в голосе:
     - Это мой пес... Я не дам его... Это мой пес...
     - Я тебе,  сорванцу,  покажу "Мойпес",  - полушутя, полусерьезно сказал
Тарас и сделал несколько шагов вперед.
     Но  не  успел он  дойти до  Рыжика,  как пес поднял морду,  ощетинился,
обнажил зубы и так зарычал, что Зазуля невольно отступил назад.
     - Ах  ты,  негодная тварь!  -  закричал уже не  на шутку рассердившийся
Тарас.  -  Погоди же,  я тебе покажу,  как рычать!  А ты,  -  обратился он к
приемышу, - вон отсюда!
     - Не пойду,  - заплакал мальчик, - это мой пес... Его нельзя обижать...
Он больной...
     Тарас посмотрел на  приемыша,  бросил взгляд на  крепкие зубы  все  еще
ворчавшей собаки и решил оставить их на время в покое.  Вернее всего, столяр
струсил, потому что у собаки был вид довольно внушительный и воинственный.
     - Говорил я тебе! - сказал Зазуля, войдя в хату.
     - Что говорил? - откликнулась Аксинья, подняв на него глаза.
     - А то, что твой сынок на каторге будет: оно по-моему и выйдет.
     - Да говори толком, что еще там такое вышло?
     - Пойди в  сарай да  посмотри!..  Увидишь,  с  каким он  дядькой дружбу
водит...
     Аксинья вышла из хаты.
     Через несколько минут она вернулась радостная,  улыбающаяся. Оказалось,
что Рыжик нашел собаку на Черной балке,  куда сваливали мусор. Собака лежала
на мусоре, зализывала задние лапы и жалобно визжала, точно просила о помощи.
Рыжик подошел к  больному псу  и  увидал у  него  на  лапах кровь.  Мальчику
сделалось жаль собаки, и он ее стал гладить.
     - Мой  бедный песик!  -  приговаривал Рыжик,  проводя рукой  по  черной
лохматой шерсти раненого животного.
     А когда он стал уходить, больная собака ползком последовала за ним. Вот
тут-то у мальчика и зародилась мысль вылечить пса и сделать его своим.
     - Видала? - злорадно спросил Аксинью Тарас, когда она вошла в хату.
     - Видала. Ну так что ж?
     - А Мойпес как тебя встретил?
     - Какой Мойпес? - не поняла Аксинья.
     - Да  тот  самый,  что  с  нашим сынком обнявшись лежит.  Сынок-то  его
называет "Мойпес"...
     - Он и мне кричал:  "Это мой пес...  Мой пес..." Глупенький,  он думал,
что я пришла за собакой.
     - Так ты, стало быть, довольна ими? - строго спросил Тарас.
     - Кем?
     - Рыжиком и этим... как его... Мойпесом?
     - Довольна. А что?
     - Ничего...  Только хлеба для пса я покупать не стану. У нас и без него
много ртов. А у него пасть, что твой колодец...
     - Ладно...  Собака больная...  А у мальчика игрушек нет,  пусть играет,
только б он по улицам не бегал...
     На этом разговор закончился. Тарас за делом и думать забыл о приемыше и
о его Мойпесе.
     Прошел ровно месяц.  В  один майский день долго не показывавшийся Рыжик
неожиданно появился на  Голодаевке,  к  великой  радости  сверстников.  Сидя
верхом на черной громадной собаке,  он промчался вдоль всей Береговой улицы,
изумив не только ребятишек, но и взрослых.
     - Санька Рыжик едет!  Санька едет!..  -  восторженно кричали ребятишки,
увидав "атамана".
     Спустя немного детвора,  поднимая тучи пыли,  гурьбой неслась по улице,
догоняя Рыжика. Вскоре ребята со всех сторон окружили Саньку.
     Гордый и  самодовольный стоял Рыжик посередине толпы,  а  возле него  с
высунутым  языком  стоял  толстомордый  пес   и   добродушно  поглядывал  на
собравшуюся мелюзгу.
     - Это твоя собака?
     - Где ты ее взял?
     - Как ее зовут?
     Вопросы эти сыпались с разных концов.
     - Я ее нашел,  она была больная...  Я ее вылечил,  -  рассказывал Рыжик
товарищам.
     - Что у нее было?.. Какая болезнь? - любопытствовали ребята.
     - У нее ноги болели... Крови страсть сколько вышло!..
     - А чем ты ее вылечил?
     - Хлебом и тряпками,  - самоуверенно ответил Рыжик. Хлебом я ее кормил,
а тряпки прикладывал к ногам... Теперь она здорова...
     - Молодец, Санька! - восхищались товарищи. - А как ее зовут?
     - Мойпес, вот как я ее назвал...
     - Вот так имечко!.. Мойпес, на!.. Мойпес, сюда!.. - послышалось со всех
сторон.
     Но Мойпес и не думал двигаться с места. Он только добродушно поглядывал
на детвору и тихо помахивал пушистым хвостом.
     - А что он умеет делать? - снова приступили ребятишки к Рыжику.
     - Что он умеет делать?  -  переспросил владелец собаки и задумался, так
как он сам не знал, что умеет делать его собака. Но вдруг он поднял голову и
ответил: - Мойпес умеет кур гонять...
     - А ну-ка, покажи!
     - Сейчас.
     Через  минуту  на  Голодаевке поднялась  небывалая  суматоха.  Огромный
черный пес с громким лаем гонялся за курами, которые до этого мирно рылись в
мусоре,  что  кучками лежал  вдоль  речного обрыва.  С  громким кудахтаньем,
обезумев от  страха,  неслись  бедные  птицы,  преследуемые черным  псом.  В
воздухе закружились перья.  Куры взлетали на заборы и на крыши домов. Рыжик,
а  вслед за ним многочисленная орава детей мчались позади собаки и  оглушали
воздух дикими криками.
     - Тю, тю, тю!.. - кричал Рыжик, науськивая собаку на кур.
     - Тю, тю, тю!.. - вторили ему мальчишки.
     Наконец,  окончательно забывшись, Санька вбежал во двор Ариши Брехухи и
там  стал  действовать,  натравливая пса.  Аришины куры громко закудахтали и
тяжело поднялись в  воздух,  взмахивая пестрыми крыльями.  Большой петух,  с
пышным многоперым хвостом,  взлетел на забор и  так заорал,  что даже Мойпес
остановился и с удивлением поднял на него морду.
     - Мойпес, куси его! - натравливали ребятишки собаку.
     Но в это время из хаты выбежала с ухватом в руках Ариша, и армия Рыжика
мгновенно рассеялась.
     С этого раза Санька почти ежедневно выезжал верхом на своей собаке. Его
сопровождала детвора.  Взрослые,  в особенности женщины,  глядя на сорванца,
самым серьез