ль.
     Не менее скверно в  отношении обуви чувствовал себя и  Спирька:  на нем
были дамские башмаки на высоких, тоненьких каблуках. Благодаря этим башмакам
Спирька не ходил, а прыгал. Но во время побега ни тот, ни другой не обращали
внимания на  обувь,  а  всецело были  поглощены мыслью  о  том,  как  бы  им
добраться  до  железнодорожной станции,  а  оттуда  на  каком-нибудь  поезде
укатить в Одессу или в Киев.
     - Как светло! Будто днем, - проговорил Рыжик.
     - Это хорошо, что светло: дорогу видим, а в темноте заплутались бы.
     - Это верно,  -  согласился Рыжик и остановился, чтобы поправить мешок,
болтавшийся у него за спиной.
     Остановился и  Спирька.  Весенняя ночь благоговейно молчала;  не слышно
было ни  шороха,  ни  звука.  Только по  обеим сторонам шоссейной дороги,  в
прорытых канавах,  тихо журчали вешние воды,  торопливо убегая в темную даль
уснувшей степи.
     - Дай я понесу! - проговорил Спирька и протянул руку за мешком.
     - Ничего, я не устал, - тяжело дыша, пробормотал Рыжик, отдавая Спирьке
мешок.
     - Ну,  теперь  гайда  вперед!..  Бояться нечего...  -  сказал Спирька и
первый зашагал,  смешно подпрыгивая в  высоких башмаках,  точно  он  был  на
ходулях.
     За ним последовал и  Санька,  через силу поднимая тяжелые,  облепленные
грязью  сапожищи.  Фигуры  маленьких  путников  рельефно  вырисовывались  на
серебристом фоне лунной ночи.  Они чувствовали это и  часто с  беспокойством
оглядывались. Но никто за ними, кроме луны, не следил, никто не следовал.
     - А  ежели нас  не  пустят,  тогда что?  -  спросил Рыжик после долгого
молчания.
     - Куда не пустят? - не понял Спирька.
     - Да на машину-то?
     - Чудак человек!.. Да рази же мы проситься станем? Мы крадучись войдем.
Понял?  Залезем в товарный вагон и притаимся.  А там куда хочет пусть машина
везет. Хочет - в Одессу, хочет - в Киев. Нам не все ли едино?
     - Уж лучше бы в Одессу,  -  заметил Рыжик. - Мне Полфунта сказывал, что
Одесса - важнецкий город...
     - Оно,  конешно,  город хороший:  и  море там,  и богачи...  Да вот как
машина...  Слышишь?  -  вдруг  прервал  разговор Спирька и  стал  к  чему-то
прислушиваться.
     Остановился и Рыжик.  Откуда-то издалека,  где даль,  окутанная синевой
небес,  казалась темной бездной,  вырвался резкий, сильный свист. Протяжный,
длительный,   он  прорезал  спящую  равнину,  дерзко  нарушил  торжественное
безмолвие ночи и медленно замер на далеком краю серебристой степи.
     - Слышал?  - спросил Спирька и поднял к носу указательный палец. - Это,
братец, машина... Идем скорей!
     Спустя  немного впереди замелькали станционные огни.  Беглецы прибавили
шагу.
     - Стой, теперь надо потише! - командовал Спирька.
     Рыжик  увидал  знакомый ему  домик  с  красной крышей,  рельсы и  много
вагонов на колесах, но без дверей и окон.
     - Глянь-кось, анбары какие стоят! - прошептал Санька.
     - Тише звони!..  Это  не  анбары,  а  товарный поезд...  Вот нам надо с
другой стороны обойти и поискать,  нет ли порожнего вагона...  Идем,  только
тихо-тихо.
     Беглецы  затаили дыхание,  согнулись в  три  погибели и  медленно стали
обходить полотно дороги,  на  котором освещенный луною стоял товарный поезд.
Впереди вагонов тяжело дышал черный паровоз,  и  пар от его дыхания горячими
серыми фонтанами вырывался из-под колес и  с  шипеньем и свистом кружился по
обеим сторонам песчаного откоса.
     - Митрий! - раздался в тишине ночи чей-то звонкий, молодой голос.
     - Чего? - отозвался другой.
     - Ведомость захвати! Я ее в служебном оставил.
     - Сейчас.
     Спирька и  Рыжик стояли на теневой стороне поезда,  у открытого вагона.
Когда раздался первый голос,  мальчики прижались друг к другу и старались не
дышать.  Они слышали,  как чьи-то ноги, обутые в сапоги, зашуршали по песку.
Шаги становились явственней и, по-видимому, приближались.
     "К нам идут",  -  одновременно промелькнула мысль у обоих беглецов;  но
никто из  них не  промолвил ни слова.  Они молча праздновали труса.  А  шаги
между тем приближались. Положение приятелей становилось опасным. Им пришлось
пережить несколько очень тяжелых минут.  Но,  на их счастье,  человек прошел
мимо,  по ту сторону поезда,  и их не заметил.  Беглецы даже слышали, как он
ворчал, идя вдоль вагонов.
     - Ведомость  подавай...  Подумаешь,  барин  какой...  Товарный  обер...
Невелика шишка...  - бормотал себе под нос неизвестный человек, проходя мимо
того вагона, за которым стояли беглецы.
     Через  две-три  минуты  человек  прошел  обратно  и  опять  не  заметил
прятавшихся оборвышей.  Когда шаги его окончательно замерли вдали,  приятели
вздохнули с облегчением и ожили. Теперь предстояло им решить самую трудную и
рискованную задачу:  им нужно было влезть в  тот самый вагон,  перед которым
они стояли.  Сделать это было нелегко. Вагон стоял на высоких рессорах, и до
пола его беглецы едва доставали поднятыми вверх руками.  Дверь вагона,  или,
вернее  говоря,  ставень был  отодвинут в  сторону,  и  ребятам,  когда  они
поднимались на цыпочках и  задирали головы,  видна была внутренность вагона.
Они даже заметили,  что пол вагона был грязен и кое-где валялась солома.  По
всей вероятности, в нем перевозили животных - коров и лошадей.
     - Как же это мы устроимся?  -  сокрушенно промолвил Спирька, после того
как две попытки его взобраться в вагон окончились неудачей.
     - А ты встань на меня,  - посоветовал Рыжик, - и влезай первый, а потом
ты пальтишко снимешь, подержишь, а я поднимусь.
     - Идет! - согласился Спирька и, недолго думая, приступил к делу.
     Рыжик,  как  более сильный (Спирька убедился в  его  силе после борьбы,
которую они  однажды затеяли в  ночлежке),  встал  на  четвереньки,  а  Вьюн
вскочил ему на спину;  потом он,  ухватившись за железный желоб, по которому
двигался ставень,  подтянулся на  мускулах и  таким  образом  вскарабкался в
вагон.  Вслед за Спирькой проник в вагон и Рыжик. Некоторое время они стояли
в углу вагона без движения, без звука. Вдруг опять послышались шаги. Беглецы
замерли. К ним подходили люди. Вот шаги затихли у самого вагона.
     - Митрий, - услышали беглецы прежний голос, - закрывай вагоны.
     - Сейчас,  -  послышался  ответ,  и  к  вагону,  в  котором  находились
приятели, подошел кто-то.
     Вслед за тем за стеной вагона запищало,  заскрипело что-то,  и  ставень
задвигался вперед,  закрывая собою широкое отверстие, через которое приятели
только  что  проникли в  вагон.  Не  успели беглецы оглянуться,  собраться с
мыслями,  как  они  оказались  запертыми и  окутанными непроницаемым мраком.
Мальчики совсем растерялись и  не  знали,  что делать.  Как раз в  это время
кто-то подал свисток,  такой,  как обыкновенно подают городовые.  В ответ на
свисток  раздался  сильный  и  пронзительный голос  паровоза,  закончившийся
коротеньким присвистом,  и  вагон,  в  котором находились Спирька с Рыжиком,
вздрогнул,   покачнулся  и  запрыгал  по  рельсам.  Темнота  в  вагоне  была
беспросветная,  и это особенно пугало незадачливых пассажиров.  Колеса между
тем сильнее застучали, и наконец их стук превратился в равномерную дробь.
     Вдруг  Рыжик  заметил,   что  на   одной  из   продольных  стен  вагона
образовывается щель.  Через эту щель лунный свет упал на  пол вагона в  виде
узенькой серебристой ленточки.
     - Смотри, открывается!.. - прошептал Рыжик, ухватившись за Спирьку.
     Спирька молчал,  ожидая,  что будет дальше.  А дальше случилось то, что
ставень  вследствие сильного колебания вагона  сам  собой  двинулся назад  и
вскоре совсем ушел в сторону.  В широкое отверстие вагона заглянул месяц,  и
беглецы почувствовали себя  храбрее.  Поезд катил на  всех  парах.  Приятели
долго следили за тем,  как убегали телеграфные столбы,  как, плавно кружась,
уходила земля,  кое-где  покрытая кусками талого снега,  как  за  поездом не
торопясь следовала луна,  и наконец они не выдержали и стали громко выражать
свои восторги, убедившись, что опасность миновала.
     - Поехали! - первый закричал Рыжик.
     - Пошла, гнедая! - взвизгнул Спирька.
     И оба захохотали как безумные.
     А  поезд,  извиваясь и дрожа,  будто живое чудовище,  мчался по широкой
равнине и частыми резкими криками пугал задумчивую тишину весенней ночи.


        "VII"

        "В ОДЕССЕ"

     В  вагоне беглецам было недурно.  Они спали на  соломе,  и  спали очень
долго.  Поезд на  каждой станции делал продолжительные остановки.  Во  время
стоянок  приятели  прекращали  всякие  разговоры  и  отодвигались в  дальний
угол...  Благодаря таким  предосторожностям их  никто ни  разу  не  заметил.
Питались они хлебом и огурцами.  Мешок,  в котором была провизия, постепенно
уменьшался в объеме и наконец совсем опустел.  Вскоре после того, как друзья
покончили с последним куском хлеба, их стала мучить сильная жажда.
     - Ты пить хочешь? - спросил Рыжик у Спирьки.
     - Страсть хочу как! - отвечал Спирька, у которого давно уже пересохло в
горле.
     - Эх, когда же мы приедем?.. Вот надоело!.. - заныл Рыжик.
     - Погоди, сейчас я взгляну.
     Спирька  встал,  подошел к  отверстию вагона  и,  сняв  шапку,  высунул
голову.  Поезд быстро мчался вперед,  стучал колесами и так вздрагивал,  что
казалось, вот-вот вагоны слетят с полотна дороги и разобьются вдребезги.
     - Санька,  пойди сюда  скорей!..  Глянь-кося!..  -  радостно воскликнул
Спирька,  повернув голову к Рыжику.  -  Город,  брат, видать... Провалиться,
видать!..
     Рыжик сорвался с места, подскочил к Спирьке и также выглянул из вагона.
Вдали,  окутанный  полупрозрачным сероватым  дымом,  вырисовывался  огромный
белый город,  окруженный высокими красными трубами.  Поезд пошел тише. Город
только мелькнул на мгновение и  снова исчез из виду.  Вместо города приятели
увидали множество вагонов.  Рельсы здесь были разбросаны на десятки путей, и
все пути во  всю длину были заняты товарными вагонами да  паровозами.  Поезд
врезался в  это царство вагонов и  замедлил ход.  Залязгали цепи,  раздались
свистки,  и поезд,  точно ударившись о что-то,  остановился. Поезд прибыл на
станцию "Одесса-Товарная". До города оставалось еще добрых три версты.
     - Давай вылезем, а то заприметят - беда будет, - сказал Спирька.
     - А куда мы пойдем? - шепотом спросил Рыжик.
     - Известно куда - в город. Чай, видал ты его?
     - Я не про то... А ежели нас увидят?
     - Когда?
     - А вот когда вылезем.
     - Ну так что ж?  Пусть глядят на нас,  мы за это денег не возьмем... Эх
ты,  чудак человек!..  Вылезай вот скорей...  - добавил Спирька и прыгнул на
полотно дороги.
     Рыжик  немедленно последовал за  ним.  Через  несколько минут  приятели
стояли у  водокачки и,  жадно  припав губами к  черным железным трубкам,  из
которых лилась холодная чистая вода,  пили,  что называется,  до отвала,  до
изнеможения.
     Неподалеку стояла группа биндюжников* и добродушно посмеивалась,  глядя
на маленьких оборвышей.
     ______________
     * Биндюжники - ломовые извозчики.

     - Гляди-ка, какие Родоканаки* экстренной машиной по шпалам прикатили! -
проговорил один из биндюжников, указывая на Спирьку и Рыжика.
     ______________
     * Родоканаки - известные в то время в Одессе греки-миллионеры. (Примеч.
автора.)

     - Это не Родоканаки,  а  жуликанаки,  -  заметил другой возчик и громко
засмеялся.
     Приятели напились и отошли прочь от водокачки. На насмешки возчиков они
не  обратили никакого внимания.  Долго  шли  они,  путаясь  между  вагонами,
рельсами и  стрелками,  пока наконец не  выбрались из этого железнодорожного
лабиринта. Вот тут только они увидали Одессу и прибавили шагу.
     Было  около пяти часов пополудни.  Погода стояла великолепная.  Солнце,
уходя  на  запад,  прощальными лучами озаряло белевший вдали обширный город.
Южный  теплый  ветер,  пробегая  мимо,  ласкал  и  манил  куда-то  маленьких
оборванных путешественников.
     - Вот она,  Одесса-то,  где!..  -  воскликнул Рыжик, когда они вышли на
ровное место.
     - Да,  это Одесса,  а  не Киев,  потому Киев на горе стоит,  -  заметил
Спирька и добавил:  -  Теперь,  брат,  не зевай,  идем скорей!.. Постреляем,
покуда светло, а там и жить начнем.
     - Идет!  - весело и добро откликнулся Рыжик, и приятели смело двинулись
вперед.
     Громадный город,  с его шумом,  давкой и оживлением, поразил и ошеломил
маленьких  бродяг.  Широкие  ровные  улицы,  вымощенные каменными  плитками,
высокие  дома  с  балконами,   длинные  аллеи  вдоль  просторных  тротуаров,
зеркальные окна магазинов, нарядная, богатая толпа, стукотня, говор и грохот
экипажей -  все это до того заинтересовало ребят, что они совершенно забыли,
где они и  для чего сюда явились.  Им  и  в  голову не  приходило,  что они,
оборванные и  грязные,  обращают на  себя всеобщее внимание и  что многие из
публики  поглядывают  на  них  не  то  с   сожалением,   не  то  с  чувством
брезгливости.
     В особенности брезгливо отстранялись от них дамы,  боясь,  чтобы ватные
лохмотья оборвышей не прикоснулись к их дорогим весенним нарядам.  Приятели,
будучи уверены,  что  они имеют право ходить по  улицам,  смело шагали вдоль
тротуаров, громко делясь своими восторгами и впечатлениями.
     - Глянь-кося,  -  указывая пальцем на цилиндр одного молодого человека,
проходившего мимо,  воскликнул Спирька, - шапка-то какая: не то ведро, не то
тумба!
     - Гляди, фургон какой! - кричал Санька, указывая на омнибус.
     - Погоди, сейчас подкую вон того барина, - сказал Спирька, и, подскочив
к богато одетому мужчине,  он сдернул с себя шапку,  согнулся в три погибели
и,   протянув  руку,   затянул  хорошо  знакомую  ему  песню:   "Благодетели
милостивые!    Подайте   христа    ради    сироте   круглому...    Христьяне
православные..."
     Мужчина не дал докончить Спирьке и сунул ему в руку двугривенный. Вьюн,
увидав монету, в восторге подскочил к Рыжику и воскликнул:
     - Глянь-кось, сколько отвалил! Вот так почин!..
     - И я стрелять буду! - решительно заявил Рыжик.
     - И отлично сделаешь, - одобрил Спирька. - Идем дальше!
     Они вышли на главную улицу, на Дерибасовскую, и... ахнули от изумления.
Такая роскошь,  такой блеск, такое богатство никогда и во сне им не снились!
На время они даже и нищенствовать забыли.  Они шли по тротуару, где сплошной
массой двигалась нарядная,  праздная публика. Рыжик в своих тяжелых сапогах,
огромных и серых от засохшей на них грязи, не раз наступал на платья дам, за
что  его награждали злобными взглядами и  нелестными словечками.  Рыжику это
шествие, теснота и давка надоели очень скоро.
     - Пойдем  на  середку,  -  обратился он  к  Спирьке,  -  здесь  господа
толкаются. Ну их!..
     - Идем, мне все едино, - согласился Вьюн.
     Приятели вышли на  середину улицы.  Но  не успели они сделать несколько
шагов,  как  их  увидал стоявший на  посту  городовой,  высокий,  полный,  с
горизонтально лежащими темными усами.
     - Вы чего сюда затесались?..  Вон отсюда!.. - зарычал на них блюститель
порядка, надув щеки и сверкая глазами.
     Неожиданно   появившийся   городовой   насмерть   перепугал   маленьких
оборвышей.  Охваченные паникой,  они  быстро повернули назад и  со  всех ног
бросились бежать, держась середины улицы.
     - Бере-гись!..  -  вдруг гаркнул на них бородатый кучер,  и, как вихрь,
промчалась мимо  ребят  пара  рысаков,  запряженных в  шикарную  коляску,  в
которой сидела дама в  огромной шляпе с  дрожащим красным пером и  крохотная
беленькая собачка.
     Крик  сытого кучера,  точно удар  кнута,  ожег приятелей,  и  они,  как
ошпаренные,  отскочили в  сторону.  Но  там  на  них  крикнул другой  кучер,
мчавшийся  с  противоположной стороны.  Мальчики  окончательно растерялись и
снова  бросились  бежать  посередине  улицы,  пока  опять  не  наткнулись на
городового.
     - А!! - разинул рот городовой.
     Но оборвыши не дали ему окончить и в ужасе повернули назад.
     Спирька с Рыжиком очутились в положении кур,  забредших в чужой огород.
Дети гонятся за ними, кричат им: "Киш, киш!..", а обезумевшие от страха куры
мечутся по засеянным грядкам, не находя выхода.
     Наконец один городовой сжалился над ними и указал им,  куда идти. Долго
шли  они  по  улицам Одессы,  тщетно отыскивая глазами такое место или такое
заведение,  куда они могли бы зайти поесть,  попить и  переночевать.  Но,  к
великому их  огорчению,  по  обеим сторонам улиц,  по которым они проходили,
гордо  возвышались каменные громады,  ярко  сверкали окна  магазинов,  а  на
панелях разгуливали все  богачи,  до  того  нарядные,  до  того важные,  что
оборвыши не осмеливались близко подходить даже к тротуарам. У Рыжика впервые
шевельнулось неприязненное чувство к  нарядной толпе.  "Ишь,  они  какие,  -
думал он, поглядывая исподлобья на публику, - весь город себе забрали..."
     Спирька думал только об одном:  как бы найти подходящий трактир. Во рту
у  него  за  щекой  лежал двугривенный,  который очень бодрил мальчика.  Его
только смущала роскошь одесских улиц.  Он уже готов был подумать, что Одесса
- город богачей,  как  вдруг они повернули на  Базарную улицу,  и  радостная
улыбка  озарила  лица   мальчиков.   Они   увидали  бедняков  и   несказанно
обрадовались.  Дома и здесь были большие,  каменные,  но публика была совсем
иная. Здесь народ не чванился, а держал себя свободно, громко разговаривал и
даже песни пел.
     Местная публика как нельзя лучше пришлась по душе Рыжику и Спирьке. Оба
они были рады тому,  что в  Одессе живут не  одни только богачи.  В  большой
восторг пришли они от оборванных и грязных детей,  которыми базарная площадь
кишмя кишела.
     - Гляди, сколько нашего брата здесь, - указывая на маленьких оборвышей,
проговорил Рыжик.
     - И отлично,  хорошо:  стало быть,  и мы тут панами будем,  - довольным
тоном сказал Спирька.
     - Пироги  горячие!  Пироги!  -  раздался вблизи приятелей звонкий бабий
голос.
     Спирька с  Рыжиком молча перекинулись взглядом,  улыбнулись и  купили у
бабы  пару  горячих  пирогов  с  печенкой.  С  волчьей  жадностью уничтожали
приятели пироги,  находя их  замечательно вкусными,  несмотря на  то  что от
пирогов не  совсем-то  важно и  приятно пахло,  а  от  остывшего во рту сала
прилипал язык к небу.
     Базарная площадь была  со  всех  сторон окружена трактирами,  питейными
домами,  ресторациями и  другими  подобными заведениями.  Когда  открывалась
дверь любого из  этих  заведений,  на  площадь врывался шум  пьяных голосов.
Иногда   из   открытой  двери   трактира,   точно   неодушевленный  предмет,
выволакивали пьяного.
     Спирьку, как более опытного и знающего, потянуло к трактиру.
     - Пойдем,  слышь, в трактир, - сказал он Рыжику, - там чайку попьем и о
ночлеге разузнаем...
     Рыжик охотно согласился на предложение товарища,  и оба приятеля спустя
немного времени сидели  в  трактире "Белый  орел"  и  пили  чай.  На  чистую
половину,   где  столы  были  покрыты  белыми  скатертями,  их  не  пустили.
Мальчишка-половой в  белых штанах,  с  грязной тряпкой вместо салфетки через
плечо,  увидав Спирьку и  Рыжика,  подлетел к ним,  усадил их за единственно
незанятый столик подле  дверей и,  назвав их  помещиками,  спросил,  что  им
угодно.
     - Чаю!  - коротко ответил Спирька и заранее отдал последние два пятака,
которые остались от двугривенного после пирогов.
     Половой схватил деньги и,  как  вихрь,  умчался куда-то.  Спирька успел
только разглядеть его затылок,  на котором лоснились густо вымазанные маслом
русые волосы, подстриженные в скобку.
     Грязная  половина трактира,  в  которой сидели  приятели,  была  битком
набита  оборванцами.  Среди  посетителей  положительно  не  было  ни  одного
человека,  мало-мальски прилично одетого.  На  всех  здесь  висели  грязные,
бесформенные лохмотья.  В  трактире пили чай,  но больше всего водку.  Среди
посетителей  были  женщины