того и другого. Решить эту дилемму можно было с помощью сбережения определенных диких территорий. Хаммон заявил, что он "отметил бы круг сто милей диаметром, и создал бы вокруг него защитный ореол закона". Эта земля стала бы "вечным лесом", где "старые деревья стояли бы в таком виде, в каком они здесь находились с начала времен". Деятельность человека здесь была бы запрещена. Дикую природу следует оберегать, но тут же Хаммонд заявляет о том, что цивилизация при этом не должна страдать. "Круги" первозданного леса, гарантируя существование некоторых диких территорий, в то же самое время должны были "держать дикую природу в стороне от прогресса". Цивилизация могла бы беспрепятственно расширяться в "регионах больше для этого приспособленных... Трудиться нужно там, где можно собрать более богатый урожай и промышленность будет пожинать большую награду за свои труды. Здесь же рост будет в лучшем случае очень скромный". Таким образом, Хаммонд оправдывал сбережение природы, не отрицая при этом ценности цивилизации. 
Если Хаммонд и Торо говорили о компромиссе между конфликтующими интересами дикой природы и цивилизации, Джордж Перкинс Марш утверждал, что в случае с лесами дикая природа обладает огромной полезностью. Этот действенный тезис он подробно изложил в книге "Человек и природа: или физическая география, преобразованная человеческим действием" (1864). Неоднократно Марш встречался с тем, как человек злоупотреблял своими возможностями, меняя природу. Разрушительное воздействие цивилизации на природную гармонию проявлялось повсюду. Пытаясь представить альтернативу "пионерской" интерпретации библейского тезиса 1:28, Марш заявил, что человек слишком часто забывает о том, что земля была дана ему в пользование, а не для потребления, и тем более не для злоупотребления ею. Для Марша это был не академический или даже не этический вопрос, а тот, который касается способности земли прокормить человечество.
В качестве иллюстрации Марш привел пример последствия огульного вырубания деревьев. Вырубание лесов на водоразделах приводило к засухам, наводнениям и неблагоприятным климатическим переменам. Такие катастрофы, по мнению Марша, были повинны в ослаблении мощи средиземноморских империй. Новый Свет должен учиться на примерах истории. "Нужно быть мудрым вовремя, - говорил Марш, - и учиться на ошибках наших древних братьев". По его мнению, губчатые свойства первозданного леса делают его наилучшим регулятором водных потоков. Поэтому, сбережение природы оправдано не только с точки зрения поэзии, но и экономики. Что касается Адирондаков, то Марш приветствовал идею сохранения большой части "американской земли в максимально первозданном виде". Такой заповедник мог служить в качестве "сада, где может отдохнуть любитель природы".
В силу того, что аргументы Марша не противоречили прогрессу и экономическому процветанию, они стали главными в арсенале приверженцев сбережения дикой природы. Даже романтики признавали их силу. Год спустя после появления книги "Человек и природа", Уильям Каллен Брайан писал: "Тем самым леса защищают местность от засухи и способствуют постоянному течению ее рек и препятствуют высыханию ее колодцев".
Для того, чтобы перейти от слов к делу, помимо сентиментов относительно спасения дикой природы, необходима была идея об ответственности правительства. Еще в 1832 г. природный объект Арканзасские горячие источники был сделан национальным охраняемым объектом. Однако, более важным, с точки зрения последующей истории дикой природы, была передача в 1864 г. штату Калифорния Йосемитской долины в качестве парка "для общественного отдыха, пользования и восстановления сил". Эта область была всего около 10 квадратных миль, и процветающий туристический бизнес вскоре изменил бы ее дикий характер, но законодательная защита части общественного сектора ради его пейзажных и оздоровительных ценностей создала значительный прецендент в американской истории.
Американский ландшафтный архитектор Фредерик Ло Ольмстед признавал важность сбережения Йосемита. В 1863 г. он отправился в Калифорнию, ознакомился с долиной и получил назначение одного из первых комиссионеров, которым была доверена забота о нем. В 1865 г. Ольмстед закончил свой рекомендательный доклад по парку для калифорнийских законодателей. Начинался он с одобрения природоохранной идеи, согласно которой "природные виды внушительного характера" нельзя делать "частной собственностью". Затем Ольмстед перешел к философской идее защиты пейзажной красоты: она оказывает благоприятное воздействие на "здоровье и силу людей" и, особенно на их "интеллект". Конечно, Ольмстед согласился с предыдущими защитниками дикой природы в том, что "способность пейзажа оказывать воздействие на людей в большой степени зависит от того, насколько развита их цивилизация и их вкусы". И все же, почти все извлекают для себя какую-то пользу, глядя на такие места, как Йосемит. В довершение Ольмстед заявил: "наслаждение природой и ее пейзажами "тренирует" душу и все же не утомляет, успокаивает ее и, в то же время, оживляет ее, и тем самым благодаря воздействию души на тело, она способствует восстановлению сил и освежает весь организм". Если таких мест, где природа будет представлена во всей своей красе, не будет, то, добавлял Ольмстед, "у людей могут развиться серьезные психические заболевания. Людям нужно отдыхать от тревог и волнений цивилизации. Калифорния и йосемитские комиссионеры, заключил Ольмстед, обязаны выполнить свой долг по защите природы".
По крайней мере, один из первых посетителей Йосемита признал, что Йосемит может быть моделью для национальной системы защиты природы. Самуэль Баулс, издатель, побывал в 1865 г. в долине и выразил надежду, что парк станет примером подобных действий во многих других пейзажных местах. Ниагарский водопад представлялся ему первым кандидатом. Но затем он все-таки стал указывать на необходимость защиты от "уничтожения цивилизацией 50 квадратных миль Нью-Йоркской области Адирондаков, и подобной территории озера и леса Мэна". Идея спасения дикой природы обретала силу.
Глава VІІ
Дикая природа под охраной
Тем самым Йеллоустоунский регион считается охраняемым, его
территорию нельзя заселять, занимать или продавать... и она
отделяется в общественный парк или место, которым может наслаждаться
народ. Секретарем Внутренних дел предусматривается принятие
мер по сбережению лесов, минералов, природных диковинок или
чудес в пределах данного парка в их природном состоянии.
Общий статус США, 1872
Первый в мире пример крупномасшабного сбережения дикой природы в общественных интересах имел место 1 марта 1872 г., когда президент Уиллис С. Грант подписал акт о создании в северо-западном Вайоминге на территории в 2 млн. акров Йеллоустоунского национального парка. 13 лет спустя штат Нью-Йорк создал на территории в 715 тыс. акров лесной заказник в Адирондаке с оговоркой, что "он будет сохраняться как дикие лесные земли". Эти крупнейшие события в ранней истории американского природоохранного движения воплотили собою идеи Кэтлин, Торо, Хаммонда и Марша. И все же, ни в одном из этих случаев создатели парков не учитывали эстетические, духовные или культурные ценности природы, которые вобщем то и стимулировали восхищение первых поклонников природы. Создатели Йеллоустоуна не интересовались природой, они действовали так, чтобы предотвратить покупку и эксплуатацию частными лицами гейзеров, источников, водопадов и т.д. Решающий аргумент в Нью-Йорке касался необходимости защиты лесов с целью достаточного водоснабжения. В обоих этих местах природа становилась охраняемой не ради нее самой. Лишь позднее некоторые люди начали понимать, что одним из наиболее значительных результатов создания первого национального парка и первого парка штата было сбережение дикой природы.
Мало кто из белых людей посещал Йелоустоунский регион в течение первых шести десятилетий XIX в., но своими рассказами трапперы и золотоискатели возбудили интерес некоторых жителей территорий Монтаны. Страх перед индейцами останавливал какое-то время экспедиторов, но летом 1869 г. Дэвид Фолсом, Чарлз Кук и Уильям Петерсон исследовали эту легендарную территорию. Их повествование о водопадах и каньонах вдоль реки Йеллоустоун и зрелищных гейзерах стали причиной отправления в те места главной экспедиции следующим летом. Из участников этой экспедиции Натаниэль Лангфорд и Корнелиус Хедж позже стали одними из "застрельщиков" создания Йеллоустоунского национального парка. Оба они были жителями восточных штатов, перехавшими в Монтану в начале 1860-х гг., где они смогли занять довольно значительные политические посты. Лангфорд получил назначение в качестве губернатора территорий, но разногласия между Сенатом и президентом Эндрю Джонсоном помешали фактическому принятию им этой должности. Хедж же получил дипломы в Йеле (1853) и Гарвардской школе права. Он служил прокурором округа в Монтане и председательствовал в Историческом обществе штата.
В августе 1870 г. Лангфорд и Хедж присоединились к экспедиции из 19 человек под началом Генри Д. Вашбурна и Густавуса Доана. Больше месяца группа бродила по диким местам, удивляясь тому, что было окрещено "диковинками" и "чудесами" - гейзерам, горячим источникам и каньонам. 19 сентября, когда они собирались домой, у вечернего костра разгорелась дискуссия о будущем Йеллоустоуна. Большинство участников сказало, что они хотят представить заявки на землю вокруг гейзеров и водопадов в надежде на то, что они станут объектом внимания туристов. Но Хедж со всеми не согласился. Лангфорд рассказывает, что Хедж сказал, что вместо дележа Йеллоустоуна его нужно сделать великим Национальным парком. После этого Лангфорд большую часть ночи не спал, обдумывая эту идею. Он почувствовал, что это может быть возможным, если удасться убедить Конгресс в уникальности Йеллоустоуна. "Парк", который представляли себе Хедж и Лангфорд, состоял из нескольких акров вокруг каждого из гейзеров и вдоль края каньонов. Таким образом, можно было обезопасить право общественности на осмотр этих достопримечательностей и спасти пейзажи от исчезновения. Сбережение дикой природы в планах 1870 г. не предусматривалось. 
Следующей зимой Лангфорд несколько раз выступал с лекциями на востоке с целью возбудить интерес к предложению по созданию парка. Кроме того, он опубликовал две статьи об Йеллоустоуне, сопровождавшиеся гравированными иллюстрациями каньонов и гейзеров. Общественность оказалась заинтересованной, но некоторые вещи из рассказанного Лангфордом считались неправдоподобными. Одним из тех, кто был на лекции Лангфорда и мог удостоверить правдивость рассказанного, был Фердинанд Вандивер Хейден, директор Геологического и Графического отделов Территорий. Хейден проводил ежегодные научные экспедиции на Западе и решил включить Йеллоустоун в свой поход за 1871 г. Он уговорил Томаса Морана, пейзажного художника, и Уильяма Генри Джексона, одного из первых фотографов природных сцен, сопровождать его и собирать пейзажный материал.
Экспедиция Хейдена вызвала значительный интерес на Востоке. В передовице "Нью-Йорк Таймс" за 18 сентября 1871 г. смутно высказывалось понимание природных достоинств Йеллоустоуна. "Есть что-то романтическое в том, что несмотря на безустанную деятельность наших людей, и почти фантастическую скорость прироста населения, обширные участки национальных областей остаются все же неисследованными". Но более типичным для общего настроя были описания вроде тех, что появились в тех же "Таймс", где говорилось о том, что "новая чудесная земля" является местом, чья привлекательность ограничивается такими необычными природными феноменами, как гейзеры.
Фирма "Джей Кук и Кампания", железнодорожные финансисты из Монтаны также проявили интерес к Йеллоустоунскому парку. В октябре представитель фирмы "Кук" предложил Хейдену возглавить компанию по организации "в бассейне Большого Гейзера общественного парка на все времена - подобно тому, как было организовано сбережение намного менее чудесной Йосемитской долины и больших деревьев". Железнодорожные кампании надеялись, что Йеллоустоун станет популярной туристической меккой вроде Ниагары, принеся тем самым прибыль единственной транспортной линии, обслуживающей объект. О дикой природе заботы они не проявляли. 
Предложение возглавить зарождающееся парковое движение Хейдену, жаждавшему общественного внимания, пришлось по душе. Вместе с Натаниэлем П. Лангфордом (энтузиазм и инициалы которого заслужили ему прозвище "Национальный парк") и депутатом Конгресса от Монтаны Уильямом Х. Клагеттом, он начал кампанию по организации парка. Среди аргументов, представленных перед Конгрессом сторонниками парка, сбережение дикой природы не фигурировало. Они утверждали, что бизнесмены, якобы, готовы перебраться в Йеллоустоун, поставив под угрозу то, что Хейден называл "прекрасными декорациями". Когда встал вопрос о границах парка, законодатели вновь обратились к Хейдену, как к человеку, лучше всех знакомому с регионом. Когда он предложил включить в парк свыше трех тысяч миль, то объяснил это не необходимостью сбережения дикой природы, а ощущением того, что поблизости, повидимому, должны находиться другие, еще не открытые "украшения". 
18 декабря 1871 г. Конгресс начал рассматривать проект закона о парке. Возникшие в связи с этим краткие дебаты касались необходимости защиты "замечательных диковинок" и "редких чудес" от "часных" посягательств. Сторонники билля уверяли, что местность Йеллоустоуна находится на возвышении и там слишком холодно, чтобы можно было заниматься сельским хозйством, поэтому ее "сбережение" не причинит ущерба материальным потребностям народа. Защитники парка указывали не на его "позитивную" дикую природу, а на его ненужность для цивилизации. Перед проведением голосования законодатели получили копии статей Лангфорда и фотографии Уильяма Х. Джексона. Так как ни в этих документах, ни в дебатах Конгресса, ни в тексте самого билля не упоминается о дикой природе, то понятно, что 1 марта 1872 г., когда президент Грант подписал закон о создании "общественного парка или места для приятного времяпрепровождения", никакого "сознательного" сбережения дикой природы заповеданием не предполагалось. И все же условие о том, что "вся древесина, минеральные залежи, природные диковинки или чудеса" в пределах парка должны сохраняться "в их природном состоянии", позволило некоторым наблюдателям впоследствии отметить, что целью этого парка было именно сбережение дикой природы. В создании первого парка общественность также не увидела действий по сбережению природы. Йеллоустоун превозносили как "музей" и "чудесную долину", место, где люди смогут увидеть "причуды и феномены природы" и другие "природные диковинки". А в одной монтанской газете даже высказалось сожаление по поводу создания парка, так как эта местность из-за этого останется дикой и неразвитой. Мало кто как Хейден считал, что этот акт является "данью наших законодателей науке", а в "Американском натуралисте" говорилось, что ценность парка заключается в обеспечении бизона средой, где его можно уберечь от вымирания. Другие указывали на то, что леса парка расположены на месте водораздела Миссури и Снейк и служат для регулирования их течения.
Постепенно Конгресс понял, что Йеллоустоунский парк был не просто собранием природных диковинок, а фактически заповедником дикой природы. И все же равнодушие и враждебность по отношению к нему не исчезли. Например, в 1883 г. сенатор Джон Ингаллс от Канзаса утверждал, что Йеллоустоун является дорогой "неуместностью". Выступая против его расширения, он заявил о том, что правительство не должно заниматься "шоубизнесом". "Правительству следует сделать с Йеллоустоуном то же, что оно сделало после изучения других общественных земель, т.е. продать" - сказал Ингаллс. Ответить ему поднялся Джордж Г. Вэст от Миссури. Называя парк "горной дикой природой", он стал отстаивать ее в романтическом духе, утверждая его эстетическую значимость, способную противостоять материалистической тенденции Америки. После затрагивания этого больного места национального сознания, Вэст сказал, что стране, население которой должно вот-вот превысить 150 млн., Йеллоустоун нужен, как "кислород для национальных легких". Ингаллс не смог на это ничего возразить, и Сенат одобрил ассигнования парку на сумму 40 тыс. долларов. В середине 1880-х гг. дебаты в Конгрессе, касающиеся Йеллоустоуна, фукусировались на попытках железнодорожных кампаний помочь разработчикам месторождений созданием пути через земли парка. Конгрессмен Льюис Пэйсон, одобрявший планы железнодорожных кампаний, утверждал 11 декабря 1886 г., что гейзерам и источникам ничего плохого от этого не будет. Главным, по его мнению, был вопрос о том, "получит ли шахта доход, который будет исчисляться миллионами долларов при выходе на мировой рынок". Перед Конгрессом поднялся представитель железнодорожной кампании и выразил свое удивление по поводу того, что кто-то вообще высказывает сомнение в освященных американских ценностях. "Права и привилегии граждан, огромный объем собственности и требования торговли забыты в угоду нескольким спортсменам, желающим лишь защиты буффало". Прежде дикая природа перед лицом такой аргументации отступала.
На это ответил Самюэль С. Кокс от Нью-Йорка. "Эти намерения, - заявил он, - вызваны алчностью корпораций и эгоизмом, нацеленным против национальной гордости и красоты". Кокс считал, что утилитарными соображениями при оценивании Йеллоустоуна руководствоваться не следует. Подобно трансценденталистам и Фредерику Ольмстеду, он считал, что поддерживая парк, люди способствуют целостности всего, что "улучшает и возвышает природу человека путем созерцания дикой природы". "Потомки также имеют права на "чудесные пейзажи парка" - заключил он. При этих словах зал взорвался аплодисментами.
После этого конгрессмен Пэйсон опять стал заверять Конгресс в том, что за исключением Горячих источников Маммота, находящихся в четырех милях от предлагаемого железнодорожного пути, "нет никакого интересного объекта в пределах 40 миль". Подобно большинству первых комментаторов, Пэйсон считал, что главной функцией парков является сбережение диковинок. "Я не могу понять, - признавался он, - каким образом можно отдавать предпочтение сохранению нескольких буффало развитию добывающей промышленности, способной принести миллион долларов".
Но тут хорошую службу Йеллоустоуну сослужил конгрессмен Уильям Мак Аду от Нью-Джерси. Отвечая Пэйсону, он указал на то, что парк также сохранит и дикую природу, которую уничтожит дорога, даже если она и не погубит источники. Он добавил, что парк создан для тех людей, которые хотят встретить "на великом Западе вдохновляющие виды и загадки природы, возвышающие человека и делающие его ближе к всезнанию", и что его "следует оберегать на этой и никакой другой основе". Мак Аду также высказался в пользу идеи сохранения: "Величие этой территории состоит в ее возвышенном уединении. Цивилизация настолько распространилась, что человек может увидеть природу в ее величии и первозданной славе, если так можно сказать, лишь в таких, все еще девственных регионах". В заключении он прибег к излюбленному приему предыдущих сторонников дикой природы, умоляя своих коллег "бессердечности богатства и алчности капитала предпочесть прекрасное и возвышенное". 
Последовало голосование, в результате которого просьба железнодорожных кампаний была отклонена 107 голосами против 65. Никогда до того ценности дикой природы не оказывались в такой прямой конфронтации с цивилизацией.
Экспансия в сторону Запада оставила незатронутой большой остров лесистой, горной местности на севере штата Нью-Йорк. К 1880 г. в США об Адирондакской стране было написано больше, чем о каком либо другом регионе Америки. Чарльз Фенно Хофман, Джоэль Т. Хэдли и Самуэль Х. Хэммонд были первыми среди тех, кто описывал удовольствие от присутствия в этой местности. По мере роста населения Востока и городского населения вообще, Адирондак становился объектом все большего внимания. Горная страна считалась "очарованным островом", где люди в поисках здоровья и освежения могут обрести отдых от "делового мира, от его шума и суеты, его забот и волн