воим качествам "достопримечательности" лев приносит за свою жизнь парку Амбозели (Кения) 515 тыс. долларов, браконьеру же его шкура и мясо могут принести лишь 1150 долларов. Исходя из выгод, приносимых туризмом, львов и слонов можно считать наиболее ценными животными в мире (включая сюда и лошадей).
Напряженность в отношениях между экспортерами природы и ее импортерами имелась всегда. Разумеется, экспортеры не однозначно понимают рыночный характер своих "продуктов". Африканцы, например, жили среди диких животных всю свою жизнь. Жирафом вы заинтересуете масая не больше, чем жителя Нью Йорка вы заинтересуете с помощью такси. И точно также, ограничение на выпас скотины в африканском национальном парке также удивительно для местных жителей, как и закон, который вдруг ни с того, ни с сего запретил бы нью-йоркцу жить и пользоваться несколькими городскими кварталами. Не разделяя взглядов развитого мира на ценность природы, менее развитые страны не видят причины не продолжать эксплуатировать свои ресурсы в привычном духе. Но, как свидетельствует фраза президента Танзании Юлиуса Ниерере, которой мы начали эту главу, если зарубежные туристы готовы преодолеть тысячи миль лишь для того, чтобы посмотреть на диких животных и, особенно, если они при этом тратят деньги, то экспортеры протестовать против этого не будут.
Экспорт и импорт природы также имеет региональное или внутригосударственное значение. Городская часть населения может поддержать идею охраны природы, тогда как жители глубинных территорий могут быть к ней равнодушными или даже враждебными. На Востоке США и некоторых цивилизованных "островах" Запада, вроде Сан Франциско, стадия импортирования дикой природы была достигнута несколькими поколениями раньше, чем на диком Западе. Первые туристы явились как раз из этих областей. То же самое можно сказать и о первых "поползновениях" природоохранного движения. Генри Торо и Теодор Рузвельт заканчивали Гарвард. Джон Мюир, как и сэр Гор, был выходцем из Англии, и когда в 1892 г. Мюир организовал Сьерра Клуб, в нем доминировала элита из Сан-Франциска.
Во всем мире наблюдается та же тенденция. Токийский концерн защищает сохранившуюся пока природу на самом северном острове Японии - Хоккайдо. Главный интерес к австралийской природе проявляют жители Сиднея и Мельбурна. Малайское природоохранное общество почти всю помощь получает из метрополии страны. Все в той же Америке деятельность по охране природы Аляски возглавляли отнюдь не жители Аляски. К таким людям, например, относился Роберт Маршалл, классический импортер природы, обладающий с избытком как деньгами, так и свободным временем, чтобы наслаждаться природой во времена Великой Депрессии.
До совсем недавних пор получать удовольствие ездили из менее цивилизованных мест к более цивилизованным местам. Траппер или фермер покидали свои глухие уголки, чтобы провести несколько дней, развлекаясь в ближайшем городе. Если люди перемещались в другом направлении, они это делали для того, чтобы преобразовать природу в духе мормонов и пилигримов. Пару веков назад в Новую Англию или Юту ради отдыха не прибывал никто. Интеллектуальная революция, благодаря которой дикая природа стала сама по себе меккой для путешественников, является главной темой этой книги. Возможно, такой она стала после появления группы богатых и образованных людей, живших в городах. Для этих людей дикая природа могла стать интригующей новинкой и даже настоящей духовной и психологической потребностью. Но цивилизация, создающая интерес к природе, также ее и уничтожает. Выходом из этой ситуации является путешествие. Если дикая природа не существует рядом с домом, ее можно найти (если у вас есть деньги и время) где-нибудь в другом месте. Паломничество английских туристов в Альпы было первым примером импорта природы. Вдохновленные описаниями Жан Жака Руссо в 1760-е гг., и позже новой эстетикой Джона Рескина, английские путешественники стали пересекать пролив, чтобы найти во Франции, Швейцарии и Италии то, чего не могла им дать родина. К середине XIX в. туризм развился в альпинизм. Десятилетие после 1854 г. было золотым веком восхождения, тогда было совершено 180 первых покорений вершин Альп, в том числе в 1865 г. Маттерхорна. 
Состоятельные англичане составляли большинство приверженцев нового вида спорта. Местные жители к горному восхождению сперва не проявляли никакого интереса. Они боялись и ненавидели высокогорье, стараясь его всячески избегать. Лишь когда стало очевидным, что помогая иностранцам взобраться на вершины, можно неплохо заработать, и появились легендарные швейцарские проводники со своими мотками веревок. Но и тогда отношение импортеров и экспортеров к горам было совершенно различными. То, что для путешественника было развлечением, для местного жителя было сугубо бизнесом.
Альпы обладали преимуществом соседства, но для европейского импортера природы западные территории США представляли особый интерес. Новый Свет попрежнему обладал настоящей природой, неосвоенной местностью с дикими животными и дикими людьми. Трудности и денежные издержки, связанные с путешествиями к американской границе, служили в качестве фильтра для посетителей. Импорт природы из Северной Америки на протяжение полувека оставался прерогативой знати и богатых. И все большее число богатых путешественников делали свой вклад в развитие страны. Одним из первых был Франсуа Рене де Шатобриан, загоревшееся романтическое воображение которого нашло штат Нью Йорк достаточно диким. Его соотечественник, Алексис де Токвилль прибыл сюда сорок лет спустя и стал следовать за быстро двигающейся границей вплоть до Мичигана, чтобы прочувствовать дикую природу. Его замечания являются классическим объяснением и описанием экспорта и импорта природы.
Но даже в таких больших национальных парках, как Йеллоустоун не было того "качества и объема" дикой природы, которыми здесь наслаждался Джордж Гор в 1850-х гг. Постепенно развивающаяся Америка превращалась из экспортера природы в ее импортера. Пока это происходило, дикая природа Запада была объектом систематической эксплуатации туристами из-за рубежа и востока США. К концу столетия импортеры природы стали искать новые области, и преемником дикого Запада стала Африка. 
Но судя по американскому опыту, можно было предположить, что даже в Африке импортирование природы не будет продолжаться долго без должных защитных мер. Автором одного из наиболее известных призывов спасти дикую Африку был Абель Чапмен, английский джентльмен-охотник, начавший импортировать природу из Норвегии и Испании еще до перемещения в 1899 г. на черный континент. В своей книге "О сафари" он посвятил целую главу вопросу защиты природы. Начал ее он с описания бойни американских буффало в 1880-х гг. и уничтожения норвежского северного оленя. Он хотел, чтобы "подобное варварство не было допущено на британской земле". Еще до того Чапмен ясно понимал экспортно-импортную ситуацию и ее важность для экономики Африки. "Фактом является то, - писал он в 1908 г., - что путешественник-спортсмен был (и остается) лучшим клиентом колонии, так как дикие животные попрежнему остаются ее лучшим товаром". И все же, он соглашался и с тем, что защите диких животных не следует давать предпочтение перед нуждами поселенцев и колонизаторов. Чапмен считал, что многие районы Африки не были годными для жизни цивилизованного человека, и могли быть посвященными "прекрасным божьим диким созданиям". Чапмен, конечно, убивал животных, но подобно большинству импортеров своей эпохи, он определял себя как спортсмена и говорил, что это тот человек, который "любит животных".
Охрана африканских животных является великолепным примером природного экспорта и импорта. Этому процессу здесь во многом способствовала колонизация. Развитые страны получили в свои руки контроль над огромными территориями, богатыми дикой природой, которая в Европе уже давно была в диковинку. Следующим логическим шагом было принятие здесь природоохранных мер, позволяющих европейцам и впредь любоваться местной природой. Инициатором подобных мер в 1890-х гг. выступила Англия. К 1899 г. был выдвинут уже целый ряд соответствующих предложений, и 19 мая 1900 г. семь европейских стран подписали статьи, касающиеся защиты природы в Африке. В них содержались предложения по охотничьм лицензиям, сезонам охоты и методам ловли животных. Здесь же перечислялись конкретные виды животных, попадавших под полную охрану (горилла, жирафы, шимпанзе и т. д.) и те животные, которых следовало уничтожать (крокодилов, питонов и т. д.), что впоследствии экологически настроенные природолюбители осудили, как "неподобающую философию". Главную часть этого документа составляло описание мер по защите слонов, к которым в первую очередь относился контроль за торговлей слоновой костью.
Эта, вдохновленная Англией конвенция 1900 г., была на удивление жесткой и всеобъемлющей, но именно в силу этих особенностей, она так никогда и не оказалась претворенной в жизнь. Мало какие страны хотели мириться с такими самоограничениями. В них попрежнему первое место занимали коммерческое и административное удобство. Кроме того, этим первым усилиям международного сотрудничества в деле охраны природы не хватало того, чем в будущем стали страдать все подобные меры - решимости. Учитывая политическую организацию мира, наивным было ожидать, что если одно государство скажет другому, чтобы то "вело себя хорошо", то это окажет должное воздействие. По прошествии нескольких лет меланхолического общения между бюрократами Англии, Франции, Италии, Германии и Португалии, грандиозные планы 1900 г. относительно защиты африканской природы "тихо умерли". Главным их результатом было установление "образца", согласно которому одна страна стала пытаться установить охрану природы в другой стране.
Более действенными для охраны африканской природы оказались не "всеобъемлющие" и не претворяющиеся в жизнь резолюции, а национальные парки и заказники. Вся инициатива в этом опять таки исходила из Европы и позже из Америки, куда с созданием в 1872 г. национального парка обратилось внимание импортеров природы из многих частей мира. Назидательным является случай с национальным парком Крюгер в Южной Африке. Главным его "застрельщиком" был Джеймс Стивенсон Гамильтон, англичанин, который в 1902 г. занял должность главного лесничего в заказнике Саби. Эти низменные места, богатые дичью, четырьмя годами раньше получили номинальную защиту со стороны южноафриканского законодательства, но "на местах" это решение популярным отнюдь не считали. "В те дни, - отмечал Стивенсон Гамильтон, - погибнуть от пули считалось логичным завершением жизни дикого животного". Стивенсон Гамильтон не знал, как противостоять такой логике до тех пор, пока он не услышал о концепции национального парка в США. 
Американские парки, в которых запрещалось охотиться, были свидетельством взгляда на животных, как на ценные жизненные формы, а не мишени. Стивенсон Гамильтон решил убедить южноафриканских жителей в том, что то же справедливо и в отношении львов, слонов и жираф. Он выписал из США всю литературу, касающуюся национальных парков и изучил методы их первого директора Стефана Т. Матера. Стивенсон Гамильтон особое внимание обращал на то, как Матер заинтересовывал железнодорожные кампании демонстрированием потенциала парков в привлечении туристов. Итогом его активности стало превращение нестабильного заказника Саби в национальный парк Крюгера. Раньше парка Крюгера в Африке был создан лишь один парк, и он также во многом был обязан американскому примеру. Причиной создания шестью годами позже национального парка Альберта в Бельгийском Конго был визит короля Бельгии Альберта на американский Запад в 1919 г. Американские ученые, сопровождавшие его на определенных участках пути сумели внушить королю идею о научной важности национальных парков вроде Йосемита. Делая это, американцы практиковали любимую технику природных импортеров: вдохновление хорошим примером. Оказавшись в Европе, король Альберт столкнулся с дилеммой. По примеру американцев он хотел сделать нечто подобное в Бельгии, но дикая природа их этой страны исчезла очень давно. В Африке, однако, дикая природа была весьма пышной и Альберт правил ее "частью" - бельгийским Конго. В этот момент на арене появляется американец, почти ничего не знавший о Конго, но любивший его природу, как образчик последней "неиспорченной" африканской среды.
Карл Экели был изготовителем чучел и организатором выставок крупных вьючных и верховых животных в американском музее Естественной истории в Нью-Йорке. В связи со своим следующим проектом, касающимся горилл, Экели оказался в Конго. К 1922 г. он был убежден в том, что несколько сотен остающихся горилл были обречены. Поэтому он применил максимум энергии, чтобы добиться от бельгийских властей содействия в установлении убежища для животных и создании станции биоисследований. Джон Мерриэм, сопровождавший короля Альберта в 1919 г. в его путушествии, стал ходатайствовать в отношении идей Экели. 2 марта 1925 г., в результате всей этой активности, был создан национальный парк Альберта. Разросшись позже до 6 млн. акров, парк отличался тем, что акцентировал свое внимание на науке, а не на туризме. Так как сюда допускались лишь обученные исследователи, этот объект не мог удовлетворить потребности туристов, импортировавших природу. Но в качестве природного резервата, оберегаемого учеными различных стран от посягательств местных бизнесменов, национальный парк Альберта является классическим примером того, насколько противоречивые взгляды лежат в основе экспорта и импорта дикой природы. В данном случае это была идея, согласно которой последние гориллы мира могли бы стать настоящим "товаром". Для ученых же, подобно Карлу Экели, этот парк был почти частным заказником. Лично для него парк стал и кладбищем. В ноябре 1926 г. Экели умер во время экспедиции в парк, для создания которого он отдал столько сил.
Результативность Экели в деле создания большого национального парка не была совершенно "случайной". Благодаря созданию Йеллоустоуна (1972), Йосемита (1890), закону о Службе национальных парков (1916), инициативам Лесной Службы, связанным с обозначением дикой природы в 1920-х и 1930-х гг. и позже Закону о дикой природе (1964) и Закону о защите земель национального значения (1980), США поддерживали репутацию величайшего в мире защитника дикой природы. Пример американцев постоянно вдохновлял любителей природы из других стран. Например, в Японии первые предложения по созданию национальных парков последовали после посещения японскими туристами Йосемита и Йеллоустоуна. В 1914 г. 24-х летний японский студент и скалолаз Риозо Азума посетил Джона Мюира на его ранчо в Мартинесе. Подавленный после поражения в деле Хетч Хетчи, Мюир считал себя уже не жильцом на этом свете, но два дня своей жизни полностью посвятил Азуме. Даже несмотря на то, что Азума был знаком с большей частью работ Мюира, многое в нем его действительно поразило. "Духовное воздействие, оказанное на меня Джоном Мюиром, - писал он позже, - драматически изменило всю мою жизнь". Азума стал главным толкователем американской жизни и институтов США для японцев, написав две дюжины книг, включая биографию Д. Мюира. Азума также работал с Теуоши Тамура, который посещал Йосмит и встречался со Стефаном Т. Матером. В 1931 г. Тамуре удалось добиться создания в Японии закона, предусматривающего систему национальных парков. Азума путешествовал по миру, собирая информацию для Японии, но по возвращении лишился своей правительственной работы, так как во время II мировой войны отказался убрать со стен своего оффиса плакаты с изображением национальных парков и дикой природы США.
Идея международного сотрудничества с целью защиты дикой природы в менее развитых странах также принадлежит американцам. После триумфа, связанного с "рекламой" природоохранного движения на конференции в Белом Доме (1908), Теодор Рузвельт и Гиффорд Пинчот организовали Североамериканскую конференцию по охране природы( 1909). Ее делегаты постановили устроить в следующем году в Голландии Всемирную природоохранную конференцию. Президент Рузвельт успел послать приглашения в 58 стран, но его преемник Уильям Тафт отказался от этого проекта. Но швейцарский зоолог Поль Саразин продолжил кампанию за создание международного органа, миссией которого было бы "распространение защиты природы во всем мире от Южного до Северного полюса, как на континентах, так и на морях". В 1911 г. швейцарское правительство организовало комитет авторитетных ученых и одновременно призвало к организации Международной конференции по Защите Природы, которая и собралась в Базеле в ноябре 1913 г. В ней приняли участие делегаты из 16 стран (от США делегатов не было). Первой ее целью было установление информационных и пропагандистских агентств по защите природы во всем мире. Однако, шестью месяцами позже, с началом мировой войны, всей этой деятельности был положен конец. Даже в 1923 г., когда Швейцария опять организовала международную конференцию в Париже, было ясно, что Европа не готова к серьезной международной защите природы, имея нерешенными вопросы защиты основных прав человека. Охрана природы оставалась темой второстепенной.
После Поля Саразина, движение по учреждению защиты дикой природы во всем мире возглавил Ван Тинховен. Голландец Тинховен организовал в 1925 и 1926 гг. Комитеты по международной защите природы во Франции, Бельгии и Нидерландах. 10 июля 1928 г. он установил под эгидой Международного Союза Биологических Наук Международную службу по Защите Природы с базой в Брюсселе. Его функции ограничивались сбором информации и, подобно комитету Поля Саразина, он исчез в начале 30-х годов, хотя в течение нескольких лет защита природы "пережила свой золотой период". В 1931 г. в Париже Международный совет по охоте организовал собрание энтузиастов, желавших установить меры, способствовавшие защите птиц во всем мире. В том же году Ван Тинховен организовал Международный конгресс по защите природы. Его делегаты решили, что мировая сообщность должна обратить все свои усилия на спасение природы Африки.
Подобными идеями руководствовался и американский комитет Международной Защиты Природы, созданный в 1931 г. в ответ на инициативу Ван Тинховена. Председателем этого комитета был Джон С. Филлипс, джентльмен и охотник, природолюб, брат американского посла в Англии. Гарольд Кулидж был его первым секретарем и главным спикером. Эти люди и их совет директоров в основном были состоятельными людьми, много путешествовавшими, и знатоками красоты во всем мире. Признавая в Африке наличие дикой природы, которой угрожает опасность, Комитет издавал журнал "Защита животных Африки". В нем перечислялись национальные парки и описывались виды, которые находятся на грани исчезновения. Кульминацией глобальной защиты природы перед II мировой войной стало собрание (31 октября, 1933) представителей всех колониальных властей в Африке и таких "наблюдателей" как Ван Тинховен и Джон Филлипс, в Палате Лордов, чтобы открыть Лондонскую конференцию по защите африканской фауны и флоры. После недельных совещаний участники конференции подписали договор, состоящий из 16 статей, в котором выражалась решимость увеличить число национальных парков и так называемых "строго охраняемых природных заказников". В отличие от парков, где туризм был дозволен, в таких заказниках посещение людьми, за исключением квалифицированных специалистов, строго воспрещалось. Такая политика, разумеется, не способствовала финансовому обогащению районов, отказавшихся от прибыльного туризма. По крайней мере для бельгийских делегатов вопрос прибыли не являлся главным. Их национальный парк Альберта был закрыт для туризма, и бельгийцы полагали, что на первом месте должно стоять право диких растений и животных на свое независимое существование. Этот отход от антропоцентризма, обычно присущий природоохранному движению того времени, был необычен. Правда, другие делегаты считали, что удовольствие, полученное людьми, является единственной веской причиной, оправдывающей защиту природы. Большинство защитников дикой природы соглашалось именно с этим. Идея о получении удовлетворения