о недостаточное число американцев оказалось неравнодушными. Динозавр был спасен благодаря бдительности и решительности, Глен Каньон был потерян из-за апатии. Тревога природоохранников усилилась, когда стало очевидным, что вода из озера Пауэлл, находящегося за плотиной Глен Каньон, должна была передаваться через национальный памятник природы Рэинбоу Бридж, нарушая тем самым соглашение по Колорадскому проекту.
Слушание по водному плану Юго-Запада в 1965 и 1966 гг., и их официальная поддержка президентом Джонсоном и секретарем Удаллом, заставили большинство наблюдателей прогнозировать то, что несмотря на сопротивление природоохранников, плотины Гранд Каньона будут одобрены. На местах строители делали последние приготовления. Но 9 июня 1966 г. все изменилось. В этот день нью-йоркский "Таймс" и вашингтонский "Пост" опубликовали статью, касающуюся плотин. Сьерра Клубу оно обошлось в 15 тыс. долларов, и его заголовок гласил: "Теперь только вы можете спасти Гранд Каньон от затопления... ради выгоды". В тексте, составленном Дэвидом Броуэром, описывался проект и то, чем это чревато. В завершение в нем говорилось: "Какой бы ни была вашингтонская и аризонская политика, какой бы ни была подноготная комитетов и процедур, мы стоим перед простым и неслыханным актом: на этот раз они хотят затопить Великий Каньон". Вторым вариантом этой публикации, появившейся 9 июня в номере, вышедшем несколькими тиражами, было открытое письмо Секретарю Удаллу.
Эти заявления Сьерра Клуба не прошли незамеченными. Общественность откликнулась на них, завалив вашингтонские офисы тысячами писем, негодующих по поводу плотин в каньонах Мост и Мраморный. Сенатор Томас Качел от Калифорнии назвал это "одной из крупнейших письменных кампаний, которую я видел в мою бытность в Сенате". Сотни тысяч американцев, как оказалось, восхищались Гранд Каньоном и были обеспокоены его будущим. В отличие от Глен Каньона, Гранд Каньон был местом известным всем, по крайней мере, косвенно. Дэвид Бауэр понимал, что защищая Гранд Каньон, американское природоохранное движение ставит на кон абсолютно все. "Если мы не сможем спасти Гранд Каньон, то что тогда вообще мы сможем спасти?" - говорил он.
Но наибольший успех природоохранного движения пришел с неожиданной стороны. 10 июня в 4 часа пополудни специальный посланец Службы Внутренних Доходов вручил Сьера-Клубу послание, в котором уведомлялось о том, что впредь с пожертвований, вручаемых клубу, будет взиматься налог. По мнению налоговых чиновников клуб пытается воздействовать на законодательство, а этого освобожденные от налогов организации делать не могут. Если предупреждение и последовавшая официальная отмена от налогов и должны были "заткнуть рот" Сьерра-Клубу, то на самом деле они подлили масла в костер колоссальных масштабов. Общественность пришла к выводу, что клуб был наказан федеральным правительством за альтруистические действия в пользу Гранд Каньона. По стране тут же прокатилась волна бурных протестов. Статьи Сьерра Клуба были напечатаны всего в двух газетах, но о действиях налоговиков заговорили газеты всей страны. Люди, которые не знали, что такое природа Гранд Каньона, встали сейчас на его защиту во имя гражданских свобод. Как может правительство запугивать гражданский протест! Неужели в этой стране верх одерживают лишь люди со связями и деньгами? Налоговые действия вывели тему плотин за рамки природоохранного движения, вызвав письма протеста со стороны тысяч людей, которые, возможно, их не написали бы, если бы речь шла только о природе. Одним из показателей общественного внимания был рост членства в Сьерра Клубе с 39000 в июне 1966 г. до 67000 в октябре 1968 г. и 135000 в 1971 г. На волне общенациональной поддержки защитники Гранд Каньона усилили свой нажим. Другое заявление Сьерра Клуба появилось в важнейших газетах 25 июля 1966 г. "Дикая природа, - говорилось в заявлении, - почти полностью исчезла". Вооруженный технологией человек, кажется, намеревается уничтожить те "силы, которые создали его". Отступать дальше некуда. Защитники природы в 1960-ые гг. оказались вынужденными сражаться за то, чтобы "на американской земле сохранилось хотя что-нибудь первозданное и свободное". Сбережение природы Гранд Каньона явилось бы доказательством, что "мы все-таки любим людей, которые появятся после нас". Сутью же этого аргумента были сомнения, касающиеся приоритетов прогресса. И от затопления Гранд Каньона человечество мало что выиграет.
В ответ на возражение представителей Бюро освоения земель относительно того, что плотины Гранд Каньона не будут видны, защитники природы отвечали, что с психологической точки зрения очень важно сознавать то, что свободно текущая река, разрезавшая пропасть, по прежнему самостоятельно функционирует. Кроме того, плотины положили бы конец возможности испытать величайшее приключение - путешествие на лодке по Колорадо через Гранд Каньон. Защитники природы также указывали на то, что плотины Гранд Каньона служили лишь цели финансирования гидростроительства в других местах. Неужели, спрашивали они, США настолько бедны, что вынуждены превратить Каньон в кассовый аппарат? Обратившись к своим логарифмическим линейкам и калькуляторам, противники дамб попытались убедить Конгресс и общественность в том, что угольные термические заводы или ядерные генераторы могут создать необходимую электроэнергию с меньшими затратами, чем дамбы. Помимо этого, природоохранники заявляли, что плотины еще больше сократят и без того скудные запасы колорадской воды благодаря испарениям и утечке. Таким образом плотины были представлены как нечто противоречащее самой цели орошения Юго-Запада. Но для большинства американцев простое обращение "спасем Гранд Каньон", о чем вещали плакаты, было вполне достаточным аргументом.
В результате шумихи летом 1966 г., Департамент внутренних дел и Бюро освоения земель представили на открытии 90-го Конгресса в январе 1967 г. новые пересмотренные предложения. В них они совершенно отказывались от плотины Мраморного Каньона, но плотина Каньона Мост (переименованного в Хуалапаи) должна была сохраниться и, во избежании посягательств на часть системы национальных парков, национальный памятник природы Гранд Каньон лишался своего статуса. Природоохранники, конечно, довольствоваться таким компромиссом не могли. Одна пуля в сердце, говорили они, так же смертельна, как и две. И изменение названий или юрисдикции не меняли того факта, что плотина была расположена в самом Гранд Каньоне. Ни о каком компромиссе не могло быть и речи. Защитники природы уже помнили о том, что именно в результате "компромисса" они спасли памятник природы Динозавр, потеряв при этом Каньон Глен, и поэтому были настроены очень скептично. Кроме того, в их рядах росла уверенность в своих силах. Система дикой природы стала реальностью и, возможно, торговаться из-за части Большого Каньона уже не стоило. 
Подобные соображения легли в основу выступлений защитников природы на слушаниях в Конгрессе Комитета по внутренним и особым делам (март 1967 г.), когда обсуждалась тема плотин Гранд Каньона. Конгрессмен Моррис К. Удалл (Аризона), брат Секретаря внутренних дел, задал Дэвиду Броуэру вопрос относительно бескомпромиссной позиции Сьерра Клуба, которую Удалл считал необъяснимой. "Допустим, - сказал он Броуэру, - мы будем иметь очень низкую плотину в Каньоне Мост, может всего 100 футов высотой, разве это будет много? Существует ли для вас какая-либо компромиссная точка?" На это Броуэр ответил, что "вы не можете дать нам того, что нам уже дал Бог". Позже он объяснил, что "у нас нет выбора. Определенные группы людей должны сражаться за те вещи, которые являются незаменимыми. Если мы прекратим это делать, мы можем перестать существовать, как организация, и другие природоохранные организации могут сложить свои полномочия". Удивленный и явно тронутый конгрессмен Удалл ответил: "Я вижу силу и искренность ваших чувств и уважаю их".
Природоохране в 1967 г. очень помогла книга Франсуа Лейдета "Течение времени и реки: Гранд Каньон". Опубликованная тремя годами раньше Сьерра Клубом, эта книга к этому времени стала объектом значительного общественного внимания. В ней описывалось путешествие по реке через Гранд Каньон, и цветные фотографии демонстрировали то, чего человечество могло лишиться в случае, если плотина была бы построена. Цитаты из трудов Леопольда и других сторонников природы подтверждали идею о том, что если мы хотим по-прежнему испытывать изумление и подобающую скромность в присутствии дикой земли, то мы должны иметь места вроде дикого Гранд Каньона. Цитата из Г. Занисера подвела итог всему сказанному. "Из дикой природы, - писал он, - взялась суть нашей культуры, и благодаря живой природе ... мы будем иметь сильную, жизненную культуру, долгую цивилизацию здоровых, счастливых людей, постоянно обновляющихся посредством контакта с дикой землей". Это была концепция, с которой наверняка согласился бы Генри Дэвид Торо и которая, учитывая большое уважение Занисера к этому трансценденталисту, была создана благодаря его влиянию. "Мы не сражаемся с прогрессом, - заключил Занисер, - мы его делаем".
1 февраля 1967 г. Секретарь Удалл объявил о том, что администрация Джонсона изменила свое мнение относительно плотин Гранд Каньона. Пока же по предложению Удалла Центральный аризонский проект мог получать прибыль и энергию благодаря паровому заводу. Позже, в том же году, Удалл со своей семьей путешествовал на плоте по Гранд Каньону. Потрясеннй увиденным и пережитым, Удалл заявил, что он ошибался, делая суждения о каньоне и дамбах не выходя из своего кабинета. "Вся тяжесть доказательства сейчас лежит на гидростроителях" - считал он. Готовясь к окончательной стадии борьбы, Сьерра Клуб стал часто демонстрировать два цветных и озвученных кинофильма. В Гранд Каньоне демонстрировалось то, что еще можно было спасти, тогда как в Глен Каньоне демонстрировалось то, что было потеряно. Возглавила эту кампанию особая группа, выступающая от имени Гранд Каньона и представляющая коалицию природоохранных клубов и отдельных лиц. 13 марта 1967 г. появилась еще одна статья в прессе. В июне 1967 г. Сенатский Комитет по внутренним и особым делам предложил принять Центральный аризонский проект без плотин. 8 августа 1967 г. Сенат принял рекомендации своего комитета и утвердил аризонский проект без плотин. Однако, в Нижней Палате конгрессмен Вэйн Эспиналл от Колорадо сохранял свое председательство в Комитете внутренних дел на протяжении всех дебатов, касающихся Системы дикой природы. Эспиналл поддерживал идею плотин и представлял серьезную угрозу надеждам природоохранников. Но к началу 1968 г. даже сторонники плотины в каньоне Мост почувствовали перемены в национальном настроении. Моррис К. Удалл объявил, что он отказался от этой идеи. "Должен сказать, - печально заявил он, - что закон, утверждающий так называемую плотину Гранд Каньона, сегодня в Конгрессе утвержден быть не может".
После этого осталось лишь проделать соответствующие процедуры. 31 июля 1968 г. представители Сената и Конгресса утвердили билль, специально запрещающий плотины на реке Колорадо между плотинами Гувер и Глен. Специальная оговорка исключала возможность того, что какой-либо штат, город или группа, например индейское племя, могли получить законное разрешение на сооружение в Гранд Каньоне плотины. 30 сентября 1968 г. президент Джонсон подписал закон о бездамбовом Центральном аризонском проекте.
Вспоминая о полемике, связанной с плотиной в Гранд Каньоне, один конгрессмен, который предпочел анонимность, отметил, что "с яростью возбужденного защитника дикой природы ничто не сравнится!" Силы, сражающиеся за дикую природу, добавил он, непобедимы. Этому конгрессмену, правда, следовало сделать хронологические уточнения. После Хетч Хетчи хранители природных ценностей неоднократно давали о себе знать, но лишь в 1950-ые и 1960-ые гг. сила их ярости стала достаточно сильной, чтобы влиять на политический процесс. Результат, выразившийся в контексте Гранд Каньона, был беспрецендентным. Плотины, имевшие вначале полную поддержку администрации, единодушное одобрение со стороны сенаторов и конгрессменов от семи штатов бассейна Колорадо и всех заинтересованных в "проталкивании" чиновников, были отменены.
Но решения по спасению Гранд Каньона, подобно любому другому политическому акту, не было окончательным. Конгресс мог дать и точно также мог забрать. До тех пор, пока вода Колорадо текла вдоль гор, предложения, касающиеся строительства дамб и генераторов, исчерпанными считать нельзя. Энергокризис 1970-х и понимание того, что растущий Запад испытывает нехватку воды, послужили причиной взывания к жизни некоторых планов строительства плотин на реке Колорадо. Штат Аризона, город Лос Анжелес и индейцы хуалапаи (которым принадлежала часть Каньона Мост), продолжали требовать от федерального правительства разрешения на строительсто дамбы. Однако Конгресс оставался непреклонным, и 3 января 1975 г. издал указ по расширению национального парка Гранд Каньон, включив в него все не-индейские земли, примыкающие к Гранд Каньону на расстоянии в 279 миль. На международном уровне признание Каньон получил в 1981 г., пополнив "Список объектов всемирного наследия". Созданный в 1972 г., этот "Список" признает специальную защиту определенных природных и исторических объектов, обладающих огромной значимостью. Но законы и списки лишь выражают ценности. Единственным надежным хранителем природных мест вроде Гранд Каньона является отношение к дикой природе, вдохновившее на сопротивление строительству дамб. А это отношение зависит от интеллектуальной революции, касающейся дикой природы, и которая еще далеко не завершена. 
Пока печать писала о свободе Колорадо в Гранд Каньоне, Конгресс в более спокойном духе перешел к правовой защите этой реки. 2 октября 1968 г., всего два дня после окончательного поражения сторонников плотин, президент США подписал билль, устанавливающий Национальную систему диких и живописных рек. Скопированная с Национальной системы дикой природы, она создавала законодательную защиту, которую можно было использовать для любой выбранной Конгрессом реки. Согласно этому закону тут же было утверждено восемь компонентов системы, и двумя годами позже штат Мэн добавил к ним реку Эллагэш. К концу 1970-х гг. в США имелось 19 охраняемых законом рек, общая длина которых составила более 1600 миль. Кроме того, еще свыше 50 рек или участков рек исследовались в качестве потенциальных дополнений. Закон о диких и живописных реках явно выдержан в духе концепции, лежащей в основе недавнего природозащитного движения. В законе говорится, что "существующую национальную политику установки плотин и иных сооружений на соответствующих участках рек США следует дополнить политикой, которая будет способствовать сохранению других избранных рек в их свободном состоянии". Многим, правда, кажется, что эти меры приняты слишком поздно, и что их будет недостаточно. К 1980 г. дикие реки стали одним из редчайших национальных ресурсов, сравнимые, по мнению некоторых, с кондорами и гризли. В отличие от многих заповедных зон, все дикие реки обладают утилитарной ценностью, как потенциальные источники гидроэнергии. Возникновение более высших национальных приоритетов, таких как, например, энергия или вода, или рост населения, могут заставить взмахнуть политический маятник опять в сторону гидростроительства.
Но пока что американская цивилизация кажется удовлетворенной тем балансом, который был достигнут на Колорадо. Одни ее части "работают", другие остаются дикими и свободными. Плотины коньонов Гувер и Глен символизируют цивилизацию и ее материальные потребности. Свободно текущие реки в Динозавре и парке Гранд Каньон представляют совершенно противоположные ценности.
Глава XI
Философия дикой природы
Я бы стал лесом, а не улицей.
Поль Саймон и Артур Горфанкел, 1970
Если передовица в одной из американских газет могла считаться каким либо свидетельством, то 6 ноября 1965 г. ненависть к дикой природе продолжала иметь место. "Почему мы не должны портить дикую природу?" - спрашивал Роберт Верник. По его мнению, благо человечества зависило от способности и умения сдержать эту дикость как в природе, так и в человеческом сердце. Любители дикой природы "обожают мятую старую одежду, небритость, неприличные словечки, они плюются, потеют и хвастают своей дружбой с аборигенами". Но под этой вывеской Верник обнаружил "декадентов, аристократов и снобов". Если такие люди хотят дикой природы, заключал он, пусть они "летят на Марс".
Чтобы не оказаться бессильными перед лицом таких критиков идеи дикой природы, как Роберт Верник и промышленников, нацеленных на более осязаемые мишени, защитники дикой природы стали формулировать свою философию. Иначе говоря, они должны были найти и выразить принципы, лежащие в основе их деятельности. Это была нелегкая задача. В прошлом защита дикой природы в Америке выливалась в очень эмоциональную борьбу за конкретное место, вид или восприятие: "Спасти Гранд Каньон!" или "Прекратите убивать детенышей морских котиков!". Такие призывы были равносильны аргументам. Но никто, по крайней мере в движении, не задавался вопросом "почему?". Ценность природы принималась на веру. Ее неисследованные достоинства могли иметь огромную ценность в глазах отдельных людей, но это не играло большой роли в политических и экономических сферах, которые в значительной степени определяли будущее дикой природы. Поэтому, сторонники дикой природы стали использовать аргументы, казалось бы не связанные с их главной заботой. Так, противники дамб часто спорили на темы затрат и выгод, киловатт-часов, акров-футов и т.д., вместо объяснения ценности диких рек и их каньонов. Созрела необходимость определения идей, отстаивающих дикую природу вообще, подобных философии человеческой свободы, лежащей в основе конкретных гражданских прав. Раньше защитники природы все время старались "пустить пыль в глаза", но к 1970-м гг. они все чаще стали думать в рамках системности и обобщений.
В качестве точки зрения, которой следует что-то противопоставить, нынешнее пренебрежение дикой природой заслуживает внимательного рассмотрения. Как мы отмечали в одной из предыдущих глав, идеи, подобные идеям Верника, близки пионерской традиции, согласно которой человек и природа являются взаимными врагами. Более того, битва эта далеко на выиграна. Верник чувствовал, что дикая природа находится рядом, сразу за опушкой, и нацелена на отомщение человеку. Также как и пуритане, Верник был напуган дикостью в самом человеке. Цивилизация пытается укротить эту силу, но она не исчезает и иногда вырывается на волю и проявляется, как считает Верник, "войнами, угнетением и преступлениями". Полагая, что с цивилизацией связано все самое хорошее, Верник советует, чтобы люди "обращали внимание лишь на свои инетересы и считались с чувствами орлов и носорогов не больше, чем они считаются с нашими". Если такая политика означает конец диким животным, то Верник готов к такому выводу. В отношении отдыха на лоне природы, его восприятие носят такой же характер. Лишь меньшинству нравится "пустынный пейзаж" и "москитные тучи". Ничего преступного, согласно Вернику, в этом нет, но тем людям, которые "любят с восторгом бродить по пустырям", он советует "склониться перед неизбежным". Английские короли вынуждены были уступить свои охотничьи угодья фермам и фабрикам, говорит он, и сегодня дикая природа должна уступить место цивилизации. Многие нынешние противники дикой природы разделяют убеждения Верника относительно того, что даже в середине ХХ века противостояние природы и цивилизации - актуальное явление. Согласно этой точке зрения, сторонники дикой природы не просто преграждают доступ к ценным природным ресурсам, но и низводят современного человека к малоприятному примитивному состоянию. В 1971 г. Уильям Хант, глава Тихоокеанской лесопромышленной кампании, обрушился на "лесных шарлатанов возрожденного культа природы", которые стараются "вернуть окружающую среду нашей страны в болезненную, часто голодную, дикую стадию развития". В подобном духе о защитниках природы высказывался и промышленник Чарльз Фрейзер, сравнивая их с древними кельтскими колдуна