ностью, дисгармония и болезнь будут продолжать характеризовать те части земли, которые человек сделал цивилизованными. Для начала следует развить "экологическую совесть", благодаря которой человек смог бы понять свою зависимость от биосообщности. Она поощрила бы в людях "видение земли как нечто целого..., мыслить в контексте блага сообщности, а не группы, и не только о настоящем, но и о будущем". Леопольд надеялся, что благодаря этому пониманию может возникнуть чувство вины за прежнее отношение к природе как к своему рабу. Как и Швейцер, он думал о расширении этики на другие сферы.
Изучая эту проблему, Леопольд проследил историю этики, которую он определял как самоналагаемые ограничения на борьбу за существование. Сперва этический смысл придавался только отношениям человека с его семьей, но со временем он расширился и стал включать также представителей всего человечества. Однако, другие существа по прежнему в сферу воздействия не входили. Этика касалась только людей. Леопольд же хотел, чтобы она распространялась еще дальше - на природный мир. "Этика земли, - говорил он, - просто расширяет границы сообщности, включая в себя почву, воду, растения и животных, или вобщем, всю землю". Каждый вопрос отношения человека со своей средой должен изучаться "в контексте того, что является этически и эстетически правильным, а также того, что является экономически целесообразным". И, согласно этики земли, "объект или существо является правильным, если он способствует сохранению целостности, стабильности и красоты биосообщности. И он будет неправильным, если он этому способствовать не будет". 
Суммируя свои идеи, Леопольд указывал на то, что экологическая совесть делает возможными этическое отношение к природе. Это, в свою очередь, меняет роль Homo sapiens, превращающегося из покорителя земли-сообщности в ее простого члена. Тем самым подразумевается уважение к его "спутникам", а также уважение ко всей сообщности. Леопольд знал, что для упрочения этих идей необходима как интеллектуальная, так и эмоциональная революция. "Развитие туризма или подлинного отдыха на лоне природы, - говорил он в 1938 г., - это не подведение дорог к красивой местности, это создание восприятия во все еще некрасивых человеческих мыслях". Леопольд не мог представить себе того, что этика земли могла существовать "без любви, уважения и восхищения по отношению к земле". Он не питал иллюзий относительно сроков наступления "гармонии между человеком и землей". "Девятнадцать веков, - говорил Леопольд, - ушло на определение приличных отношений между людьми и процесс этот еще не завершен; столько же времени может уйти на развитие кодекса приличия в отношениях человека с землей". И все же он хотел начать этот процесс, и быть пророком нового порядка.
В этике земли Олдо Леопольда дикая природа играла важную роль, как модель экологического совершенства. Цивилизация настолько изменила окружающую среду, что неизменная дикая местность обрела значимость "показателя нормального состояния, демонстрации того, как здоровая земля поддерживает себя в качестве организма". "Дикие места, - говорил в 1934 г. Леопольд, - демонстрируют то, чем была земля, чем она является и чем она должна быть". Эволюция функционирует здесь без препятствий со стороны человека, предоставляя "стандарт, с помощью которого можно измерить воздействие и последствия насилия".
Во второй и третьей декадах XX в. профессиональные экологи, такие как В. Шелфорд, Г.А. Пирсонс, Бэррингтон Мур, В.В. Эш, Ф.Б. Самнер и Чарльз К. Адамс опубликовали статьи, в которых они призывали к сохранению дикой природы. Экологическое общество Америки, основанное в 1915 г., стало реальной силой в борьбе за сбережение природы. Действуя через свой Комитет по сбережению природных условий, Олдо Леопольд стал президентом Общества и расширил свои аргументы в пользу системы диких территорий, обосновывая это не только их необходимостью для туризма и отдыха, но и для нации. "Каждая биотическая сфера, - заявил он, - нуждается в своей собственной дикой природе с тем, чтобы она могла на ее основе делать сравнительное изучение использованной и неиспользованной земли". В 1941 г. он заявил, что "все дикие территории обладают большой ценностью для ... науки... Туризм и отдых являются не единственными или даже не главными способами их использования".
Позже Леопольд также утверждал, что дикая природа ценна еще и тем, что она напоминает современному человеку о его связи с природой. "Цивилизация настолько обременила эти первичные отношения человека с землей различными приспособлениями и посредниками, - отмечал он в 1941 г., - что мы почти о них забыли. Мы считаем, что нашей опорой является промышленность, забывая о том, что является опорой промышленности". Контакт с дикой природой необходим в силу того, что он подчеркивает зависимость человека от его среды и устраняет иллюзию о его обособленности от целого. Кроме того, присутствие природы способствует развитию этического отношения к земле. Леопольд считал, что сбережение дикой природы должно стать "актом национального примирения" со стороны тех, кто был таким бездушным к природе в прошлом. Заповедник, являясь напоминанием стабильной, здоровой земли с ее "полным набором" жизненных форм, представляет из себя "символ того, с чем мы связываем надежды". В этом смысле, движение за сохранение природы является "отречением от биотической надменности "Homo americanicus". Эта разумная скромность относительно места человека в природе становится одним из важнейших моментов нового отношения". В силу этого Леопольд считал, что "наибольшие ценности дикой природы "присущи" не прошлым временам, даже не настоящему, а будущему". И наконец, природа была важна для Леопольда как источник всего сущего, исходный пункт для человека и его цивилизации. "Поверхностный современный человек... бредящий политическими и экономическими империями" не обладает скромностью, необходимой для понимания этой истины". "Лишь ученый, - говорит Леопольд, - ценит то, что вся история состоит из последовательных "вылазок" из единой исходной точки, и к которой человек постоянно возвращается для того, чтобы организовать еще один поиск надежной шкалы ценностей". Этой первичной основой является "дикая природа". Ее наличие, считал он, но в первую очередь, ее экологическое и эстетическое видение, лежит в основе здоровья как земли, так и цивилизации. Леопольд настолько убедительно и красноречиво отстаивал эти идеи, что они быстро стали евангелием природоохранников и неотъемлемой частью аргументации в пользу существования дикой природы. 
Глава X
Создание государственной системы территорий дикой природы
В борьбе с титанической амбицией цивилизации относительно
покорения природы на всей земле у нас осталась лишь одна надежда.
Этой надеждой является организация одухотворенных людей,
сражающихся за свободу дикой природы.
Роберт Маршалл, 1930
После неудачи с Хетч Хетчи в 1913 г. (когда несмотря на массовый протест американских природоохранников во главе с Д. Мюиром, Президент США и Конгресс США разрешили строить дамбу в каньоне Хетч Хетчи в Йосемитском национальном парке) и после смерти Д. Мюира годом позже, природоохранное движение силы духа отнюдь не лишилось. Новые лидеры, такие как Олдо Леопольд, Роберт Маршалл, Сигурд Олсон, Говард Занисер и Дэвид Броуэр и новые организации, в первую очередь Общество дикой природы, повели борьбу за проведение в жизнь природоохранных идей с новой силой. Они вооружились новыми объяснениями возможности существования природы в условиях современной цивилизации, а также техникой воздействия на политический процесс. Но их усилия были бы бесплодными, если бы они не вызвали симпатию в американском обществе. По мере забывания о "пионерском" прошлом, росло признание общественностью дикой природы, и мечты природоохранников стали сбываться в виде успешных исходов борьбы за определенные природные участки. К наиболее важным из них следует отнести строительства плотины в Эхо-парке в национальном памятнике Динозавр. Сразу после победы в Эхо-парке природоохранники повели кампанию за создание национальной политики защиты дикой природы. Ее появление в виде Закона о дикой природе (3 сентября 1964) не положило конец конфликту между ценностями дикой природы и ценностями цивилизации, о чем свидетельствовала ожесточенная борьба против плотины в Гранд-Каньоне. Но система дикой природы впервые продемонстрировала то, что природа является незаменимым компонентом американского "пейзажа". 
"Будучи мальчиком, - вспоминает Роберт Маршалл, - я провел много часов в мечтах о Льюисе и Кларке, и их славной экспедиции в тех местах, где не ступала нога человека. Иногда мои мечтания выливались в горькое разочарование по поводу того, что я родился слишком поздно для получения настоящего восторга". Отчасти он, разумеется, был прав. Природа Льюиса и Кларка исчезла задолго до его рождения в 1901 г. Но Маршалл недооценил силу своего собственного духа. Хотя он и умер в возрасте 38 лет, он не только испытал настоящий "искомый" восторг, но и стал участником борьбы за сохранение природы в условиях расширяющейся американской цивилизации.
Маршалл является типичным представителем энтузиаста дикой природы, выросшего в городе и уставшего от его рутины. Его семья жила в Нью-Йорке, где благодаря практике отца Маршалла, как конституционного законодателя, Роберт быстро занял почетное место в ряду известных и влиятельных людей своего времени. Маршаллу также принадлежал участок природы на озере Саранак (север Адирондакского района) и все свои летние месяцы в первые 21 год жизни Боб провел именно там. С его точки зрения дикая природа означала удовольствие, а не труд и страхи. Он с радостью ухватился за возможность исследовать горы, и со своим братом и проводником взобрался на все имеющиеся неподалеку горы выше 4 тыс. футов, общая их высота равнялась 46 тыс. футов. И это стало типичным для Маршалла, никогда не отступавшего перед трудностями.
С защитой дикой природы Маршалл также был знаком с самой юности: его отец часто проявлял свои адвокатские таланты, защищая Нью Йоркский национальный парк. В 1915 г., когда Бобу было 14 лет, его отец выиграл процесс, позволявший сохранить парку статус участка неприкосновенной природы. Позже, когда Маршалл получил в Гарварде диплом лесничего, его отцу удалось убедить его продолжить "миссионерскую деятельность" в пользу дикой природы. Роберта, правда, долго уговаривать не пришлось. Еще в самом начале своего студенчества он объявил: "Я люблю леса и уединение. Я бы не смог провести большую часть моей жизни в душном оффисе или перенаселенном городе". Дальше он объяснял это свое влечение и обобщил свои эмоции в философию ценности природы для современного человека. Главное значение дикой природы, говорил Маршалл, заключалось в том, что она может удовлетворить те потребности человека, которые не может удовлетворить цивилизация. В 1925 г. он писал: "В наши дни избытка цивилизации девственный лес становится объектом настоящего восторга не только в силу обычной сентиментальности". "На самом простом уровне, - объяснял Маршалл, - дикая местность благоприятствует здоровью. Физические нагрузки, сопровождающие поход по природным местам, способствуют появлению "здоровья, выносливости и воодушевления, неведомых в обычных условиях". Кроме того, пребывание на природе совершенно не похоже на "цивилизованный комфорт для неженок"; люди должны полагаться лишь на самих себя, и в стране, стремящейся к "индивидуальности", такая тренировка будет совсем нелишней. 
Для Маршалла наибольшая ценность дикой природы связана с ментальностью, в чем его полностью поддерживали представители новой науки - психологии. Когда Мюир писал об отрицательном воздействии городской жизни на дух человека, научное понимание этого явления в Европе было на стадии зарождения, а в США почти неизвестно. Но во времена Маршалла работы Зигмунда Фрейда, Уильяма Джеймса и их коллег уже смогли придать вес той идее, что гнетущая цивилизация во многом ответственна за напряженность и несчастность современного человека. Маршалл считал, что "одним из наиболее глубоких открытий психологии является демонстрирование ужасной пагубности подавления желаний". И так как главной подавляющей силой является цивилизация, то природа, естественно, оказывалась необходимым ей противовесом. Маршалл своим личным примером доказывал справедливость своих слов о том, что некоторые люди испытывают "психологическую тягу" к преодолению трудностей, к приключениям и, в первую очередь, к "природной свободе". Такие люди оплакивают "ужасную банальность и скуку цивилизованного существования"; само их здоровье зависит от их периодического "ухода из общества" и походов в те места, которые на картах еще совсем недавно обозначали белыми пятнами. "Если природа исчезнет, - говорил Маршалл, - такие "неудовлетворенные люди" могут прибегнуть к преступлениям".
Другая "психологическая потребность в уходе в природу" касается человеческого желания спокойствия. Маршалл был уверен в том, что "комплексное механизированное существование" приводит к появлению почти невыносимого давления. Природу можно сравнить с убежищем, ее тишина и спокойствие снимает напряжение и способствует "созерцательности". Эта идея не нова, но психология и большее понимание ментального здоровья усилили и расширили ее. 
Ну и наконец, Маршалл подчеркивал "эстетическое значение природы". По его мнению, природные пейзажи можно сравнить с великими произведениями искусства. Когда его спросили, сколько природных территорий нужно для Америки, он задал встречный вопрос: "сколько симфоний Брамса нам нужно?" И действительно, в некоторых отношениях природная красота "гораздо более значительна", чем ее искусственные производные. Маршалл говорил, что "в присутствии природы" задействованными оказываются все чувства. Человека охватывает глубокое чувство, он пребывает в гуще своего эстетического мира. "Никакое произведение искусства не может претендовать на произведение такого впечатления, не говоря уже про масштабы и величие природных пейзажей". Иначе говоря, "с природой связана, вероятно, наилучшая возможность чисто эстетического восхищения".
Хотя Маршалла и нельзя причислить к наиболее оригинальным толкователям американской природы, мало кто проявлял большее усердие и был более эффективен в деле ее защиты. Несмотря на то, что он был ученым с дипломом по растительной паталогии, его настоящим "коньком" было претворение идей в действие. Он знал, что все решают правительственные службы, управляющие общественными территориями. В 1933 году он получил должность главы Лесного отдела Американской службы по делам индейцев. В этом качестве он и стал бомбардировать правительство письмами, телефонными звонками и личными визитами, быстро обретая в Вашингтоне репутацию поборника дикой природы.
Примером его деятельности может служить пространный меморандум за 27 февраля 1934 г., отправленный Министру внутренних дел Харольду Л. Икесу, в котором он просил, чтобы в природных областях, находящихся в его ведении, не сооружались дороги. Маршалл утверждал, что очень важно "сохранить явную ценность вечного, загадочного и первозданного... в мире, подавленном жесткими графиками и расписаниями, точностью и искусственной поверхностью". Он соглашался с тем, что в 1934 г. страна имела более насущные проблемы, чем защита дикой природы. "И все же, для огромного числа американских граждан, - указывал он, - наиболее прекрасные моменты в жизни связаны с наслаждением неиспорченной природой". Маршалл надеялся, что в качестве поборника национального планирования, Икес будет способствовать координации действий, направленных на защиту природы со стороны всех федеральных территориальных служб. В следующем своем документе он рекомендовал создание "Совета по природному планированию", в котором не было бы места бюрократии, и который мог бы подсказывать Конгрессу, какие места следует выделить в качестве заповедных "по тому принципу, по которому сегодня создают национальные парки". Благодаря таким идеям Маршалл заслужил репутацию радикала, особенно среди прфессиональных лесоводов, но эти идеи оказались предвестниками последующей национальной природоохранной политики. 
В период пика "Нового курса", Маршалл не переставая указывал на ту угрозу, которую общественные проекты представляют для природы. Отстаивать эту позицию было очень непросто. "Наиболее уязвимой, - соглашается Маршалл, - природу делает та аргументация, согласно которой выгода от строительства дорог является прямой и конкретной, тогда как аргументы, направленные против их строительства, очень расплывчаты и неопределенны". Он даже признавал то, что если эти аргументы и удастся выразить четко и полностью, лишь немногие люди предпочтут дорогам дикую природу. В основном, люди либо возмутятся экономическими затратами, связанными с защитой природных территорий, либо посчитают, что подобные территории должны служить, в первую очередь, целям оздоровления и отдыха, и поэтому в них нужно сооружить отели и дороги, которые должны заменить тропы и бивуаки. Для преодоления этого препятствия Маршалл обратился к концепциям сравнительных ценностей и прав меньшинств. Демократическое общество, как он считал, должно уважать желание тех, кто не может обходиться без дикой природы. Большинство уже имеет свои отели и дороги, дикие же места с каждым днем становятся все более редкими. Многие будут, конечно, приветствовать их исчезновение. "Но, - говорил Маршалл, - в определенный момент радость многих становится причиной бед немногих, причем первые выигрывают не настолько много, чтобы из-за этого можно было бы пожертвовать благом последних". Скептикам Маршалл напоминал, что лишь меньшинство пользуется галереями искусств, библиотеками и университетами. И все-таки, никому не приходит в голову сделать из них цирки, закусочные или кегельбаны лишь потому, что большинство не пользуется ими. Качество обладает не меньшим весом, чем количество, и Маршалл утверждал, что этот принцип одинаково применим и при рассмотрении земельных вопросов, связанных с охраной дикой природы.
Это не означает, что вся остающаяся дикая природа должна оставаться нетронутой. Маршалл лишь настаивал на том, чтобы каждому решению, касающемуся диких регионов, предшествовало внимательное его рассмотрение. Он признавал то, что охрана природы сопряжена с конфликтами "между подлинными ценностями". Ирригационные проекты, действия лесорубов и планы дорожных строителей не содержат в себе чего-либо присуще неправильного. Но при этом следует выяснить, насколько преимущества, связанные с предлагаемым расширением цивилизации, компенсируют потерю дикой природы. Ответ, как считал Маршалл, не может быть простым, и все же он надеялся на то, что честные и дальновидные американцы смогут благодаря бережному планированию "объединить 20 век с первозданным миром".
Маршалл постепенно обретал все большее число сторонников. Джон Кольер, его непосредственный шеф в Службе по делам индейцев, оказался захваченным энтузиазмом своего заведующего по лесничеству. 25 октября 1937 г. Кольер одобрил рекомендацию Маршалла, обозначая 16 заповедных зон на территории индейских резерваций. Но Маршалл знал, что основная масса "федеральной" природы находится в ведении Лесной службы, и он всю свою энергию обратил на привлечение на свою сторону шефа лесников Фердинанда А. Силкокса. В мае 1937 г. Силкокс сделал Маршалла главой отдела "Отдыха и земель" в Лесной службе США. Подобно Леопольду, он стал создавать планы по увеличению числа охраняемых территорий в национальных лесах. 19 сентября 1939 г,. за два месяца до его смерти от сердечного приступа, вызванного, возможно, его изнурительными рюкзачными походами, новые постановления Лесной службы ограничили различную экономико-хозяйственную деятельность на 14 млн. акров.
Маршалл был очень активен на только в правительственных кругах, но и стал источником вдохновения и денежной поддержки в среде частных граждан, заинтересованных в сохранении дикой природы. Еще в 1930 г. Маршалл предсказал появление Общества дикой природы, сказав, что единственным противодействием вездесущей цивилизации может стать "организация одухотворенных