як ого конфессионализма. Марсилио  Фичино  был
католическим каноником, но он, да и все  прочие  флорентийские  неоплатоники
проповедовали единую и  общую  религию,  превосходившую  по  своей  общности
всякую отдельную религию. Возрожденческому человеку важно было толь ко одно,
а именно утвердить свое самостоятельное существование, но так, чтобы это  не
было изгнанием всякой высокой и благородной идейности из человеческой  мысли
и человеческого существования. Важно было не превращать человека в животное,
которому действи тельно важно только поесть-попить,  да  удовлетворить  свой
элементарный  секс.  Возрожденческий  человек  хотел   оставаться   духовным
существом, пусть вне всякого культа и вне всякой конфессии, но  все-таки  не
вне того духовного благородства, которое раньше челов ек  черпал  из  своего
сознания о  высшем  и  надчеловеческом  идеале  истины  и  красоты.  Поэтому
языческий, да  и  монотеистический,  неоплатонизм  был  для  возрожденческой
эстетики чрезвычайно близким и максимально интимным идеалом, в  котором  так
легко было усилить
   гуманистические черты и применить который было так легко для земных, но в
то  же  время  максимально  осмысленных   человеческих   действий.   Другого
обоснования для своего духовного понимания материального человека  Ренессанс
пока еще не знал.
   Но для реалистически мыслящего историка ведь должно быть понятно, что для
возрожденцев  XIII  -  XVI  вв.  это  было  и  естественно,  и   максимально
прогрессивно. До материализма с иным обоснованием возрожденческий человек не
дорос, да это было  для  него  и  слишком  рано.  Со  своим  гуманистическим
пониманием неоплатонизма он и без того был максимально прогрессивен.
   Этот  тип  гуманистического   неоплатонизма   очень   плохо   усваивается
большинством    исследователей,    искони    находящихся    под     влиянием
либерально-буржуазной оценки возрожденческого реализма и такой  же,  но  уже
чисто отрицательной оценки неоплатонизма. Когда восхвал  яют  и  расписывают
"Декамерон" Боккаччо, то это  произведение  считается  результатом  подлинно
возрожденческого образа мышления. Но когда тот  же  Боккаччо  кается  за  то
безобразие, которое он допустил в  "Декамероне",  то  об  этом  либо  совсем
ничего не говорят, л ибо говорят,  что  это  была  у  Боккаччо  только  дань
отжившему средневековому  вероучению.  Почему  же?  И  его  слишком  светски
понимаемое возрожденчество, и его раскаяние в нем были просто историей  души
возрожденческого  человека  и   результатом   подлинно   возрожденч   еского
мировоззрения большого писателя и крупного мыслителя. И  каялись  не  только
Боккаччо и Петрарка. В эпоху Ренессанса каялись в своем свободомыслии  почти
все деятели этого времени, не исключая даже и Леонардо,  казалось  бы  очень
далекого от всякой сред невековой ортодоксии. Реалистически мыслящий историк
не увидит в этом  ровно  ничего  постыдного  и  унизительного.  И  стихийное
самоутверждение   человеческой   личности,   и   естественное   для    юного
индивидуализма чувство ограниченности такого рода личности, и то и
   другое одинаково есть Ренессанс, этот юный и прекрасный, этот  наивный  и
пока еще вполне честный и уж во всяком случае откровенный индивидуализм.  Он
не  прятался  от  тех   ограничений,   которыми   отличается   изолированная
человеческая личность, и не прятал их  от  других,  что  очень  часто  можно
обнаружить в истории послевозрожденческого индивидуализма  и  субъективизма.
За это нельзя осуждать  неоплатонические  попытки  возрожденческой  эстетики
выражать себя наиболее благородным способом, каким только и могло  мыслиться
благородство  в  те  века.  За   это   можно   только   преклоняться   перед
возрожденческим  индивидуализмом,  перед  возрожденческим  неоплатонизмом  и
перед гуманистической трактовкой этого неоплатонизма.  За  эту  честность  и
откровенность  возрожденческого  художественног  о  мыслителя  можно  только
любить его и  преклоняться  перед  ним.  То,  что  возрожденческая  эстетика
максимально использовала методы неоплатонизма, было для нее так  естественно
и необходимо, так наивно и юно, а для историка эстетики -  только  дорого  и
приятно,
   хотя и не очень долговечно. Ведь  как-никак  этот  возрождаемый  в  эпоху
Ренессанса неоплатонизм был лишен своей исключительности, своей  абстрактной
метафизичности, своей ограниченности и аскетизма  и  привлекался  на  службу
только светского, мирского, только с тихийно самоутвержденного человеческого
индивидуализма.  В  эпоху  Ренессанса  этот  неоплатонизм  был   не   только
гуманистическим  явлением.  Он  всегда  приобретал  либо  строго  научные  и
философские формы, либо художественную и поэтическую образность.  Он  весьма
час то носил очень увлекательный и  даже  веселый  и  чуть  ли  не  богемный
характер. Историкам мысли придется расстаться с унылым, мрачным,  скучным  и
исключительно   абстрактно-метафизическим   пониманием   неоплатонизма,    и
античного и средневекового, а особенно с мора льно и  эстетически  сниженным
пониманием  Ренессанса,   сводимым   только   на   элементарный   позитивизм
обывательских потребностей бытового и пошлого человека.
   Само собою разумеется, что неоплатонизм вовсе не был единственной  формой
эстетического учения в эпоху Ренессанса. Ниже мы увидим, что,  во-первых,  и
сам  неоплатонизм  имел  свою  историю,  в  которой  он  выступал  в   самых
разнообразных формах. Во-вторых, он выст упал  с  самой  различной  степенью
напряжения и выразительности, начиная от ярких и вполне систематических форм
и кончая едва заметными намеками. И вообще, выставляя ту  или  иную  формулу
возрожденческой эстетики, мы ни в каком случае не должны понимать  ее  ка  к
нечто мертвое, нечто неподвижное и в течение всех четырех  веков  Ренессанса
монотонное и  однозначное.  И  в-третьих,  наконец,  кроме  неоплатонизма  в
течение  этой  долгой  эпохи  Ренессанса  мы  встречаемся  с   определенными
намеками, иной раз даже весьма упорными и настойчивыми, также и других типов
эллинистического мышления вроде стоицизма, эпикуреизма и скептицизма. Однако
историческая  значимость  этих  систем  эстетического   мышления   в   эпоху
Ренессанса совершенно ничтожна по сравнению с ведущей линией неоплатониз ма.
А иной раз  даже  и  эти,  казалось  бы,  весьма  далекие  от  неоплатонизма
эстетические   теории   Ренессанса   перемешиваются   с   самым    настоящим
неоплатонизмом, получают от него весьма заметную окраску или в целом, или  в
своих деталях. И поэтому со строго историч  еской  точки  зрения  часто  нет
никакого смысла выделять их в такие отдельные школы, которые заслуживали  бы
специального, а уж тем более специфического  рассмотрения.  Неоплатоническая
эстетика, гуманистически переработанная, во всех случаях  остается  основным
направлением возрожденческой мысли, основной тенденцией Ренессанса с  начала
и до конца.
   Теперь,  наконец,  мы  попробуем  выделить  конкретные  периоды  развития
возрожденческой неоплатонической эстетики.
   Типы возрожденческой неоплатонической эстетики
   а) Прежде всего необходимо отдавать себе отчет в  социально-экономическом
происхождении неоплатонической эстетики Ренессанса.
   Именно: Ренессанс не есть начало  буржуазно-капиталлистической  формации,
как это думают  многие,  но  простое  товарно-денежное  хозяйство,  которое,
согласно  В.И.Ленину,  пока  еще  предшествует   буржуазно-капиталистической
формации. В связи с этим частное предпри нимательство  в  эпоху  Ренессанса,
достаточно расшатав  феодальные  отношения,  еще  не  дошло  до  абсолютного
индивидуализма, но строило культуру уже  на  основе  освобождения  отдельной
человеческой личности как от средневекового абсолютного персонализма, так  и
от античного космологизма, равно как и на  основе  свободы  от  последующего
метафизически  развитого   субъективизма.   Выражаясь   более   определенно,
возрожденческий тип культуры основан  на  превращении  антично-средневековых
абсолютов  в  предмет  самодовлеюще-созерцат  ельной   данности,   способный
освободить   человеческую   личность   для   ее   произвольного   и   вполне
самостоятельного  самоутверждения.  Античная   мифология   и   средневековая
теология,  оставаясь  нетронутыми  сами  по  себе,  используются   в   эпоху
Ренессанса в  меру  их  субъект  ивно-имманентной  данности  и  в  плане  их
логического или эстетического самодовления.
   Мы хотим предложить одно историческое наблюдение, которое  представляется
нам  чрезвычайно  важным.  Возрожденческому  человеку  никак   не   хотелось
расставаться с античностью, которая так гениально и так красиво обосновывала
земного человека и его материальное, его телесное существование, хотя и  при
помощи идеалистического примата идеи над материей.  Мы  ведь  уже  говорили,
насколько эта идея была интимно пережита античным человеком и насколько  она
не мешала самостоятельному существованию материи, даже насколько
   она ее обосновывала. Эта идея мыслилась в античности по своему содержанию
настолько материально, по при своем функционировании в пределах материи  она
только обосновывала материю или во всяком случае ее  гармонию,  ее  красивую
упорядоченность и вообще ее кр асоту.
   Однако стать всецело на позицию античного неоплатонизма  для  возрожденца
было предприятием слишком элементарным  и  примитивным,  слишком  наивным  и
детски-непосредственным. Но был выход из этого  положения.  Вовсе  не  нужно
было принимать античный космос  и  анти  чного  человека  в  его  буквальной
данности. Можно было воспринимать античную красоту вовсе не субстанциально и
вовсе не окончательно всерьез. Можно  было  воспринимать  античность  только
эстетически, только как предмет самодовлеющего  созерцания,  как  предмет  х
удожественной игры, совершенно лишенной всяких корыстно-жизненных целей.
   Но то же самое происходило в эстетике Ренессанса и с  монотеистической  и
геологической ортодоксией.  Вовсе  не  нужно  было  отрицать  ее  целиком  и
опровергать ее субстанциальную данность. Пусть себе церковь существует,  как
она хочет, и пусть себе церковные люд и  относятся  к  церкви  с  величайшей
серьезностью". Я, говорил возрожденец, совершенно  ничего  против  этого  не
имею. Но если брать лично мои, и притом самые интимные,  воззрения,  то  для
меня достаточно уже и одного того, что всю эту средневековую ортодоксию с ее
учением о человеке, мире и божестве я воспринимаю  только  эстетически.  Тут
ведь  очень  много   глубокой   красоты   и   очень   много   художественной
привлекательности. Однако я, думает возрожденческий человек, воспринимаю все
это только как предмет незаинтересов анного удовольствия, только как предмет
самодовлеющего  созерцания  и  только  как  мир  бескорыстного,  легкого   и
человечески самоутверждающегося существования.  Это  эстетическое  понимание
действительности, с одной стороны, освобождало возрожденческого человека  от
всех обязанностей, которые на него накладывала средневековая ортодоксия. А с
другой стороны, оно защищало его от  всякого  вульгарного  материализма,  от
всякого грубого проявления  индивидуально-человеческой  силы  и  от  всякого
корыстного самоутверждения,
   которое уже возникало и в самом Ренессансе и которое особенно легко могло
возникать после отхода от антично-средневековых абсолютов.
   Благодаря этому Ренессанс навсегда  остался  в  памяти  человечества  как
эпоха эстетической  меры,  как  эпоха  того  благородного  духа,  который  с
величайшим уважением относится и к античности и к средневековью, хотя  и  не
считает для себя обязательным их  субстанц  иальное  признание,  а  также  с
глубочайшим уважением относится к точной науке и даже к материализму, но без
преклонения  перед  их  "бесчеловечным"  механицизмом,  который  так   часто
возникал в периоды послевозрожденческого развития. И  все  это  определялось
тольк о тем, что такая умеренность и такая юная привлекательность была уже и
в самой историко-экономической сущности Ренессанса, одинаково далекой  и  от
феодальной  связанности,  и   от   последующей   буржуазно-капиталистической
развязности и бесчеловечности.
   Таково общекультурное и,  в  частности,  общеэкономическое  происхождение
неоплатонической эстетики Ренессанса. В дальнейшем  возрожденческий  человек
уже   втянется   в   бесчеловечную    стихию    буржуазно-капиталистического
предпринимательства и забудет  наивные  и  глуб  окие  эстетические  картины
Ренессанса, пока еще не боявшиеся ни стихийного самоутверждения человеческой
личности, ни ее честной и  откровенной  самокритики,  а  во  многом  даже  и
самоотрицания. Буржуазно-капиталистическому предпринимателю и его  работнику
будет  уже  некогда  заниматься  привольной  и   свободомыслящей   эстетикой
неоплатонически настроенного Ренессанса.
   В заключение всех этих мыслей о  первостепенной  эстетической  значимости
жизни и бытия в эпоху Ренессанса мы хотели бы на одном примере показать, как
зарождалось эстетическое чувство природы вместо прежнего, слишком наивного и
субстанциального  его  выражени  я  в   антично-средневековой   мысли.   Для
возрожденческого человека  было  мало  природы  то  ли  в  виде  извечной  и
прекрасной  данности,  то  ли  в  виде  одного   из   результатов   творения
надприродной личности. Петрарка в своем письме другу от 26  апреля  1335  г.
выражает с вой восторг от созерцания природы с высоты  горы  близ  Авиньона.
Вероятно, после  средних  веков  это  было  первое  в  Европе  свидетельство
самостоятельной  эстетической   значимости   природы.   Петрарка   не   ради
каких-нибудь деловых целей, а именно  только  ради  того,  ч  тобы  обозреть
большие горизонты природы, с великим трудом поднялся на эту гору, и вот  его
впечатления: "Потрясенный грандиозностью открывшегося передо мной зрелища  и
завороженный  какой-то  необычайной  легкостью  воздуха,  я  остановился  на
вершине. Я осмотре лся и увидел тучи у себя под ногами. И менее  невероятной
показалась мне тогда слава Ата и Олимпа, когда я собственными глазами с горы
менее славной увидел то, что я слышал об этих горах. Я обратил  взоры  туда,
куда влечет меня мое сердце, в сторону  Италии  ,  и  хотя  весьма  далекие,
покрытые снегом, величественные Альпы показались мне  совсем  близкими...  и
возмечтал я, сознаюсь, о небе Италии, которое было еще  более  близко  моему
воображению, чем моим  глазам..."  (цит.  по:  38,  262).  По  этому  поводу
М.А.Гуковски й пишет: "Так на вершине горы, видя  тучи  под  своими  ногами,
Петрарка  как  бы  созерцает  бескрайние  горизонты  создающейся   при   его
непосредственном участии новой  системы  мышления,  системы,  основанной  на
невиданном ранее интересе к человеческой личности и  к  н  еразрывно  с  ней
связанной и окружающей ее природе.  Было  чему  захватить  дух  перед  такой
перспективой, было чему потрясти чувствительную душу певца Лауры"  (там  же,
262 - 263).
   Только в XVI в. европейский человек  впервые  стал  ощущать  природу  как
эстетически значащую конкретность. И таких примеров превращения  недоступной
субстанциальности мира и  жизни  в  эстетически  самодовлеющую  и  творчески
созерцательную конкретность можно  было  бы  привести  из  эпохи  Ренессанса
сколько угодно. Но и на одном приведенном примере из  жизни  Петрарки  видны
вся   сущность   и   все   происхождение   возрожденческого   артистического
антропоцентризма,  стремившегося  превратить  все   бытие   в   эстетическое
самодовление.
   Теперь перейдем к краткому обзору эстетических теорий Ренессанса, базируя
их,  с  одной  стороны,  на  неоплатонизме,   а   с   другой   стороны,   на
свободомыслящем  гуманизме   и   стихийном   самоутверждении   освобожденной
человеческой   личности   уже   за   пределами   буквально   п    ринимаемых
антично-средневековых абсолютов.
   б)  Философско-теоретический  тип  возрожденческой  эстетики   и   вообще
культуры заложен уже в философии XIII в.  у  Фомы  Аквинского,  Бонавентуры,
Ульриха Страсбургского и  других  представителей  так  называемого  расцвета
схоластики. Это не расцвет схоластики, но  у  же  проторенессанс,  поскольку
здесь имеет место вовсе не аристотелизм, как  это  считала  ныне  устаревшая
традиция, но самый настоящий неоплатонизм с ареопагитским истолкованием и  с
аристотелевской акцентуацией (особенно в области учения о формах). Неоплатон
изм как раз оказался весьма подходящей базой для возрожденческой  философии,
поскольку   вместо    сухих    дистинктивно-дескриптивных    аристотелевских
конструкций давал живое ощущение человеческого  восхождения  в  высший  мир,
наполненную божественными энергиями при роду и идеальный мир как живую  и  в
человеческом  настроении  вполне  достижимую  красоту.  Учение   о   формах,
развиваемое еще Фомой  Аквинским,  делало  все  последовательные  выводы  из
неоплатонизма,  которые  обычно  не   делались   или   делались   неярко   и
нерешительно. А
   именно формой вещи оказывалась теперь насыщенная  космическими  энергиями
вещь с  выдвижением  на  первый  план  ее  чеканной  пристальной  цельности,
доходившей до скульптурной выпуклости, архитектурной гармонии  и  живописной
колористики. Понятно, почему Леонардо
   трактовал живопись как наивысшую философию и как глубочайшую  мудрость  и
почему  вся  возрожденческая  культура  пронизана  эстетическим   любованием
религиозных,  моральных,  естественнонаучных  и  человеческих  ценностей,  и
любованием, часто вполне бескорыстным и д алеким  от  всякого  утилитаризма.
Техницизм не был коренной целью Возрождения, а  безмерно  увлекавшийся  этим
типом строительства жизни Леонардо сам же в  нем  глубочайше  разочаровался.
Школьный и абстрактный аристотелизм в те времена критиковался, как мы  об  э
том уже упомянули,  с  позиций  этого  живого  и  поэтически-мифологического
платонизма.
   Однако для освобожденного и  привольно  чувствовавшего  себя  индивидуума
возрожденческой философии необходимо было пройти  через  два  противостоящих
явления XIV в., а  именно  через  номинализм  В.Оккама  и  немецкую  мистику
Мейстера Экхарта, Сузо и Таулера, куда с ледует  прибавить  также  и  теорию
двойной истины у Помпонацци (уже на рубеже XV - XVI вв.).
   С использованием этих двух достижений, но без их крайностей  возникает  в
первой половине XV в.  неоплатонизм  Николая  Кузанского,  связанный  уже  с
восходящим веком математики и естествознания, а во второй половине  того  же
века - Платоновская академия во Флор енции, в которой Марсилио Фичино и Пико
из Мирандоты (а  также  и  многие  другие  члены  этой  Академии)  создавали
неоплатонизм  как  раз  в  поэтически-мифологической,  светской,  игривой  и
доподлинно возрожденческой форме. Этот неоплатонизм не боялся и самых  насто
ящих антицерковных позиций, что  особенно  можно  видеть  в  пантеистической
философии Джордано Бруно (вторая половина XVI в.).
   Самый настоящий философско-теоретический тип Возрождения  -  это  светлый
светский    свободомыслящий    и     индивидуалистически     преобразованный
антично-средневсковый        неоплатонизм        переживаемый         вполне
имманентно-субъективно, или, если использовать терминологию Бруно  на  путях
"героического энтузиазма".  Поэтому  неоплатонизм  приводил  возрожденческую
мысль не просто  только  к  космологии  и  натурфилософии,  но  и  к  весьма
красочным, структурно гибким, вполне чувственным построениям этих дисциплин.
   в) Философско-практический тип  возрожденческой  культуры  есть  то,  что
обычно именуется гуманизмом, - термин  весьма  многозначный  и  стершийся  в
своем постоянном употреблении до такой степени,  что  уже  не  раз  возникал
вопрос о нецелесообразности употребления
   столь неопределенного термина в исторических исследованиях,  претендующих
на точность. Дело осложняется еще и тем, что под  именем  гуманистов  обычно
перечисляются деятели Возрождения, имеющие мало общего между  собою.  Однако