то это осмысление культуры еще не столь  мучительно  для  большинства
людей XX века.
   Сейчас специально поговорим об определениях самодетерминации.
   Думаю, что вне этого осмысления тема "XX век и бытие в культуре" лишается
своего, возможно, самого острого  поворота.  (В  данном  тексте  два  других
определения, в конечном счете столь же существенные для понимании XX века  и
для понимания культуры, даны сквозь призму третьего осмысления.)
   1. О двух формах детерминации человеческих судеб
   Предполагаю, что все те феномены в жизни  современных  людей,  которые  я
выше  вкратце  очертил,  возможно  логически  сосредоточить  (и)   в   такой
идеализации:
   В  XX  веке  нарастает  решающий  и  непримиримый  конфликт   двух   форм
детерминации человеческого бытия (и соответственно сознания)  и  -  далее  -
двух предельных форм разумения, мышления. Во все  прошлые  эпохи  эти  формы
детерминации (см. ниже их определения) уживались в одном бытии,  в  пределах
одного разума (особенного для каждой культурной  эпохи),  в  одном  социуме;
взаимодействовали  и  дополняли  друг   друга.   Сейчас   такое   дополнение
невозможно.
   Продумаем этот тезис.
   Прежде всего, что это за "формы детерминации"?
   Это -
   1. Детерминация человеческого бытия, сознания,  мышления  -  извне  (и  -
"из-нутра..."). Детерминация извне  -  это  детерминация  (нашего  сознания,
наших поступков) из фатально неотвратимых и плотно слежавшихся  исторических
и  социально-экономических   систем,   форм   деятельности,   форм   общения
(совместности),  форм  разделения  и  соединения  трудовых  функций.  Это  -
воздействие из "космических  полей",  из  причащения  разума  к  некой  иной
(всеобщей) Воле и Разуму (как бы их ни толковать). Все  эти  мощные  силы  и
поля воздействия индивид застает уже готовыми и - чтобы выжить  -  должен  в
них включаться, к ним приноравливаться, ориентировать свою волю и свой ум на
такое включение и участие. Его ум и воля оказываются умом и волей  "участия"
(от  -  "часть"...)  индивида  в  некой  иной  и  более  общей,   устойчивой
целостности.
   Такого  же  типа  и  детерминация  "из-нутра..."  -  из  физиологических,
генетических, под-сознательных, или "пред-рассудочных", предопределенностей.
Как бы глубоко "внутрь" индивида эти пред-определенности ни забрались, они -
также  -  внеположны  нашему  сознанию,  уму,  воле;   только   "внеположны"
изнутри... что  в  лоб,  что  по  лбу...  Картину  этой,  идущей  "извне"  и
"из-нутра", детерминации в Новое время, к примеру, усложняет некий  обратный
вектор  познавательного  и  практически-предметного  действия,  идущими   от
человека - на  некий  предмет,  но  сейчас  от  такого  усложнения  возможно
отвлечься; и логически здесь ничего не изменяется, ведь  само  это  действие
"от... - на..." жестко детерминировано, повторяемо, отщеплено  от  субъекта;
она само оказывается... мощной силой воздействия - извне  -  на  сознание  и
мысль индивида.
   2. Другая  форма  детерминации  -  это  "слабые  поля"  самодетерминации,
определяющей (в конечном счете...) индивидуальную  ответственность  человека
за свои поступки, сознание, мышление, судьбу, за свою - как бы ее далеко  не
продлить - предысторию и за свою - в вечность уходящую - после-историю...
   Но эти  различные  формы  детерминации  в  наше  время  не  могут  просто
сосуществовать.
   В XX веке, с одной стороны, страшно возрастают и направляются - жестко  -
против индивида - мощные силы детерминации "извне" и "из-нутра".
   Вспомните. Экономические мегаструктуры, тоталитарные государства, роковое
- режущее глаза и бьющее в сознание - воздействие исторической и технической
предопределенности "моих" (да мои ли они еще?..)  действий.  Мировые  войны.
Экологические катастрофы. Но и этого мало. В  XX  веке  обнаруживаются  (или
кажется,  что  обнаруживаются,  -  для  страданий  сознания  сие  не   столь
существенно) некие новые формы и феномены этого мощного воздействия извне  и
"из-нутра". Это - реальное или вымышленное "космическое облучение" (от звезд
или от иного  разума  идущее...)  нашего  тела  и  духа;  это  -  нависающая
сгущенность разного рода коллективностей  -  от  "единства  крови  и  расы",
"национальных протуберанцев", мистических архетипов Запада  или  Востока  до
социально-классовых сращенностей.
   Но с другой стороны, в XX веке растут (как-то  странно  и  неубедительно,
вызывая не столько соблазны, сколько - ужас) слабые  силы  самодетерминации,
нелинейность "самодействия" (см. опять-таки  фрагменты  первого  параграфа).
Более того, эти слабые силы все более  пронизывают  всю  жизнь  современного
человека, а их неизбежное  столкновение  с  силами  детерминации  "извне"  и
"из-нутра" оказывается решающим определением бытия и  сознания  современного
человека.
   Здесь остановимся. Для того чтобы внимательно разобраться в этом  сильном
утверждении, совместим очерченные  выше  (и  -  устрашающие  наше  сознание)
феномены повседневной жизни людей в XX веке  с  тем  устойчивым  интуитивным
представлением о культуре,  что  лежит  в  основе  любых,  самых  утонченных
культурологических концепций. И  тем  самым  постараемся  более  спокойно  и
рефлективно осмыслить идею культуры (в  этом  третьем  ее  определении)  как
некий всеобщий смысл нашей жизни. Может быть, все  не  так  страшно.  Ночные
ужасы и привидения часто рассеиваются в дневном свете разума.
   Осмысливая исходное противостояние двух форм детерминации в  жизни  людей
XX  века,  культуру  возможно  определить123  как  форму   самодетерминации,
самопредопределения  (и  -  возможности  перерешения)  деятельности,   воли,
сознания, мышления, судьбы человека (индивида - в горизонте личности).  И  -
как форму сосредоточения в индивидуальной судьбе, в настоящем - всех прошлых
и будущих времен. Такое сосредоточение и делает  индивида  ответственным  за
начало и "конец" человеческой  истории.  (Этот  поворот  моего  определения,
трудное сопряжение - в  феноменах  культуры  -  предельной  самодетерминации
нашего бытия и сознания и - предельной ответственности индивида за прошлое и
будущее  человеческой  истории  -  будет  основным   предметом   последующих
размышлений.)
   В   предлагаемом   определении   культуры   соединяются:   1)   привычная
феноменология  культуры  ("что  обычно   подразумевают...")   -   искусство,
философия,  нравственность,  теория  и  т.д.  и  2)  философское  осмысление
современного бытия этих феноменов в их резкой и определенной  направленности
против мощных сил детерминации "извне"  и  "из-нутра",  в  выходе  феноменов
культуры на - изначальность, всеобщность.
   В этом определении культура - это вся человеческая деятельность (во  всех
ее формах  -  духовных  и  материальных),  все  общение  человека,  все  его
мышление, но - как феномен самоустремленности, как основание  возможности  -
преодолевая мощные силы детерминации извне - самому индивиду (повторяю -  "в
горизонте личности") свободно предопределять (и - свободно перерешать)  свою
жизнь,  поступки,  сознание,  судьбу  -  во   всех   ее   самых   отдаленных
последствиях.
   Культура, как феномен самодетерминации, "устроена", изобретена  человеком
так, что позволяет отражать, - преломлять, - преобразовывать все мощные силы
детерминации извне (и "из-нутра"...), в невероятной  мере  усиливать  слабые
возможности    индивидуальной     самобытийности,     но,     следовательно,
ответственности   за   свои   поступки,   вопреки   мощным   предрешенностям
давнопрошедших  исторических  времен  (Plusquamperfectum)   и   "космических
приобщений".
   Пока что - по-разному поворачивая, но еще  не  обосновывая  мое  исходное
утверждение - я сильно забежал вперед. Чтобы - по возможности кратко, но все
же цельно - дать такое обоснование и вместе с  тем  разъяснить  смысл  моего
тезиса, продумаем такой (конечно, условный) образ:
   2. Схематизм культуры как самодетерминации
   Культура, как целостный феномен  самодетерминации,  подобна  своего  рода
"пирамидальной линзе", вживленной -  своим  острием  -  в  хрусталик  нашего
духовного зрения. -
   Основание  этой  пирамиды  -   "самоустремленность"   всей   человеческой
предметной деятельности, направленной - в орудиях, в целях, в объектах своих
- на самое деятельность, даже - на возможность этой  деятельности  и  на  ее
субъекта.
   На этом живом основании вырастают сужающиеся "грани" культуры.
   Эти грани - философия, искусство, нравственность, теория... понятые не  в
их способности быть моментом "действия на...", не в  их  функциональности  в
структуре  наличных  социальных  систем   (такая   функциональность,   такая
"вторичность" в этих гранях конечно  же  также  присутствует...),  но  в  их
определенности  как  сил  самодетерминации,   как   всеобщих   (зачастую   -
виртуальных) интенций деятельности  самоустремления.  И  весь  этот  процесс
фокусируется в острие, в вершине культурной линзы.
   Эта вершина - точечный акт самодетерминации,  уникальный  и  неповторимый
для каждого индивида,
   Теперь конкретизирую эти исходные определения культурной линзы:
   1. "Основание" культуры как самодетерминации124. -
   Идея самоустремленности человеческой деятельности сформулирована  Марксом
в "Экономическо-философских рукописях" (в последующих  работах,  посвященных
экономическим отношениям Нового времени, Маркс оставил эту мысль в стороне).
   В 1844 году Маркс  писал:  "Человек  есть  самоустремленное  (Selbstisch)
существо. Его глаз, его ухо и т.д. самоустремлены, каждая из его  сущностных
сил  обладает  в  нем  свойством  самоустремленности.  Но   именно   поэтому
совершенно неверно говорить  (как  говорил  Гегель.  -  В.Б.);  самосознание
обладает глазом, ухом, сущностной силой. Самосознание есть  скорее  качество
человеческой природы, человеческого глаза и т.д., а не человеческая  природа
есть качество самосознания"125.
   Подчеркну    только,    что    для    Маркса    (по     основной     идее
"Экономическо-философских рукописей" и "Подготовительных работ к "Капиталу")
речь  идет  не  о  биологической  природе  человека,   не   об   определении
человеческого  "рода"  (как  у  Фейербаха),  но  об   основном   определении
человеческой предметной деятельности, всегда и во  всем,  что  бы  ни  делал
человек, на самое  деятельность  направленной  -  на  орудия,  на  цели,  на
субъекта этой деятельности (на того, кто действует).
   Именно поэтому в деятельности своей, в ее коренной устремленности человек
(в отличие, скажем, от животного) отстранен  от  самого  себя,  и  сама  эта
деятельность уже в исходных своих "единицах" есть пред-определение  сознания
и рефлексии.
   Если  вдуматься,  будет   ясно,   что   самоустремленность   человеческой
деятельности детерминирует... свободу человека по  отношению  к  собственной
деятельности, определяет принципиальную нетождественность человеческого  "Я"
его  собственным  орудиям  (органам),  предметам,  целям,  формам   общения,
возникающим в этой  деятельности,  отделяемым  от  человека,  необходимым  в
исторической "наследственности" человеческого бытия.
   Такова (в очень кратких  чертах)  вся  человеческая  деятельность  и  все
человеческое общение - как основание (и  целенаправленность)  "пирамидальной
линзы" культуры. В этом плане "культура" - не один из моментов и не одна  из
(маргинальных?) сторон человеческого бытия, но его,  этого  бытия,  наиболее
интегральная  сосредоточенная  и  основополагающая  характеристика.  История
человечества  -  это  не  Марксова  история  "формаций",  но  спираль  "эпох
культуры", их диалога126.
   Думаю, что  уже  из  этой  краткой  характеристики  следует,  что  нелепо
говорить раздельно о  "материальной"  и  "духовной"  культурах  или  сводить
определение культуры к  чистой  духовности.  Существенно  как  раз  то,  что
культура - это все целостное  бытие  человека,  понятое  (поскольку  реально
возникающее...) как феномен самоустремленности, то  есть  в  своем  духовном
острие.
   2. "Грани культуры"127.
   (1) Искусство. (Точнее -  эстетическая  самоустремленность  всего  нашего
бытия, сосредоточенная в определениях искусства в собственном смысле слова.)
   В  искусстве  общение  (с  другими  и  с   самим   собой),   заданное   и
детерминированное извне - историческими, социальными,  предметно-орудийными,
предрассудочными  структурами  -  и  "из-нутра"  (эрос),  решающим   образом
трансформируется и становится  общением,  творчески  полагаемым  впервые,  -
общением с другими (читатель, зритель, слушатель),  как  с  самим  собой,  -
общением с самим собой, как с другим (Собеседником, "Ты", стоящим перед моим
произведением). Повторяю: общение  в  искусстве,  общение,  спровоцированное
произведением искусства, полагается заново, - свободно, - неповторимо. Автор
такого общения - автор произведения. Его участники -  разделенные  веками  и
соединенные произведением (в  неделимом  настоящем)  -  зрители,  слушатели,
читатели. История в искусстве "переигрывается". -
   В прошлое. Произведение  отвечает  на  вопросы,  отзвучавшие  в  веках  и
продолжающие звучать в образах культуры  (Эдип,  Прометей,  Гамлет).  Каждое
новое - истинно художественное - произведение втягивается в  замкнутое  поле
уже созданных произведений, заново развивает  их  эстетическую  ткань.  Эдип
изменяется рядом с Гамлетом. Но история переигрывается  и  в  будущее.  Так,
поэт вживляет в горло будущего  читателя  свой  голос,  свою  ритмику,  свою
интонацию. В основе такого, заново творимого, общения - разумный  творческий
акт, полагающий - навечно  -  новый,  все  время  изменяемый  (каждое  новое
прочтение) и постоянно равный себе  (произведение  "замкнуто  в  -  себе"  и
"вненаходимо" читателю) очаг культуры. Этот очаг  и  есть  "произведение"  -
отстраненная от автора "пло(т)скость", разворачиваемая во встречах автора  и
зрителя  (слушателя,  читателя)  -  в  бесконечный  объем  новых   и   новых
переосмыслений и перевоплощений. И  -  сохраняющая  свою  -  в  классических
произведениях нерушимую - замкнутость "на себя". Втягивающая в себя, в  свой
круг общения все прошлые и будущие века. В таком плане существен и идеальный
(в смысле - изобретаемый автором) зритель или  слушатель,  предполагаемый  и
проецируемый - вовне - самим текстом произведения.
   Зритель, могущий  воспринять  икону,  только  находясь  "по  ту  сторону"
изображенного  (а  "по  ту  сторону"  его  ставит  само  устроение   иконной
перспективы)...
   - Зритель, могущий различить и воспринять картину импрессиониста,  только
находясь на определенном расстоянии, смотрящий на картину  под  определенным
углом зрения... Зритель (или - даже читатель) античной трагедии,  необходимо
(так уж устроена истинная трагедия) отождествляющийся в своем  восприятии  с
восприятием хора, - немного  простоватым,  почти  базарным  (Аристофановым),
немного мифологически и  эпически  удивленным  и  только  к  концу  действия
входящим в истинно трагедийный катарсис.
   Не буду умножать примеры. Замечу лишь, что особенно явно  такое  образное
проецирование "своего читателя", "своего Собеседника" выступает в литературе
Нового времени (начиная с Горацио в "Гамлете" Шекспира  или  Санчо  Панса  в
"Дон-Кихоте" Сервантеса).
   Но не менее  существен  в  этом  "творимом  заново  общении"  и  реальный
читатель,  зритель,  слушатель,  изменяющийся  в  веках,   в   его   сложных
отождествлениях и противоборствах со зрителем идеальным...
   Это  -  совсем  конспективно  -  об   искусстве   как   одной   из   форм
самодетерминации индивида.
   (2)   Философия   (или,   скажу   для    резкости,    сама    способность
философствования, наконец, "философское отношение к жизни"...).
   В социуме "цивилизации" моя мысль жестко  и  непоправимо  детерминирована
"извне" - линейной логикой рассуждения, ее необходимостью, всей социально  и
логически значимой пред-историей этой мысли, -  ведь  моя  мысль  -  в  этот
момент - всегда есть продолжение моих (и - не моих, - тех людей, что жили  и
мыслили до меня) мыслей и выводов, знаний и доказательств.
   В  философии  (как  феномене  культуры)   осуществляется   индивидуальное
обоснование  всеобщих  начал  мышления.  В  философских  трудах  моя  мысль,
во-первых,   порождается   заново,   изначально,   абсолютно    впервые    и
самоосновательно. Я - философ - должен пробежать - "вспять" -  весь  (это  -
необходимо!) путь человеческого мышления и  взять  на  себя  риск  исходного
логического утверждения, причем так его,  это  утверждение  (начало  мысли),
сформулировать, чтобы оно было действительно началом мысли, было -  далее  -
построено по схеме "causa sui", не нуждаясь  в  дальнейшем  развинчивании  в
дурную бесконечность; чтобы оно могло обосновывать  самое  себя,  оказываясь
вместе с тем достаточным основанием всего последующего - уже совершенного  -
мыслительного движения (скажем, дедукции). Во-вторых, философия  ("Парменид"
Платона, или "Метафизика" Аристотеля, "Размышления о  методе"  Декарта,  или
"Этика" Спинозы) заново полагает (не только начало  мысли...  но  и)  начало
бытия, обосновывает в его возможности, в его предположении, то  есть  еще  в
его небытии, - исключительно мой (Платона или Спинозы...) и  одновременно  -
всеобще необходимый, бесконечный, единственный мир.
   Предполагаю, что именно это необходимое -  для  чуда  самодетерминации  -
отталкивание к началу, из-обретение - в каждом произведении заново и в новом
средоточии - всей истории общения или (и) мышления - именно эта особенность,
столь  характерная   для   искусства   и   философии   (далее   продолжу   -
нравственности, теории, ...), объясняет особую форму развития этих феноменов
культуры. Мы помним, что развитие здесь строится не по  схеме  "снятия"  или
"восхождения"  и  т.д.,  но  по  схеме  своего  рода   многогранника128,   с
увеличивающимся   числом    граней,    остающихся    "теми    же    самыми",
самостоятельными, неснимаемыми, но - охраненными  все  большим  числом  иных
граней. (Здесь, к слову, изменяется и само понятие  "развития",  оно  теряет
свой гегелевский смысл...) Ясно, что в таком новом огранении исходные  грани
изменяют углы, увеличивают свою многоугольность и многосторонность. Введение
каждой новой грани изменяет и весь характер целостной фигуры. Но -  во  всех
своих изменениях - каждая грань  остается  самотождественной,  этой  гранью.
Предложенный образ характеризует не только  "отдельное"  развитие  философии
или искусства;  он  приложим  также  к  историческому  изменению  целостного
"многогранника   культуры".   Культура   -   это   странный    (все    время
перестраивающийся) "многогранник многогранников": философии, - искусства,  -
нравственности... В их единстве. Правда, теперь мой образ теряет достоинство
наглядности...  Впрочем,  несколькими  страницами  ниже  мы   избавимся   от
громоздкости этого вторичного образа.
   В философской грани культуры есть,  таким  образом,  одна  парадоксальная
особенность. В обосновании начала мысли - бытием, в обосновании начала бытия
-  мыслью,  в  онтологической   взаимообоснованности   этих   начал   (такое
взаимообоснование и есть смысл философии), во всем этом странно  совмещаются
всеобщность  и  уникальность,  авторизованная  единственность  этого  начала
(можно говорить о начале Платона  и  начале  Аристотеля,  начале  Декарта  и
начале Спинозы, начале Канта и начале Гегеля...). Философская  мысль  всегда
актуализирует  в  бесконечность,  в  единственность  (в  этом  -   авторство
философа)     одну     из     действительных     возможностей,      потенций
бесконечно-возможного  мира  (в  этом  -  истинность  философских   систем).
Бесконечно-возможный мир всегда находится как бы накануне творения, его  еще
нет. В этом смысле (как актуальное бытие) он невозможен. "Мы живем в  лучшем
из невозможных миров" (Честертон). Философская логика истинна  тогда,  когда
она осуществляет свою ак