со своим alter ego, со своей
карикатурой... Из каждого противоречия внутри  одного  человека  Достоевский
стремится сделать двух  людей,  чтобы  драматизировать  это  противоречие  и
развернуть его экстенсивно". "...Особая одаренность Достоевского - слышать и
понимать все голоса сразу и одновременно..." "...Взаимодействие  сознаний  в
сфере идей (но не только идей) изображал Достоевский...  Каждая  мысль...  с
самого начала ощущает себя репликой незавершенного диалога".
   "Ведь диалогические  отношения...  это  -  почти  универсальное  явление,
пронизывающее  всю  человеческую  речь  и   все   отношения   и   проявления
человеческой жизни, вообще все, что имеет смысл и значение... Чужие сознания
нельзя созерцать, анализировать, определять как  объекты,  вещи,  -  с  ними
можно  только  диалогически  общаться...  В  каждом  слове  звучал...   спор
(микродиалог) и слышались... отголоски большого диалога".
   М.Бахтин
   "Мыслить - значит говорить  с  самим  собой...  значит  внутренне  (через
репродуктивное воображение) слышать себя самого".
   И.Кант
   "...Подлинное свое  бытие  язык  обнаруживает  лишь  в  диалоге...  Слово
умирает во внутренней речи, рождая мысль".
   Л.С.Выготский
   "Вероятно, в порядке общего предположения можно сказать,  что  в  истории
человеческого  мышления  наиболее   плодотворными   часто   оказывались   те
направления, где сталкивались два различных способа мышления. Эти  различные
способы  мышления,  по-видимому,  имеют  свои  корни  в  различных  областях
человеческой культуры, или в  различных  временах,  в  различной  культурной
среде... Если они Действительно сталкиваются, если по крайней мере  они  так
соотносятся друг с другом, что между ними устанавливается взаимодействие, то
можно надеяться, что последуют новые и интересные открытия".
   В.Гейзенберг
   В человеке "рассудок умозаключает и - не знает, о чем он умозаключает без
ума, а ум оформляет, делает ясным и совершенствует способность  рассуждения,
чтобы знать, что именно он умозаключает".
   Николай Кузанский
   Пока - достаточно. Буду исходить из того, что  в  сознании  читателя  уже
возникла некая  неясная  проблемная  установка  (только  установка,  еще  не
раздумье), и сформулирую теперь - уже  от  себя  -  важнейшие  предположения
диалогики познающего разума.
   Но  -  предварительно  -  немного  о  культурологическом  контексте  этих
размышлений, как они сложились в 1975 году5.
   В 60 - 70-е годы в  философской  литературе  резко  возросло  внимание  к
проблемам   диалога   как   основы   творческого   мышления.    Своеобразным
культурологическим камертоном здесь оказались книги  М.М.Бахтина,  и  прежде
всего "Проблемы поэтики Достоевского" (переиздана в 1972 году).  Дело  не  в
новизне самой проблемы. Дело в глубине, точности и продуктивности анализа, в
будоражащей силе идей, исторических  реконструкций,  в  способности  Бахтина
входить в глубочайший подтекст человеческого творчества.  Дело  в  том,  что
сами  книги  Бахтина  стали  серьезнейшим  культурным  событием,  во  многом
определяющим направление мысли самых различных теоретиков в самых  различных
сферах исследования: в философии,  лингвистике,  искусствознании,  логике...
Но, кроме того, книги Бахтина "пришлись к слову, к мысли",  они,  написанные
гораздо раньше, неожиданно стали типичным  явлением  современной  культурной
эпохи. Рядом с книгами Бахтина, до них  (до  их  переиздания)  и  после  них
выходили и выходят книги, статьи, сборники, посвященные той  же  проблеме  -
диалогу как феномену культуры.
   В логике такую же плодотворную роль сыграли книги И.Лакатоса, и  особенно
великолепная работа "Доказательства и опровержения".  В  этой  книге  диалог
вокруг  конкретных  математических  проблем,   представленный   исторически,
развернутый сквозь века, оказался ключом для нового и поразительно глубокого
понимания  истории  науки   и   ее   современных   перспектив.   Творческий,
конструктивный характер мышления предстал  в  книге  Лакатоса  как  стержень
логики, в ее самых  изощренных  и  формализованных  отсеках.  Развитие  идей
П.Лоренцена и К.Лоренца привело  к  "диалогическому  обоснованию  логических
законов", к конкретной "логике спора", и  это  произошло  в  самой  цитадели
математической логики. В  языкознании  осмысление  концепции  Н.Хомского  (и
критика  ее  в  работах  Гудмана,  Путнама  и   других)   все   определеннее
обертывается теми же антиномиями спора, диалога, как  решающей,  порождающей
речевой  стихии.  Но  тут  снова  обнаружилось,  что  наиболее  глубокие   и
плодотворные мысли, проникающие  в  самую  суть  "разговора,  обращенного  к
самому себе", были развиты уже несколько десятилетий назад в гениальной  (не
надо бояться этого слова) книге Л.Выготского "Мышление и речь".
   Поворот совершился.
   (1990). За это время, с 1975 года, что-то  зациклилось.  Идеи  Бахтина  и
Выготского  быстро  ушли  в  сферу  интеллектуальной  моды,  а  затем  -   в
девальвированной форме слов-отмычек - были с досадой отвергнуты (в целостный
смысл новых  идей  вдумываться  стало  лень);  XX  век  вообще  богат  и  на
действительно новые идеи, и на умственную лень,  погружающую  многообещающие
конструкции в глубокий анабиоз. Но смысл идей Бахтина или Выготского  бьется
в висках современного разума. Попыткой вскрыть и развить этот смысл является
и эта моя книга. Но теперь - в 1990 году  -  необходимо  включить  схематизм
"диалогики" в более широкий и  точный  культурологический  контекст.  Это  и
будет сделано во второй части настоящей книги.
   И еще один, заключительный момент этой настройки внимания, снова из  1990
года. Мое старое название книги: "Мышление как творчество" - не  случайно  и
должно входить в установку читателя этого первого  введения.  Ведь  все  мои
размышления о диалоге познающего разума есть вместе с тем размышления о том,
как возможно раскрыть логику (?)  субъекта  мысли,  субъекта  логики  Нового
времени, то есть раскрыть логику готовности создавать научный текст,  логику
внутреннего "микросоциума" того Разума, который обречен быть свободным, быть
свободным для  своего  остранения  в  произведении,  в  данном  случае  -  в
произведении научном, в начале научного  мышления.  Это  -  действительно  -
размышления о логике творчества (в Новое время). И далее, это размышления  о
том, в  каком  смысле  такая  логика  готовности  к  продуктивному  мышлению
действительно может быть выстроена как логика; наконец,  это  размышления  о
том, как в такую  логику  включается,  обращается  (в  Новое  время)  диалог
различных культур, логическая перипетия культуры XX века.
   Буду считать, что настройка свою  роль  сыграла  и  возможно  сознательно
войти в основной текст.
   Раздел первый. УМА ПАЛАТА
   (основы диалогической реконструкции Разума Нового времени).
   1. Исходное утверждение
   Для начала сформулирую такое утверждение. К  середине  ХХ  века  теоретик
(наиболее явно - физик и математик, но, наверное, наиболее остро - логик,  и
вообще гуманитарий) подошел к решающему парадоксу. В самых различных  науках
почти  одновременно  обнаружилось,   что   дальнейшее   развитие   (и   само
существование) теоретического знания  зависит  от  решения  одной  проблемы:
теоретик должен оказаться  способным  логически  обоснованно  формировать  и
преобразовывать логические начала собственного мышления. В противном  случае
такие начала, как выяснилось, не  могут  быть  основанием  последовательного
логического движения.
   Это означает, во-первых, что необходимо освоить  логический  смысл  таких
творческих, глубоко интуитивных (?) процессов, как  изобретение  изначальных
теоретических идей и понятий. Во-вторых, саму "творящую  логику"  необходимо
как-то, уже в процессе  ее  осуществления,  поднять  в  текст  теоретических
построений и сразу же, с ходу, закрепить в логике  наличного  теоретического
знания.
   Все это  сделать  необходимо,  но...  невозможно,  поскольку  в  процессе
изобретения  исходных  теоретических  идей  самой  теории   еще   нет;   она
только-только   создается,   нащупывается,   и,   следовательно,   требуется
осуществить в теоретической форме нечто - по определению -  в  теоретической
форме неосуществимое. А если "закреплять" в тексте  "изобретение  логических
начал", когда они уже изобретены ("интуитивно"), то... зачем? Если же  такие
"начала" необходимо заранее логически обосновывать, то... что это за начала?
   2. Логика должна обосновать собственное начало - стать "диалогикой"
   Читатель вправе спросить: на каком, собственно, основании я  утверждаю  о
столь критическом положении теоретического знания?  почему  сформулированный
мною парадокс (да и существует  ли  он  реально  вообще?)  так  насущен  для
современной математики, физики или логики? Все эти науки спокойно себе живут
и развиваются  (еще  как  развиваются  -  все  же  эпоха  научно-технической
революции), сталкиваются, конечно, с серьезными трудностями, преодолевают их
или запутываются в них, но, судя по всему, творцы  современной  науки  и  не
помышляют о  необходимости  включить  в  логический  строй  наличных  теорий
интуитивные  процессы  изобретения  исходных  теоретических   понятий...   У
современных теоретиков по горло других, действительных забот.
   Попробую  все  же  показать,  почему  я  отважился   на   такое   сильное
утверждение.
   Начну с некоторых всеобщих логических трудностей, как  будто  независимых
от современной ситуации, от логических коллизий XX века...
   (1990).  Ход  моих  рассуждений  в   этом   параграфе   носит   несколько
раздвоенный, еще недостаточно решительный характер. Я  как  будто  колеблюсь
между двумя подходами. То, исходя из - пусть уже поколебленного, но  все  же
еще соблазнительного - отождествления разума только с разумом  познающим,  я
пытаюсь как бы усовершенствовать логику познающего разума в свете логических
сдвигов XX века. То, уже осознавая, что  разум  познающий  -  лишь  один  из
голосов в полифонии человеческого разумения, я осмысливаю  момент  перехода,
"трансдукции" познающего разума в разум диалогический и тем самым осмысливаю
замыкание  познающего  разума  "на  себя",  оформление  этого  разума,   как
действительно  самостоятельного  и  неповторимого  Собеседника   в   диалоге
культур. Можно было бы эту неопределенность устранить, очистить мой текст от
логических колебаний. Но мне кажется, это  было  бы  неправильно.  Сами  эти
колебания, сама двуполюсность приведенных размышлений также симптоматичны  и
даже необходимы, они  свидетельствуют,  что  созревание  культурологического
статута логики - это трудный момент самой  органики  исторического  движения
мысли. Дальше читатель увидит, что "второй полюс" (идея сопряжения, диалога,
взаимообоснования  двух  всеобще-особенных  логик,  двух  форм  актуализации
бесконечно-возможного бытия) все более становится  единственным  средоточием
последующего логического движения. Самым существенным должно быть  соучастие
познающего разума в единой полифонии логик XX века.
   И   содержательная,   и   формальная   (аристотелевская   и   современная
математическая)  логика  сходятся  в  одном   очень   существенном   пункте.
Обоснование начал (аксиом,  исходных  понятий...)  логического  движения  не
входит в задачу науки логики, особенно науки логики Нового времени.
   В формальной логике аксиомы и исходные термины определяются или на основе
интуитивной очевидности (классическая  логика),  или  на  основе  интуитивно
необходимых "конструктивных схем" (логика  интуиционизма),  или  определения
вообще   становятся   ненужными,    поскольку    аксиомы    данной    теории
переформулируются  как  теоремы  более  фундаментальной  теории   (программа
Гильберта), или регресс в  дурную  бесконечность  обоснования  отсекается  в
какой-то  точке  исторического  возникновения  данной  теории  (историческое
оправдание, неизбежно связанное с теоремой Г„деля).
   В содержательной (гегелевской) логике в той мере, в какой  она  толкуется
именно как логика,  а  не  как  гносеология,  также  обычно  отвлекаются  от
первоначального  формирования   исходных   для   данной   теории,   наиболее
абстрактных понятий - это, дескать, дело познавательной  эмпирии.  Логически
освоен  только   один   "пробег"   теоретического   мышления:   от   "точки"
возникновения теории до "точки"  ее  предельного  развития  -  движение  "от
абстрактного  к  конкретному"6,  от  бедного  (одностороннего)  понятия   до
развернутого единства многообразия (системы понятий). Конечно,  и  нижнюю  и
верхнюю "точки" можно превращать в многоточия и отодвигать в  бесконечность.
И тогда, с одной стороны, говорить о  все  большей  абстрактности  исходного
пункта, вплоть до бессмысленного и абсолютного тождества "бытия  и  небытия"
исследуемого предмета (это - вниз, в незнание). А с другой  -  рассуждать  о
все большей конкретности  будущего  теоретического  знания,  о  том,  что  в
сравнении  с  всемогуществом  теории  XXI  века  современное  знание   будет
выглядеть бедной, неразличимой, неразвернутой, точечной абстракцией  (это  -
вверх,  в  абсолютное  знание)...  Все  это  возможно.  Но  проблемы   такое
многоточие не снимает.
   И прежде всего не снимает проблемы начала логического движения  (вопроса,
где начинается логика). По отношению к отдельным  позитивно-научным  теориям
до поры до времени (до времени, когда становится необходимым  их  логическое
осмысление) можно отделаться  ссылкой  на  историческую  данность  исходного
пункта   (предположим,   принципа    инерции    или    галилеева    принципа
относительности), а далее следить за набиранием конкретности  в  последующем
движении теоретической структуры, за логичностью воспроизведения  -  во  все
более конкретной форме - исходной понятийной абстракции (к примеру,  понятия
стоимости в  "Капитале"  Маркса).  В  анализе  коренных  превращений  теории
(перехода от одной теории к другой) могут - опять-таки до поры до времени  -
спасти ссылки на "новое экспериментальное открытие",  "замыкание  теории  на
факт",  "вмешательство  воображения,  развитого  в  сфере  искусства"   или,
наконец, на то, что это вообще не наше (логиков) дело...
   По отношению к науке логики все эти ссылки спасти не могут.
   Логично то, что обосновано логически. Если  начало  логического  движения
само логически не обосновано, оно не может быть логическим основанием  всего
последующего движения. Тогда  говорить  о  логике  невозможно  не  только  в
начальном пункте, но и вообще в целом, тогда такой штуки, как логика,  вовсе
не существует - ни в смысле действительной характеристики процесса мышления,
ни в смысле науки логики.
   Вряд ли изменят  эту  ситуацию  оппортунистические  надежды  на  то,  что
основания логического процесса можно взять на веру,  или  условиться  об  их
аксиоматичности, или взять их просто как определения, но  все  же  сохранить
логичность за счет непререкаемости дедуктивных шагов самого вывода. Дескать,
если основание окажется истинным, скажем эмпирически истинным,  то  железная
логика умозаключений,  или  исчисления  высказываний,  обеспечит  истинность
вывода. Позвольте, но ведь тогда  должно  быть  логически  обоснованно  само
движение умозаключений, тогда логичность доказательства должна покоиться  на
каком-то основании, обоснованном логически? И так до бесконечности. Нет. Тут
компромисса быть не может.
   Тем более что имеется и другая трудность, некогда отмеченная П.Флоренским
(в его статье "Космологические  антиномии  И.Канта").  Логически  корректное
мышление должно быть ясным и отчетливым, для  чего  "обязано"  опираться  на
закон тождества. Только тогда, когда одно утверждение логически тождественно
другому, из которого оно выведено или которое оно обусловливает, между  ними
нет логической щели, и связь суждений безупречна в логическом отношении.  Но
в этом случае доказательство абсолютно тавтологично  и  никакого  смысла  не
имеет. Но оно не имеет и доказательной силы, поскольку каждое А должно иметь
свою  основу  в  не-А,  в  Б,  иначе  (в  случае  полной  тождественности  с
предыдущим)  суждение  будет  безосновательным,  будет  лишь   декларативным
утверждением, типа "А потому, что А...". Когда нельзя сказать  "если  А,  то
Б", но только - "если А, то... А", логики нет. Но логики  нет  и  без  такой
тавтологичности, ибо тогда между А и Б появляется логическая щель,  и  вывод
оказывается некорректным. Закон тождества  в  качестве  гарантии  логичности
исключает закон достаточного основания, хотя  оба  они  необходимые  условия
логического  мышления.  Для  Флоренского  эта  ситуация  (очень   тонко   им
очерченная) означала неизбежность вывода  о  границах  разума,  о  том,  что
исходное определение разума является его отрицанием.
   В контексте наших рассуждений описанная ситуация очерчивает те предельные
условия,   в   которых   определение   разума,   логической   обоснованности
формулируется как проблема, как логическая трудность.
   В  самом  деле,  за  законом  тождества  стоит  абсолютная   дискретность
(прерывность) мысли: все рассуждения сводятся к одному неделимому и ни с чем
не соединяемому,  абсолютно  себе-тождественному.  За  законом  достаточного
основания   лежит   абсолютная   континуальность   (непрерывность)    мысли;
необходимость постоянного отступления в  дурную  бесконечность  обоснования.
Если искать основания логичности  данного  суждения  или  понятия  в  другом
суждении или понятии, обоснования не будет (регресс в дурную бесконечность).
Если  искать  такое  основание  в  самом  данном  суждении   (понятии),   то
восторжествует полная тавтологичность, и никакого основания  снова  быть  не
может.
   Для обоснования данного понятия  необходимо  иное  понятие  -  этим  иным
должно быть (должно быть понято) само обосновываемое понятие -  как  понятие
иной логики.
   Таков категорический императив (и парадокс) логики.
   Но не ужас перед ним ("чур меня, чур, скорее прочь от всякой логики!")  и
не усталый компромисс ("зачем искать абсолют, какая есть логика, такая пусть
и будет, а абсолют поищем в других местах, вне логики, вне рассуждений..."),
нет, понимание этого императива как проблемы, как логической трудности,  как
загадочного определения позитивной  сущности  мышления  -  путь  работающего
логика.
   Таким путем и пошел  Гегель.  Диалектика  Гегеля  есть  форма  разрешения
антиномии, превращения  "загадки"  в  действительное  логическое  начало.  В
диалектическом тигле "это" понятие показывает свою способность быть иным.  В
понятии вскрывается внутреннее противоречие,  и  оно  (понятие)  оказывается
способным быть и основанием и обоснованным. Понятие обосновывает себя  своим
развитием  и  в   конечном   счете   обнаружением   тождественности   своего
"абсолютного начала" и "абсолютного конца". Конечный пункт развития  понятий
оказывается обоснованием всего логического движения  (выясняется,  что  этот
пункт лежал и в  самом  начале  движения).  Гегель  вскрыл,  таким  образом,
реальное и очень существенное позитивное определение логического движения.
   Но в гегелевском решении загадки было одно уязвимое  место.  Это  решение
годится или для отдельных позитивных теорий (для нефилософской  науки),  или
для  логики  чисто  гегелевского  типа   (логики   абсолютного   идеализма).
Объяснимся.
   Пока речь идет о  логике  развития  отдельных  теорий,  гегелевская  идея
позволяет выявить внутреннюю связь основания и обоснованного и  эвристически
указывает на  очень  существенный  момент:  вся  теория  в  целом  логически
обоснована, если она может быть понята (и логически изображена) как  одно  -
начальное  -  понятие,  развитое,  конкретизированное,   развернутое.   Сама
предельная  развернутость  (конкретность)   понятия   в   форме   теории   и
обосновывает исходное понятие (бедное, абстрактное), хотя и покоится на  его
(исходного понятия)  основе.  Понятие  ка