мы должны включить в это определение все будущие  и  прошлые  ее
состояния,  весь  спектр  ее  виртуальных  превращений,   весь   спектр   ее
"прошедшего бытия" (в качестве электрона, фотона, мезона...). В  определение
данной частицы входит определение всех иных частиц  плюс  закономерность  их
взаимопревращений.
   Если логически додумать эту "модель", то обнаружится, что в грозящей - на
основе идеи "causa sui" - логике тождественны ответы на вопросы о бытии и  о
сущности предмета. Тогда должен - на новой  основе  -  произойти  возврат  к
аристотелевской логике, в которой определение предмета (через его  потенцию)
также тождественно логике  доказательства.  Ведь  вся  теория  силлогизма  в
"Аналитиках" пронизана этой идеей, особенно ясной, если  уловить  внутреннюю
(логическую) связь первой и второй "Аналитик".
   Собственно,  в  тождестве  "определения"  и  "доказательства"  и  состоит
логический смысл идеи "causa sui". Необходимо определить данный предмет  как
причину самого себя, то есть необходимо "спроецировать"  и  трансформировать
всю логику в определение  одного  предмета.  Теория  предмета  должна  будет
осознанно реализоваться как одно развитое его определение.
   Еще раз подчеркну: я говорю о  логической  ответственности,  связанной  с
принятием идеи "causa sui". Здесь еще нет и  не  может  быть  (ее  нет  и  в
позитивной науке) характеристики  некоего  нового  идеализованного  предмета
теоретического исследования. Здесь: "идея  предмета"  без  "предмета  идеи".
Поэтому, к примеру, такие "страшные" слова, как  "весь  мир"  или  "мир  как
целое", не имеют в этом контексте никакого натурфилософского или физического
смысла, они только обозначения новых логических потенций, определяемых  пока
метафорически, без технологического эквивалента.
   5. Если все возможные "физические" превращения предмета должны - в идеале
- фокусироваться в определении (определенности) его бытия, то утверждение  о
том,  что  такой  предмет  "движется"  или  "превращается",  означает,   что
необходимо  коренным  образом  (логически)  изменить  исходное   определение
предмета, необходимо деструктурировать данную теорию и  сформулировать  иную
теорию  предмета,  даже  сильнее  -  необходимо  сформировать  иную   логику
определения, фиксировать (пред-полагать) иное понятие бытия.
   Но в таком случае для предмета, идеализованного по принципу "causa  sui",
научная теория (теория его движения, превращения)  есть  теория  "во  второй
производной", теория о  превращении  теорий,  есть  методология  превращения
теорий, есть логика.
   Физическая или математическая, как и любая другая "теория", становится  в
такой  ситуации  непосредственно  и  целенаправленно  логической.  В   плане
"технологическом" это означает требование (к  такой  -  будущей  -  теории):
необходимо развивать определение исследуемого предмета до перехода  в  иное,
радикально отличное, диктуемое иной логикой определение. И такое превращение
логик (с необходимым обратным предельным  переходом)  и  становится  (должно
стать) единственно возможной формой обоснования данного определения,  данной
логики. В принципе соответствия уже назревает, пока еще крайне робко,  зерно
такой, виртуальной, возможной (для  предмета,  основанного  на  идее  "causa
sui") логики.
   6. Предмет, понятый как "causa sui", логически должен воспроизводиться  в
"субъект-субъектных" понятиях (речь идет о  "логических  субъектах").  Здесь
логический  субъект  не  может  покрываться  никакой  суммой  или   системой
"логических  атрибутов".  Атрибуты  -  характерные  "признаки"  -  для  него
нехарактерны, суть логического субъекта не выражают.
   Ясно, что идеализованный предмет такого  типа  вообще  невоспроизводим  в
теории, но только -  в  "точке"  взаимопревращения  теорий  (=  в  "теории",
воспроизводящей форму  своего  становления,  возникновения  и  исчезновения,
снятия). Без кавычек термин "теория" здесь нельзя употреблять. Не теория, но
обоснование ее возможности становится в таком случае делом исследователя.
   Но это, далее, означает - для нашей проблемы самый существенный момент! -
что реализация идеи "causa  sui  связана  с  формированием  нового  субъекта
теоретической деятельности, радикально  отличного  от  "теоретика-классика".
Деятельность  (диалог  с  самим  собой)   такого   субъекта   также   должна
осуществляться в форме "causa sui", поскольку эта деятельность  должна  быть
причиной  собственного  изменения,  причиной  формирования  радикально  иной
логики, иного разума. Ведь  уже  в  принципе  соответствия  "два  разума"  -
"классический"  и  "потенциально-неклассический"  -  находятся  в  отношении
"предельного перехода", "новый разум" не снимает "старика", он  обнаруживает
ту "точку", в которой одна логика построения теорий превращается  в  другую,
но  ни  одна  из  них  не  является  воплощением  прогресса,  они  логически
равноправны, и "превращение" осуществляется в "обе  стороны".  Но  это  лишь
слабый намек на того субъекта  теоретизирования  и  -  глубже  -  целостного
разумения, который может реализовать идею "causa sui".
   Лавину  возможных  следствий  "принципа  самодействия"  можно   было   бы
наращивать и дальше. Но довольно нагнетать напряженность.
   Я хотел только наметить контуры той логической  ответственности,  которая
ожидает исследователя, принявшего всерьез идею "causa  sui"  и  стремящегося
преобразовать физику (или  биологию,  где  проблемы  еще  более  остры,  или
гуманитарное знание, где они остры до предела) в соответствии с этой  идеей.
Правда, пока такого исследования еще нет...
   Особенно бескомпромиссной становится ситуация сейчас, в  конце  XX  века.
Идея "causa sui" лезет сейчас из всех щелей  позитивного  знания,  щели  все
расползаются  и  расширяются,  а  логическая  катастрофа,  которой   чревата
эпическая  спинозовская  формула  (если  ее  отнести  к   каждому   предмету
познания), нависает неотвратимо и отчетливо.
   В 20-х годах вопрос стоял иначе. Тогда проникновение  к  таким  объектам,
как квант действия, функция вероятности, еще не требовало принятия или  хотя
бы осмысления идеи "causa sui", от нее еще можно было  убежать.  Просто  все
более   выяснялось,   что   классический   идеал   понимания   (классический
идеализованный предмет познания) теряет свою простоту и самоочевидность, его
приходилось  все  время  усложнять,  вводить   в   него   (ради   логической
непротиворечивости) своего рода "эпициклы", как некогда - до Коперника  -  в
птолемеевскую модель Солнечной системы. Уже в 20-х годах классический  идеал
становился  предметом  исследования,  критики,  сомнения  и  вместе  с   ним
предметом исследования становился "теоретик-классик".
   Но суть этого отстранения теоретика  лучше  всего  раскрывается  в  свете
вызревания (сначала неявного, а затем все более осознанного  и  угрожающего)
того туманного образа (искушения) "causa sui", контур которого я только  что
очертил. Теоретик становился странным для самого себя, поскольку он  уже  не
мог уклониться от логической самокритики.
   Те объекты, к исследованию которых физика подошла в начале  XX  века,  по
степени своей идеализованности и фундаментальности все более приближались  к
исходной идеализации  классической  науки,  к  математической  точке  (точке
"математического  континуума")  и  ее  антиномическому  тождеству  с  точкой
материальной   (точкой   "физического    континуума").    Расщелина    между
непосредственным  предметом   исследования   и   предельным   идеализованным
предметом  становилась  все  уже  и  уже.  Но  чем  ближе  идеал,   тем   он
сомнительнее.
   Идеализованный   предмет    вообще    никогда    не    может    выдержать
феноменологической   проверки.   В   результате   сближения   реального    и
идеализованного  предметов  любое   испытание,   которому   подвергался   (и
непосредственно экспериментально, и мысленно, теоретически) реальный предмет
физических исследований (микрочастица), становилось (неявно, так,  что  сами
физики этого не осознавали) испытанием для коренной идеализации.
   Вместе с микрочастицей проверку проходила идея  материальной  точки  (как
логического эталона неделимости, целостности). Эта идея была поставлена -  в
квантовой механике - в такие предельные  условия,  что  неизбежно  вскрылась
заложенная в ней  неоднозначность,  и  под  возросшим  логическим  давлением
старый идеализованный предмет начал (только-только  начал)  перерождаться  в
радикально новую идеализацию.
   Повторяю, внешне все происходило иначе, и казалось (кажется до сих  пор),
что классическую идею материальной точки квантовая механика не  затрагивает;
идеализация материальной точки изменялась исподволь, "тихой  сапой"  (острее
всего - в своей чисто математической проекции, в идее математической  точки,
в современной математике).
   И все же - логически - все изменилось.  Пока  понятие  "математической  -
материальной - точки"  работало  в  естественнонаучных  теориях  только  как
аргумент  для  построения  более  сложных  объектов  и  более  сложных  форм
движения, то есть пока это понятие было основанием  теоретического  синтеза,
само не подвергаясь анализу и не нуждаясь  в  дополнительном  обосновании  и
синтезировании, все было нормально.  Но  коль  скоро  -  в  микрочастице,  к
примеру, - идея материальной точки стала проверяться  уже  не  как  аргумент
более сложных  построений,  а  как  эталон  (логический)  самой  физической,
экспериментально проверяемой элементарности (в  концепции  Бора  целостность
микрообъекта имеет принципиальный характер), положение изменилось. Неизбежно
возникла идея самообоснования. Ведь если  атом  или  электрон  еще  возможно
попытаться разделить и найти для его движения более фундаментальный аргумент
(какой-то скрытый  параметр),  то  для  исходного  идеализованного  предмета
(идеализованного как целостность) такой скрытый параметр невозможно найти  и
некорректно искать, просто по определению. И как только классическое понятие
"элементарность" само стало предметом  обоснования,  все  оппортунистические
обходные маневры стали невозможными.
   Вопрос  стоит  так:  данный  объект  (или  данное  движение)  может  быть
аргументом более сложных объектов и движений только в том случае, если  этот
объект может быть понят как нечто целостное, "основательное" не  ссылкой  на
иное  (тогда  предмет  свинчивается   в   ничто),   но   в   самодостаточной
необходимости своего бытия (как "causa sui"). Так  имплицитно  возникала  (в
конкретных критических ситуациях) идея  "causa  sui",  до  поры  до  времени
только как настойчивое искушение.
   Но  для  понимания  микрообъектов  еще  остается  необходимой  и   старая
идеализация   механики:   антиномическое   тождество   "математического"   и
"физического" континуумов. Ведь объект продолжает еще пониматься  как  точка
действия на нечто "другое". В результате микрочастица (здесь это  понятие  -
просто "модель" многих предельных ситуаций в науке XX века) оказалась  таким
объектом  исследования,  для  понимания  которого  потребовались   уже   две
совершенно  различные,   логически   исключающие   друг   друга   предельные
идеализации,   два   идеализованных   предмета.    Во-первых,    идеализация
материальной точки как точки "действия на..." (этот идеал  навязывался  всем
классическим арсеналом физического знания, он  уже  стал  самоочевидным).  И
во-вторых, идеализация  предмета  как  "causa  sui",  как  "мира  в  целом",
замкнутого на себя в "точке" данного предмета (здесь особенно существен учет
виртуальных превращений в определении бытия  частицы).  Микрочастица  должна
двигаться как "материальная точка", но существовать как точка "causa sui".
   Новый идеал только назревает,  но  без  него,  как  без  подводной  части
айсберга, теория микрочастиц и все другие теории, возникающие в  XX  веке  в
фундаментальных областях науки, теряют всякую устойчивость, лишаются смысла.
   Идеализация "causa sui" не может еще продуктивно работать, но  свое  дело
она "тихой сапой" делает. Она блокирует классический образ, обращает его "на
себя" и тем самым делает проницаемой исходную  "диалогику"  (антиномичность)
"теоретика-классика". Логика Нового времени  и  здесь  оказывается  моментом
(формой превращения) диалогики XX века.
   (1990). В 1975 году основной идеей, в которой назревает переход от разума
познающего к разуму  диалогическому,  к  философской  логике  культуры,  мне
представлялась - во всяком случае, в естественнонаучной теории - идея "causa
sui".
   Сейчас я бы перенес  центр  тяжести.  Основной  культурообразующей  идеей
накануне XXI века является идея бесконечно-возможного бытия (бытия в статуте
актуальной "возможности" как  всеобщего  определения).  Это  бытие,  которое
понимается   не   как   нечто,   только   могущее   быть,   могущее    стать
действительностью,  но  как  бытие,  которое  актуально  есть  -   в   форме
возможного.  Такое   бытие   есть   бытие   возможностного   предмета.   Ср.
"бытие-возможность"  Николая  Кузанского.   Неделимая   ("монадная")   форма
актуализации такого возможного бытия есть его актуализация как произведения,
как "если бы..." оно было  произведением,  то  есть  событием  общения  двух
субъектов логики, двух (и более) логик, только в своем  общении,  наводящем,
загадывающем целостное, вне-логическое бытие. Как в  произведении  культуры,
где такую целостность реализуют автор и зритель  (слушатель),  -  в  полноте
картины, в ритме и рифме стиха. И эта "двойчатка" смысла  произведения  (для
автора  и  для  зрителя)  аналогична   "двойчатке"   микрообъекта   в   мире
классической физики и в мире физики неклассической; или в мире импульсов и в
мире пространственно-временных "интервалов". Ведь  и  в  современной  физике
такая "двойчатка" возможных актуализаций только "наводит" на исходный  смысл
изначального, "возможного", сосредоточенного бытия.
   В 1990 году мне представляется, что идея "causa sui" есть  лишь  вариация
этой  другой,  только  что  очерченной,  исходной  идеи.  Но   -   вариация,
необходимая в  общем  контексте  современного  теоретического  мышления,  то
первое приближение, что действенно не только в моем анализе 1975 года, но  и
в реальной "трансдукции" двух форм понимания. Поэтому я оставляю свой старый
текст без изменений.
   Для  того  чтобы  логически  обосновать   сформулированные   только   что
утверждения, необходимо уточнить логический смысл и сопряжение самих понятий
"антиномия" и "дополнительность", конечно  в  контексте  нашей  проблемы,  в
контексте  вопроса  о   "теоретике-классике"   как   особом   (антиномически
расчлененном) субъекте теоретизирования54.
   Философская  традиция   определения   антиномий   позволяет   (с   учетом
современных коллизий, на фоне назревающей идеи "causa sui")  раскрыть  некую
"двуярусность" классического разума.
   1. Внутри позитивной научной системы (в сфере рассудка, сказал  бы  Кант)
противоположные определения одного логического субъекта (предмета  познания)
функционируют как атрибуты двух разведенных квазисамостоятельных  логических
субъектов, скажем источника  данного  изменения  движения  (силы)  и  самого
процесса изменения (действия).  Или  -  в  элементарной  идеализации  -  как
атрибуты математической точки ("математический  континуум")  и  материальной
точки ("физический континуум") в том взаимообращении этих понятий, о котором
сказано выше. "Теоретик-классик" не воспринимает противоречивости этих  двух
определений именно потому, что он - неявно, но технологически  действенно  -
относит  их  к  двум  различным  логическим   субъектам,   расщепляет   один
элементарный объект по двум теоретическим системам (математика - физика).
   Внутри классической системы противоположные определения, опредмеченные  в
отдельных "объектах", движутся и развиваются  по  параллельным  линиям,  они
никогда  не  могут  пересекаться,  они  подчиняются  "логической   геометрии
Евклида".
   Правда, эти идеализации  несимметричны.  Идеализация  "силового"  (вообще
динамического,  глубже  -  физического)  аспекта  оказывается   идеализацией
внетеоретического  предмета   исследования   (причины,   вызывавшей   данное
изменение движения), а в кинематическом (в  конечном  счете  математическом)
аспекте развиваются внутритеоретические представления о "последействии" этой
силы. Вопрос о сущности  "силы"  имеет  рациональный  (теоретический)  смысл
только в форме вопроса о характере ее действия ("почему?"  снимается  "каким
образом?").
   Дальше  происходит  второе   расщепление.   Сам   кинематический   подход
расщепляется  на  два  новых  квазисамостоятельных  аспекта  (два  выражения
"сущности"): аспект функционально-выводного, аналитического движения мысли и
аспект  геометрический,  в  котором  формируются  и  развиваются   исходные,
"интуитивные", синтетические,  геометрические  образы.  Возникают  два  типа
теоретических  понятий,  которые  опять-таки   движутся   по   параллельным,
несходящимся теоретическим линиям, могущим проецироваться друг на друга (так
и развивается аналитическая геометрия,  и,  в  конце  концов,  математика  в
целом), но не способным "пересекаться", то есть обнаруживать свою логическую
противоречивость. Аналитический рассудок, ничтоже  сумняшеся,  переводит  на
строго дедуктивный язык Парадоксальные интуитивные "образы", по сути на него
непереводимые, - "образ" движения по бесконечно  большой  окружности,  образ
движения по кругу, тождественному и  не  тождественному  бесконечноугольному
многоугольнику (так формируется - ср. Клиффорд - идея точки как не  имеющего
протяженности элемента "математического континуума"). Я взял  представления,
характерные для теоретической механики, поскольку именно ее идеализации таят
в себе возможности раздвоения и отождествления собственно  математических  и
физических идеализаций.
   2. Только за пределами позитивной теоретической системы, только  в  сфере
философской  рефлексии  обнаруживается,  что   между   основными   понятиями
классических теорий существует логическая несовместимость, что  эти  понятия
воспроизводят противоположные атрибуты одного "логического субъекта".
   "В сфере философской рефлексии" - это достаточно сложное  определение.  В
Новое время сфера рефлексии охватывает позитивно-научные  понятия,  то  есть
представляет собой осмысление их действительного  содержания,  обращение  их
"на  себя",  раскрытие  их   антиномичности.   Эта   сфера,   так   сказать,
"пространственно" совпадает с позитивно-научной сферой,  но  -  логически  -
расположена глубже ее. В свете философского (разумного,  сказал  бы  Гегель)
подхода выясняется, что, по  сути  дела,  логически  непротиворечивая  наука
движется  диалектическими  противоречиями.  Тот  же   "логический   субъект"
определяется  в  философии  глубже  и  точнее,  или,  опять  же  по  Гегелю,
конкретнее.
   Но сказать так - значит еще сказать очень мало.
   Сфера философской рефлексии Нового  времени  -  сформулирую  антитезис  к
предыдущему абзацу - расположена вне  области  естественнонаучных  объектов;
"логический субъект" (предмет) философского разума в XVII - начале  XX  века
не  совпадает  с  "логическим  субъектом"  (предметом)   естественнонаучного
теоретизирования. (Конечно, здесь философия рассматривается только  в  одном
аспекте - в ее сопряжении и антиномии с разумом естественнонаучным.) В таком
плане предмет  философской  рефлексии  -  способность  классического  разума
логически воспроизводить мир  (природу)  как  единое  целое  (=  способность
классического разума воспроизводить самого себя как целостность).
   Философия Нового времени  продолжает  параллельные  линии  теоретического
познания (к примеру, кинематики и динамики) в бесконечность и проецирует  их
на один (двух не дано и не может быть) объект - мир в целом (или  разум  как
абсолютная тотальность).  Параллельные  сходятся,  противоположные  атриб