Вернее, конечно, это результат человеческой деятельности, но до определенного момента.
     - Какого, например?
     - Скажем так - критического.
     - Но что определяет этот момент?
     - А что определяет смену времен года?
     - Высота солнца относительно горизонта.
     - То есть смена времен года от человеческой деятельности не зависит?
     - Ну, естественно.
     - Тогда почему вы считаете, что смена экономических формаций зависит от общества?
     - Доказано давным-давно.
     - Кем же?
     - Марксом, например.
     - А почему вы уверены, что данный господин не ошибался? Ведь можно привести множество теорий, которые опирались не на экономику, а, например, на божественное провидение.
     - Это идеализм.
     - А почему вы считаете, что только материалистические теории - истина в последней инстанции? Джоник хмыкнул:
     - Разговор зашел в тупик. Вы будете отстаивать свою точку зрения, я свою.
     - Вы ошибаетесь. Я достаточно терпим к чужому мнению и не люблю спорить ради самого процесса спора. К тому же я считаю, что при многих минусах у нынешней формы правления имеется один неоспоримый плюс, который перекрывает все издержки. К власти пришли массы. Если до сих пор миром правила относительно небольшая социальная группа, то нынче, в результате невиданной доселе войны и революций, у руля государства становятся самые обычные люди. Они не аристократы, не представители крупной буржуазии. Они - порождение масс и отвечают запросам этих масс За примерами далеко ходить не нужно: Муссолини, Гитлер... наш вождь. Естественно, коли государство не имеет демократических традиций, устанавливается диктатура.
     - Вы противоречите самому себе, - возразил Джоник. - Только что вы уверяли меня - всякая власть от бога и деятельность отдельной личности практически не имеет значения. Теперь же толкуете совсем иное. Всем, оказывается, управляют массы. То есть подтверждаете то, что пять минут назад отрицали.
     - Видимо, вы просто меня не так поняли. Я не отрицаю историческую роль масс или, допустим, конкретной личности. Но человек всего-навсего орудие в руках высшей силы, пути которой неисповедимы, а помыслы неведомы.
     - Отсюда вытекает: на все воля божья. Как господь управит, так и будет. Тогда при чем тут массы?
     - Немного не так. Высшая сила, в моем понимании, отнюдь не некое сверхъестественное существо, раз и навсегда установившее определенные общественные законы и общественную мораль. Высшая сила является порождением тех же масс, их привычек, надежд, радостей и страданий, мечтаний, снов, страхов... Перечень этот можно продолжать довольно долго.
     - Значит, каждый человек сам создает себе бога?
     - Не отдельная личность, а все человечество. И не только ныне живущие, но и все те, кто был задолго до нас, начиная с Адама.
     - Нечто вроде платоновской "мировой души"?
     - Близко, но не совсем. По Платону, "мировая душа" нечто неизменное, данное свыше, а отнюдь не порождение бытия. На мой же взгляд, именно общественное бытие формирует некую сущность, назовем ее сверхидеей, в свою очередь, управляющую бытием. В результате совокупность содержимого, наполняющего сверхидею, непрерывно меняется, а в результате меняются и общественные стереотипы, в первую очередь мораль. Изменение же морали - определяющий фактор исторического процесса.
     - Над вашими словами очень интересно подумать на досуге, - заметил Джоник.
     - Подумайте, подумайте...
     Разговор как-то сам собой скатился на малозначительные темы, потом и вовсе затих. Джоник задремал, а очнувшись, обнаружил, что за окном вагона давно рассвело и поезд приближается к Соцгороду. Человек с саквояжем тоже дремал, откинувшись на жесткую деревянную спинку скамьи. Джоник повернулся и стал внимательно разглядывать попутчика. Тот скорее походил на крестьянина, чем на интеллигента. Широкое, курносое, украшенное седой бородой лицо. Простая одежда. Кто он? И зачем едет в Соцгород? Вряд ли слова о дружеском визите соответствуют истине. Как бы там ни было, собеседник он интересный, да и личность, судя по всему, занимательная.
     Однако скоро поезд приблизился к вокзальному перрону, в вагоне началась суета, и ночные собеседники, разъединенные мечущимися пассажирами, лишь коротко попрощались. И вот теперь из разговора с Тимошкой выясняется род занятий загадочного человека с саквояжем. "Приехал изничтожать кровососов", - малопонятно выразился Тимошка. Тем более необходимо с ним повидаться, расспросить о происходящем Для книги это пригодится.
     - Может, пойдем? - обратился он к Тимошке.
     Паренек критически оглядел пирующих. Взор его остановился на культорге, лицо презрительно скривилось.
     - А чего, - согласился он, - можно и двинуть. Все равно от этих пьянчужек толку нет. Нажрутся и орут... А еще называется рабочий класс. Да еще в мелкособственнических инстинктах упрекают! Пошли, Джоник, ну их...
     Уход двух членов бригады сварщиков остался практически незамеченным Оба не представляли интереса в качестве собутыльников: Джоник практически не пил, а Тимошку считали щенком, у которого молоко на губах не обсохло. Где уж с таким пить водку на равных. Переберет (что уже случалось), возись с ним потом, тащи домой...
     Парочка кое-как протиснулась сквозь заросли шиповника, причем Джоник про себя отметил, что они стали как будто еще гуще. Наконец они оказались на открытом месте. С Горы город просматривался как на ладони. Прямо под ними, внизу, белел аккуратными домиками, укрытыми зеленью садов, поселок Американка. Далее шло хаотичное скопище бараков, за которыми высились заводские трубы. А уж за ними виднелась гигантская лужа заводского пруда, на противоположном берегу которого начиналась степь, тянувшаяся до гряды голубых гор, ограничивавших горизонт.
     - Нам туда, - сказал Тимошка, указывая в сторону железнодорожного полотна - Минут сорок идти. Нет, ты подумай, Джоник, Поп меня мелкособственническим обозвал! Разве это справедливо?! Я норму постоянно перевыполняю, на доску меня повесили. А этот Поп... - Тимошка сплюнул. - Ты с ним поосторожнее, - почему-то шепотом произнес он.
     - В каком смысле? - не понял Джоник.
     - Да ведь он сексот.
     - Кто?
     - Секретный сотрудник. В органы доносит.
     - Ты откуда знаешь?
     - Так все говорят. Ну и черт с ним. Конечно, у нас на Шанхае всякий народ живет. Тут он прав. Но мы-то пролетарская косточка. А он нас - в трубу сажать, жопу сажей мазать! Сука поповская! Сами-то мы московские. Батяня на заводе Гужона слесарил. Он хоть и беспартийный, но завсегда с большевиками. И это... - Тимошка вновь понизил голос, хотя рядом не было ни души, - раньше в ихих рядах находился. Вычистили за милую душу, вроде в какой-то оппозиции состоял. Брехня! Батяня не любит об энтом толковать, только когда выпьет, вспоминает... В тридцатом мы сюда приехали. Заметь, по доброй воле. Родина призвала промышленный гигант строить. И мы как дураки из Первопрестольной, можешь себе представить, в энту тундру отправились. Голая степь, ветра дуют дикие, а мы в палатках обитаем Сестренка младшая заболела воспалением легких и вскорости померла. Тогда батяня решил строиться. Не жить же в палатке. Ну и соорудил в Шанхае хибарку. Можно, конечно, было и в бараке угол получить, но батяня ни в какую. Не нужен, говорит, мне их клоповник. А так он мужик идейный. И Владимира Ильича не раз видел. Даже разговаривал с ним.
     - Расскажи мне о Шанхае, - попросил Джоник. - Что за люди в нем обитают, почему он так называется?
     - Всяки-разны живут. Как и всюду. Есть нормальные люди, рабочие... кто-то служит. Ворья всякого хватает, шлендры имеются.
     - Шлендры - это кто?
     - Девки гулящие. А почему Шанхаем прозывается? Тесно у нас и грязно, как в Китае. Ютимся, понимаешь, в нечеловеческих условиях, как недавно написали в газетке. - Тимошка засмеялся. - Но, с другой стороны, сами себе хозяева. Во дворике травка растет, яблонька... Выйдешь утречком поссать, далеко вокруг видать. Это батянькина присказка.
     - А отец твой чем занимается?
     - В механослужбе, на прокате пашет. Я же говорю: слесарь он высшей квалификации с дореволюционным стажем Ценят батяню ого-го как!
     - Давай дальше про Шанхай.
     - Говорю же, людишки у нас самые разные. Есть и бывшие. Вот по соседству два старика живут. Одного кличут дядей Костей, а второго больше Французом называют. Он и вправду француз. Оба - дворяне. Кстати, этот, который кровопивцев вычислил, у них остановился.
     - Ты сам-то веришь в эти рассказы?
     - Про кровопивцев-то? Еще как верю. Что старики на кладбище ходили и могилку раскопали - достоверно на сто процентов. Кровища из мертвого тела так и хлестанула! Откуда в мертвяке кровища свежая?
     - Ты же сам не видел.
     - Мало ли что не видел. Рассказал мне Хасан-татаренок. Он сам лично там был и могилку раскапывал. Врать не будет. А вчерась горелого кровососа я сам видел. Девчонка Скворцовых Наташка Это с ее братца все и началось. Всю родню свою перекусал. И, говорят, не только. Мильтон у нас пропал. Хохлом звали. Здоровенный такой. Вроде тоже хотел эту нечисть выловить, но не получилось без сноровки-то. Слабоват против них оказался. Тут одним "наганом" не обойдешься.
     - Похоже, ты заливаешь.
     - Гадом буду! Не веришь, идем со мной, сам все покажу.
     - Что же ты покажешь?
     - Дом сгорелый...
     - Мало ли от чего он мог сгореть. Но при чем тут вампиры?
     - Как ты сказал? Повтори!
     - Вампиры.
     - Во-во! Так он их и называл.
     - Кто?
     - Старик этот. Который девчонку отыскал. Однако, говорит, не всех еще обнаружил. Дальше будет поиски вести.
     - Весьма странный рассказ.
     - Да чего там! Эти... как их...
     - Вампиры.
     - Да, они. Это еще что. А знаешь, сколько на Шанхае колдовок живет? Одна Салтычиха чего стоит. Вот веришь - нет, на человека взглянет черным глазом, пошепчет чего-то под нос, поплюет по сторонам, и готово!
     - Что готово?
     - То самое. Начинает бедолага чахнуть и, если вовремя не примет меры, того... в ящик сыграет.
     - Чушь.
     - Ничего не чушь. Другой случай опишу. У соседей наших, Опунцевых, сын женился, лет на пять меня старше. Срочную отслужил в Вологде, что ли, там же сыскал себе бабу и сюда привез. А свекровь-то, Опунциха, сношку ох невзлюбила! И то она не так делает, и это не эдак. Словом, раскоряка беломорская. Иначе и не величала. А бабенка из себя словно сдобная булка сметаной намазана. Пухлая, белая, не ходит, а плывет. Правда, медленно все сполняет, словно во сне, может, это свекрови и не нравилось. Но старухе-то какое дело? Главное, Петру, мужику ейному, она больно по вкусу пришлась. И тут стала бабенка чахнуть. А почему? Спать потому что не могет. Лягет в постелю, и ни в одном глазу. А то вроде задремлет, и ровно кто ее под бока толкает. А они с Петром в отдельной комнатухе проживали. Видит баба, дело плохо. Извести ее хотят. Надоумил кто-то пойти к Салтычихе. Та научила. Возьми, говорит, и перебери постелю, на которой спишь, а все, что найдешь, мне принеси. Ну, эта вологодская шмара давай шебуршить в постеле и, представляешь, Джоник, нашла!
     - Интересно, что же?
     - Не то косточки человеческие, не то перышки вороньи. Словом, всякий сор, непонятно откуда взявшийся. Она сложила все в кулек и побежала к Салты-чихе. Сожгли, значит, эту дрянь, и все наладилось у их.
     - Спать снова хорошо стала? - насмешливо спросил Джоник.
     - Видать, так. Вскорости они съехали от родителев. В бараке, на Доменном нынче проживают.
     - Чепуха все это. От темноты и бескультурья проистекает. Выдумывают всякую чушь...
     - Не скажи. А вот еще был случай...
     - Послушай, - перебил Тимошку Джоник, - почему борец с вампирами остановился у этих, как ты их называешь, "бывших"?
     - Кто его знает, - пожал плечами Тимошка, - должно, ихин знакомец. Высоченный дядька, которого еще называют Французом, тоже вроде по колдовской части знаток.
     - А кто они такие? Чем живут эти самые "бывшие"?
     - Дядя Костя - сторож в детском саду, а так, слышно, картами промышляет. А Француз - счетовод в какой-то артели.
     - Это они ходили на кладбище раскапывать могилу?
     - Нет, то другие. Один старик-татарин и еще двое. Старика больно в поселке уважают. У нас вообще татарвы много проживает, так он у них за главного. Валитовым зовут. Смотри, Джоник, мы уже пришли. А за разговорами вовсе незаметно.

ГЛАВА 12

     Американский строитель социализма поднял голову и оглядел раскинувшийся перед ним пейзаж. В огромном овраге с обрывистыми, размытыми дождями глинистыми краями находилось беспорядочное скопище лачуг, напоминавших сваленную в кучу огромную груду мусора. Джоник уже бывал здесь, но ни разу не углублялся в трущобы, наслышанный, что в Шанхае запросто могут ограбить и раздеть даже средь бела дня. Возможно, слухи были преувеличены, однако попусту рисковать не стоило. Теперь же, спускаясь по извилистой тропинке, петляющей среди зарослей бурьяна, вслед за шустрым аборигеном, он даже не вспоминал о недавних опасениях.
     - Живем в лесу, молимся колесу, - вроде как невпопад заметил Тимошка. - Тебе как больше работать нравится, Джоник, в смене или на шестидневке?
     - В смене.
     - И мне тоже. Свободнее как-то. Вот хотя бы как сегодня. Все трубят на службе, а мы гуляем. А скажи, Джоник, в Америке тоже посменно вкалывают?
     - Конечно. Там, где непрерывное производство.
     - УЖ, наверное, капиталисты крепко эксплуатируют американского пролетария?
     - По-разному. Где профсоюз сильный, там условия труда вполне сносные.
     - Ну сколько у вас сварщик получает?
     - Невозможно сопоставить. И цены разные, и покупательная способность иная.
     - Цены - мура. Ты мне пример какой-нибудь приведи.
     - Пример... Ага. За год работы можно купить недорогой автомобиль.
     - Автомобиль? А на что мне автомобиль? Куда на нем? Вот костюмчик хороший, бостоновый, пальтишко драповое... Или шамовки от пуза. А то сказанул - автомобиль! Что я - начальник, на авто раскатывать?
     - В Америке автомашины есть почти у всех, даже у самых бедных. Необходимая вещь.
     - С жиру беситесь. Вот поэтому у вас никак революции не произойдет. А когда бы не было никаких авто да жили поскромнее, глядишь, и у вас социализм построили бы. Одна надежда на негров ваших, как на самый угнетенный класс. Может, у них силенок хватит буржуйской гидре башку свернуть.
     - А ты в Москву вернуться не хочешь? - неожиданно спросил Джоник.
     - В Москву-у? - нараспев произнес Тимошка. - Москва - это конечно!.. Это тебе не Соцгород! Жили бедновато, но со здешним житьем разве сравнишь. Мне четырнадцати не было, когда уехали, а до сих пор перед глазами стоят улицы, магазины... По Тверской, бывало, идем с батянькой, к Елисеевскому подходим, если у него есть в кармане деньжонки, обязательно у входа остановится и спрашивает: "Ну что, Тимка, зай- дем?" А сам уже за руку внутрь тащит. И чего там только нет: конфеты, шоколад, фрукты разные, апельсины, мандарины, колбасы, окорока, ты таковских и не видывал. А рыба?! Осетр что твое бревно! Батянька первым делом, понятно, бутылочку "рыковки" покупает, и только он ее, голубушку, в руки берет, лицо у него расцветает, и глазки начинают блестеть. Затем он покупает горячие калачи, обсыпанные маком, астраханскую селедочку - залом, полфунта вестфальской ветчины, розовой, как попка младенца, и столько же сыра "со слезой", а мне жестяную коробочку с разноцветными леденцами - "ландринками", ты таких и не ел никогда. Опосля садимся на извозчика, и он нас за двугривенный везет до заставы. Дорогой же батянька, откупорив между тем "рыковку", единожды приложившись к горлышку и занюхав калачом, всегда говорит одно и то же: "Разве при Григории Ефимовиче Елисееве таков магазин был?" Больше до самого дома - ни грамма! А здесь!.. Разве можно эту дыру сравнивать с Москвой?
     - Зачем же вы уехали?
     - Батянька все твердит о пролетарском единении масс, но, думаю, в чем-то он там провинился, вот его сюда и законопатили. Я иной раз начинаю спрашивать: когда, мол, в Первопрестольную смотаемся? Не в смысле даже вернемся, а просто проведаем родню, погуляем по родным улицам, он, батянька то есть, сразу свирепеет. Сопит, но говорить на эту тему не желает. Один раз, правда, ответил: "Ноги моей там больше не будет, и тебе не советую". Ладно, Джоник, не трави душу. Гляди, пришли. Вон дом погорелый. Тут эти черти, Скворцовы то есть, и обитали. Хочешь, пойдем посмотрим. Джоник взглянул на пожарище и мысленно представил, что произошло здесь несколько дней назад. От обугленных головешек явственно попахивало Средневековьем.
     - И люди сгорели? - спросил он.
     - Скворцовы-то? Их сначала крепко избили, потом бросили в огонь.
     - Не может быть! А милиция?..
     - Какая тут милиция, - засмеялся Тимошка. -
     Был один Хохол, да и тот пропал. Ну что, зайдем во двор?
     - Не стоит. Ты лучше отведи меня к дому, где этот человек, про которого рассказывал, остановился.
     - К дяде Косте? Да пойдем. Тут совсем рядом.
     - Вон ихина халупа, - Тимошка указал на крошечный беленый домик. - Только я туда не ходок. Ты уж сам.. У нас не любят, когда без дела приводят посторонних.
     - Как же я без приглашения пойду к незнакомым людям?
     - А почему нет? Постучись, потом скажи: мол, ищу знакомого.
     - Да я и по имени его не знаю.
     - Ну ты даешь! Короче, делаем так. Ты идешь к ним, а я в сторонке постою. Если на тебя начнут орать или, чего доброго, по шее захотят накостылять, я вмешаюсь. Но вообще они старики мирные. Шуметь вряд ли станут. Шагай смелей.
     Джоник отворил калитку, подошел к входной двери и неуверенно постучал.
     - Заходи, открыто, - услышал он и распахнул дверь. В комнатушке за столом сидели три пожилых человека и заканчивали обед. В одном Джоник сразу же узнал своего недавнего попутчика.
     - Вам чего, молодой человек? - спросил плотный коренастый старик в застиранной ситцевой рубахе и черных сатиновых шароварах, как вскоре выяснилось - дядя Костя.
     Джоник открыл было рот, чтобы сообщить о цели своего визита, но его опередил попутчик.
     - Это, наверное, по мою душу, - произнес он, растерянно улыбаясь. - Мы с молодым человеком вместе в поезде ехали, там и познакомились. Я вам про него рассказывал. Тот самый американец.
     - Американец?! - воскликнул дядя Костя. - Только этого нам не хватало! Очень милая подбирается компания.
     - Невежливо встречаете гостя, Константин Георгиевич, - одернул плотного высокий худой человек с бледным породистым лицом. - Присаживайтесь к столу, молодой человек.
     - Куда, интересно, он сядет? - ворчливо возразил дядя Костя. - На голову вам, что ли?
     - Не нужно спорить, господа, - оборвал пререкания попутчик Джоника. - Он может сесть на мое место, а я пересяду на кровать. Кстати, - обратился он к Джонику, - мы даже не познакомились.
     Американец представился.
     - Чего уж там, присаживайтесь, - сменил гнев на милость дядя Костя, протягивая Джонику руку. - Меня, как вы уже слышали, зовут Константином Георгиевичем, можно величать дядей Костей, это - Алексей Габриэлович Фужеров, - указал он на высокого.
     - Николай Николаевич, - представился попутчик. - И как вы вообще меня нашли?
     - Это-то как раз и неинтересно, - перебил дядя Костя Всесвятского. - Соцгород - большая деревня. Тут все обо всех знают.
     - Видите ли, - начал Джоник. - я работаю вместе с одним парнем, проживающем в Шанхае, вот он мне о вас и рассказал,
     - Что именно?
     - Ну... - Джоник замялся, не зная, как начать. - Какие-то странные события имели место в Шанхае.
     - Да уж... - подтвердил дядя Костя, - было дело под Полтавой.
     Джоник не понял, при чем тут Полтава, но уточнять не стал.
     - Может быть, вы перекусите с нами? - обратился к американцу Фужеров. - Угощение, правда, не ахти. Картошечка да капустка...
     - А рюмочку не пропустите, - встрял дядя Костя, - так сказать, за знакомство? Представитель столь могущественной державы в наших убогих стенах... Это честь!
     - Спасибо, - поблагодарил