оль. Спасибо  купцу  Терехову,
царство ему небесное, расстреляли сердешного за  этого  еврея  Урицкого.
Уверена, что бедняга Терехов его и в глаза не видел.  Господи,  спаси  и
помилуй! - Старушка перекрестилась и стала долго и подробно  перечислять
имена находящихся здесь людей.
   Присутствие нескольких господ из правительства Александра  Керенского
старого юриста не удивило. Политики - игроки, а игры у  взрослых  бывают
опасные.
   А вот за что приволокли  в  заложники  профессора  ботаники  Юдина  и
директрису частного пансиона для девочек Веронику Дурновскую, он  понять
не смог. Альфред Федорович  услышал  от  старушки  Розановой  еще  много
знакомых фамилий, но подходить ни к кому не стал.  Он  ослаб,  с  трудом
стоял на ногах и думал лишь о том, чтобы не упасть. Розанова поняла, что
сосед по имению ее не слушает,  и  тихо  отошла,  растворившись,  словно
тень, в толпе узников.
   Внезапно дама в шляпке с вуалью в трех шагах от Стерна сказала:
   - Сейчас у меня на руках умер  Липский.  Мой  муж  страдал  сердечной
слабостью. Я умоляла его не трогать, а они требовали  золота.  Откуда  у
нас золото? Они думают, что человек, который пользуется зубной щеткой  и
ходит в чистом белье, обязательно имеет золото. И вот мой муж умер...
   Проговорила она все это негромко, но  все  услышали.  Монотонный  гул
стих, и несколько минут толпа заложников молчала, затем из  левого  угла
раздался чей-то  истерический  крик.  Кричал  мужчина  высоким  тенором:
"Господа, это произвол! Мы русские люди! Они не имеют права!  Мы  же  не
каторжники!"
   Стерн постарался вспомнить, не  знаком  ли  он  с  обладателем  этого
голоса, но не вспомнил. Пока  он  думал  об  этом,  юноша  с  прекрасным
породистым лицом русского дворянина тихо поставил возле его ног ящик  от
шампанского.
   - Садитесь, Альфред Федорович.
   - Благодарю вас, молодой человек. Откуда вы меня знаете?  -  удивился
Стерн.
   Юношу он не признал.
   - Я слушал ваши лекции на юридическом, господин профессор, -  ответил
бывший студент и улыбнулся  Стерну  так,  будто  они  встретились  не  в
грязном и вонючем складском сарае, а на бульваре Ниццы.
   - Еще раз благодарю, но мне  пока  сидеть  не  хочется,  -  отказался
бывший профессор.
   - Помните, вы нам говорили, что  человеческое  общество,  переставшее
чтить закон, превратится в зверинец. Похоже, ваши слова сбываются.
   - Конечно, помню, мой юный друг,  -  подтвердил  Стерн  и  с  грустью
подумал, что и этого прекрасного юношу расстреляют.
   Молодой человек побоялся быть навязчивым и  отошел.  Стерн  с  трудом
отыскал свободное место у стены, прислонился и  застыл.  И  сколько  так
постоял, не помнил. Вздрогнул от того, что кто-то взял его за рукав.
   - Роза и крест, - услышал он хрипловатый шепот.
   - Крест и роза, - машинально отозвался Альфред Федорович и  попытался
разглядеть брата по ордену. Никого не увидел, но снова почувствовал, что
его трогают за  рукав.  Наконец  глянул  вниз  и  обнаружил  возле  себя
горбуна.
   - Иди за мной.  Среди  чекистов  есть  посвященные.  Они  хотят  тебе
помочь. - С этими словами калека взял Стерна  за  руку  и  повел  сквозь
толпу заложников.
   Угол огромного складского сарая занимали груды пустых ящиков.  Горбун
завел Стерна за них и юркнул в низкую дверцу, которую в  полумраке  было
трудно заметить.
   - Пригнись, чтобы не повредить голову, - едва слышно  предупредил  он
высокого старика.
   Альфред Федорович пригнулся и кое-как вошел. Брат по ложе прикрыл  за
ним дверцу, и они оказались в кромешной тьме.
   - Я ничего не вижу, - растерянно прошептал Стерн.
   - Не бойся. При мне электрический фонарь.  Сейчас  я  его  включу.  -
Горбун с минуту провозился, так что слышалось только его сопение,  затем
узкий луч фонарика осветил грязную деревянную  лесенку.  -  Двигайся  за
мной, я буду светить на ступени.
   Альфред  Федорович  опасливо  последовал  за  своим   доброжелателем,
стараясь не упасть. Подниматься по крутой лестнице без  перил  ослабшему
старику было нелегко. Одолев несколько ступеней, он остановился.
   - Должен отдышаться. Извините, оголодал, - виновато попросил Стерн.
   - Не тревожься об этом. Торопиться нам некуда, - успокоил его брат по
ложе.
   Наконец они поднялись. Горбун распахнул скрипучую  дверь  и  выключил
свой фонарь. Они оказались  в  чердачной  кладовке,  забитой  одеждой  и
обувью. Возле маленького круглого оконца Стерн заметил конторский стол и
несколько стульев.
   - Присаживайся, - по-хозяйски пригласил  горбун  и,  указав  Альфреду
Федоровичу на стул, уселся  и  сам.  -  Разреши  представиться.  Серафим
Маркович Шульц, мастер-наблюдатель рижского отделения.
   - Мое имя, брат, тебе, как я понял, известно, -  ответил  Стерн  и  с
удовольствием сел. - Кто посвящал тебя в ложу?
   - Я принял чин от неведомого начальника, он родом, как и я, из  Риги.
И зовут его бароном Мебесом.
   - Григория Оттоновича я имею честь знать  лично,  -  слабо  улыбнулся
Стерн.
   - Тебя, наверное, удивляет, что я оказался здесь?  -  поинтересовался
Шульц.
   - Меня уже мало что может удивить, - парировал Альфред Федорович.
   - Хорошо сказано. Я согласился работать в ЧК, чтобы иметь возможность
помочь нашим, - пояснил горбун. - Здесь таких несколько. Я попробую тебя
освободить, но и ты должен оказать нам услугу.
   - Чем может пригодиться голодный старик всесильному чекисту? - не без
иронии проговорил Стерн.
   - Твой сын заканчивает книгу, но ему нечего есть.  В  Кремле  нашлись
люди, которые считают эту  книгу  очень  серьезной  работой.  Они  хотят
поддержать Святослава материально и посылают меня в Финляндию. Ты, брат,
должен написать мне к нему рекомендательное письмо.
   Стерн прикрыл глаза и  вытянул  над  столом  руки.  Так  он  просидел
несколько минут. Горбун не мешал.
   Наконец Альфред Федорович заговорил. Голос  его  изменился  и  звучал
отстранение:
   - Я проник в твои мысли. Ты говоришь не всю правду.  Золото,  которое
ты повезешь сыну, пахнет кровью. Он не примет вашей помощи и не пойдет с
вами.
   - Оставь это решать Святославу, - возразил Шульц.
   - Письмо я писать не стану. Святослав благородный  мальчик.  Я  знаю,
как он поступит. Как знаю и то, что лежит в ящике стола, за  которым  ты
сидишь.
   - Да, там лежит твой меч, - оскалился Шульц и, выдвинув ящик, выложил
меч на стол. - Можешь ничего не писать. Эта штука скажет Стерну-младшему
больше, чем любое послание.
   - Я  не  позволю...  -  Альфред  Федорович  приподнялся  и  попытался
дотянуться до меча, но не успел.
   Шульц молниеносно схватил сверкающий клинок  и  вонзил  его  прямо  в
сердце старика.
   - Что ты можешь не  позволить?  -  устало  поинтересовался  горбун  у
умирающего.
   Но тот уже не слышал. Стерн так и остался сидеть, только голова его с
громким стуком опустилась на канцелярский стол Шульца.
   - Отнесите его в подвал,  а  вещи  как  обычно,  -  приказал  Серафим
Маркович вошедшему красноармейцу и, аккуратно  вытерев  носовым  платком
кровь старика с лезвия, вышел. Красноармеец принялся деловито  раздевать
покойника. Вещи Альфреда Федоровича присоединились  к  одежде  и  обуви,
сваленным в углу каморки.

***

   Слава взглянул на часы. Они показывали без пятнадцати двенадцать.  Он
зачитался и позвонил режиссеру в одиннадцать, как они договаривались. Но
служители   муз   пунктуальностью   не   отличаются,   оказалось   Эраст
Митрофанович только что вошел в свой кабинет.
   - Извините, что опоздал со звонком, - начал Слава.
   - С кем я говорю? - не понял режиссер.
   - Это я, следователь по делу Каребина, - напомнил Синицын.
   - Разве мы с вами договаривались? - удивился Переверцев.
   - Да, вы обещали выяснить  у  вашего  бухгалтера,  какая  организация
снимала здание театра в день прихода писателя, и просили меня сегодня  в
одиннадцать позвонить...
   - Наверное, молодой человек, все так и было. Простите,  ремонт  мозги
расплавил. К сожалению, наша бухгалтерша  слегла  с  простудой.  Болезнь
Гали для меня катастрофа. Ремонтные работы требует постоянных  расходов,
а без нее я не могу рассчитываться с людьми, - пожаловался Переверцев. -
Позвоните через пару дней.
   Синицын положил трубку и посмотрел на открывшуюся  дверь,  в  которой
возникла конопатая физиономия сержанта Сани Рушало.
   - Товарищ старший лейтенант, там до вас крутая дивчина домогается,  -
сообщил он с порога.
   - Сильно?
   - Что - сильно? - не понял конопатый хохол.
   - Домогается сильно, спрашиваю? - растолковал Синицын.
   - Настойчиво. Гутарит, что с радио.
   - Зачем же  я  ей  понадобился,  пускай  к  начальству  идет.  Михаил
Прохорович  голос  имеет  бархатный,  для  радиослушателя  приятный,   -
усмехнулся старший лейтенант.
   - Она до вас домогается, - стоял на своем Рушало.
   - Откуда же ей про меня  известно?  Я  вроде  подвигов  не  совершал,
ранения от бандитской руки тоже не принял... -  с  недоумением  произнес
Синицын. -Ладно, зови свою радиодиву.
   - Есть звать, - обрадовался концу беседы сержант. Он мыслил простыми,
понятными категориями, и речь Синицына с его  иронией  и  подвохами  его
утомила.
   Слава оценил свое отражение в  стеклянной  дверце  шкафа  для  бумаг,
быстро причесал чуб и, создав на лице безразличное выражение,  уставился
в телефонный справочник. Он предполагал увидеть серьезную девицу в очках
и при портфеле, а в  дверь  впорхнуло  нечто  белобрысое  в  непристойно
короткой юбке и с ярко намалеванным лицом. Слава  подумал,  что  ей  лет
семнадцать.
   - Елизавета Тихонева,  -  представилась  радиожурналистка,  произнеся
первую букву своего имени как "Э" и протянула Славе  руку  с  фиолетовым
маникюром.
   - Старший лейтенант Синицын, Вячеслав Валерьевич,  очень  приятно,  -
протараторил Слава, хотя ничего приятного пока не ощутил.
   - Я так рада,  так  рада.  Впервые  вижу  настоящего  следователя,  -
заворковала Тихонева, при этом с любопытством оглядывая помещение. - Вот
здесь вы допрашиваете преступников и проводите очные ставки?
   - Вы не назвали вашего отчества,  -  напомнил  старший  лейтенант,  с
трудом проникая в речевой поток посетительницы.
   - Мне еще нет и сорока. Можете называть меня просто  Элиз.  Так  меня
все знакомые называют, - разрешила она.
   - Вам нет сорока? -: опешил Синицын.
   - Да, мне всего тридцать восемь и три месяца. А  вы  думали,  мне  за
сорок?
   Неужели я так скверно выгляжу?!
   - Я. думал вам лет восемнадцать, - признался Слава.
   - Какой вы милый мальчик! Давайте  дружить,  -  расплылась  в  улыбке
Елизавета.
   - В каком смысле? - Слава покраснел, потому что понял,  что  сморозил
глупость.
   - Это зависит от вашего желания. Я умею  дружить  в  общечеловеческом
смысле, но как женщина я очень темпераментна, и даже  монахи  становятся
со мной первоклассными любовниками, - томно сообщила радиожурналистка.
   Слава смутился и замолчал. С подобными красавицами он  опыта  общения
не имел. Пауза становилась неловкой. Выручил Тема Лапин.  Стажер  открыл
дверь и замер у порога.
   - Заходи, Лапин. У нас в гостях журналист с радио, - пригласил  юношу
Синицын и тут же представил его Тихоневой:
   - Перед вами стажер. Заканчивает  школу  милиции  и  в  нашем  отделе
проходит практику.
   - Тоже прелестный молодой человек. И такой высокий!  Как  вас  зовут,
Лапин?
   - Темой, - и стажер густо покраснел.  Журналистка  сделала  вид,  что
этого не заметила:
   - Вот что, мальчики, тут у  вас  замечательно...  -  Елизавета  вновь
обвела взглядом унылый милицейский кабинет. -  Но  давайте  поговорим  в
каком-нибудь не столь официальном месте. У вас я от страха деревенею.
   - Хорошо, если не очень долго, - согласился Синицын, - а  где  бы  вы
хотели?
   - Найдем. Моя машина  у  подъезда.  Шагом  марш  за  мной!  -  весело
скомандовала бойкая женщина и,  звонко  отстукивая  высокими  каблуками,
повела молодых людей за собой.
   Возле входа  они  сразу  заметили  розовый  "Мерседес".  У  скромного
парадного райотдела машина казалась рождественской игрушкой.  Спортивная
модель имела только две двери, и  Тихонева  посадила  стажера  назад,  а
Синицына рядом. Лапин согнулся в три погибели и  задышал  Славе  в  ухо.
Правила женщина лихо. Слава смотрел в  окно  и  гадал,  куда  они  едут.
"Знакомое место", - подумал он, когда води-тельница крутанула в переулок
за универмагом "Детский мир". Ведь совсем  недавно  у  следователя  была
встреча на Кузнецком мосту. Но  до  того  места  метров  двести  они  не
доехали.  Елизавета  завернула  во  двор  Центрального  дома  работников
искусств.
   Ресторан в клубе давно не работал, а в бар на пятый этаж  пускали  по
пропускам. Тихонева показала свое удостоверение  и  провела  Синицына  с
Темой мимо вахтера. Тощий и высокий  стажер  вышагивал  за  раскрашенной
дамочкой, как журавль за лисицей, и не  знал,  куда  деть  свои  длинные
руки. Слава замыкал шествие и с трудом сдерживался, чтобы не прыснуть. В
бар посетителей  поднимал  старый  скрипящий  лифт.  Небольшой  зал  был
заполнен, но  Тихонева  пококетничала  с  барменом,  и  столик  для  них
нашелся. В помещении было накурено, к тому же тут же крутили видеофильм.
Синицын подумал, что для интервью журналистка выбрала не лучшее место.
   - Вы сможете тут работать? - удивился он.
   - Не волнуйтесь, живой шум наложится естественным фоном. Так  гораздо
легче воспринимать беседу нашему слушателю, - успокоила его  Тихонева  и
подозвала официанта. - Пить будете?
   - Мы на работе, а я вообще алкоголя не употребляю, - отказался Слава.
   - Тогда я закажу вам кофе с пирожными, а себе немного белого  вермута
со льдом. Моей работе это не мешает.
   Синицын решил не спорить.  Через  минуту  они  с  Темой  получили  по
капучино в бокалах и по  бисквитному  пирожному,  а  журналистке  подали
вермут в высоком стакане с прицепленным к стеклу кусочком лимона.
   - Итак, мальчики, давайте немного поговорим о вас, - поставив на стол
портативный магнитофончик, начала интервью Елизавета.
   - А что говорить? - пожал плечами Слава. - Ни одного громкого дела  я
самостоятельно не  провел.  Вооруженных  преступников  не  задерживал  и
вообще я не очень понимаю, почему вы выбрали лейтенанта и стажера?
   - Я вам отвечу. - Тихонева враз перестала улыбаться, и голос ее резко
изменился, приняв специфический оттенок голосов радиодам:
   - Вам, Слава - можно я буду вас так называть? - поручили  вести  дело
об убийстве известного писателя.
   Такое дело каждому не доверят. Вот об этом я и хотела бы  поговорить.
А   Тема   немного   разбавит   серьезность   нашей   беседы.    Молодым
радиослушателям  очень  интересно  узнать  о  практике  студента   школы
милиции.
   - Откуда вы взяли, что мне  поручено  дело  писателя?  Это  служебная
тайна, - нахмурился Синицын.
   - А уж это моя служебная тайна, - игривым тоном заявила Елизавета.
   - Пускай  тайна  остается  тайной,  но  я  говорить  о  деле  до  его
завершения не имею права. Поэтому о чем  угодно,  только  не  о  текущем
расследовании.
   - Наша радиокомпания может заплатить  за  интервью.  Думаю,  долларов
триста на двоих я выбить сумею, - вкрадчиво сообщила Тихонева.
   - Плату за интервью в данном  случае  можно  расценивать  как  взятку
должностному лицу. Нам за решетку не хочется, а вам?  -  поинтересовался
Синицын.
   - Ну хорошо. Тогда я обращаюсь к вам двоим как к  рядовым  читателям,
продолжая держать тон, специфическим голосом продолжала Тихонева. -  Вам
знакомо творчество погибшего? - обратилась она к стажеру.
   - Нет, я не читал его книг. А вот Вячеслав  Валерьевич  мне  говорит,
что читает последний роман Каребина, - неожиданно выпалил Тема.
   Синицын зло зыркнул в его строну,  но  промолчал.  Лапин  восторженно
смотрел в рот журналистке и взгляда начальника  не  заметил.  "Мерседес"
Тихоневой, ее короткая юбка и удивительная моложавость юношу восхищали.
   - Вы читаете одну  из  последних  вещей  писателя?  Попробую  угадать
какую.
   "Гусар  его  величества"?  -  Журналистка   изобразила   восторженный
интерес.
   Слава промолчал.
   -  По  глазам  вижу  -  не  угадала.  Тогда  "Наместник  Востока"   о
Скобелеве?
   - Не надо гадать. Вячеслав Валерьевич читает еще не изданную вещь,  -
пришел на помощь Тема. Тут уж старший лейтенант не сдержался:
   - Тебе язык подвесили, чтобы пользоваться им как метлой?  Тогда  тебе
не в милиции работать, а в собесе.
   - А я что? Я ничего, - растерялся юноша и снова сделался красный, как
помидор.
   - Ой как интересно! У вас есть  экземпляр  незаконченного  романа?  -
словно не заметив перепалки между  молодыми  милиционерами,  воскликнула
журналистка.
   - Не важно, - пробурчал Слава.
   - Вы не имеете права скрывать это от почитателей  таланта  покойного.
Это же гуманитарное преступление, - закричала  в  микрофон  Тихонева.  -
Покажите нам этот роман. Радиослушатели его не увидят, но  я  донесу  до
них мое впечатление.
   -  Впечатление  от  чего?  -  усмехнулся  Слава.  Белобрысая  дамочка
начинала его раздражать.
   - От того, что держу в руках последнюю рукопись известного  писателя,
никем еще не прочитанный роман "Спаситель Мира", - выпалила Елизавета.
   - Откуда вам известно его название? - насторожился старший лейтенант.
   - Из интервью писателя. Он же говорил об этом романе,  -  выкрутилась
журналистка, но Синицын был уверен, что она врет.
   "Больно наигрывает. Что-то мне в ней не нравится",  -  подумал  он  и
резко ответил:
   - У меня этого текста больше нет. Я его отдал.
   - Кому? - завопила Елизавета.
   - Обратитесь к Светлане Рачевской. Ее издательство имеет  договор  на
последний роман писателя и обладает правами на его электронный  вариант,
- ушел от ответа старший лейтенант.
   Тихонева выключила магнитофон и посмотрела на часы. Голос  ее  теперь
звучал сухо и безразлично:
   - Мальчики, у меня  через  двадцать  пять  минут  прямой  эфир.  Могу
подбросить, если успею...
   - Сами доберемся, - отказался Синицын. - Мы проводим вас до машины.
   - Не стоит. Допивайте кофе, доедайте пирожные.  За  все  уплачено,  -
поговорила журналистка и быстро зашагала к выходу.
   - Ты чего  варежку  развязал?  -  проследив  за  тем,  как  Тихонева,
повиливая бедрами, исчезла за дверью, набросился на Тему Синицын.
   - А что я такого сказал? - попытался оправдываться Тема.
   - Зачем трепаться о тексте  незаконченного  романа?  Я  читаю  его  в
интересах следствия и очень не хочу, чтобы об этом знали посторонние.  А
эта Елизавета Тихонева - штучка та еще.
   - Какая Тихонева? - удивился стажер.
   - Ты что, сбрендил? Или от капучино  крыша  поплыла?  Такая,  которая
сейчас встала с этого стула.
   - Странно, - задумался Тема.
   - Что тебе странно, студент прохладной жизни? -  поморщился  Синицын.
Больше всего на свете его бесило тупоумие.
   - Я, когда мы проходили вахтера, заглянул в  ее  пропуск.  Там  точно
было написано - Луиза  Чихоненко.  А  вовсе  не  Елизавета  Тихонева,  -
припомнил Лапин.
   - Ничего себе виражи! Ты точно это видел? Чего же тогда не  удивился,
что я ее называю по-другому?
   - А вы ее при мне никак не называли.
   - Может, и не называл. - Синицын не  хотел  пользоваться  фамильярным
Элиз, а выговаривать Елизавета ему было противно. -Не путаешь, стажер?
   - С моим ростом заглянуть к ней в руки труда не составило.  Посмотрел
я машинально, а зрительная память у меня есть. Точно говорю, в документе
значилось "Луиза Чихоненко", и  карточка  была  ее.  А  вы  сами  у  нее
удостоверение не спрашивали?
   Тут уже смутился Синицын:
   - Эту бабу Саня Рушало привел. Я подумал, что  они  на  проходной  ее
докуметы просветили.
   - Рушало, Чихоненко... Она с ним пару слов на мове  сгутарила,  и  он
обо всем забыл, - предположил стажер.
   - Может быть... - задумчиво  согласился  Слава.  -  Выходит,  мы  оба
мудаки. - Сделав такое заключение, Синицын  торжественно  пожал  стажеру
руку.
   Они допили под остыв