советском берегу появился автомобиль. Поравнявшись
с хутором, машина остановилась, и ее  движок  перестал  тарахтеть.  Вера
спряталась за стволом старой ивы и с тревогой следила  за  происходящим.
Из автомобиля вышел человек в длинном пальто и, подойдя к самому берегу,
долго взирал на эстонский хутор. Закатное солнце катилось к горизонту, и
в его свете глаза человека в длинном пальто жутко сверкнули.
   Вера вскрикнула и чуть не потеряла сознание.  Потом  она  догадалась,
что сверкнули не глаза, а линзы бинокля. Но поняв  это,  испугалась  еще
больше:
   "Зачем этому типу понадобилось таращиться сюда в бинокль? Может быть,
меня давно заметили?"
   Вечером, после ужина, она рассказала о своем наблюдении Матти.
   - Да, это, курат, скверно, что они пялятся на мой дом. Пока  река  не
встала, красные сюда не сунутся, но если установится крепкий лед,  могут
попробовать. Уже был такой случай в  прошлом  году,  что  они  в  метель
заявились на эстонский берег и чуть не уперли у  меня  коров.  Потом  их
начальство извинялось перед нашим и врало, что  отряд  заблудился  из-за
метели. Но если бы не мое ружье -  молока,  масла  и  сметаны  семья  бы
лишилась.
   Вера слова Матти запомнила и каждое утро с  тревогой  поглядывала  на
воду.
   Но лед на самой реке не встал. Быстрое течение Наровы не  давало  ему
удержаться, и лишь у берегов в тихих заливчиках он  засел  плотно  и  не
таял даже днем.
   Вере отвели ту самую комнатку, где она единственную  ночь  провела  с
Тимуром. Комнатка была очень  теплой,  потому  что  одна  из  ее  стенок
состояла из изразцов печи. Дни сделались короткими, и  Вера  просыпалась
до рассвета. Обычно она не выходила из комнатки, пока хозяин с семьей не
позавтракают. Девушка опасалась, что ее присутствие  Кристину  стесняет.
Но сегодня ей почему-то захотелось выйти и сесть за стол со всеми.  Вера
причесалась, набросила на плечи платок, выданный ей супругой  рыбака  и,
посмотревшись в маленькое круглое зеркальце, явилась к столу.
   - Моя вторая хозяйка, оказывается, курат, умеет  проснуться  рано,  -
одобрительно заметил Матти.
   - Я всегда просыпаюсь рано, но не осмеливаюсь  выходить,  -  смущенно
призналась она.
   - Разве я, курат, такой страшный?! - удивился Матти.
   - Нет, вы очень хороший и жена ваша тоже. Но утром вы  торопитесь  на
работу, и возиться с гостьей вам не с руки, - пояснила Вера.
   - Если ты умеешь вставать рано, можешь помочь Кристине. Это  наоборот
ей, курат, очень с руки, - заверил хозяин и сосредоточенно  принялся  за
еду.
   Постоялица уже знала, что во время трапезы в этом  доме  говорить  не
принято, поэтому ничего не  ответила  и  тоже  стала  есть.  Покончив  с
завтраком, Матти положил вилку и нож рядышком на  пустую  тарелку  -  по
эстонскому этикету это означало, что он насытился, - и обратился к Вере:
   - Вчера получил очень много рыбы. Такого хода налима не помню за  всю
свою, курат, рыбацкую жизнь. Поэтому сейчас повезу ее сдавать в Нарву  и
возьму с собой жену и детей. Пришла пора прикупить им одежду к зиме.  Ты
останешься за хозяйку. Мы после обеда  постараемся  вернуться,  но  если
задержимся,  наложи  сена  коровам  с  телятами   и   напои   жеребенка.
Справишься?
   - Конечно. Я же видела, как это делается, - весело согласилась Вера.
   Животных она любила, да и услужить гостеприимной семье была рада.
   - Что привезти тебе? - улыбнулся Матти.
   - Если можно, немного книг. Я бы хотела перечитать роман Достоевского
"Бесы", ну и что-нибудь легонькое. Какой-нибудь таинственный романчик со
счастливым концом, - попросила девушка.
   Рыбак аккуратно записал пожелания постоялицы  и  пошел  готовиться  к
поездке.
   Время двигалось к девяти, но  светать  как  будто  и  не  собиралось.
Пришлось зажечь на улице фонарь.
   Семья отбыла в город  на  двух  подводах.  На  одной  улов  Матти  не
умещался.
   Его  злобные  цепные  псы,  глядя  на  отъезжающих  хозяев,   жалобно
поскуливали, а когда подводы выехали со двора, завыли.
   Вера проводила семейство до одинокого  дуба,  что  стоял  на  границе
хутора, вернулась, загасила на дворе  фонарь  и  вошла  в  дом.  Девушка
впервые оказалась одна и  могла  без  стеснения  оглядеть  все  владение
рыбака. Она обошла  комнаты  и  остановилась  перед  закрытой  дверью  в
спальню. Ей очень хотелось  туда  заглянуть,  но  она  решила,  что  это
неприлично, надела тулупчик, взяла керосиновую лампу и вышла  на  улицу.
Трава уже подмерзла, и скотину пасти не выгоняли. Вера зашла в  коровник
и улыбнулась.
   Три светло-рыжие с белыми  пятнами  буренки  усердно  жевали  жвачку,
распространяя уютный коровий  дух,  состоящий  из  смеси  запахов  сена,
навоза  и  молока.  Девушка  погладила  каждую  по  округлому  животу  и
подложила им корма. Два бычка выставили свои головы из  ясель  и  карими
глазами с любопытством разглядывали незнакомку. При свете лампы тени  от
густых ресниц делали темные и чуть влажные глаза телят подведенными, как
у заправских кокоток. Вера хотела погладить и бычков, но те  шарахнулись
в стороны.
   - Не бойтесь, глупые, я вас не обижу.
   Скотный двор Матти делился на три части. Через перегородку с коровами
жили свиньи и овцы, а завершало  это  общежитие  конюшня.  Матти  держал
мерина и кобылу.
   При кобыле рос шестимесячный жеребенок. Обычно он бегал  за  матерью,
но в город рыбак его брать не мог, и  жеребенок,  оставшись  один,  ржал
тонким обиженным голосом. Вера бросила бычков  и  побежала  к  нему.  Но
внезапно ее остановил голос:
   "Вера, поставь лампу и беги из дома".  Голос  этот  мог  принадлежать
только Тимуру. Коленки у Веры от волнения задрожали.  Она  огляделась  и
изумленно спросила: "Тимур, ты где?" "Оставь лампу и беги  из  дома",  -
услышала она снова.
   В ужасном волнении Вера поставила керосиновую лампу на бочку с  овсом
и вышла во двор. Два цепных пса злобно лаяли, оскалив  морды  в  сторону
реки. Вера посмотрела туда, но ничего не увидела. Жуткий страх  сжал  ей
сердце. Она побежала по дороге, куда уехали ее хозяева. Пробежав  метров
триста, подумала, что сходит с ума и  остановилась:  "У  меня  что-то  с
головой. Тимур далеко".
   Неделю назад Матти привез ей из города письмо от возлюбленного. Писал
он первый раз, страну, где находится,  не  назвал,  но  из  текста  Вера
поняла, что он за морем.
   "Как я могла его  услышать?"  Но  потом  Вера  вспомнила,  как  Тимур
передавал ее голосом предупреждение няне Глаше. Пока она размышляла, псы
на  хуторе  залаяли  еще  злее.  Внезапно  раздались  выстрелы.   Собаки
завизжали и смолкли. Вера посмотрела назад и заметила,  что  возле  дома
мелькают лучики фонарей и звучат мужские голоса. Она прислушалась.
   - В доме пусто, этой сучки там нет, - крикнул кто-то в темноте.
   - Мы же ясно видели, как она вернулась. Обыщите двор, амбар, сараи, -
приказал другой.
   Вера вспомнила весь ужас, пережитый в доме отца.  Голоса  этих  людей
были чем-то похоже на голоса тех чекистов. Ей даже показалось,  что  она
узнала хрипотцу начальника  в  кожанке,  который,  готовясь  к  насилию,
увлекся своими брюками и не заметил Сабсана.
   Вера побежала. Она неслась так быстро,  что  не  чувствовала  дороги.
Небо на востоке понемногу  начало  светлеть.  Девушка  боялась,  что  ее
станет видно, и старалась убежать как можно  дальше.  Она  не  понимала,
сколько времени бежит.
   Справа от проселка показались огоньки. Это светились  окна  соседнего
хутора.
   Вера от хозяина знала, что  до  соседа  около  двух  километров.  Она
свернула к ним.
   Три собаки, рыжие и злые, бросились ей  навстречу.  Сосед  не  держал
собак на цепи, и они вольно бегали вокруг хутора. Беглянка остановилась.
Собаки тоже остановились в двух шагах от нее и, злобно рыча,  преградили
тропинку к дому.
   Вера помнила, что от собак нельзя убегать. В родительском доме, когда
она была маленькая, собак водилось много. Отец держал  трех  борзых  для
охоты, правда,  охотиться  выбирался  не  чаще,  чем  раз  в  два  года,
добермана-пинчера для охраны особняка и мопса Карла для  нее.  С  мопсом
Вера спала в одной постели. Его украли во время февральского переворота,
когда наступил голод, и Вера очень плакала.
   Она слышала от прислуги, что Карла скорее всего съели.
   Псы продолжали брехать, изредка оглядываясь в  сторону  хутора.  Вера
стояла, не двигаясь, и говорила  зверюгам  ласковые  слова.  Те  немного
притихли, но стоило девушке сделать шаг вперед, как вновь оскалили клыки
и угрожающе зарычали.
   Наконец дверь в доме открылась, и  пожилой  мужчина  окликнул  собак.
Пытаясь разглядеть, на кого брешут  его  псы,  хозяин  направился  в  их
сторону.
   - Помогите! Мне нужна помощь! -  собрав  последние  силы,  взмолилась
Вера.
   - Кохт! - крикнул мужчина псам, те поджали  хвосты  и  попятились.  -
Проходите, не бойтесь, они не тронут, - пригласил  мужчина.  Он  говорил
по-русски  с  едва  заметным  акцентом.  Вера  хотела  шагнуть  к   нему
навстречу, но не смогла.
   - Я же говорю, барышня, они вас не тронут.  Я  приказал  им  идти  на
место, - пояснил хозяин, подходя к Вере.
   Она протянула к нему руки и крикнула:
   - На хуторе Матти злые люди, - и потеряла сознание.

***

   Слава дождался начальства,  хотя  подполковник  явился  через  два  с
половиной  часа.  Грушина  он  застал  без  штанов,   потому   что   тот
переодевался в штатское.
   -  Как  же  ты  его  упустил,  растяпа?  -  поморщился  подполковник,
натягивая цивильные брюки. Так поздно  работать  он  не  привык,  оттого
спешил и никак не мог попасть ногой в штанину.
   - Он очень  ловкий  парень.  Я  не  ожидал,  -  оправдывался  старший
лейтенант., -  Ладно,  замнем...  Когда  ты  хочешь  послать  группу?  -
Подполковник покончил с туалетом, облегченно вздохнул и присел в кресло.
   - О времени я не подумал.
   - Ты говоришь, они из гимназистов? Гимназия - это учреждение детское,
и раньше восьми там уроки не начинают.  Бери  группу  завтра  в  семь  и
прихвати своих малолеток по дороге на занятия.
   - Так точно, товарищ подполковник, - ответил старший лейтенант.
   - Да брось ты, Славка. Мы не на параде. Мне  до  вашей  субординации,
как воробью до цапли. Иди работать... - И, глянув на часы, поправился:
   - Иди отдыхать.
   - Так точно,  Михаил  Прохорович.  Иду  отдыхать,  а  вы  ширинку  не
забудьте застегнуть. - И, стараясь сохранять серьезное  выражение  лица,
Синицын покинул  кабинет  начальника  райотдела.  Вернувшись  к  себе  в
комнату, он позвонил Лене.
   - Сижу дома как дурочка. Уже восьмой час!  Ты  раньше  проявиться  не
мог? Я обед три раза разогревала, -  обиженно  выговаривала  Шмелева.  -
Голубцы по кулинарной книге сделала. Вкусно. Сама удивляюсь.
   - Еду голодный, как черт! - крикнул в трубку Слава и пулей вылетел со
службы. Есть он действительно хотел, поскольку в обед "призрак"  помешал
ему дождаться пельменей.
   Сегодня был  обыкновенный  будний  день,  и  в  метро,  как  в  пасть
гиганского  чудища,  опускалась  бесконечная  масса  закончивших  работу
москвичей. Такое количество людей  напомнило  Славе  страшное  изречение
Сталина, которое он недавно услышал по телевизору.  Вождь  всех  народов
сказал, что смерть одного человека - трагедия, а миллионов - статистика.
Плотная масса горожан смотрелась как одно целое безликое море.
   Синицына внесли в двери, пронесли до эскалатора и втолкнули в  вагон.
Он мог не держаться, не касаться  пола,  а  поджать  ноги  и  зависнуть.
Упасть народ бы не дал. Единственная задача пассажира заключалась в том,
чтобы на нужной станции пробиться к выходу.
   Поезд подходил к "Арбатской". Синицын стиснул свой кейс и всем  телом
устремился к дверям. Возле самой станции он  вдруг  почувствовал  острую
боль в боку. Но вскрикнуть не успел.  Двери  вагона  раскрылись,  и  его
вынесло на платформу. Больше Слава ничего не помнил. И, открыв глаза, не
мог сообразить, почему к нему тянутся какие-то шланги и трубки.
   - Порядок. Теперь оклемается, - услышал он где-то  сбоку,  но  голову
повернуть не смог. Голова оказалось привязанной.  Тогда  Синицын  скосил
глаза, а это он делать  умел,  и  увидел  здоровенного  мужика  в  белом
халате. Тот стоял рядом, но смотрел не на Синицына, а  на  темный  экран
какого-то прибора. На этом  экране  возникали  черточки  и  тире,  смысл
которых Слава не понимал.
   - Где я? - просипел он.
   - Лида, по-моему, он что-то вещает, - сказал мужик в халате.
   Слава почувствовал, что над ним кто-то склонился.
   - Где я? - повторил он, стараясь изо всех сил быть услышанным.
   - Интересуется, где находится, - озвучила медсестра речь раненого.
   - Ты, парень, на этом свете. Тебе крупно повезло.  Ножичек  прошел  в
двух  сантиметрах  от  печенки  и  поджелудочную  не   зацепил.   Теперь
поднимешься быстро и будешь  жить  вечно,  -  громко  пообещал  мужик  в
халате, затем  тоже  наклонился  к  Славе,  зацепил  его  веки  жесткими
пальцами и, оттянув их, осмотрел зрачки.
   Слава унюхал запах карболки, дорогого одеколона  и  слабый  коньячный
перегар.
   - Петр Гордеевич, может, пустим  к  нему  народ?  Его  навещатели  по
коридору, как волки в клетке, топают.
   Слава наконец рассмотрел медсестру Лиду. Это была крупная брюнетка  с
лебединой шеей и огромной грудью.
   - Мать и жену пусти. Остальных гони к едрене фене. Ему  сегодня  надо
силы беречь, а не соболезнования  принимать,  -  грубовато  распорядился
доктор. Слава подумал, что у него пока нет  официальной  жены,  и  хотел
сказать об этом. Но  не  смог,  потому  что  уснул.  Во  сне  он  ощущал
прохладные женские  руки,  которые  гладили  ему  лоб  и  виски,  слышал
ласковый шепот Лены, любящие вздохи матери и улыбался.
   На рассвете Синицына отключили  от  аппарата  и  разрешили  покормить
домашней пищей. Лена с Верой Сергеевной дежурили возле Славы  всю  ночь.
Утром, поняв, что сын идет на  поправку,  мать  поехала  домой  готовить
раненому  бульон  и  протертые  овощи,  а  Лене   поставили   в   палате
раскладушку, и она сразу уснула.
   Днем Синицын принимал сослуживцев.  Те  приволокли  такое  количество
провизии  и  фруктов,  что  ими  можно  было  накормить  весь  райотдел.
Подполковник  Грушин  явился  с  пивом  и  воблой,  считая,   что   этот
чудодейственный  набор  имеет  и  целебные  свойства.  Доктор   объяснил
начальнику, что он не прав, и для  убедительности  покрыл  подполковника
матом.
   - Понял, - нисколько не обидевшись, отозвался Михаил Прохорович и тут
же угостился за здоровье доктора, чего тот не осудил.
   Хирург Петр Гордеевич  к  спиртному  относился  уважительно  и  после
удачной операции всегда позволял  себе  сто  пятьдесят  "Белого  аиста",
запашок от которого и учуял Слава.
   После пяти с ним осталась только  Лена.  Вере  Сергеевне  уходить  не
хотелось, но она из соображений такта  себя  заставила.  Слава  уже  мог
вертеть головой и с удовольствием следил глазами за невестой. Лене очень
шел белый халатик, который ей выдала сестра-хозяйка,  и  Слава  невольно
девушкой любовался.
   - Как здорово,  что  у  меня  такая  красивая  жена,  -  произнес  он
мечтательно.
   -  Еще  не  жена,  а  чуть  не  стала  "такой  красивой"  вдовой,   -
отреагировала Лена. - Угораздило же меня связаться с ментом!
   - Ленка, доктор сказал, что мне сейчас нужны положительные эмоции,  а
ты ноешь, - позволил себе покапризничать Синицын.
   - Ладно, проехали. - Лена подсела к нему на постель  и  погладила  по
щеке. - Господи, какой ты колючий!
   - Я же сутки не брился, - пожаловался Слава. - Вот завтра поднимусь и
побреюсь.
   - Если Петр Гордеевич разрешит, - резонно заметила Шмелева.
   - Ленка, давай сейчас... Ну иди ко мне, - тихо позвал Слава.
   Лена удивленно на него посмотрела и звонко расхохоталась:
   - Ну ты, Слава, и придурок! Тебе шевелиться вредно. Сопи в дырочку  и
поправляйся.
   - Мне вредно, а ему нет, - возразил молодой человек и уснул.  Сил  на
агитацию у него больше не осталось. Лена  покачала  головой  и  прилегла
рядом.
   В первый день сослуживцы  о  делах  не  говорили.  На  второй,  после
врачебного обхода, раненого навестил капитан.
   - Скажи, Славка,  ты  точно  не  помнишь,  кто  тебя?  -  шепнул  он,
дождавшись, когда Лена тактично покинет палату.
   - Саша, вот тебе крест. Дело не в том, что я  не  помню.  Я  до  того
момента, что отключился, до малейших подробностей все помню.  Но  народу
было столько, что не разобрать. -  Слава  начинал  теперь  догадываться,
что, услышав по телефону голос невесты, приглашавшей его на голубцы,  он
обо всем  забыл  и  потерял  бдительность.  Голодный  мужик  -  существо
безмозглое.
   - Что было в кейсе? - Лебедев старался  говорить  добродушным  тоном,
чтобы не волновать Синицына, но Слава побледнел.
   - Плохо. Там,  кроме  романа  и  мобильника,  была  тетрадь  с  моими
записями по делу. Правда, я пишу знаками, а потом расшифровываю, но  при
желании  разобрать  можно.  И  еще,  знаешь,  там   был   дачный   адрес
Старовцевой. Если они поймут, что у нее камень, может случиться беда.
   - Хорошо. Пошлю к ней на дачу Конюхова.
   - Обидно,  что  я  валяюсь.  Без  меня  молокососов  не  опознать,  -
забеспокоился старший лейтенант.
   - А мы с Лапиным все-таки  пальчики  у  старшеклассников  в  гимназии
сегодня снимем. - Лебедев по привычке пихнул Славу в  живот  и  попал  в
бинты.
   - Ты что, Сашка, больно, - скривился Синицын.
   - Прости, не сообразил, но я же тихонько... - испугался капитан.
   - Ладно, все. Рассказывай про гимназию, - попросил Синицын.
   - Электрик брать  твоих  ребят  без  доказательств  не  хочет.  Нужны
отпечатки.
   Пришлось подключить районный отдел  образования.  Подполковник  вчера
поговорил с их начальством, и твой стажер под видом  инспектора  сегодня
проведет в гимназии показательный урок с сочинением на тему  "За  что  я
люблю Святослава Стерна".
   Грушин помог, кстати, это его идея. И шестьдесят  новеньких  тетрадок
старшеклассников поплывут  прямым  ходом  в  лабораторию  Антюкова.  Да,
можешь  радоваться  -  пальчики   на   шоколадной   обертке,   на   люке
"Издательского дома" и  на  осколках  балконного  стекла  в  Гороховском
идентичны.
   - Когда же Борис успел? - удивился Слава. Он оставил куртку и обертку
на столе криминалиста вчера в  конце  рабочего  дня,  когда  Антюкова  в
лаборатории уже не было.
   - Боря приходит на работу в восемь и сматывается раньше.  Ему  кобеля
прогуливать надо. Анализ был готов сегодня в девять.  Перед  тем  как  к
тебе ехать, Антюков и выдал результат.
   - Похоже, дело движется к концу, - порадовался старший лейтенант.
   - По сути, мы убийцу уже знаем, - согласился-Лебедев. - Ты  в  прямом
смысле слова схватил его за руку. Осталось лишь проработать  тетрадки  и
выяснить фамилию преступника. Но это не все.  Директор  гимназии,  некто
Абакин, в прошлом два раза судим за мошенничество. Последний  раз  вышел
на волю четыре  года  назад  и  устроился  комендантом  здания,  которое
арендовал кружок "Улыбка Стерна".
   Прохиндей  быстро  сообразил,  какие  блага  можно  иметь,   управляя
фанатиками. Он вступил в кружок и заделался активным  членом.  Возможно,
он создал бандитскую крышу из  своих  бывших  дружков  для  коммерческой
деятельности "пастырей", и те к нему прониклись. Из этого кружка позже и
возник университет, а два года назад -  гимназия.  Абакину  доверили  ее
директорство. Дальше еще интереснее...  Все  организации,  проповедующие
учение Стерна, управляются одним центром. Центр находится в Ницце, и его
почетный председатель - внук Стерна, Сергей Юльевич.
   Внук посетил Москву ровно за неделю до убийства Каребина.
   - Пятого июня, - кивнул Слава.
   - Так точно, старший лейтенант. - Лебедев вышел  на  балкон  и  жадно
закурил сигарету. Но внезапно затушил ее и вернулся:
   - У тебя балконная дверь всю ночь была открыта?
   - Не знаю, наверное, - удивился вопросу Слава.
   - Не нравится мне это. Они по ве