онных   номеров.
Обслуживало небоскреб семь шахт лифта, пятьдесят электрических  моторов,
и продували его помещения сто двадцать семь вентиляторов.
   Синицыну надоело это перечисление, и он, опустив полстраницы, перешел
ко второму объекту. Эта была вилла  в  Ницце,  состоящая  из  пятнадцати
спален  и  десяти  гостиных  с  гектаром  пляжного  парка.  Описание  ее
сантехнических прелестей, включая  бассейны  и  фонтаны,  занимало  тоже
немало места. Но Слава добрался до конца и увидел  приблизительную  цену
этого сооружения. Вилла  стоила  двенадцать  миллионов  старых  франков.
Дальше шли объекты поскромнее. Это были квартиры в Лондоне, Париже, Риме
и Сан-Франциско.  Следующая  страница  выглядела  разнообразнее.  В  ней
перечислялись не только дома  и  квартиры.  Начинала  эту  часть  списка
паровая яхта "Спаситель Мира Стерн". За  ней  следовали  катера,  лодки,
самолеты  и  около  сотни  автомобилей  самых  различных  марок.  Увидев
знакомую фамилию в названии яхты, Слава оживился, осторожно  отнял  руку
от плеча подруги и  уселся,  свесив  вниз  ноги.  Он  решил  просмотреть
распечатку с конца и был вознагражден. В его руках оказался удивительный
документ с подписью Святослава Альфредовича Стерна и не больше не меньше
Иосифа Виссарионовича Сталина.  Перечисленное  имущество  Стерн  завещал
вождю народов.  Дальше  было  еще  интереснее.  Всю  последнюю  страницу
пересекала  размашистая  резолюция:  "Начать   процедуру   вхождения   в
наследство" - и подпись: "И. Сталин. 30 декабря 1937 года".
   Слава снова перелистал страницы и обнаружил на каждой бледную  печать
"Архив КГБ СССР".
   "Очень странная бумага ", - подумал он. Если  верить  Саше  Лебедеву,
Стерн скончался в пятидесятых, а Сталин пишет резолюцию о  вступлении  в
наследство в тридцать седьмом. Что бы это могло означать? Синицын улегся
в постель и принялся за роман Каребина.

***

   Сабсан мерил улицы ночного города упругим шагом бывалого  путника.  В
таком ритме он мог шагать много часов. Долгие годы  городской  жизни  не
отняли сноровки у сына степей. Сабсан  спешил,  он  думал  о  Верочке  и
волновался за Тимура.
   Размышления о молодых людях не  помешали  старому  следопыту  почуять
опасность. Он  не  слышал  ни  шагов,  ни  других  звуков,  говорящих  о
преследовании;  оглядываясь,  не  видел  ничего  живого  в  этом  словно
вымершем от страха городе, но был абсолютно уверен,  что  по  его  следу
идут. Заметив, что ворота старинной  усадьбы  отчего-то  не  заперты  на
ночь, он шмыгнул туда и затаился.
   Через минуту в проеме ворот обозначились две тени. Одинокий фонарь  в
конце улицы не давал возможности разглядеть их фигуры  обстоятельно,  но
острое  зрение  гура  зафиксировало  длиннополую   кожанку   одного   из
преследователей и матросский бушлат другого. Фигуры  замерли  в  проеме.
Видно, их тоже озадачили открытые ворота, и они  нерешительно  топтались
на месте, размышляя, как поступить.
   Наконец тот, что в кожанке, сделал знак матросу,  и  тот  продвинулся
вперед.
   Человек  в  кожанке  остался  в  подворотне,  а  фигура  в   бушлате,
прижавшись к  стене,  начала  приближаться  к  схоронившемуся  за  углом
Сабсану. Гур дождался, когда она поравнялась с ним,  и  коротким  ударом
ладони в шею свалил преследователя.  Матрос  выкатил  глаза  и  осел  на
песчаную дорожку, ведущую к усадьбе. Он пытался говорить или кричать, но
удар Сабсана лишил его голоса. Гур  спокойно  обыскал  карманы  матроса.
Кроме нагана и бумажки-справки  ОГПУ  нашел  у  него  драный  кисет,  из
которого сыпалась махорка. "Видяпин Фрол Андронович", - прочитал  Сабсан
на документе. Видяпин тем временем замычал и попытался встать. Гур двумя
пальцами  правой  руки  нажал  ему  на  шейные  позвонки,  и  тот  снова
отключился.
   - Поспи часок-другой, - проворчал Сабсан и, взвалив матроса на плечи,
понес его в сад усадьбы.
   Положив свою ношу под навес  на  поленницу,  он  решил  на  улицу  не
выходить.
   Вместо этого, перебравшись через два забора, оказался  на  набережной
Обводного канала,  затем,  быстро  перейдя  маленький  горбатый  мостик,
несколько раз оглянулся и побежал. Навстречу плыли дома, заборы,  лавки.
Гур бежал ровно, не ускоряя и не замедляя темпа, дыхание  стало  легким,
ноги словно сами несли тело вперед, не мешая  голове  думать.  "Господин
Бокий опомнился и послал за мной.
   Интересно, какой наказ получили его люди? Тот, в  кожанке,  держал  в
руке наган..." Скорее  всего,  преследователи  хотели  выяснить  маршрут
Сабсана и, возможно, тогда его пристрелить.
   Через час гур был возле своего сада. Света в окнах дома он не увидел.
Но зато все окна в особняке  Филиппова  светились,  будто  убитый  сосед
давал бал, в них мелькали  тени.  Сабсан  не  пошел  в  свой  сад  через
калитку. Он медленно обследовал забор и добрался до места,  где  у  него
был свой потайной лаз.
   Бесшумно отодвинув  две  доски,  гур  оказался  на  задворках  своего
особнячка.
   Остановившись у дровяного сарая, прислушался. Ему показалось, что там
кто-то есть. Постояв минуту, и вправду услышал приглушенные голоса. Один
голос скорее всего принадлежал мужчине, другой - послабее - женщине.
   - Тимур? - тихо спросил Сабсан и три раза стукнул по дощатой стене.
   Голоса стихли, наступила напряженная тишина.
   - Отец, ты? - наконец услышал Сабсан голос сына.
   - Я, мой мальчик, - ответил гур. Ворота сарая неслышно отворились,  в
них возникли Тимур и Вера.
   - Отец, мы теперь всегда будем вместе, - сказал юноша, обнимая  Веру,
и его темные прекрасные глаза засветились нежностью.
   - Будете, - согласился Сабсан и велел молодым:
   - Идите в кусты к забору и ждите меня  там.  Тут  находиться  опасно.
Если в доме нет засады, а я в этом не уверен,  то  скоро  сюда  нагрянут
люди Бокия.
   - Тогда зачем ты идешь в дом? - спросил Тимур.
   - Ты знаешь зачем, - отозвался гур.
   - Отец, священный камень у меня, - улыбнулся Тимур.
   - Я должен взять портрет твоей мамы, - шепнул Сабсан и,  вынув  из-за
пазухи шелковый узелок, протянул его сыну:
   - Тут наши хранители. Спрашивай у них  совета,  когда  сам  окажешься
слаб.
   - Это души Таши-лам? - уточнил  Тимур,  укладывая  узелок  поближе  к
сердцу.
   - Да. Но не беспокой их по-пустому, - предостерег Сабсан  и  исчез  в
проеме окна.
   Тимур обнял девушку и увлек ее в тень заросшего кустами  забора.  Они
затаились возле потайного лаза, напряженно вслушиваясь в тишину  темного
дома.
   Внезапно раздались выстрелы.  Стреляли  в  мансарде.  Вера  обхватила
голову руками и закричала. Тимур зажал ей  рот.  Он  хотел  броситься  к
дому, но в это время по саду с криками и ругательствами побежали солдаты
с ружьями. Они  разбили  стекла  и  вломились  в  дом.  Тимур  ждал,  не
выберется ли отец,  готовый  броситься  ему  на  помощь.  Но  Сабсан  не
появлялся.
   - Уходи, - велел Тимур Вере. -  Если  отец  еще  жив,  я  должен  ему
помочь.
   Вера уцепилась за одежду юноши, пытаясь его остановить. Тимур  нежно,
но решительно отнял ее руки и шагнул в темноту. Сделать он сумел  только
один шаг.
   Перед ним стоял Сабсан. Тимур ясно видел отца, но его фигура казалась
прозрачной. Стволы деревьев проглядывали сквозь его спину.
   - Сынок, я ушел к твоей маме. Мы теперь вместе в ином мире.  Ты  один
должен выполнить  волю  Богов.  Ты  Царь  и  спеши  помешать  самозванцу
обмануть наш народ.
   Ты просил имя мастера. Его зовут Мойша Рамович. Он  живет  в  Ревеле.
Скажи ему, что его дочь Руть родила сына. Она в Витебске. Иди,  и  пусть
сердце твое станет сердцем доброго яка, а  смелость  и  мужество  отдаст
тебе снежный барс. Я  исполнил  наказ  Ригден  Джапо.  Дальше  его  свет
поведет тебя...
   - Отец, но я не  хочу  становиться  Царем,  -  нерешительно  возразил
Тимур.
   - Тогда отними у него второй камень и  вручи  его  достойному.  Нашим
народом не должен править корыстный властолюбец.
   Образ Сабсана растворился в ночной мгле. Тимур постоял немного, потом
повернулся и увидел бледную как смерть Веру.  В  глазах  девушки  застыл
ужас.
   - Кто говорил с тобой? - спросила она дрожащим от страха голосом.
   - Отец прощался. Он ушел в иной мир. Теперь кроме тебя у меня  никого
нет, - ответил Тимур и повел ее прочь от того страшного места,  где  они
оба стали сиротами.

***

   В восемь утра Слава заехал в Гороховский переулок.  За  ночь  там  ни
дежуривший в квартире стажер Тема Лапин, ни наружное наблюдение  в  лице
приданного  начальством  капитана  Матросова  никаких  происшествий   не
отметили.
   Высокий седой субъект больше не появлялся. Синицын попил кофе  вместе
с Темой и позвонил домой. Лена трубку не взяла.
   "Спит", догадался он и поехал в райотдел. Гру-шин  молча  принял  его
отчет.
   Сегодня он явно не был так благодушен и, слушая старшего  лейтенанта,
думал о другом.
   - Работай, Синицын, работай, - выдал подполковник дежурную  фразу,  и
молодой следователь понял, что он может быть свободен.
   Слава зашел в свой кабинет в надежде встретить Лебедева, но в комнате
было пусто. Слава уселся за стол и вытащил из ящика справочник городских
телефонов.
   Его  интересовал  раздел  "Общественные  организации",  и   в   главе
"Культурные  общества"  Си-ницын  без  труда  обнаружил   три   объекта,
связанные  с  интересующим  его  именем.  Это  был  "Международный  фонд
культуры  им.  Святое  л  аваСтерна",  "Общество  любителей  Стерна"   и
некоммерческий просветительский  университет  "Живая  улыбка  Святослава
Стерна". Старший лейтенант посмотрел  на  часы  и  подумал,  что  в  эти
организации в начале десятого звонить рано. Но все же решился. И  ему  с
первого раза улыбнулась удача.  В  "Обществе  любителей  Стерна"  трубку
сняли сразу.
   - Вас слушают, - проворковал звонкий женский голос.
   - Я хотел бы вступить в общество, - соврал Слава.  -  Что  для  этого
надо?
   - Ну, во-первых, приехать к нам на собеседование. Во-вторых, прочесть
все, что написал Великий Учитель, и уметь  рассказать  об  этом  другим.
В-третьих, беззаветно любить Святослава Альфредовича и следовать в своей
жизни его  заветам.  -  По  тому,  как  дама  на  другом  конце  провода
поставленным голосом сообщала условия  приема  в  общество,  следователь
понял, что дело там поставлено на широкую ногу.
   -  Когда  можно  приехать  на  собеседование?  -  стараясь  сохранить
серьезный тон, поинтересовался он.
   - У вас есть ручка? - спросила звонкоголосая любительница Стерна.
   - Да, есть.
   - Запишите, когда собирается наш Совет.
   Совет собирался раз в неделю, при этом в разные  дни  и  часы.  Слава
записал расписание на три недели вперед и,  поблагодарив  даму,  положил
трубку. Ближайшее заседание было намечено на завтра.
   Второй номер тоже ответил без промедления. Но в "Международном  фонде
культуры им. Святослава Стерна" трубку взял мужчина.
   - Здравствуйте. Я бы хотел вступить в фонд. Скажите,  что  для  этого
нужно?
   - Вы юридическое  или  частное  лицо?  -  строго  поинтересовались  в
трубке.
   - Я лицо частное.
   - Тогда это  довольно  сложная  процедура.  Мы  платный  фонд.  Чтобы
вступить в нашу организацию, надо сделать взнос.
   - О какой сумме идет речь? - полюбопытствовал Слава.
   - Для частных лиц взнос начинается от двадцати пяти тысяч рублей.
   Заплатившие такую сумму  становятся  послушниками  Стерна  без  права
голоса. Но если вы хотите иметь голос в Совете фонда, то  должны  внести
не менее пятидесяти тысяч. Тогда вы будете приняты в подмастерья  Стерна
и сможете участвовать в нашей коммерческой деятельности.
   Синицын записал адрес и часы приема. В культурный фонд  Стерна  можно
было приехать в любой день с десяти до семнадцати.  Кассир,  принимающий
взносы, задерживался до девятнадцати часов.
   Оставался   университет   "Живая   улыбка   Святослава   Стерна".   В
университете с утра не работали. Там стоял автоответчик.
   -  Если  вы  искренне  любите  великого  Стерна,  приходите   в   наш
университет, - провещал  записанный  на  пленку  артистический  баритон.
После этих патетических слов выяснялось, что прием студентов-почитателей
мудреца происходит каждое первое число месяца и обучение за шесть недель
обходится в две тысячи долларов.
   "Ничего себе некоммерческое учреждение! - подумал Синицын. - За шесть
недель живой улыбочки две штуки баксов. Дорогая улыбочка".  Слава  снова
поглядел на часы. Стрелки показывали  без  двадцати  десять.  Звонить  в
театр режиссер просил  после  одиннадцати.  До  этого  оставалось  почти
полтора часа. Слава достал из кейса роман и продолжил чтение.

***

   Альфред Федорович Стерн кутался в плед. В железной  печурке  догорали
ножки его любимых стульев из столовой. Стол он сжег на  прошлой  неделе.
Карельская береза, отшлифованная  руками  великих  мебельщиков  Франции,
горела жарко, но старый человек согреться не мог. После отъезда  сына  в
Финляндию старик остался совершенно один. Жену  он  похоронил  в  начале
четырнадцатого года. Их младший сын Адольф Стерн умер от  ран  в  первый
месяц войны, и супруга  Альфреда  Федоровича  гибель  любимого  сына  не
пережила. К Святославу  она  была  равнодушна.  Черствый  и  амбициозный
мальчик сердце матери не согревал. Альфред Федорович, наоборот, все свои
отцовские надежды связывал со старшим. Тщеславие и деловая смекалка сына
ему импонировали.
   Старик тяжело поднялся с кресла, нагнулся к печке и погрел от ее жара
руки. Длинные искривленные ревматизмом  и  старостью  пальцы  от  холода
немели.
   Потерев руки над огнем, Стерн пошел на кухню. После холода вторым его
мучителем стал голод. Сухопарый и жилистый, он от недоедания превращался
в  высохшую  мумию.  Если  другие  могли  держаться  за   счет   запасов
собственного организма, то сухопарый Стерн их просто не имел. В пустой и
холодной кухне он немного постоял, затем открыл створки резного  буфета,
с  грустью  подумав,  что  древний  представитель  романского  стиля   -
следующий кандидат на дрова, и принялся шарить  по  полкам.  То,  что  в
буфете никакой еды нет, старый юрист хорошо знал. Он далеко не в  первый
раз обследовал полки и все  же  надеялся,  что  где-то  затерялось  хоть
немного крупы или муки. Но чуда  не  происходило.  Буфет  был  стерильно
пуст.   Все   фамильные   безделушки,   включая    золотую    табакерку,
принадлежавшую его покойному отцу, старик  давно  выменял  на  продукты.
Дорогих вещиц в доме больше не осталось, если  не  считать  меча  ордена
розенкрейцеров.
   Стерн продолжал себя причислять к этому  тайному  ордену  и  с  мечом
расставаться не желал. Он переворошил все ящики, вздохнул и  вернулся  к
камину. Тут хотя бы было тепло. Замерзающий  старик  потуже  укутался  в
плед и уже хотел погрузиться в кресло, как услышал громкий стук в дверь.
Гостей Стерн не ждал, поэтому предположил  худшее,  что  в  дом  ломятся
грабители. Альфред Федорович не был трусом и отдавать  себя  на  милость
негодяев не собирался. Он выдвинул большой ящик своего письменного стола
и вынул меч. Золоченая бронза ручки казалась такой же холодной, как  его
замерзшие пальцы. Но холодок  металла  вселил  уверенность.  В  парадное
молотили изо всех сил. Стерн сбросил на пол плед и решительно зашагал  к
двери.
   - Кто там? - спросил он глухим голосом и сжал рукоятку меча.
   - Именем революции, откройте, - услышал Стерн  и  замер.  Пребывая  в
одиночестве, истощенный голодом и холодом, о чекистах он как-то на время
забыл.
   Рассказы о зверствах новой власти, конечно, слышал,  но  считал,  что
лично к нему это не относится.  Имение  давно  конфисковали,  да  Стерны
никогда и не считали себя помещиками. Доходов с усадьбы они не получали.
На  поддержание  дома  и  парка   Альфред   Федорович   тратил   деньги,
заработанные  на  юридической  ниве.  Поэтому  и  думал,  что   является
трудящимся, так что претензий от пролетарской власти не ждал.
   - Откройте, или мы выломаем дверь, - пригрозили снаружи.
   Старик спрятал меч за вешалку и отодвинул засов. В квартиру ворвались
четверо и за десять минут  перевернули  все  вверх  дном.  Хозяин  молча
наблюдал, как представители нового порядка роются в его белье и бумагах.
   - Золотишко, батя, где прячешь? - безразличным тоном  поинтересовался
сутулый тип в кожанке. Его красная усатая физиономия не выглядела  злой.
В глазах чекиста читалось живое любопытство к жилью человека из  другого
мира.
   - Я вам не батя. Меня зовут Альфред Федорович Стерн. И я, сударь, три
дня не ел. Если бы у меня имелось золото, я давно выменял бы его на хлеб
или картофель.
   - Ладно, одевайся, старик. Тебе придется  поехать  с  нами,  -  видно
поверив Стерну, что золота у него нет, заявил усатый.
   - Куда  и  зачем  я  должен  ехать?  -  раздраженно  спросил  Альберт
Федорович.
   Чекист залез в карман и, вынув бумагу, сунул старику под нос:
   - Ты, батя, грамотный, читай сам.
   - Без очков я не читаю. Уж не откажите в любезности, раз вы ввалились
в мой дом, объяснить  причину  вашего  вторжения,  -  стараясь  говорить
спокойно, потребовал старый юрист.
   -  Тебя  велено  взять  в  заложники.  Мы  таких,   как   ты,   будем
расстреливать без суда и  следствия,  если  ваши  станут  убивать  наших
товарищей. За жизнь  Моисея  Урицкого  мы  поставили  к  стенке  пятьсот
буржуев. Ты пойдешь в следующую партию.
   - Во-первых, я не буржуй. Я зарабатывал  на  жизнь  своим  трудом.  А
во-вторых, я не принадлежу ни к какой политической группировке и  ни  за
какие действия неизвестных мне людей нести  ответственность  не  обязан.
Хотя, простите, о юридических нормах даже военного времени вы,  кажется,
не имеете чести быть осведомленным....
   Усатый подмигнул своим подчиненным и,  плюнув  на  паркет,  беззлобно
сказал:
   - Ладно, пошли. Больно ты, батя, грамотный. Мне с тобой трепаться  по
штату не положено. Я к тебе без строгости, оттого что вижу - ты голодный
и мебель палишь. А то бы мы тебе давно за буржуйский тон бока наломали и
скулу свернули.
   Стерна сильно пихнули в спину, но он сжал зубы и молча вышел из своей
квартиры.  У  подъезда,  тарахтя  движком,   чекистов   ж;дал   открытый
автомобиль.
   Альфред Федорович не успел надеть пальто, но от  нервного  напряжения
не замечал ледяного ветра. Его усадили  на  заднее  сиденье  между  двух
охранников. От того типа, что сидел по правую  его  руку,  отвратительно
тянуло луком. При голоде обоняние Стерна сильно обострилось, и он терпел
этот запах с трудом. Но на его счастье, ехали они недолго. В этой  части
города Альфред Федорович бывал редко, но  склады  купца  Терехова  знал.
Возле  складских  ворот  дежурил  красноармеец  с  винтовкой.   Козырнув
усатому, он открыл ворота, и автомобиль въехал во двор.
   Старика повели к обитой железом двери, возле  которой  также  дежурил
вооруженный солдат. Затем его впихнули внутрь, и он услышал, как за  ним
громыхнули замки.
   В холодном, лишенном всяческой мебели и даже скамеек складском  сарае
уже находилось человек двести. Скудный свет из маленьких окошек не давал
разглядеть лиц. В полумраке тихо говорили, и от голосов стоял монотонный
гул. При появлении Альфреда  Федоровича  гул  на  минуту  затих.  Стерна
обступили  плотным  кольцом.  Старались  разглядеть  новенького,   чтобы
узнать, не поступил ли кто из близких.
   - Альфред Федорович, голубчик, и вас  тоже?  Господи,  что  творится!
Вас-то за что?
   Стерн пригляделся и с трудом узнал Александру Петровну Розанову, свою
давнюю соседку по имению в Ижорах.
   - Здравствуйте, Сашенька. Взяли в заложники.  Вломились  и  привезли.
Как сказал их предводитель, хорошо, что не избили,  -  ответил  Стерн  и
поцеловал соседке руку.
   - Нас все равно расстреляют. Стреляли бы сразу. Здесь даже туалета не
имеется. Лидия Прохоровна Коровина потеряла сознание  от  того,  что  не
смогла при людях, ну сами понимаете... Хуже скотины держат. Даже  соломы
не постелили.
   Хорошо, хоть ящиков от шампанского вдов