очь, могла бы еще притягивать мужские взгляды на улице.
   - Следователь  районного  отдела  внутренних  дел  старший  лейтенант
Вячеслав Синицын, - представился он.
   - Господи, какой молоденький! - покачала  головой  Ирина.  -  Найдите
себе в комнате стул и присаживайтесь рядом.  Чаем  могу  напоить  в  том
случае, если вы  сами  его  вскипятите.  Я  стараюсь  без  крайности  не
вставать. Нога болит ужасно.
   - Спасибо, мне ничего не надо, - отказался Слава и  пошел  в  дом  за
стулом.
   В  помещении  царил  типичный  для  интеллигентных  москвичей  дачный
бардак. На столе вперемежку с банками варенья лежали книги и журналы. На
диване, вальяжно устроившись на мужских брюках,  дремал  огромный  рыжий
кот. Слава освободил себе стул, на котором висело меньше хлама, и  понес
его на террасу.
   - Если вы не встаете, кто за вами ухаживает? - поинтересовался он.
   - Утром муж все ставит мне под нос и уезжает. До вечера мне  хватает.
А  вечером  он  возвращается  после  работы  и  кормит  меня  ужином,  -
разъяснила Старовцева.
   - Это на его брюках развалился рыжий котище? - догадался следователь.
   - Вот сволочь. Пользуется  моей  немощью,  -  проворчала  хозяйка.  -
Гамлет очень любит Славу. Поэтому сон на его брюках для него кайф.
   - Если я правильно вас понял, то Гамлетом зовут кота, а Славой вашего
мужа? - улыбнулся Синицын и, дождавшись утвердительного  кивка  хозяйки,
добавил:
   - Выходит, мы с вашим супругом тезки.
   - Выходит, - согласилась Ира.
   - Я веду дело об  убийстве  Олега  Ивановича  Каребина.  Мой  коллега
Лебедев сообщил, что у вас имеется важная информация. Очень не  терпится
ее услышать. -  Синицын  поставил  стул  напротив  качалки,  но  остался
стоять.
   -  Вы  присаживайтесь.  В  двух  словах  всего   не   расскажешь,   -
предупредила Ирина.
   Слава послушно сел. Старовцева  пошарила  рукой  по  столу,  нащупала
пачку "Мальборо", извлекла сигарету и застыла.
   Слава вскочил, схватил со стола спички и дал даме прикурить.
   - Благодарю. Если курите, угощайтесь, - предложила Старовцева.
   - Не курю и не пью, - признался старший лейтенант и покраснел.
   - Напрасно смущаетесь, серьезно  проговорила  хозяйка.  -  Умение  не
прибегать в жизни к бутафорским привычкам признак воли. А мужчину  такой
признак красит.
   - Почему бутафорским? - удивился молодой человек. Такой  формулировки
он еще не встречал.
   - Обычно за сигарету или стакан хватаются, чтобы  скрыть  неловкость.
Это  поначалу  театральные  штучки.  А  уж  потом  они  перерождаются  в
зависимость. Вот я от сигарет и завишу, - пояснила Старовцева.
   Слава кивнул и стал ждать рассказа.
   - Я с ним когда-то спала, - неожиданно заявила Ирина.
   Синицын промолчал. Хоть эта информация звучала  смело,  но  для  дела
пока интереса не представляла.
   - Продолжайте, - попросил он.
   - Я знала Олега много лет. Сначала у нас был бурный роман, и он  даже
сделал мне предложение. Дура была, отказалась.
   - Почему дура? - переспросил Синицын.
   Ирина внимательно поглядела в его глаза и спокойно ответила:
   - Хотела  иметь  обеспеченного  мужа.  Не  верила,  что  Олег  своего
добьется. А жить на чердаке, хоть и с талантливым  парнем,  остереглась.
Просчиталась, потому и дура. - Женщина глубоко затянулась и замолчала.
   Синицын не стал ее торопить.
   - Сперва Олег на меня дулся, а потом у него появились другие женщины,
а со мной он согласился дружить. Он же писатель. Ему редактор  нужен.  А
я, молодой человек, редактор вполне приличный.
   Слава кивнул, не желая останавливать рассказ. Ирина загасила сигарету
в консервной банке, служившей ей пепельницей, и продолжила:
   - Странности в его жизни проявились полгода назад...
   - Когда он начал писать роман "Спаситель мира"? - не утерпел Синицын.
   - Да, именно тогда, - подтвердила  Ира.  -  Да  и  сама  идея  романа
возникла при мне. Я пригласила Олега на рождение. Приятель мужа, который
у нас бывает, привел друга. Очень любопытного мужика. Сами посудите,  не
гуманитарий, а  эрудирован  бесподобно.  Свободно  изъясняется  на  трех
языках. При этом прекрасное знание литературы, музыки, живописи  и,  что
сразу покорило Олега, истории. Мы прилично выпили и привязались к нему с
вопросом,  кто  он  по  профессии.   Меня   этот   мужик   по-настоящему
заинтриговал, да и моих друзей тоже. Кроме Олега и этих мужиков,  к  нам
зашла еще одна пара. Я не люблю больших сборищ, а  тем  более  по  столь
сомнительному  поводу,  как  собственное  рождение.  Эрудит,  его  звали
Гришей, сперва уплывал, но затем признался, что отдал жизнь разведке. Но
больше за границей не работает, а преподает. Разговор зашел о том, какие
странные люди иногда идут в шпионы. Я вспомнила Моэма.
   "У нас тоже встречались личности известные,  -  усмехнулся  Гриша.  -
Например, господин Стерн. Кто знает, что  великий  мудрец,  до  сих  пор
имеющий толпы последователей, служил в ОГПУ и, можно сказать, был создан
этой организацией? В то время в наших органах в моде были большие  игры,
вроде операции "Трест" с Савинковым".
   У Олега глаза загорелись, он увел Гришу на кухню и просидел с ним  до
рассвета.  Я  сперва  обижалась,  что  интересного  гостя   увели,   но,
сообразив, что для Каребина это не просто треп, им не мешала.
   - Этот Гриша и помог Олегу Ивановичу  получить  документы  в  архивах
ФСБ? - Слава привстал со  стула,  не  в  силах  скрыть  волнения.  -  Вы
поможете мне с этим разведчиком встретиться и поговорить?
   - Обещать не могу, но постараюсь. Разведчик,  как  потом  выяснилось,
читал книги Каребина и был его большим поклонником. - Ира снова вытянула
сигарету из пачки и вопросительно поглядела на Синицына. Тот  не  сразу,
но  сообразил,  что  от  него  требуется.  Дождавшись  огня,  Старовцева
заговорила опять:
   - Вы верно догадались. Олег получил доступ к  архивам,  связанным  со
Стерном, и буквально дневал и ночевал на Лубянке. Он выглядел в то время
сумасшедшим.
   Глаза у него горели. Он ничего не видел и не слышал. Мне стало  жалко
Машу. Олег молодую жену вовсе перестал замечать. Но Маша  молчунья,  все
держит в себе. Так длилось  несколько  месяцев.  Но  однажды,  в  начале
марта, Каребин пришел ко мне очень изменившимся. Он стал задумчив  и  не
слишком разговорчив. Пришел он, чтобы принести мне несколько глав  своей
новой  книги.  Я  понимаю,  что  у  творческих  людей  настроение  часто
меняется, поэтому не придала значения его состоянию.
   Прочитала  главы  из  его  нового   романа.   Похвалила   и   кое-что
посоветовала доработать. Больше Олег ко мне до лета не приходил.  Явился
он месяц назад и принес одну вещь. Принес ее на хранение и сказал: "Если
меня не станет, предай вещицу человеку по имени Сабсан". Имя странное. Я
несколько раз переспросила и теперь помню точно. Эту занятную  вещицу  я
храню на даче. Узнав, что Олега застрелили, я взяла телефон, который  вы
мне оставили на работе, и решилась позвонить. Саму вещь я вам не  отдам.
Я выполню волю покойного и дождусь таинственного Сабсана. Но знать о ней
вы должны. Возможно, с этой вещью и связана  гибель  Каребина.  Помогите
мне подняться.
   Слава,  увидев,  что  женщина,  морщась  от  боли,  пытается  встать,
бросился к Ирине  и  взяв  ее  под  руки,  поднял.  Опираясь  на  Славу,
Старовцева прошла в комнату, согнала рыжего кота с брюк мужа  и  указала
на старый медный самовар, пылящийся на полке стеллажа.
   Усадив хозяйку на стул, Слава снял самовар и поставил перед ней.
   Старовцева стянула медную самоварную крышку и добыла  из  его  глубин
что-то завернутое в тряпицу. Вернув хозяйку на террасу, Синицын  устроил
ее в качалке и стал с нетерпением ждать, когда  она  развернет  тряпицу.
Наконец Старовцева с ней справилась, и Слава зажмурился - так засверкали
на ладони женщины два кусочка хрусталя. Ира сложила их вместе и получила
огромный белый камень.
   - Это же хрусталь Царя Тибета! - воскликнул Слава. Каребин так  точно
описал магический хрусталь, что ошибиться  было  невозможно.  -  Как  он
попал к писателю?!
   - Возможно, ответив на этот вопрос, вы закончите  свое  следствие,  -
устало улыбнулась Ирина. - Мне об этом ничего не известно.  Все,  что  я
знала, теперь знаете и вы.
   Синицын хотел еще что-то спросить, но  возле  калитки  раздались  три
веселых автомобильных гудка.
   - Славка приехал! - обрадовалась Старовцева. - Вон и  Гамлет  побежал
встречать хозяина.
   Через минуту на террасе появился  маленький  сухой  мужчина  с  двумя
пакетами провизии и огромным арбузом. Рыжий кот  терся  об  его  ноги  и
заискивающе заглядывал в лицо. Виртуозность, с которой хозяин при  своем
скромном росте справлялся с ношей, поражала.
   - У тебя, девочка, гости! - приветливо заулыбался он, увидев Славу.
   Разложив пакеты и арбуз,  супруг  Ирины  протянул  молодому  человеку
руку.
   - Старший лейтенант Вячеслав Синицын, отрекомендовался следователь.
   - Старший научный сотрудник Вячеслав Старовцев, - представился тезка,
и мужчины поздоровались. Рукопожатие  Старовцева  было  крепким,  в  его
маленькой руке ощущалась недюжинная сила.
   - Я  думал,  что  вы  тяжелый  атлет.  Столько  сумели  притащить,  -
настороженно произнес Синицын. Он тут же вспомнил  подозрения  охранника
"Издательского дома" о том, что убийца  Рачевской  спортсмен  маленького
роста.
   - Вы почти угадали. Слава альпинист и мастер спорта. Спортивности ему
не занимать, - словно отвечая на мысли  следователя,  похвалилась  мужем
Ирина.
   Синицына оставляли ужинать, но он, сославшись  на  ночное  дежурство,
откланялся.
   Читать на обратном пути в электричке Слава не стал. Урок  с  грабежом
заставил его вести себя осторожнее. Зато сменив стажера Тему в  квартире
писателя, младший лейтенант закрылся в ванной и взялся за роман.

***

   Председатель Петроградского ЧК Глеб Иванович  Бокий  после  посещения
подвалов с конфискованными  ценностями  вместе  с  задержанным  Сабсаном
Карамжановым долго не мог опомниться. Но еще большее впечатление на него
произвела встреча с мертвым гуром. После той  ночи  грозный  Глеб  Бокий
стал бледнее и молчаливее, чем обычно. Часовой,  пораженный  непривычной
веселостью  начальника  в  момент  беседы  с  Сабсаном,  не  отметил   в
последующие  дни  на  его  лице  не  только  улыбки,  но  даже  обычного
приветливого выражения. Чекиста, застрелившего Карамжанова, Бокий вместо
благодарности посадил в карцер. С тех пор Глеб Иванович  стал  мрачен  и
раздражителен. Но как ни странно, плохое настроение грозного  начальника
Петроградского  ЧК  пошло  на  пользу  арестованным   контрикам.   Гроза
контрреволюции перестал подписывать смертные приговоры, а своим чекистам
поручил проводить задержания без рукоприкладства и пальбы.
   Эта    странная    перемена     была     незамедлительно     отмечена
"доброжелателями", и донос на Лубянку  не  заставил  себя  долго  ждать.
Феликс Эдмундович, читая пасквиль, поморщился, двумя пальцами  припрятал
донос в дальний ящик письменного стола и задумался. Донос ему передал во
время совещания ВЦИК сам Григорий  Евсеевич.  Руководитель  политической
полиции Советов догадывался, что Зиновьев ненавидит Кузьмича  (партийная
кличка Глеба Ивановича) с тех пор,  когда  тот,  наперекор  Зиновьеву  и
Каменеву,  поддержал  в  семнадцатом   году   сторонников   вооруженного
восстания.  Второй  раз   они   схлестнулись   недавно,   после   гибели
Володарского. Вождь мирового  пролетариата  злился  на  питерцев  за  их
"мягкотелость". Трусоватый Зиновьев, чтобы угодить  Ленину,  истерически
требовал крови. А Бокий заявил, что чрезмерный террор приведет к анархии
и резне. Он уже был сыт "чрезвычайными  мерами"  после  убийства  своего
предшественника Урицкого.
   Тогда Зиновьев тоже поднял панический вопль о необходимости  красного
террора.
   "Скорее  всего,  и  сам  донос  дело  рук   Гриши",   -   предположил
Дзержинский.
   Хозяин  Лубянки  относился  к  председателю   Петроградского   ЧК   с
симпатией, а Зиновьего терпеть не мог. Железный  Феликс  надумал  убрать
Глеба Ивановича подальше от глаз кремлевских вождей.  "Пусть  организует
сопротивление в оккупированной немцами Белоруссии", - решил он  и  перед
командировкой в Минск пожелал повидать Бокия.
   Получив распоряжение ОГПУ сдать  дела  и  ехать  в  Москву  за  новым
назначением, Глеб Иванович не удивился. Ни досады, ни обиды в  его  душе
не было.
   Лежа на мягком диване спецвагона, бывший  председатель  питерской  ЧК
испытывал даже некоторое облегчение. Бокий с юности  имел  склонность  к
мистике. А встреча с восточным старцем Сабсаном  и  кровавое  видение  в
подвале  Петроградского  ЧК  заставило   грозного   чекиста   о   многом
задуматься. О том, что случилось следующей ночью  во  дворе  с  трупами,
Глеб Иванович старался не вспоминать вовсе. По ночам его  начали  мучить
кошмары.  Революционер  снова  и  снова  слышал   крики   жертв,   видел
отрубленные конечности и окровавленные тела на грудах золота, смотрел на
свои руки и обнаруживал их по локоть в крови. Потом приходил старик. Это
было самое страшное для товарища Кузьмича. Он просыпался  в  испарине  и
больше заснуть не мог.
   Поезд стоял на перроне станции  Бологое.  Крики  и  ругань  за  окном
прервали размышления. Бокий поднялся с дивана и вышел в тамбур.  Там  не
топили, и ночная прохлада заставила его застегнуть  гимнастерку.  Шум  и
крики исходили от желающих попасть в Москву беженцев. В  вагон  ломились
толпы одетых в лохмотья людей.
   - Открой. Я хочу размяться, - приказал он охранявшему тамбур чекисту.
   - Нельзя, товарищ председатель. Народ ворвется.  Не  стрелять  же  по
ним, - ответил часовой.
   - Кто эти люди и что им надо?
   - Голодные лапотники. Думают,  что  Москва  их  ждет  с  калачами,  -
усмехнулся молодой чекист.
   Председатель в отставке тяжело вздохнул, вернулся в салон и присел на
диван. Нищета и кровь его начали утомлять,  и  он  расстроился.  Разумно
было бы выспаться перед новым назначением, но спать не хотелось.  Состав
дернулся и поплыл в  ночь.  Толпа  оборванцев  еще  бежала  за  вагоном,
продолжая лупить кулаками в окна, двери и стены. Но перрон закончился, и
люди отстали.
   Бокий  снова  вспомнил  гура,  показавшего  ему  страшное  видение  в
кладовой с конфискованным золотом. Председатель Питерского ЧК не отдавал
приказа стрелять в Сабсана. Он велел  лишь  задержать  его,  намереваясь
побеседовать со стариком  и  предложить  ему  работу.  Глеб  Иванович  в
молодости посещал спиритические сеансы и  интересовался  телепатией.  Он
верил в неизученные и пока недоступные человечеству, скрытые  в  природе
силы. Хотя и предполагал, что наука со временем  в  этом  разберется.  К
науке Глеб Иванович относился уважительно, и немудрено.
   Отец его преподавал в университете, брат окончил Императорский горный
институт и вошел в Советы первоклассным специалистом  в  угольном  деле.
Сам революционер по рождению был дворянином  и  отпрыском  древнего,  но
обедневшего рода.  Из  всей  семьи  в  революцию  ударился  лишь  он.  В
молодости Глеб страстно верил  в  возможность  рая  на  земле,  добытого
классовой  борьбой.  Но  теперь,  когда  революция  погубила  полстраны,
получив в результате лишь голод  и  разруху,  становился  уже  не  столь
убежденным марксистом. И лишь ореол вождя пролетариата для  Глеба  Бокия
продолжал ярко светить, хотя он и не разделял страсти Ленина и  вторящих
ему истериков вроде Зиновьева расстрелять и уничтожить как можно  больше
мыслящих граждан.
   По  рекам  крови   в   рай   плыть   затруднительно.   Разочарованный
революционер начинал думать, что есть иной путь, и  наверняка  живут  на
земле люди, об этом пути осведомленные. О Тибете с  таинственной  горной
страной Шамбалой, где по преданию проживают  мудрецы,  познавшие  правду
мира, Глеб Иванович в последнее время размышлял часто. "Вот  бы  у  кого
спросить совета", - думал он после изнурительных допросов и очных ставок
в своем кабинете. Поэтому его так и заинтересовал телепат-гур.
   Узнав, что старик убит,  Бокий  наказал  командира  группы,  а  ночью
спустился в задний двор Петроградского ЧК и  обошел  ряды  трупов.  Сюда
свозили всех расстрелянных контриков, чтобы затем,  под  покровом  тьмы,
загрузить их на  подводы  или  в  грузовики  и  отвезти  за  город.  Там
расстрелянных сбрасывали в ямы и ровняли землю. Этим тайным захоронениям
чекисты вели скрупулезный счет.
   Сабсана  Бокий  отыскал  быстро.  Белая  бородка   клинышком   словно
светилась в мрачном полумраке двора. Глеб Иванович присел на корточки  и
долго смотрел в смуглое лицо покойника.  Внезапно  ему  показалось,  что
тело старика стало покрывать  маленькое  розовое  облачко.  Бесстрашному
рыцарю революции захотелось подняться и бежать,  но  он  не  двинулся  с
места.  Розовое  облачко  медленно  разрасталось,   и   мертвый   Сабсан
приподнялся.  Слова  мертвеца  обожгли  Глеба  Ивановича.  Он  слушал  и
понимал, что  пророчество  старого  гура  сбудется.  В  глазах  у  Бокия
потемнело, и он, уже теряя сознание, с трудом разобрал  последнюю  фразу
гура: "Не трогай сына". Глеб Иванович не помнил, как  оказался  в  своем
кабинете.
   Потом ему доложили, что чекист Ильин, обходя с фонарем ряды трупов  в
поисках случайно забытых  золотых  колец  или  коронок  из  благородного
метала, наткнулся на лежавшего без сознания начальника. Утром, собрав на
совещание руководителей отделов, председатель  Петроградского  ЧК  отдал
приказ - розыск Тимура Сабсановича Карамжанова прекратить.
   Вагон мерно постукивал  колесами  о  стыки  рельсов.  Глеб  Иванович,
попытавшись отогнать страшное воспоминание, встал с дивана  и  приоткрыл
окно. В щель вместе с сыростью болот ворвались клубы паровозного дыма. В
салоне запахло гарью, но пассажир этого не замечал.  Он  подставил  лицо
ветру и вдыхал осеннюю свежесть ночи.
   До прибытия состава на Николасвский вокзал в Москве Глеб Иванович так
и не уснул. Поэтому в высоком  кабинете  Лубянки  он  выглядел  скверно.
Глядя на голубые тени под глазами бледного соратника, Феликс  Эдмундович
приказал подать завтрак в кабинет.
   - Тебе, Кузьмич, надо подкрепиться. Ты нездоров?
   - Все в порядке, - бодро ответил Бокий и подумал, что и сам  Железный
Феликс не краше. Обоих революционеров подтачивала  чахотка,  и  оба  они
старались об этом не говорить.
   - Что же, в Минск так в Минск, - получив новое назначение, согласился
бывший петроградский председатель. Кофе с бутербродами оказались  кстати
и Бокий немножко порозовел. - Когда выезжать?
   - Отдохни  денек,  пообщайся  с  московскими  друзьями,  переночуй  в
"Савойе".
   Номер тебе забронирован, а завтра курьер доставит новые документы - и
в путь, - улыбнулся Феликс Эдмундович.
   Петроградец хотел прощаться, но Дзержинский его задержал:
   - Не думай, Кузьмич,  что  надолго  расстаемся.  Владимир  Ильич  тут
кое-что затевает, и ты очень  даже  можешь  пригодиться.  Ты  же  у  нас
ученый?
   - Нет, доучиться не довелось. Аресты, ссылки и т.д. Сам знаешь.
   - Знаю. Все мы недоучки, и даже Ленин, -  не  без  гордости  произнес
главный чекист. - Не прибедняйся, небось и по-английски говоришь?
   - Немного, но без практики язык уходит, - пожаловался Бокий.
   - Ничего, понадобится - вспомнишь. Мы с  англичанами  восточную  игру
затеваем. Хотим на кон Тибет поставить. Посмотрим, кто кого.  Для  этого
завербовали одного мистика. Стерном звать. Не слыхал о таком?
   Глеб Иванович прекрасно знал семью Стернов. В студенчестве он бывал у
них на Фонтанке, участвуя в спиритических сеансах.
   - Святослава Альфредовича я имел честь знать. Где он теперь?
   - Пока в Финляндии, но на днях едет в Стокгольм, потом Берлин.  Стерн
написал новое учение, вот мы и решили вложить в него капитал и  получить
своего бога, - подмигнул коллеге Дзержинский.
   - Пока не вижу связи с Тибетом, - признался Глеб Иванович.
   - Богам нужны вершины. Чем Тибет для  этого  пло