ся столь неспособной  заимствовать  что бы то ни
было  у Греции,  напротив, оказалась столь способной заимствовать  у Персии?
Очевидно,  что  персидское  искусство вполне  соответствовало  ее  душевному
складу,  между  тем  как греческое нисколько с ним не согласовалось. Простые
формы,  поверхности с ничтожными орнаментами  греческих памятников  не могли
прийтись по вкусу  индусскому духу, между тем  как изысканные  формы, обилие
украшений,  богатство орнаментации  персидских  памятников должны  были  его
прельстить.
     Впрочем,  не только в ту отдаленную, предшествовавшую  нашей эре, эпоху
Персия,  представительница  Египта  и  Ассирии,  оказывала  своим искусством
влияние  на  Индию.  Когда  много  веков  спустя  на  полуострове  появились
мусульмане,  то  их  цивилизация во время  своего  прохождения  чрез  Персию
глубоко пропиталась персидскими элементами; и то,  что она принесла в Индию,
было главным образом персидским искусством, которое  носило еще на себе след
своих  старых  ассирийских   традиций,  продолженных  ахеминидскими  царями.
Гигантские  двери мечетей, и  в  особенности  покрывающие  их  эмалированные
кирпичи  --  признаки халдео-ассирийской  цивилизации.  Это искусство  Индия
сумела еще усвоить, потому что оно согласовалось с духом ее расы, между  тем
как прежнее  греческое  и  современное  европейское,  глубоко  противные  ее
способу чувствовать и мыслить, всегда оставались без влияния на нее.
     Итак, не к Греции, как продолжают еще утверждать археологи, но к Египту
и Ассирии -- через посредничество Персии -- примыкает Индия. Индия ничего нс
взяла у  Греции,  но  обе они  черпали  из  одного источника, из  той  общей
сокровищницы,  фундамента  всех  цивилизаций,  выработанного в течение веков
народами Египта и Халдеи.
     Греция заимствовала у него  через посредничество  финикийцев  и народов
Малой  Азии;  Индия  --  чрез  посредничество Персии. Греческая и  индусская
цивилизации восходят, таким образом, к общему источнику; однако в обеих этих
странах  течения,  вышедшие  из  этого  источника,  скоро  глубоко разошлись
соответственно духу каждой расы.
     Но  если, как мы это уже говорили, искусство находится в тесной связи с
душевным складом расы  и если  на  этом основании  одно и  то  же искусство,
заимствованное несходными  расами,  принимает  тотчас  совершенно  различные
формы,  то  мы  должны  встретить в Индии,  населенной  очень разнообразными
расами,  совершенно  различные искусства, архитектурные стили без  малейшего
сходства, несмотря на одинаковость верований.
     Изучение памятников различных областей показывает, до какой степени это
действительно так. Различия  между памятниками до такой степени глубоки, что
мы их могли  классифицировать  только по странам, т.е. по расам, но вовсе не
по религии,  к  которой принадлежат  построившие  их  народы.  Нет  никакого
сходства между памятниками Северной Индии и памятниками Южной, воздвигнутыми
в одну и ту  же эпоху народами, исповедующими  одинаковую религию.  Даже  во
время мусульманского господства, т.е. в период, когда  политическое единство
Индии было наиболее полным, чисто мусульманские  памятники  имеют  глубо кие
различия  в разных областях. Мечети Ахмедабада, Лагора, Агра, Бижапура, хоть
и  посвященные одному  и  тому же культу,  представляют  только очень слабое
родство,  даже  гораздо  меньшее, чем  то, которое связывает  памятник эпохи
Возрождения с памятниками готического периода.
     Не только  архитектура отличается в  Индии от одной расы к другой, но и
скульптура разнообразится в различных областях, как по представленным типам,
так в особенности по манере их передачи. Сравните барельефы и статуи Санчи с
почти одновременными барельефами и статуями Рарута, и различие уже очевидно.
Оно оказывается еще больше, когда сравниваешь барельефы и  статуи  провинции
Орисы  с  барельефами  и  статуями Бюнделькунда,  или  еще статуи Мисоры  со
статуями больших  пагод  Южной Индии. Влияние  расы  проявляется всюду.  Оно
между  прочим  сказывается  в  малейших  художественных  предметах:  каждому
известно, на сколько они  не сходны между собой в различных частях Индии. Нс
нужно  очень  опытного  глаза,  чтобы распознать деревянный  сундучок резной
работы  из  Мисоры от  такого же  сундучка, украшенного резьбой в Гузра, или
чтобы различать  драгоценную  вещь с Орисского берега от драгоценной  вещи с
Бомбейского берега.
     Без  сомнения,  архитектура  Индии,  как  и   всех  восточных  народов,
архитектура  по   преимуществу  религиозная;  но  как  бы  велико   ни  было
религиозное  влияние,  в  особенности  на Востоке, однако,  влияние расы еще
гораздо значительнее.
     Эта  расовая душа,  руководящая  судьбой  народов,  руководит  также их
верованиями, учреждениями и искусством;  какой бы элемент цивилизации  мы ни
изучали,  мы  всегда найдем  ее  в  нем.  Она -- единственная сила,  которой
никакая  другая не может превозмочь.  Она представляет собой  тяжесть  тысяч
поколений, синтез их мысли.

 * Отдел третий. КАК ИЗМЕНЯЮТСЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЧЕРТЫ РАС



Глава 1. РОЛЬ ИДЕЙ В РАЗВИТИИ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

     Руководящих идей  в каждой цивилизации  всегда бывает очень немного. --
Крайняя  медленность  их  возникновения  и исчезновения. --  Идеи  влияют на
поведение только после того, как преобразовались в чувства. -- Они участвуют
тогда  в  образовании  характера. -- Благодаря  медленности  развития  идей,
цивилизации  обладают  известной устойчивостью. -- Как устанавливаются идеи.
-- Действие рассуждений на массы совершенно ничтожно. -- Влияние утверждения
и  престижа.  -- Роль убежденных  и апостолов.  --  Искажение,  испытываемое
идеями, когда они спускаются  в массы. -- Общепринятая  идея действует скоро
на  все  элементы цивилизации. -- Благодаря общности идей  люди каждого века
имеют известный запас средних понятий, который делает их очень сходными в их
мыслях ив их делах. -- Иго обычая и общественного мнения. -- Оно уменьшается
только в критические эпохи истории, когда  старые идеи потеряли свое влияние
и еще  не заменены новыми.-- Эта  критическая  эпоха  -- единственная, когда
оспаривание  мнений  может  быть терпимо.  --  Догматы держатся  только  под
условием отсутствия  критики. -- Народы не могут изменить своих идей и своих
догматов, не будучи тотчас же вынуждаемы переменить свою цивилизацию.
     Показав, что психологические черты рас обладают большой устойчивостью и
что из этих черт вытекает история народов, мы прибавили, что психологические
элементы могли, подобно  анатомическим, под конец преобразоваться медленными
наследственными  накоплениями.  Большей частью  от  этих  изменений  зависит
развитие цивилизации.
     Факторы,   способные   вызывать    психологические   перемены,   весьма
разнообразны.  К числу их относятся: потребности,  борьба  за существование,
действие  известной  среды,  успехи  знаний  и  промышленности,  воспитание,
верования и проч. Я посвятил их изучению уже целый том и не буду  трактовать
теперь об  этом предмете подробно, а возвращаюсь  к нему лишь  с  тем, чтобы
показать  механизм  их  действия,  которому  и будут  посвящены  настоящая и
следующие главы.
     Изучение различных цивилизаций, следовавших друг  за  другом  от начала
мира,  показывает,  что руководящая  роль в их  развитии всегда принадлежала
очень незначительному числу основных идей. Если бы история народов сводилась
к  истории их  идей,  то  она  никогда  бы  не  была  очень  длинной.  Когда
какая-нибудь цивилизация успела  создать в век  или  в два  основные  идеи в
области  искусств, наук, литературы  и философии, то можно  рассматривать ее
как исключительно блестящую.
     Нам уже известно,  что  ход  какой-нибудь цивилизации  вытекает главным
образом  из  характера, т.е. из наследственных чувств народа, у которого эта
цивилизация  проявилась.  Мы  видели  также, что эти  наследственные чувства
имеют большую прочность, но что они могут  под конец измениться под влиянием
различных  факторов.   В  ряду  между  этими  факторами  последними  следует
поставить влияние идей.
     Но  идеи могут оказать  настоящее действие на душу народов только когда
они, после очень  медленной выработки, спустились из  подвижных сфер мысли в
ту устойчивую и бессознательную область чувств,  где  вырабатываются  мотивы
наших  поступков. Они составляют  тогда некоторым образом часть  характера и
могут влиять  на  поведение.  Когда  идеи  подверглись  уже  этой  медленной
выработке,  сила  их  очень значительна, потому  что  разум перестает  иметь
власть над ними.
     Убежденный  человек,   над  которым  господствует  какая-нибудь   идея,
религиозная или другая,  не  приступен  для рассуждений, как бы основательны
они  ни были. Все, что он может  попробовать, это ввести путем искусственных
мыслительных приемов и часто путем очень больших искажений опровергающую его
мысль в круг господствующих над ним понятий.
     Если идеи могут оказать  влияние  только после  того,  как они медленно
спустились  из  сознательных сфер в  сферу бессознательного,  то  не  трудно
понять,  с  какой  медленностью  они   должны  изменяться,  а  также  почему
руководящие  идеи  какой-нибудь  цивилизации столь немногочисленны и требуют
так  много времени для своего развития. Нам нужно радоваться, что  это  так,
ибо  в противном случае цивилизации  не  могли  бы иметь никакой  прочности.
Счастье также, что  новые идеи могут  в конце концов заставить принять себя,
ибо если бы старые идеи остались совершенно неподвижными, то цивилизации  не
могли  бы совершать никакого прогресса. Ввиду медленности  наших психических
изменений  нужно много человеческих  поколений,  чтобы дать восторжествовать
новым  идеям  и  еще  много  человеческих  поколений,   чтобы  заставить  их
исчезнуть. Наиболее цивилизованные  народы --  те, руководящие идеи  которых
сумели  держаться  на  равном  расстоянии  от  изменчивости и  устойчивости.
История  устлана останками тех,  которые не были в состоянии сохранить этого
равновесия.
     Итак,  легко понять,  почему при изучении истории  народов  более всего
поражает не  богатство или новизна их  идей, но, напротив, крайняя  бедность
этих идей,  медленность их изменений и власть, какую они имеют.  Цивилизации
являются  результатами некоторых основных идей; когда же случайно изменяются
эти идеи, то и питаемые ими цивилизации осуждены скоро измениться.
     Средние века жили  двумя основными идеями: религиозной и феодальной. Из
этих двух идей вытекало  их искусство,  литература и их  понятия о жизни.  В
эпоху Возрождения  обе  эти  идеи  немного  изменяются;  идеал,  найденный в
древнем  греко-латинском мире,  воспринимается  Европой,  и скоро понятие  о
жизни, искусство, философия и  литература  начинают преобразовываться. Потом
начинает  колебаться  авторитет  предания,  научные  истины  заменяют  собой
постепенно  откровенную  истину, и  снова преобразовывается  цивилизация.  В
настоящее время  старые религиозные идеи явно окончательно  потеряли большую
часть своей  власти, и вследствие этого  одного все общественные учреждения,
опиравшиеся на нее, угрожают рухнуть.
     История происхождения идей, их господства, отживания, преобразований  и
исчезновения  может быть убедительно изложена только когда подтверждаешь  ее
многочисленными примерами.  Если  бы мы  могли входить в детали, то показали
бы,   что  каждый   элемент  цивилизации:   философия,  религия,  искусство,
литература  и  т.д.,  подчинен  очень  небольшому  числу  руководящих  идей,
развитие которых чрезвычайно медленно. Сами науки  не избегают этого закона.
Вся  физика  вытекает  из идеи сохранения энергии, вся  биология -- из  идеи
трансформизма (изменяемости), вся  медицина -- из  идеи  действия бесконечно
малых, и история этих идей показывает, что хотя последние обращаются к самым
просвещенным умам,  но  устанавливаются они только мало-помалу и с трудом. В
наше время, когда все идет так быстро, и притом в сфере исследований, где не
говорят уже ни страсти, ни интересы,  для установления основной научной идеи
требуется не  меньше  двадцати пяти лет. Наиболее ясные, наиболее легкие для
доказательства идеи,  которые  должны  были давать меньше всего поводов  для
споров (например, идея кровообращения), потребовали не меньше времени.
     Будет  ли это научная, художественная, философская, религиозная,  одним
словом, какая бы  то  ни  была  идея, распространение ее совершается  всегда
одинаковым способом. Нужно, чтобы она сначала была  принята небольшим числом
апостолов, которым сила их веры или авторитет их имени дают большой престиж.
Они действуют тогда более  внушением, чем доказательствами. Нс в достоинстве
какого-нибудь доказательства следует искать существенные  элементы механизма
убеждения. Внушают свои идеи престижем, которым  обладают, или  обращаясь  к
страстям, но  нельзя произвести  никакого  влияния, если обращаться только к
разуму. Массы  нс дают  себя  никогда  убеждать доказательствами, но  только
утверждениями, и  авторитет этих утверждений зависит от того  обаяния, каким
пользуется тот, кто их высказывает.
     Когда  апостолы успели  уже  убедить небольшой кружок  своих учеников и
образовали таким  образом  новых  апостолов, новая идея  начинает  входить в
область спорного.  Она  сначала поднимает  против  себя всеобщую  оппозицию,
потому что сильно задевает много старых  и установленных вещей. Апостолы, ее
защищающие, естественно, возбуждаются этой оппозицией, убеждающей их  только
в их превосходстве над  остальными  людьми,  и они защищают с энергией новую
идею  не  потому что  она истинна,  чаще всего они ничего этого не знают, но
просто  потому,  что  они ее приняли. Новая  идея  тогда все больше и больше
обсуждается, т.е. в  действительности  принимается  без  оговорок  одними  и
отвергается без оговорок другими. Обмениваются утверждениями и отрицаниями и
очень  немногими  аргументами, так как они  нс могут  служите  единственными
мотивами   принятия  или   отвержения   какой-нибудь  идеи  для   громадного
большинства людей, как мотивы чувства, в которых рассуждения не могут играть
никакой роли.
     Благодаря  этим  всегда  страстным  дебатам, идея  прогрессирует  очень
медленно. Новые поколения, видя,  что она оспаривается, склонны принять ее в
силу  одного  того,  что  она  оспаривается. Для молодежи,  всегда  жаждущей
независимости, полная  оппозиция принятым идеям представляет самую доступную
для нес форму проявлять свою оригинальность.
     Итак, идея продолжает  расти и  скоро она  уже  не будет нуждаться ни в
какой поддержке.  Ее распространение теперь станет совершаться повсюду одним
только  действием подражания, путем  заражения,  способностью,  которой люди
вообще одарены в той же степени, как и человекообразные обезьяны.
     С того времени, как вмешался механизм заражения,  идея вступает в фазу,
приводящую се быстро к успеху. Общественное мнение  принимает ее скоро.  Она
приобретает тогда проникающую  и непреодолимую силу, покоряющую ей  все умы,
создавая, вместе  с  тем, специальную атмосферу, общую манеру мышления.  Как
тонкая  пыль,  проникающая  всюду,  она  проскальзывает  во  все  понятия  и
умственные продукты известной эпохи.  Идея и выводы из нес составляют  тогда
часть  того запаса  наследственных  банальностей,  который навязывается  нам
воспитанием. Она  восторжествовала  и вошла в область чувства, что впредь ее
ограждает на долгое время от всяких посягательств.
     Из  различных   идей,  руководящих   цивилизацией,  одни,  относящиеся,
например,  к искусству или  к философии, остаются в  высших  слоях;  другие,
особенно относящиеся крелигиозным и политическим понятиям, спускаются иногда
в  глубину масс. Последние  доходят  туда обыкновенно сильно искаженными, но
когда  им  уже  удалось туда  проникнуть,  то  власть, какую они  имеют  над
первобытными, неспособными к рассуждению умами, громадна. Идея  представляет
собой  тогда  что-то  непобедимое,   и  ее  следствия   распространяются  со
стремительностью  потока,   которого  не  может  удержать  никакая  плотина.
Тогда-то  и  вспыхивают  те  великие  события,  которые создают исторические
перевороты  и  которые  могут совершить одни  только массы. Не  учеными,  не
художниками и не  философами  основывались новые религии, управлявшие миром,
ни  те  громадные империи,  которые  простирались  от  одного  полушария  до
другого,  ни  те  великие  религиозные  и  политические  революции,  которые
перевернули Европу,  но  людьми,  достаточно  поглощенными  известной идеей,
чтобы  пожертвовать  своей  жизнью  для  ее  распространения. С  этим  очень
ничтожным  в  теории,  но  очень  сильным  на  практике,  багажем  кочевники
аравийских пустынь завоевали часть древнего  греко-римского  мира и основали
одну из величайших империй, какие когда-либо знала  история.  С  подобным же
нравственным  багажем,  преданностью  идее,  героические  солдаты   Конвента
победоносно отражали коалицию вооруженной Европы.
     Сильное  убеждение  непобедимо,  пока  оно не  встретилось  с таким  же
сильным убеждением:  последнее может  бороться  против первого с шансами  на
победу. У веры нет другого  более серьезного врага, чем  вера. Она уверена в
победе, когда физическая сила, которую против нее выставляют,  служит слабым
чувствам  и ослабленным верованиям.  Но  если она находится лицом  к лицу со
столь же сильной верой, то борьба становится очень оживленной и успех  тогда
решается случайными обстоятельствами, большей частью  нравственного порядка,
каковы дух дисциплины  и лучшая организация. При более  близком знакомстве с
историей  арабов, о которой только что шла речь, мы заметили бы, что в своих
первых  победах, а эти победы всегда и самые трудные, и  самые  важные,  они
встретили морально очень  слабых  противников,  хотя их военная  организация
была достаточно  высока.  Сначала арабы направили свое оружие  против Сирии.
Там они  нашли только византийские войска,  образованные из  наемников, мала
расположенных жертвовать собой для какого бы то ни было дела. Воодушевленные
живой верой, удесятерившей их силы,  они рассеяли эти  отряды без идеала так
же  легко,  как некогда горсть  греков, воодушевленных любовью к  отечеству,
рассеяла  многочисленные  полчища  Ксеркса.  Исход  их  предприятия  был  бы
совершенно  другой,  если  бы  несколькими веками  раньше  они столкнулись с
римскими когортами. История доказывает многочисленными примерами,  что когда
сталкиваются  между  собой   одинаково  могущественные  моральные  силы,  то
одерживают верх всегда лучше организованные. Вандейцы, наверное, имели очень
живую  веру;  это были  очень  сильно убежденные  люди; с  другой стороны  и
солдаты Конвента имели также очень стойкие  убеждения, но так как они были в
военном отношении лучше организованы, то и одержали верх. В религии, как и в
политике, успех всегда принадлежит верующим, но никогда -- скептикам, и если
в настоящее время кажется, что будущее  принадлежит социалистам, несмотря на
явную незрелость их  учений, то лишь потому что  только они  горячо верят  в
спасительность  своих  идеалов.  Современные правящие классы потеряли веру в
плодотворность  своей  деятельности.  Они  не  верят  ни  во  что,  даже   в
возможность защищаться  от угрожающей волны  варваров, окружающих их ее всех
сторон.
     Когда  после  более  или  менее  долгого  периода блужданий, переделок,
пропаганды какая-нибудь идея приобрела определенную форму  и проникла в душу
масс, то она образует догмат, т.е. одну из тех абсолютных истин, которые уже
не оспариваются. Она составляет тогда часть тех общих верований, на  которых
держится существование народов. Ее универсальный характер позволяет ей тогда
играть преобладающую роль. Великие исторические эпохи, такие как век Августа
или век Людовика XIV,  --  те, в которых идеи, выйдя из периода блужданий  и
обсуждения, утвердились и ст