При Бурбонах  Наполеон  изображался  каким-то  идиллическим
филантропом и либералом, другом униженных, воспоминание о котором, по словам
поэтов, должно жить долго под кровлей хижин. Тридцать лет спустя добродушный
герой  превратился  в  кровожадного  деспота, который,  завладев  властью  и
свободой,   погубил   три   миллиона   человек,   единственно   только   для
удовлетворения   своего  тщеславия.   Теперь  мы   присутствуем   при  новом
превращении этой легенды. Когда пройдет еще несколько десятков  столетий, то
ученые будущего,  ввиду  таких  противоречивых повествований  о  герое, быть
может, подвергнут сомнению  и самое его существование, подобно тому, как они
сомневаются иногда  в существовал нии Будды, и, пожалуй, будут видеть в этих
сказаниях  о герое какой-нибудь солнечный миф  или  же  дальнейшее  развитие
легенды о Геркулесе.  Но эти эти ученые, вероятно, легко примирятся с такими
сомнениями, так как  лучше  нас посвященные  в психологию толпы, они  будут,
конечно, знать, что история может увековечивать только мифы.
     *3. ПРЕУВЕЛИЧЕНИЕ И ОДНОСТОРОННОСТЬ ЧУВСТВ ТОЛПЫ
     Каковы бы  ни были  чувства  толпы, хорошие или дурные, характерными их
чертами являются односторонность и преувеличение. В этом отношении, как и во
многих других,  индивид в  толпе  приближается  к примитивным  существам. Не
замечая оттенков, он воспринимает все впечатления гуртом и не знает  никаких
переходов. В  толпе преувеличение чувства обусловливается еще и тем, что это
самое чувство, распространяясь  очень быстро  посредством внушения и заразы,
вызывает всеобщее одобрение,  которое и  содействует в значительной  степени
увеличению его силы.
     Односторонность  и преувеличение чувств  толпы ведут к тому, что она не
ведает  ни сомнений,  ни  колебаний.  Как женщина,  толпа всегда  впадает  в
крайности.  Высказанное  подозрение   тотчас  превращается   в   неоспоримую
очевидность. Чувство антипатии и неодобрения, едва зарождающееся в отдельном
индивиде, в толпе тотчас же превращается у него в самую свирепую ненависть.
     Сила чувств толпы еще более увеличивается  отсутствием ответственности,
особенно в толпе разнокалиберной. Уверенность в  безнаказанности,  тем более
сильная,  чем  многочисленнее  толпа,  и   сознание  значительного,  хотя  и
временного,  могущества,  доставляемого   численностью,   дает   возможность
скопищам людей проявлять такие  чувства и  совершать такие действия, которые
невозможны  для  отдельного  человека. В  толпе  дурак,  невежда и завистник
освобождаются от сознания своего ничтожества и бессилия, заменяющегося у них
сознанием грубой силы, преходящей,  но безмерной. К несчастью, преувеличение
чаще  обнаруживается  в  дурных  чувствах   толпы,  атавистическом   остатке
инстинктов  первобытного  человека,  которые подавляются у изолированного  и
ответственного индивида боязнью наказания. Это и является причиной легкости,
с которой толпа совершает самые худшие насилия.
     Из  этого   не  следует,  однако,  что  толпа  неспособна  к  героизму,
самоотвержению и очень высоким добродетелям. Она даже более способна  к ним,
нежели  изолированный индивид. Мы  скоро вернемся  к этому  предмету, изучая
нравственность толпы.
     Обладая преувеличенными  чувствами,  толпа способна подчиняться влиянию
только таких же  преувеличенных чувств.  Оратор, желающий  увлечь ее, должен
злоупотреблять сильными выражениями. Преувеличивать, утверждать, повторять и
никогда не  пробовать  доказывать  что-нибудь рассуждениями  -- вот  способы
аргументации,  хорошо известные  всем  ораторам  публичных  собраний.  Толпа
желает видеть и в своих  героях такое же преувеличение чувств;  их кажущиеся
качества и добродетели всегда должны быть увеличены в  размерах. Справедливо
замечено, что в театре толпа требует от героя пьесы таких качеств, мужества,
нравственности  и  добродетели, 'какие  никогда  не  практикуются  в  жизни.
Совершенно верно указывалось при этом, что в  театре существуют  специальные
оптические условия, но, тем не  менее, правила театральной оптики чаще всего
не  имеют ничего общего  со  здравым смыслом и  логикой. Искусство  говорить
толпе, без сомнения,  принадлежит  к  искусствам низшего разряда, но, тем не
менее, требует специальных  способностей. Часто совсем  невозможно объяснить
себе при чтении успех некоторых театральных пьес.
     Директора театров, когда им приносят такую  пьесу, зачастую сами бывают
неуверены в ее успехе, так как для того, чтобы судить о ней, они должны были
бы  превратиться  в  толпу.  И  здесь,  если  бы  нам  можно  было  войти  в
подробности,  мы указали  бы  выдающееся  влияние расы.  Театральная  пьеса,
вызывающая восторги толпы в одной стране, часто  не  имеет никакого успеха в
другой,  или же только  условный успех,  потому что  она не действует  на те
пружины, которые двигают ее новой публикой.
     Этим объясняется то,  что  иногда пьесы, отвергнутые всеми  директорами
театров  и  случайно  сыгранные на какой-нибудь  сцене,  имеют поразительный
успех.  Так,  например,  пьеса  Коппе  "Рour 1а соuronneе",  отвергавшаяся в
течение десяти  лет всеми театрами, имела недавно  огромный успех; такой  же
успех выпал на долю "Маrrainе dе Сharlеу",  отвергнутой во всех  театрах и в
конце концов поставленной  за счет одного биржевого маклера,  после чего она
выдержала 200 представлений во Франции  и более тысячи  -- в Англии. Если бы
не  эта невозможность мысленно  превратиться в толпу, то такие грубые ошибки
со стороны директоров театров, лиц компетентных в этом отношении и  наиболее
заинтересованных  в  этом  деле,  просто  были  бы  необъяснимы.  Я не  могу
подробнее  разобрать здесь  этот вопрос,  который  заслуживал  бы, чтобы  им
занялся  какой-нибудь  знаток театра и в то же  время  тонкий психолог вроде
Сарсэ.
     Мне  нечего прибавлять, что преувеличение выражается только в чувствах,
а не  в  умственных способностях  толпы. Я  уже указывал  раньше, что одного
факта участия в толпе достаточно для  немедленного и значительного понижения
интеллектуального уровня. Ученый юрист Тард  также констатировал это в своих
исследованиях  преступлений  толпы. Только  в  области  чувств  толпа  может
подняться очень высоко или спуститься очень низко.
     *4. НЕТЕРПИМОСТЬ, АВТОРИТЕТНОСТЬ И КОНСЕРВАТИЗМ ТОЛПЫ
     Толпе знакомы только простые и крайние чувства; всякое мнение, идею или
верование, внушенные ей, толпа принимает или отвергает целиком и относится к
ним  или  как  к  абсолютным  истинам,  или  же как к  столь  же  абсолютным
заблуждениям.  Так  всегда бывает с верованиями, которые установились  путем
внушения,  а  не  путем  рассуждения.  Каждому  известно,  насколько  сильна
религиозная  нетерпимость и  какую  деспотическую  власть имеют  религиозные
верования над душами.
     Не испытывая никаких сомнений относительно того,  что есть истина и что
-- заблуждение, толпа выражает  такую же  авторитетность  в своих суждениях,
как  и  нетерпимость. Индивид  может перенести  противоречие и  оспаривание,
толпа же никогда их не переносит. В публичных собраниях малейшее прекословие
со стороны какого-нибудь оратора немедленно вызывает яростные крики и бурные
ругательства в толпе, за которыми следуют действия и изгнание  оратора, если
он  будет  настаивать на  своем. Если  бы  не мешающее  присутствие  агентов
власти, то жизнь спорщика весьма часто подвергалась бы опасности.
     Нетерпимость и  авторитетность суждений общи для всех категорий  толпы,
но  выражаются все-таки в  различных степенях. Тут также  выступают основные
свойства  расы, подавляющие все  чувства и  мысли  людей.  В латинской толпе
нетерпимость и авторитетность преимущественно  развиты в высокой степени,  и
притом настолько, что они совершенно уничтожают  то  чувство  индивидуальной
независимости,  которое  так сильно развито  у  англосаксов. Латинская толпа
относится  чувствительно  только к коллективной независимости  своей  секты;
характерной  чертой  этой  независимости  является потребность немедленно  и
насильственно  подчинить  своей вере  всех  диссидентов.  В  латинской толпе
якобинцы всех времен, начиная  с инквизиции, никогда не могли возвыситься до
иного понятия о свободе.
     Авторитетность  и  нетерпимость представляют собой  такие  определенные
чувства,  которые  легко  понимаются и  усваиваются  толпой и  так  же легко
применяются ею на практике, как только они будут ей навязаны.  Массы уважают
только силу, и  доброта их мало трогает, так как  они смотрят на нее как  на
одну  из  форм слабости. Симпатии  толпы всегда  были  на  стороне  тиранов,
подчиняющих ее  себе, а не  на  стороне добрых  властителей, и самые высокие
статуи  толпа всегда воздвигает  первым, а  не последним.  Если толпа охотно
топчет  ногами  повергнутого  деспота,  то это происходит  лишь оттого, что,
потеряв свою  силу, деспот  этот  уже попадает в  категорию слабых,  которых
презирают, потому что их не боятся. Тип героя, дорогого сердцу толпы, всегда
будет  напоминать Цезаря, шлем которого прельщает толпу,  власть  внушает ей
уважение, а меч заставляет бояться.
     Всегда  готовая  восстать   против   слабой   власти,  толпа  раболепно
преклоняется  перед  сильной властью.  Если сила власти имеет перемежающийся
характер, то  толпа, повинующаяся всегда своим  крайним  чувствам, переходит
попеременно от анархии к рабству и от рабства к анархии.
     Верить в преобладание революционных инстинктов в толпе -- это значит не
знать  ее психологии. Нас  вводит тут  в заблуждение только стремиггельность
этих инстинктов. Взрывы возмущения и стремления к разрешению всегда эфемерны
в  толпе.  Толпа  слишком  управляется  бессознательным  и  поэтому  слишком
подчиняется влиянию вековой  наследственности,  чтобы не  быть на самом деле
чрезвычайно  консервативной.   Предоставленная   самой  себе,  толпа   скоро
утомляется  своими  собственными  беспорядками и  инстинктивно  стремится  к
рабству.  Самые  гордые  и  самые  непримиримые  из  якобинцев  именно-то  и
приветствовали наиболее энергическим образом Бонапарта,  когда он  уничтожал
все права и дал тяжело почувствовать Франции свою железную руку.
     Трудно  понять историю, и  особенно историю народных революций, если не
уяснить  себе  хорошенько  глубоко  консервативных  инстинктов  толпы. Толпа
готова менять названия своих учреждений и иногда устраивает бурные революции
для  того, чтобы добиться такой  перемены, но  основы этих учреждений служат
выражением наследственных потребностей  расы, и  поэтому  толпа всегда к ним
возвращается. Изменчивость  толпы выражается только поверхностным образом; в
сущности   же   в  толпе  действуют  консервативные   инстинкты,  столь   же
несокрушимые,  как и у  всех первобытных  людей. Она  питает самое священное
уважение к традициям и бессознательный ужас, очень глубокий, ко всякого рода
новшествам, способным  изменить реальные  условия ее  существования. Если бы
демократия обладала таким же могуществом, как теперь, в ту эпоху, когда было
изобретено машинное  производство, пар и железные дороги, то реализация этих
изобретений была бы невозможна, или же она осуществилась бы  ценой повторных
революций и  побоищ. Большое счастье  для прогресса цивилизации,  что власть
толпы начала нарождаться уже тогда,  когда были выполнены великие открытия в
промышленности и науке.
     *5.  НРАВСТВЕННОСТЬ ТОЛПЫ  Если  под  словом  "нравственность" понимать
неизменное   уважение   известных  социальных  постановлений   и  постоянное
подавление  эгоистических  побуждений,  то,  без  сомнения,   толпа  слишком
импульсивна и слишком  изменчива,  чтобы ее можно было назвать нравственной.
Но  если мы  сюда же  причислим  и  временное проявление  известных качеств,
например:   самоотвержения,  преданности,   бескорыстия,  самопожертвования,
чувства справедливости, то должны  будем признать, что толпа может  выказать
иногда  очень  высокую нравственность. Немногие психологи,  изучавшие толпу,
рассматривали ее лишь с точки зрения се преступных действий и, наблюдая, как
часто  толпа  совершает  такие  действия,  они  пришли  к   заключению,  что
нравственный уровень толпы очень низок. Это верно  в большинстве случаев, но
отчего? Просто оттого, что инстинкты разрушительной свирепости, составляющие
остаток  первобытных  времен,  дремлют  в  глубине   души  каждого  из  нас.
Поддаваться этим инстинктам опасно для изолированного индивида, но  когда он
находится  в  неответственной  толпе,  где,  следовательно,  обеспечена  ему
безнаказанность, он  может  свободно следовать  велению своих инстинктов. Не
будучи в состоянии в обыкновенное время удовлетворять эти свирепые инстинкты
на наших ближних, мы  ограничиваемся тем, что удовлетворяем их на  животных.
Общераспространенная страсть к охоте и свирепые  действия толпы  вытекают из
одного  и  того  же   источника.  Толпа,  медленно  избивающая  какую-нибудь
беззащитную жертву, обнаруживает, конечно,  очень подлую свирепость,  но для
философа в этой свирепости существует много общего со свирепостью охотников,
собирающихся дюжинами для одного только удовольствия присутствовать при том,
как их собаки преследуют и разрывают несчастного оленя.
     Но   если  толпа   способна   на   убийство,  поджоги  и  всякого  рода
преступления,  то  она  способна  также  и  на  очень возвышенные проявления
преданности, самопожертвования и бескорыстия, более возвышенные чем даже те,
на  которые  способен  отдельный индивид. Действуя  на индивида  в  толпе  и
вызывая  у него  чувство славы, чести,  религии и  патриотизма, легко  можно
заставить  его  пожертвовать даже своей жизнью.  История  богата  примерами,
подобными крестовым походам и волонтерам 93-го года. Только толпа способна к
проявлению величайшего бескорыстия и величайшей преданности.  Как  много раз
толпа  героически умирала за какое-нибудь верование, слова или идеи, которые
она сама едва понимала!  Толпа, устраивающая стачки,  делает это  не столько
для того,  чтобы добиться увеличения  своего скудного заработка, которым она
удовлетворяется,  сколько  для того,  чтобы повиноваться приказанию.  Личный
интерес  очень редко бывает  могущественным двигателем  в толпе, тогда как у
отдельного индивида он  занимает  первое  место.  Никак не интерес, конечно,
руководил толпой во многих войнах,  всего  чаще недоступных ее  понятиям, но
она шла на смерть и так же легко принимала ее, как легко  дают себя  убивать
ласточки, загипнотизированные зеркалом охотника.
     Случается очень  часто, что даже совершенные негодяи, находясь в толпе,
проникаются  временно  самыми строгими  принципами морали. Тэн говорит,  что
сентябрьские убийцы приносили в комитеты все деньги и драгоценности, которые
они находили на своих жертвах, хотя им легко было утаить все это. Завывающая
многочисленная  толпа  оборванцев, завладевшая Тюильрийским дворцом во время
революции 1848  года, не захватила ничего из великолепных вещей,  ослепивших
ее, хотя каждая из этих  вещей могла  обеспечить ей пропитание  на несколько
дней.
     Такое  нравственное  влияние  толпы  на  отдельных индивидов хотя и  не
составляет постоянного правила,  но всетаки встречается  довольно часто; оно
наблюдается даже в  случаях менее серьезных, чем те,  о которых я только что
упомянул. Я  уже  говорил,  что  в  театре  толпа  требует от  героев  пьесы
преувеличенных добродетелей,  и  самое  простое  наблюдение  указывает,  что
собрание,   даже   состоящее   из  элементов  низшего  разряда,  обыкновенно
обнаруживает большую щепетильность в этом отношении. Профессиональный вивер,
зубоскал,  оборванец  и сутенер  зачастую возмущаются,  если  в  пьесе  есть
рискованные  сцены и  не  совсем  приличные  разговоры,  которые,  однако, в
сравнении с их всегдашними разговорами должны бы показаться очень невинными.
     Итак, если толпа часто подпадает  под влияние низших инстинктов, то все
же иногда она  в состоянии явить примеры очень высокой нравственности.  Если
считать  нравственными  качествами  бескорыстие,  покорность  и   абсолютную
преданность  химерическому или реальному идеалу, то надо признать, что толпа
очень  часто обладает этими качествами в такой степени, в  какой  они  редко
встречаются даже у самого мудрого из философов. Эти качества толпа прилагает
к  делу бессознательно, но что за беда! Не будем слишком сетовать о том, что
толпа  главным образом управляется бессознательными инстинктами и совсем  не
рассуждает. Если  бы  она  рассуждала  иногда  и  справлялась  бы  со своими
непосредственными   интересами,  то,  быть  может,  никакая  цивилизация  не
развилась  бы  на  поверхности нашей планеты,  и человечество  не  имело  бы
истории.

Глава третья. ИДЕИ, РАССУЖДЕНИЯ И ВООБРАЖЕНИЕ ТОЛПЫ

     *  1.  Идеи  толпы.  --  Основные  и прибавочные  идеи.  --  Как  могут
существовать одновременно самые противоречивые идеи. -- Превращения, которым
должны подвергнуться  высшие  идеи, для  того,  чтобы  сделаться  доступными
толпе. * 2. Рассуждения толпы. -- Идеи, ассоциируемые толпой, только по виду
могут представлять  последовательность.  *  3. Воображение толпы.  --  Толпа
мыслит  образами, и эти образы следуют  друг  за другом без всякой связи. --
Толпа особенно восприимчива к чудесному. --  Чудесное и легендарное являются
истинной опорой цивилизации.
     *1. ИДЕИ ТОЛПЫ
     Изучая в  первой части  этой книги  ("Психология народов")  роль идей в
эволюции народов, мы указали, что всякая цивилизация  вытекает из небольшого
количества основных идей, очень  редко обновляемых. Мы представили, как  эти
идеи утверждаются  в душе толпы, с какой трудностью они  проникают  в  нее и
какое приобретают могущество после того, как  утвердились в ней.  Мы видели,
как  часто великие исторические  перевороты вытекают  из изменения  основных
идей толпы.
     Я уже  достаточно  говорил об этом  предмете, и  потому не  буду к нему
возвращаться теперь;  скажу только несколько слов об идеях, доступных толпе,
и о том, в какой форме они усваиваются толпой.
     Эти  идеи  можно  разделить  на два разряда.  К первому  мы  причисляем
временные  и   скоропреходящие  идеи,  зародившиеся   под  влиянием  минуты;
преклонение перед какимнибудь индивидом или  доктриной, например; ко второму
-- все основные идеи,  которым среда,  наследственность, общественное мнение
дают  очень большую устойчивость,  таковы  прежние  религиозные верования  и
нынешние социальные и демократические идеи.
     Основные  идеи  можно  представить  себе  в виде массы вод какой-нибудь
реки,  медленно развивающей свое течение,  тогда как преходящие идеи  -- это
маленькие волны,  постоянно изменяющиеся  и возмущающие  поверхность большой
массы вод; эти волны не имеют действительного значения, но более заметны для
глаз, нежели движение самой реки.
     В  настоящее время великие  основные идеи,  которыми  жили наши предки,
стали  расшатываться;  они потеряли  всякую прочность,  и  вследствие  этого
глубоко поколебались  также и  все учреждения,  опирающиеся на  эти идеи. Мы
наблюдаем ежедневно  образование  мелких  преходя- ' щих идей,  о которых  я
только  что говорил,  но весьма  немногие из  этих  идей развиваются далее и
могут приобрести выдающееся влияние.
     Каковы  бы  ни  были   идеи,  внушенные  толпе,  они  могут   сделаться
преобладающими  не  иначе,   как  при   условии  быть  облеченными  в  самую
категорическую  и простую  форму. В  таком случае  эти идеи представляются в
виде образов, и только в такой форме они доступны толпе. Такие идеиобразы не
соединяются   между   собой   никакой   логической   связью   аналогии   или
последовательности  и  могут  заменять  одна  другую  совершенно так, как  в
волшебном фонаре одно стекло заменяется другим рукой фокусника,  вынимающего
их  из  ящика, где они были сложены вместе.  Вот почему в толпе удерживаются
рядом идеи самого противоречивого характера. Сообразно случайностям  минуты,
то