лпа подпадает под влияние  одной из разнообразных  идей, имеющихся у нее в
запасе, и поэтому может совершать самые противоположные действия; отсутствие
же критической способности мешает ей заметить эти противоречия.
     Такое явление, однако, не составляет  специального свойства толпы;  его
можно заметить у  многих изолированных индивидов, и не только у первобытного
человека,  но  и  у  всех  тех,  которые какой-нибудь  стороной  своего  ума
приближаются  к  нему,   например,  у   последователей  какого-нибудь  резко
выраженного религиозного верования. Я наблюдал это явление у ученых индусов,
воспитанных  в  наших  европейских  университетах  и  имеющих  дипломы.   На
незыблемых  основных  религиозных  или наследственных специальных идей у них
положен был  слой западных идей, нисколько  не изменивший прежних основ и не
имеющий с ними никакой родственной связи. Под влиянием  случайностей минуты,
те или другие из этих идей выступали на поверхность, вызывая соответствующие
поступки и речи,  и один и тот же индивид мог на  этом основании представить
самые  резкие противоречия.  Впрочем, все эти противоречия больше кажущиеся,
нежели  действительные,  потому  что  лишь  одни только наследственные  идеи
обладают  такой силой в  изолированном индивиде, что могут  руководить всеми
его  поступками. Только тогда, когда вследствие скрещивания человек очутился
под влиянием различных наследственных импульсов, его поступки  на самом деле
становятся противоречивыми. Было бы лишне настаивать здесь на этих явлениях,
хотя их психологическое  значение и очень важно;  но я думаю,  что нужно  по
крайней мере  десять лет наблюдений и  путешествий для того, чтобы их понять
как следует.
     Идеи,  доступные толпе  лишь в  самой  простой форме,  для  того, чтобы
сделаться популярными, часто должны претерпеть глубокие изменения. В области
философских и  научных, более возвышенных, идей в особенности можно заметить
глубину  изменений,  которые  необходимы  для  того,  чтобы  эти идеи  могли
постепенно  спуститься  до уровня понятий  толпы.  Изменения эти находятся в
зависимости от категории и  расы,  к которым  принадлежит  толпа,  но всегда
имеют упрощающий  и  понижающий  характер.  Вот  почему,  с социальной точки
зрения,  не существует в  действительности  идейной иерархии, т.е. более или
менее  возвышенных идей. Уже  одного  факта  проникновения  идеи в  толпу  и
выражения ее в действиях бывает достаточно, чтобы лишить ее всего  того, что
способствовало  ее  возвышенности  и величию, как бы  она  ни была истинна и
велика при своем начале.
     С  социальной  точки зрения иерархическая  ценность  идеи,  впрочем, не
имеет  значения,  а  принимать  во  внимание  надо  только  ее  последствия.
Средневековые  мистические  идеи,   демократические   идеи   прошлого  века,
современные социальные идеи нельзя назвать очень возвышенными. С философской
точки зрения нельзя  не  считать  их довольно  прискорбными заблуждениями, а
между  тем, их  роль была  и будет очень велика, и они долго будут считаться
самыми существенными факторами в поведении государств.
     Но даже когда идея претерпела изменения, сделавшие  ее доступной толпе,
она  все-таки  действует лишь  в  том  случае,  если  посредством  известных
процессов,  о  которых будет речь  в другом  месте,  она проникла  в область
бессознательного  и  стала чувством,  а  на  это  требуется всегда  довольно
продолжительное время.
     Не следует думать,  что идея производит впечатление, даже на культурные
умы, лишь  в том случае, если доказана ее справедливость. Легко убедиться  в
этом, наблюдая, как мало действуют  даже самые непреложные доказательства на
большинство людей. Очевидность, если она очень бросается в глаза, может быть
замечена каким-нибудь образованным  индивидом  в  толпе, но  новообращенный,
находясь под  властью  бессознательного, все-таки очень быстро  вер-нется  к
своим первоначальным воззрениям.  Если  вы  увидитесь с ним  через несколько
дней, то он вам снова представит все свои прежние аргументы и в тех же самых
выражениях,  так  как  находится  под  влиянием  прежних  идей,  сделавшихся
чувствами;  эти-то  последние  служат  глубокими  двигателями наших речей  и
поступков. В толпе происходит то же самое.
     Когда  посредством известных процессов идея проникает, наконец, в  душу
толпы,   она  получает  непреодолимую   власть  над   нею  и  порождает  ряд
последствий, которые  приходится переносить.  Философские  идеи, приведшие к
французской революции, потребовали целое столетие для того, чтобы укрепиться
в  душе толпы. Известно уже,  какую  непреодолимую силу они приобрели  после
того, как  укрепились.  Стремление целого народа к приобретению  социального
равенства, к реализации абстрактных прав и вольностей расшатало все троны  и
глубоко  потрясло  западный  мир.  В  течение  целых   двадцати  лет  народы
устремлялись друг на друга, и Европа пережила такие гекатомбы, которые могли
бы  испугать  Чингисхана  и  Тамерлана.  Никогда  еще  миру  не  приходилось
наблюдать в такой степени результаты владычества какой-нибудь идеи.
     Нужно очень долгое время для того, чтобы  идеи укрепились в душе толпы,
но  не менее времени надо и  для того, чтобы они исчезли  из нее. Поэтому-то
толпа в  отношении идей всегда отставала на несколько поколений от  ученых и
философов.  Все государственные  люди  знают  в настоящее время,  как  много
ошибочного заключается в основных идеях, о которых я только что  говорил, но
так как  влияние этих  идей еще очень  сильно,  то  государственные  деятели
вынуждены управлять согласно принципам, в истинность которых они сами уже не
верят более.
     *2. РАССУЖДЕНИЯ ТОЛПЫ
     Нельзя  утверждать  абсолютным  образом,  что толпа не рассуждает  и не
подчиняется рассуждениям. Но  аргументы, употребляемые  ею, и те, которые на
нее действуют, принадлежат с точки зрения логики к такому разряду, что разве
только на основании аналогии их можно назвать рассуждениями.
     Рассуждения  толпы,  несмотря  на  свое  невысокое  достоинство,  также
основываются  на ассоциациях, как и рассуждения более  возвышенного рода, но
они связаны  между собой лишь  кажущейся аналогией и  последовательностью. В
них  замечается точно такая же связь, как  и  в идеях эскимоса,  знающего по
опыту, что лед прозрачен и тает во  рту, и выводящего отсюда заключение, что
и  стекло,  как прозрачное тело, должно  также таять во рту; или же в  идеях
дикаря, полагающего, что если он съест сердце мужественного  врага,  то  тем
самым усвоит себе  его  храбрость;  или  в идеях  рабочего,  подвергавшегося
эксплуатации со стороны  своего хозяина и выводящего отсюда заключение,  что
все хозяйства должны быть эксплуататорами.
     Ассоциация разнородных  вещей, имеющих лишь кажущееся отношение друг  к
другу, и немедленное обобщение частных случаев -- вот характеристичные черты
рассуждений толпы. Подобного рода аргументация всегда выставляется теми, кто
умеет  управлять толпой, и  это  единственная, которая может влиять на  нее.
Сцепление логических рассуждений совершенно непонятно толпе, вот  почему нам
и дозволяется  говорить,  что толпа не  рассуждает или рассуждает ложно и не
подчиняется влиянию  рассуждений. Не раз приходится удивляться, как плохи  в
чтении  речи, имевшие  огромное влияние на толпу,  слушавшую их. Не следует,
однако, забывать, что эти речи предназначались именно для того, чтобы увлечь
толпу, а нс для того, чтобы их читали философы. Оратор, находящийся в тесном
общении с  толпой,  умеет  вызвать образы, увлекающие ее. Если он  успеет  в
этом,  то  цель  его  будет  достигнута,  и  двадцать  томов  речей,  всегда
придуманных потом, зачастую  не стоят нескольких удачных фраз, произнесенных
в должную минуту и подействовавших на умы тех, кого нужно было убедить.
     Считаем лишним прибавлять здесь,  что эта неспособность толпы правильно
рассуждать мешает ей критически относиться к чему-либо, т.е. отличать истину
от заблуждений и имеет  определенное суждение о  чем бы то ни было. Суждения
толпы  всегда навязаны  ей  и никогда  не бывают  результатом  всестороннего
обсуждения. Но как много есть людей, которые не возвышаются  в данном случае
над уровнем толпы!  Легкость,  с  которой  распространяются иногда известные
мнения,  именно и  зависит  от  того, что большинство людей не  в  состоянии
составить себе частное мнение, основывающееся на собственных рассуждениях.
     *3. ВООБРАЖЕНИЕ ТОЛПЫ  Как  у всех  существ, неспособных к рассуждению,
воспроизводительная  способность  воображения  толпы  очень  развита,  очень
деятельна,  и  очень  восприимчива  к впечатлениям.  Вызванные  в  уме толпы
каким-нибудь лицом образы, представление о каком-нибудь событии  или  случае
по  своей  живости  почти  равняются реальным образам.  Толпа  до  некоторой
степени напоминает  спящего, рассудок которого временно бездействует и в уме
которого возникают образы чрезвычайно живые, но эти образы  скоро рассеялись
бы, если бы их можно было подчинить размышлению. Для толпы, неспособной ни к
размышлению, ни к рассуждению, не существует  поэтому ничего невероятного, а
ведь невероятное-то всегда и поражает всего сильнее.
     Вот  почему  толпа  поражается  больше  всего  чудесной  и  легендарной
стороной событий. Подвергая анализу  какую-нибудь цивилизацию, мы видим, что
в  действительности настоящей  ее опорой  является чудесное и легендарное. В
истории кажущееся всегда играло более важную роль, нежели  действительное, и
нереальное всегда преобладает в ней над реальным.
     Толпа,  способная  мыслить  только  образами,   восприимчива  только  к
образам. Только образы  могут увлечь ее или породить  в ней ужас и сделаться
двигателями ее поступков.
     Театральные  представления,  где образы  представляются толпе  в  самой
явственной форме,  всегда имеют  на  нее огромное влияние.  Хлеб  и  зрелища
некогда составляли для римской черни  идеал счастья, и она  больше ничего не
требовала. Века прошли, но этот идеал мало изменился. Ничто так не действует
на  воображение толпы  всех  категорий,  как театральные  представления. Вся
зрительная зала испытывает одни и те  же эмоции, и если они  не превращаются
немедленно  в  действия, то  это потому  что  даже  самый бессознательный из
зрителей не может не  знать в данном случае, что он -- жертва  иллюзии и что
он смеялся и плакал над воображаемыми, а не истинными приключениями. Иногда,
впрочем,  внушенные  образами  чувства  бывают так  сильны,  что  стремятся,
подобно  обыкновенным  внушениям,  выразиться в  действиях.  Много  раз  уже
цитировалась история одного народного  театра, где всегда  игрались на сцене
лишь одни только мрачные драмы. Актер,  изображавший  изменника, подвергался
постоянной опасности  при выходе из театра, и его  должны были охранять, так
как  зрители, возмущенные  его  воображаемыми  преступлениями,  готовы  были
растерзать  его.  Я  полагаю,  что  это  может   служить   одним   из  самых
замечательных указаний умственного состояния толпы и того в особенности, как
легко она поддается внушению. Нереальное действует  на нее почти так же, как
и реальное, и она имеет явную склонность не отличать их друг от друга.
     Могущество  победителей и сила государств  именно-то и  основываются на
народном воображении. Толпу  увлекают за собой, действуя главным образом  на
се  воображение. Все великие исторические события --  буддизм, христианство,
исламизм,  реформа и революция и  угрожающее в наши дни нашествие социализма
--   являются   непосредственным   или   отдаленным   последствием   сильных
впечатлений,  произведенных   на  воображение  толпы.  Таким  образом,   все
государственные люди всех веков и стран, включая сюда и абсолютных деспотов,
всегда  смотрели на народное воображение, как на основу своего могущества, и
никогда не решались действовать наперекор ему. "Представившись католиком, --
сказал  Наполеон  в  государственном совете,  --  я мог  окончить вандейскую
войну;  представившись мусульманином, я укрепился в Египте, а представившись
ультрамонтаном, я привлек  на свою сторону итальянских патеров. Если бы  мне
нужно было управлять еврейским  народом, то я восстановил бы храм Соломона".
Никогда  еще со времен  Александра и Цезаря  ни один человек  не умел  лучше
Наполеона действовать на воображение толпы. Он постоянно думал только о том,
как бы  поразить ее воображение; он заботился об этом во всех своих победах,
речах, во всех своих действиях и даже на одре смерти.
     Как действуют  на воображение толпы -- это  мы скоро увидим.  Теперь же
ограничимся  только тем замечанием,  что влиять на толпу нельзя, действуя на
ее  ум и  рассудок,  т.е.  путем доказательств. Антонию,  например,  удалось
возбудить народ против убийц Цезаря никак не посредством искусной  риторики,
а посредством чтения его завещания и указания на его труп.
     Образы, поражающие воображение  толпы, всегда бывают простыми и ясными,
не   сопровождающимися  никакими  толкованиями,  и  только   иногда  к   ним
присоединяются какие-нибудь чудесные или таинственные факты: великая победа,
великое  чудо,  крупное преступление,  великая  надежда.  Толпе  надо всегда
представлять вещи в цельных образах, не указывая на их происхождение. Мелкие
преступления и несчастные случаи вовсе не поражают воображения толпы, как бы
они ни были многочисленны; наоборот, какой-нибудь крупный  несчастный случай
или преступление глубоко действуют  на толпу, хотя  бы  последствия их  были
далеко не так  пагубны, как последствия многочисленных, но мелких несчастных
случаев и преступлений.
     Эпидемия  инфлюэнцы, унесшая несколько  лет  тому назад в  Париже около
5000 жертв,  очень мало подействовала на народное воображение. Эта настоящая
гекатомба  не  выразилась  какими-нибудь  явственными  образами,  и  на  нее
указывали лишь  еженедельные статистические  отчеты.  Но какой-нибудь другой
крупный  несчастный случай,  например,  падение Эйфелевой башни, причем если
погибло  бы  не  5000,  а  всего 500  человек, но  зато  единовременно  и  в
общественном   месте,   непременно   подействовал  бы  гораздо   сильнее  на
воображение толпы. Предполагаемая гибель
     одного трансатлантического парохода на  том основании, что о  нем долго
не получалось  известий,  сильно поразила  воображение толпы, между  тем как
официальная статистика указывает,  что в одном только 1894 году  погибло 850
парусных судов и 203  паровых. Эта гибель судов,  гораздо более важная, если
смотреть на нее  с точки зрения потери человеческих жизней и товаров, нежели
гибель трансатлантического парохода, не произвела ровно никакого впечатления
на толпу.  Из этого следует,  что не факты  сами по  себе поражают  народное
воображение, а то, каким образом они распределяются  и представляются толпе.
Необходимо, чтобы,  сгущаясь, если мне будет позволено  так выразиться,  эти
факты  представили  бы  такой поразительный  образ, что он мог  бы  овладеть
всецело  умом  толпы  и  наполнить  всю  область  ее  понятий.  Кто  владеет
искусством  производить  впечатление на  воображение  толпы, тот  и обладает
искусством ею управлять.

Глава IV. РЕЛИГИОЗНЫЕ ФОРМЫ, В КОТОРЫЕ ОБЛЕКАЮТСЯ ВСЕ УБЕЖДЕНИЯ ТОЛПЫ

     Что  составляет религиозное  чувство. --  Оно  независимо  от  обожания
какого-нибудь  божества.  --  Его  характеристика. -- Могущество  убеждений,
облеченных в религиозную форму. Различные примеры. --  Народные боги никогда
не  исчезали. -- Новые формы,  в которых они возрождаются. Религиозные формы
атеизма. -- Значение этих понятий с исторической  точки зрения.  -- Реформа,
Варфоломеевская ночь, террор и  аналогичные  события  являются  последствием
религиозных чувств толпы, а не отдельных индивидов.
     Мы  уже говорили о том,  что толпа не рассуждает, что она принимает или
отбрасывает  идеи  целиком,  не переносит ни  споров,  ни противоречий,  что
внушения  всецело овладевают  ее мыслительными  способностями  и  немедленно
стремятся  перейти  в  действие.  Мы  указывали,  что  толпа  под   влиянием
соответствующего  внушения готова принести  себя в жертву ради внушенного ей
идеала  и  что  ей  свойственны  только сильные и  крайние  чувства,  причем
симпатия   у  нее  быстро   превращается  в  обожание,   а  антипатия,  едва
народившись,  тотчас  же  превращается  в  ненависть.   Эти  общие  указания
дозволяют нам предугадывать убеждения толпы.
     Исследуя ближе убеждения толпы как во время эпох веры,  так и  во время
великих политических  переворотов, например,  переворотов  предшествовавшего
века, можно видеть, что  всегда эти убеждения принимают  специальную  форму,
которую я не могу лучше  определить, как назвав ее религиозным чувством. Это
чувство характеризуется  очень  просто: обожание  предполагаемого верховного
существа, боязнь  приписываемой ему магической  силы, слепое  подчинение его
велениям, невозможность оспаривать его догматы,  желание  распространять их,
стремление смотреть  как на врагов на  всех тех, кто  не признает их  -- вот
главные черты этого  чувства. Относится  ли это чувство к невидимому Богу, к
каменному или деревянному идолу, или к герою, к политической идее, -- с того
самого момента, как в нем обнаруживаются вышеуказанные черты,  оно уже имеет
религиозную  сущность.  Сверхъестественное и  чудесное встречаются  в  нем в
одинаковой  степени.  Толпа  бессознательно  награждает  таинственной  силой
политическую формулу или победоносного  вождя, возбуждающего в данный момент
ее фанатизм.
     Религиозность обусловливается нс  одним только обожанием  какого-нибудь
божества; она выражается и тогда, когда  все  средства ума, подчинение воли,
пылкость  фанатизма  всецело  отдаются  на  службу  какому-нибудь  делу  или
существу,  которое  становится целью и  руководителем  помыслов  и  действий
толпы.
     Нетерпимость и фанатизм составляют  необходимую  принадлежность каждого
религиозного  чувства и  неизбежны у тех, кто думает, что обладает  секретом
земного или вечного блаженства. Эти черты встречаются в каждой группе людей,
восстающих во имя какого-нибудь убеждения. Якобинцы времен террора были  так
же  глубоко  религиозны,  как  и католики  времен инквизиции,  и их свирепая
пылкость вытекала из одного и того же источника.
     Все убеждения  толпы  имеют такие черты  слепого  подчинения,  свирепой
нетерпимости,  потребности в  самой  неистовой пропаганде,  которые  присущи
религиозному чувству; вот  почему мы и вправе сказать,  что  верования толпы
всегда имеют религиозную форму. Герой, которому поклоняется  толпа, поистине
для нее Бог. Наполеон был им в течение пятнадцати лет, и никогда еще ни одно
божество нс имело таких преданных поклонников и ни одно из них не посылало с
такой легкостью людей  на  смерть. Языческие и христианские боги никогда  не
пользовались такой абсолютной властью над покоренными ими душами. Основатели
религиозных или политических верований только потому могли достигнуть  цели,
что умели  внушить толпе  чувство  фанатизма, заставляющее человека находить
счастье в обожании и  подчинении и с готовностью жертвовать своей жизнью для
своего идола. Так было во все времена. В  своей  прекрасной книге о  римской
Галлии Фюстель де Куланж  указывает, что римская империя держалась не силой,
а  чувством  религиозного  восхищения,  которое  она  внушала.  "Это был  бы
беспримерный случай в истории, --  говорит он  не без  основания,  --  когда
режим,  ненавидимый  народом,  держался  целых пять веков... Нельзя было  бы
объяснить себе, как тридцать легионов империи могли принуждать  к послушанию
стомиллионный народ.  Если  же эти  миллионы  людей повиновались, то  потому
лишь, что император, олицетворявший в их глазах римское величие, пользовался
обожанием с общего согласия, подобно божеству.  В  самой маленькой деревушке
империи  императору  воздвигались  алтари.  В душе  народа,  от  одного края
империи  до другого,  народил