ась новая религия,  в  которой  божествами были
императоры.  За несколько лет до христианской  эры вся  Галлия, составляющая
шестьдесят городов, воздвигла сообща храм Августу  близ Лиона... Священники,
выбранные собранием  галльских  городов, были  первыми  лицами  в  стране...
Нельзя  приписывать все  это  чувству  страха и  раболепству.  Целые  народы
раболепны быть не  могут или, во  всяком случае,  не могут раболепствовать в
течение трех  веков.  Императора  обожали не царедворцы, а  Рим, и не только
Рим, а вся Галлия, Испания, Греция и Азия".
     В настоящее время великим завоевателям душ не строят больше алтарей, но
зато им  воздвигают статуи,  и  культ, оказываемый им  теперь, не отличается
заметным образом от того, который им оказывали в  прежние времена. Философия
истории  становнгся  нам понятной  лишь тогда, когда мы  вполне усвоим  себе
основные пункты психологии толпы, указывающие, что для толпы надо быть богом
или ничем.
     Не следует  думать, что  эти  предрассудки прошлых  веков  окончательно
изгнаны  рассудком. В своей  вечной борьбе против разума чувство никогда  не
бывало  побежденным.  Толпа  не  хочет  более  слышать  слов  "божество"   и
"религия", во имя которых она так долго порабощалась,  но никогда еще она не
обладала  таким множеством  фетишей, как  в последние сто  лет, и никогда не
воздвигала столько алтарей  и  памятников своим старым божествам.  Изучавшие
народное движение  последних  лет,  известное под именем буланжизма,  должны
были убедиться, с какой легкостью возрождаются религиозные  инстинкты толпы.
Не было ни одной  деревенской гостиницы, в которой не имелось бы изображения
героя.  Ему  приписывалась  сила  уничтожить  все  бедствия  и  восстановить
справедливость; тысячи людей готовы были отдать за него свою жизнь. Какое бы
место он мог занять в истории, если бы его характер оказался  на высоте этой
легенды!
     Незачем  повторять здесь, что  толпа  нуждается в религии,  так как все
верования,  политические,  божественные и социальные,  усваиваются ею лишь в
том   случае,  если  они   облечены   в  религиозную  форму,   недопускающую
оспариваний.  Если  бы  было возможно заставить толпу  усвоить атеизм, то он
выразился  бы  в такой же  пылкой  нетерпимости,  как  и  всякое религиозное
чувство,  и  в  своих внешних формах скоро превратился бы в настоящий культ.
Эволюция маленькой  секты  позитивистов любопытным образом подтверждает  это
положение. С нею случилось то же, что с тем нигилистом, историю которого нам
рассказывает глубокий писатель Достоевский. Озаренный в один прекрасный день
светом  разума,  этот  нигилист   разбил  изображения  божества   и  святых,
украшавшие алтарь его часовни, потушил восковые свечи и, не теряя ни минуты,
заменил  уничтоженные изображения творениями философов-атеистов,  таких  как
Бюхнер и Молешотт, и снова благоговейно зажег свечи. Предмет его религиозных
верований изменился,  но можно ли сказать в самом деле, что изменилось также
и его религиозное чувство?
     Некоторые исторические события, и притом наиболее важные, только  тогда
становятся  понятными,  -- еще  раз повторяю это, -- когда мы  вполне уясним
себе ту религиозную форму, в  которую  всегда в  конце концов облекаются все
убеждения  толпы. Существуют социальные явления, которые надо изучать скорее
с точки зрения психолога, нежели натуралиста. Наш великий историк Тэн изучал
революцию только как натуралист,  вот почему генезис событий часто ускользал
от него.  Он  прекрасно наблюдал факты, но,  не  зная  психологии толпы,  не
всегда  добирался до их  источников. Факты испугали его  своим  кровожадным,
анархистским и свирепым  характером;  он  видел в героях этой великой эпопеи
только  стаю  диких  эпилептиков,  повинующихся  без  всяких  преград  своим
инстинктам;  однако  все   насилия   революции,   убийства,   потребность  в
пропаганде, объявление войны всем королям,  легко объясняются, если смотреть
на  них  просто как на возникновение нового  религиозного  верования в  душе
толпы. Реформа, Варфоломеевская  ночь, религиозные войны, инквизиция, террор
--   все  это  явления  тожественные,  совершенные  толпой,   воодушевленной
религиозными  чувствами, которые  необходимым  образом  требуют  истребления
огнем и мечом всего того, что противится упрочению  нового верования. Методы
инквизиции -- это методы всех искренно  убежденных людей, и эти люди не были
бы таковыми, если бы употребляли другие методы.
     Перевороты, аналогичные тем,  которые я только что приводил, не были бы
возможны,  если бы душа толпы не  вызывала их. Ни  один  из самых абсолютных
деспотов не мог бы их вызвать. Когда историки рассказывают нам, что
     Варфоломеевская ночь была делом короля, то они лишь указывают этим, что
психология толпы им так  же  незнакома, как и психология  королей. Подобного
рода  манифестации  порождаются только  душою  толпы;  самый  абсолютный  из
монархов,  самый деспотичный  может только или ускорить их появление, или же
замедлить  их. Не короли создали Варфоломеевскую ночь,  религиозные войны, и
не  Робеспьер, Дантон  или  Сен-Жюст создали террор. Во  всех этих  событиях
действовала душа толпы, а не могущество королей.

 * Отдел второй МНЕНИЯ И ВЕРОВАНИЯ ТОЛПЫ


Глава 1. ОТДАЛЕННЫЕ ФАКТОРЫ МНЕНИЙ И ВЕРОВАНИЙ ТОЛПЫ

     Подготовительные факторы верований  толпы. --  Развитие этих  верований
есть последствие предшествующей обработки.  *  1. Раса. -- Ее  преобладающее
влияние. -- В этом влиянии выражаются внушения предков.
     *  2.  Традиции, --  Традиции служат выражением  синтеза души расы.  --
Социальное  значение  традиций.  --  В чем  заключается  их  вред.  -- Толпа
является самой стойкой хранительницей традиционных идей.
     * 3. Время. -- Оно последовательно подготавливает  упрочение верований,
а затем их разрушение. --  Благодаря его  влиянию из хаоса восстанавливается
порядок.
     * 4.  Политические и социальные учреждения.  -- Ошибочное представление
об их роли. -- Они представляют собой следствие, а не причины. -- Учреждения
-- не что  иное как ярлыки, которые прикрывают  одним общим названием  самые
несходные  вещи.  --  Как создаются конституции.  --  Потребность  некоторых
народов   в  известных,  теоретически  дурных,   учреждениях,  как  например
централизация.
     * 5. Образование и воспитание. -- Современное ошибочное представление о
влиянии образования на толпу. -- Статистические указания.  -- Деморализующая
роль латинского воспитания. -- Роль, которую могло бы исполнять образование.
-- Примеры, которые можно встретить у разных народов.
     Изучив  духовное устройство  толпы, ее способы мыслить,  чувствовать  и
рассуждать,  мы  переходим  теперь  к исследованию  того,  как  возникают  и
устанавливаются ее мнения и верования.
     Факторы,  определяющие  характер  мнений  и   верований  толпы,  бывают
двоякого рода: факторы непосредственные и факторы отдаленные.
     Отдаленные  факторы  --  это  те,  которые  делают  толпу  доступной  к
восприятию   известных   убеждений  и  совершенно  неспособной  проникнуться
некоторыми  другими взглядами. Эти  факторы подготавливают почву, на которой
впоследствии внезапно развиваются какие-нибудь  новые идеи, поражающие своей
силой  и  результатами.  Впрочем,  внезапность  появления этих  идей  только
кажущаяся.  Действительно,  некоторые  идеи  зачастую  возникают  в толпе  и
приводятся в  исполнение  с  быстротой молнии,  но  это так лишь  с  первого
взгляда, так как на самом деле этот взрыв всегда является результатом долгой
предшествующей работы.
     Непосредственные   факторы,  влияющие  на   толпу,   действуют  уже  на
подготовленную отдаленными факторами почву и без этого не вызвали бы никаких
результатов; они порождают в толпе  активную  уверенность, т.е.  облекают  в
известную  форму идею и развивают ее  со  всеми ее последствиями.  Благодаря
этим  непосредственным факторам, в толпе  возникают решения,  увлекающие ее;
благодаря  им  разражается  бунт,  устраивается  стачка,  или  же  громадное
большинство  вдруг возносит какого-нибудь  человека  к власти или низвергает
какое-нибудь правительство.
     Во  всех великих событиях  истории мы можем наблюдать  последовательное
действие  этих  двойных факторов. Возьмем один из самых разительных примеров
-- французскую революцию. Отдаленными факторами этого события  были творения
философов, вымогательства аристократии, успехи научной мысли. Подготовленная
таким  образом  душа  толпы  легко  уже  была   увлечена   непосредственными
факторами,  как то: речами  ораторов и сопротивлением двора  по поводу самых
незначительных реформ.
     К числу отдаленных факторов  принадлежат  такие общие факторы,  которые
встречаются  в глубине всех  верований  и мнений  толпы, это раса, традиции,
время,  учреждения  и воспитание.  Постараемся теперь изучить роль всех этих
разнообразных факторов.
     *1. РАСА
     Этот фактор, раса, должен стоять в первом ряду, так как своим значением
он превосходит все другие. Ранее мы указали на его влияние и потому не будем
больше возвращаться  к этому  вопросу. В предшествующем труде мы говорили  о
том, что такое историческая раса и какую она получает силу, благодаря закону
наследственности,  после  того, как сформировались  окончательно  ее  черты;
тогда ее верования,  учреждения  и искусства, одним словом, все элементы  ее
цивилизации  являются  уже  не чем,  иным, как только  внешним выражением ее
души. Влияние расы таково, что ни один из этих элементов не может перейти от
одного  народа  к  другому, не  претерпев самых глубоких  изменений.  Среда,
обстоятельства и события служат  лишь выражением социальных внушений минуты.
Все  это  может   иметь   значительное  влияние,  но   оно   всегда   бывает
кратковременным, если только идет вразрез  с  внушенными  идеями  расы, т.е.
целого ряда предков.
     Нам  еще представится  случай  не  раз вернуться к этому влиянию расы и
указать, как оно велико и как оно преобладает даже в специальных чертах души
толпы.  Этим объясняется, например, тот  факт, что  толпа разных стран имеет
большие различия в своих верованиях  и поступках и что на  нее нельзя влиять
одинаковым образом.
     *2. ТРАДИЦИИ
     В традициях выражаются идеи, потребности и чувства прошлого расы; в них
заключается синтез расы, всей своей тяжестью давящий на нас.
     Так  как эта высказанная мною  мысль  еще нова,  --  историю  же трудно
понять  без нее, -- я посвятил ей в своем  предшествующем труде ("Психология
народов")  четыре  главы.  Читатель увидит  из  этих глав, что,  несмотря на
обманчивую  внешность, ни  язык, ни религия,  ни искусства, одним словом, ни
один из элементов цивилизации не переходит в неприкосновенном виде от одного
народа к другому.
     Биологические  науки  претерпели  большие  изменения  с  тех  пор,  как
эмбриология  показала, какое  громадное влияние  имеет прошлое  на  эволюцию
живых существ. Такое же изменение произойдет и  в исторической  науке, когда
идея о влиянии прошлого получит большее распространение.  До сих пор еще она
недостаточно распространилась и  многие государственные  люди проникнуты еще
идеями  теоретиков прошлого  века, думавших,  что общество  может порвать со
своим  прошлым  и может  быть  переделано  во всех  направлениях, если будет
руководствоваться светом разума.
     Народ  --  это организм, созданный прошлым, и как  всякий  организм, он
может   быть  изменен  не  иначе,  как   посредством  долгих  наследственных
накоплений.
     Люди руководствуются традициями особенно тогда, когда  они  находятся в
толпе, причем меняются легко только одни названия, внешние формы.
     Жалеть об этом нечего. Без традиций не может быть ни национальной души,
ни цивилизации. Поэтому-то одним из главных занятий человека  с тех пор, как
он существует было  создание сети  традиции и разрушение ее  после того, как
благодетельное действие  традиций  иссякало.  Без  традиций  не  может  быть
цивилизации; без  разрушения  традиций не  может  быть  никакого  прогресса.
Трудность заключается в том, чтобы отыскать равновесие между постоянством  и
изменчивостью,  и  эта  трудность  очень  велика.  Если  какой-нибудь  народ
допустит прочно  укрепиться привычкам в течение нескольких поколений, он уже
более  не  может  измениться   и,  как   Китай,  становится   неспособным  к
совершенствованию. Насильственные революции тут ничего не могут сделать, так
как обломки разорванной цепи либо снова  спаиваются вместе, и прошлое опять,
без  всяких  изменений,  приобретает свою власть, либо  эти обломки остаются
рассеянными, и тогда за анархией вскоре следует упадок.
     Таким образом,  идеал  каждого народа состоит в  сохранении  учреждений
прошлого и  в  постепенном  и нечувствительном  их изменении мало-помалу. Но
этот идеал очень трудно достижим. Древние римляне и современные англичане --
единственные, реализовавшие этот идеал.
     Именно толпа и  является самой стойкой хранительницей традиционных идей
и  всего  упорнее противится  их изменениям, -- особенно те категории толпы,
которые именуются кастами. Я указывал уже на этот консервативный дух толпы и
говорил, что самые бурные возмущения ведут лишь к перемене слов. Имея в виду
разрушенные церкви в конце прошлого столетия, казни и изгнания священников и
общее преследование, которым подвергался весь католический культ, можно было
думать,  конечно, что  старые  религиозные идеи  потеряли окончательно  свою
власть.  А между  тем,  прошло  лишь несколько лет после этого, и отмененный
культ был  восстановлен вследствие  общих требований.  Вытесненные на  время
традиции снова вернули свое царство.
     В докладе бывшего члена конвента Фуркруа, цитированном Тэном, говорится
об этом отношении вполне определенно:
     "Повсеместное   празднование  воскресного  дня  и   посещение   церквей
указывает,  что  масса  французов желает  возвращения к  прежним обычаям,  и
теперь  не время противиться этой национальной склонности...  Огромная масса
людей   нуждается  в   религии,  культе  и  священниках.  Ошибка  нескольких
современных философов, в которую я и был вовлечен, заключалась именно в том,
что они полагали, будто образование,  если  оно достаточно распространится в
народе,  может уничтожить религиозные предрассудки. Эти  предрассудки служат
источником утешения для огромного  числа несчастных... Надо,  следовательно,
оставить народной массе ее священников, ее алтари и культ".
     Ни один  пример не показывает  лучше этого, какую власть имеют традиции
над  душой толпы. Не в  храмах  надо искать самых опасных  идолов,  и не  во
дворцах обитают наиболее деспотические из тиранов. И те, и другие могут быть
разрушены в одну минуту. Но  истинные, невидимые властелины, царящие в нашей
душе, ускользают от  всякой попытки  к возмущению и уступают лишь медленному
действию веков.
     *3. ВРЕМЯ
     В  социальных,  как  и  в  биологических,  проблемах   одним  из  самых
энергичных  факторов  служит  время.  Время является  единственным  истинным
творцом  и  единственным  великим  разрушителем.  Время  воздвигло  горы  из
песчинок и  возвысило до степени человеческого достоинства безвестную клетку
геологических   эпох.  Достаточно  вмешательства   веков  для  того,   чтобы
какое-нибудь явление подверглось полному изменению. Справедливо говорят, что
муравей мог бы сгладить Монблан,  если б только  ему было дано на это время.
Если  бы какое-нибудь существо получило  магическую власть  изменять течение
времени по желанию, то эта  власть была бы  равносильна могуществу,  которое
приписывается верующими только Богу.
     Мы  ограничимся здесь  рассмотрением влияния времени на генезис  мнений
толпы. В  этом отношении действие его очень  велико, и ему подчиняются такие
великие  силы, как расы,  которые  не  могли бы образоваться без него. Время
способствует  возникновению, развитию и уничтожению верований; время дает им
силу  и  могущество,  и  время  же  лишает  их  и  того,  и  другого.  Время
подготавливает мнения и  верования  толпы  или, по  крайней мере,  почву, на
которой  они  могут  развиваться.  Вот  почему  некоторые  идеи  могут  быть
осуществимы  только  в известные эпохи, так как они развиваются  и возникают
вовсе не внезапно  и не случайно,  и корни каждой из них можно найти в очень
отдаленном   прошлом.  Если  наступает   расцвет  этих  идей,  значит  время
подготовило  его.  И  генезис  этих  идей  становится понятен лишь  если  мы
обратимся к прошлому. Идеи -- это дочери прошлого и матери будущего и всегда
-- рабыни времени!
     Таким образом, нашим истинным властелином  является  время,  и нам надо
только  предоставить  ему  действовать,  чтобы видеть  перемену  во  всем. В
настоящий  момент  нас тревожат грозные притязания  толпы и  те разрушения и
перевороты, которые они, по-видимому,  готовят нам.  Но время позаботится  о
том, что  бы восстановить равновесие. "Никакой режим не возник в  один день,
--  говорит  Лавосс.  --  Политические  и социальные  организации  создаются
веками. Феодализм  существовал в  бесформенном и хаотическом  виде в течение
многих веков, пока  не  подчинился  известным правилам. Абсолютная  монархия
существовала  также   многие   века,   пока   не   найден   был   правильный
правительственный режим,  --  и во все  эти  переходные  периоды всегда были
большие смуты".
     *4. ПОЛИТИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ
     Еще  довольно распространена  та  идея,  что учреждения могут служить к
исправлению недостатков общества, что прогресс народов является последствием
усовершенствования  учреждений  и правительств, и  социальные перемены можно
производить  с помощью декретов. Французская  революция имела своей исходной
точкой именно эту идею, и современные социальные  теории в ней находят точку
опоры.
     Продолжительный опыт все-таки  не  в состоянии был  серьезно поколебать
эту  опасную  химеру, и напрасно историки и  философы пробовали  доказать ее
неосновательность.  Им,  однако,  не  трудно  было   бы  доказать,  что  все
учреждения представляют собой продукт идей, чувств и нравов, и что эти идеи,
чувства и  нравы  нельзя  так  легко  переделать посредством  одного  только
изменения кодексов. Народ не сам выбирает для себя учреждения, точно так же,
как и не сам выбирает для себя цвет глаз и волос. Учреждения и правительства
-- это продукт  расы,  и не они  создают эпоху, а эпоха их  создает.  Народы
управляются не  так, как того  требует их  характер.  Нужны целые  века  для
образования какого-нибудь  политического режима, и  точно так же  нужны века
для  его  изменения. Учреждения сами  по себе  не могут быть  ни  хороши, ни
дурны, и те, которые хороши для какого-нибудь  народа в данную минуту, могут
быть  совершенно непригодны для него в другое время. Поэтому-то не во власти
народа изменять эти учреждения  на самом  деле; он может  только посредством
насильственных  революций  менять название  учреждений,  но сущность  их  не
изменится. Названия, впрочем, не имеют значения -- это не более  как ярлыки,
и историк,  проникающий в  самую  суть  вещей,  не станет  обращать  на  них
особенного внимания. Так, например, самая  демократическая страна  на свете,
Англия, управляется монархическим  режимом, между  тем в испано-американских
республиках,   несмотря  на  существующие  там  республиканские  учреждения,
господствует   самый  тяжелый  деспотизм.  Судьбы  народов  определяются  их
характером, а никак  не правительствами.  В  предшествующей своей  работе  я
старался доказать это яркими примерами.
     Это  признается   даже  в  Соединенных   Штатах  самыми  передовыми  из
республиканцев.  Американский  журнал   "Forum"  высказал  по  этому  поводу
следующее категорическое мнение,  которое я заимствую из "Review of Reviews"
за декабрь 1894 года:
     "Даже  самые ярые враги аристократии не должны  забывать, что Англия --
самая демократическая страна на свете, г