мом деле в
деревне очень скучно!
     - А то как же!
     Николай  любовался  молодой  женщиной  с  нескрываемым  восторгом.   Он
взглядывал на ее пышную грудь, на ее сверкавшие ослепительной белизной плечи
и вздрагивал пробуждающейся страстью молодости.
     А  Нина  Сергеевна шла  себе  спокойно,  точно ничего не  замечая,  шла
вперед, в глубь аллеи, медленно обрывая на ходу сорванную ветку.
     - Что же вы молчите, Николай Иванович? Останетесь три дня?
     - Три дня - слишком много. Пора к старикам.
     - Как хотите.  Я  вас прошу,  потому что (она нарочно сделала паузу)...
потому  что  с  вами  скучать  веселей,   право.   Не  то,  что  с  Алексеем
Алексеевичем.
     - Умных разговоров не веду?
     - Во-первых, умных разговоров не ведете, а во-вторых...
     - А во-вторых?
     - Юный вы еще... Не совсем изломанный... и то редкость!
     - Благодарю за честь...
     - Не благодарите пока. Поблагодарите после.
     Нина произнесла последние слова как-то особенно, подчеркивая их.
     - Впрочем,  вам это полезно!  -  произнесла она, как бы отвечая на свои
мысли.
     - Что полезно?..
     - Наблюдать людей! - рассмеялась она.
     - Вы все говорите нынче загадками, Нина Сергеевна.
     - Такой стих напал.
     - От нечего делать?
     - Пожалуй, что и так! - промолвила она и лениво зевнула...
     - А с Горлицыным пробовали скучать?
     Она улыбнулась.
     - Пробовала,  но только он невыносим,  хотя, говорят, и ученый человек.
Впрочем,  для Нюты Штейн он будет превосходным мужем в  немецком вкусе.  Она
будет молиться на него,  вязать ему чулки и дарить ему детей,  а он будет, в
качестве гениального человека, третировать ее. И оба будут счастливы.
     - Вы, как посмотрю, мрачно смотрите на людей.
     - Ах,  если б  вы  только знали,  как  они  мне  все надоели,  эти ваши
петербургские развитые люди. Я их довольно насмотрелась. До тошноты надоели,
ей-богу.  И  все говорят,  говорят,  говорят,  -  как им не надоест!  Скучно
слушать. Вы вот хоть не имеете пагубного намерения развивать меня, и за то с
вами не так скучно.
     - Разве другие пробовали?
     - Пробовали,  -  рассмеялась Нина.  - Все, много их там, все пробовали.
Горлицын даже химии учил меня.
     - Вас - химии?
     - Меня  и...   вообразите...  химии!  Недели  две  занимался,  а  потом
рассердился и  бросил,  увидав,  что я  хохочу и над ним,  и над его химией.
Присухин все-таки  умнее:  он  химии  меня  не  учил,  но  больше  говорил о
назначении  женщины  и   о   прелести  быть   другом  и   помощницей  такого
замечательного человека,  как он.  Разумеется,  не прямо,  а  больше в своих
красноречивых речах.  Всего было!  - протянула Нина. - Но самая скука в том,
что обыкновенный финал всех этих попыток...
     - Руку и сердце? - подсказал, смеясь, Николай.
     - Вы угадали! Ужасно глупая у них манера ухаживать. Они воображают, что
умные разговоры -  самая лучшая увертюра к  любви.  Да они,  впрочем,  разве
умеют любить?  Так только,  умные слова о любви говорят. Заранее знаешь, чем
все это кончится,  и  только ждешь,  скоро ли  признание,  или нет.  Все это
ужасно скучно.
     Говоря, что все это "ужасно скучно", Нина Сергеевна опустила голову и в
раздумье подвигалась вперед по аллее.
     - Знаете ли,  какой я  вам дам совет,  Николай Иванович,  благо вы  еще
молоды, а я уж не молода.
     - Вы... не молоды?
     - Мне  двадцать восемь лет,  молодой человек!  -  произнесла она как-то
степенно.  -  Никогда не резонерствуйте перед женщиной и  не играйте комедии
любви. Это может очень дорого стоить.
     - Никогда не буду! - шутливо проговорил Николай.
     - Не смейтесь. Теперь я серьезно говорю.
     - Вас не разгадать: когда вы серьезно, когда нет.
     - Выучитесь...  Надеюсь,  мы с вами останемся друзьями, и вы не удивите
меня признанием. Правда ведь?..
     - А если?.. - улыбнулся он.
     - Тогда с вами будет скучно...
     - И вы рассердитесь?
     - Рассержусь.
     "Так ли?" - подумал Николай, взглядывая на Нину.
     - Так рассердитесь? - повторил он.
     - И даже очень! - прошептала Нина.
     Эти слова кольнули Вязникова.
     - Странная вы, Нина Сергеевна!.. - произнес он.
     - Странная?  -  переспросила она.  - Вы мало еще женщин знаете! А может
быть!.. Впрочем, про меня и не то говорят. Вас разве не предостерегали?
     - Нет.
     - Так ли? - спросила она, заглядывая Николаю в лицо.
     - Положим, предостерегали.
     - Я была уверена.  К чему вы хотели скрыть это!  Мне, право, все равно,
что говорят про меня. Я к этому равнодушна.
     В голосе ее звучала презрительная нота.
     - Тем  более  что  я  знаю,   как  пишется  история,  особенно  история
хорошенькой женщины...  Однако повернемте назад...  Мы сегодня зашли с  вами
далее  обыкновенного.  Пожалуй,  Алексей Алексеевич переменит мнение  насчет
ваших талантов...
     Они пошли назад. Нина прибавила шагу.
     - И страшные вещи рассказывали? - заговорила молодая женщина.
     - Ведь вам все равно.
     - Вы  не  верите?  Мне,  может быть,  все  равно,  но  все-таки женское
любопытство...
     - Ничего страшного. И может ли быть страшное?..
     - Кто знает! - тихо проронила Нина.
     - Вы хотите запугать меня?
     - Ничего я не хочу! - с досадой проговорила Нина. - Так как же рисовали
меня, говорите?!
     - Никак, просто советовали беречься.
     - Пожалуй, что вам нечего было советовать...
     - Отчего мне именно?..
     - Мне кажется... Оттого-то с вами и весело.
     Они подходили к дому. Вся компания шла к ним навстречу.
     - Так вы  не боитесь остаться?..  Останетесь?  -  поддразнивала молодая
женщина.
     - Чего бояться, я не из трусливых.
     - Вот это славно. И скоро приедете?
     - Приеду.
     - И признания не сделаете?..
     - Не сделаю! - рассмеялся Николай.
     - Вашу руку!  Значит,  мы останемся друзьями и приятно проведем лето, -
весело сказала она, пожимая Николаю руку, - а потом...
     - Что потом?
     - Да ничего. После будут новые впечатления и у вас и у меня.
     - Вы до них охотница...
     - А вы? Разве нет? - шепнула она, посмеиваясь как-то странно.


        "XIII"

     - Куда это вы, mesdames, собрались? - крикнула она, подбегая к сестрам.
     - На озеро.  Хочешь ехать,  Нина?  Ты,  кажется,  сегодня в  духе и  не
отравишь прогулки! - засмеялась Евгения.
     - Вот как рекомендуют меня сестры,  Николай Иванович!.. Нечего сказать,
хорошая рекомендация. Так вы удостоиваете пригласить меня?
     - Приглашаем!
     - Принимаю приглашение и  обещаю  не  отравить прогулки,  но,  с  своей
стороны, также предлагаю условие.
     - Какое?
     - Чтобы...  Вы не сердитесь, добрейший Игнатий Захарович! Чтобы Игнатий
Захарович обещал не вести умных разговоров. Обещаете, Игнатий Захарович?
     Молодой  ученый  покраснел,  прищурил свои  красноватые глазки,  однако
сохранил все тот же серьезный вид и проговорил:
     - Желание Нины Сергеевны будет свято исполнено!
     "И этот мозгляк думал развивать Нину Сергеевну! - невольно пронеслось в
голове у Николая. - С ней заниматься химией?! Вот-то дурак!"
     Нюта Штейн,  желая вознаградить молодого ученого, подняла свои большие,
выпуклые глаза и взглянула на него сочувственным, долгим взглядом, словно бы
говоря им:  "Не сердись на  нее.  Она не  в  состоянии понять тебя!"  Но,  к
крайнему изумлению добродушной барышни,  молодой ученый  строго  взглянул на
свою ученицу, так что она покорно опустила глаза и долго не подымала их, как
бы чувствуя себя виноватой.
     - Вы тоже, надеюсь, поедете, Николай Иванович?
     - С удовольствием.
     - А Алексей Алексеевич едет? - спросила Нина.
     - И он едет!
     - Да это будет превесело!
     Целая компания,  усевшись на  долгушу{98},  отправилась к  озеру.  Нина
Сергеевна сдержала свое  обещание не  отравить прогулки.  Она  была в  духе,
весела, разговорчива и оживляла все общество. Она болтала без умолку, шутила
с  Присухиным,  заставила его рассказать несколько анекдотов,  -  он отлично
рассказал  их,  -  добродушно  останавливала  молодого  ученого,  когда  тот
покушался было на серьезный разговор,  и,  когда приехали на озеро, спела по
общей просьбе романс.  Она пела превосходно,  и  у  нее был густой,  звучный
контральто. Все притихли, когда она пела.
     А  Николай любовался молодой женщиной,  с грустью думая,  что он должен
ехать домой.  Нина  не  шутя увлекла нашего молодого человека.  В  ней  было
что-то  раздражающее  нервы,  возбуждающее любопытство,  подымающее  горячую
молодую страсть. Хотелось заглянуть в эти смеющиеся глаза, заглянуть глубоко
и узнать, что такое на душе у этой красавицы. Кто она? Бездушная ли кокетка,
ищущая новых впечатлений,  или одна из  тех натур,  которых не удовлетворяет
пошлость окружающей жизни  и  они  от  тоски  забавляются чем  попало?  Или,
наконец, просто чувственная женщина; красивое животное...
     "Нет,  нет...  Этого  не  может быть!"  -  повторял про  себя  Николай,
негодуя, что такая мысль могла даже прийти ему в голову.
     Кто бы  ни  была она,  не  все ли  равно?  Он никогда не встречал таких
женщин,  вращаясь в  дни  студенчества совсем в  другом обществе.  Она такая
изящная,  выхоленная, ослепительная. Ему даже казалось, что он любит молодую
женщину,  любит  сильно.  Одна  мысль,  что  и  она  могла бы  полюбить его,
приводила Николая в восторг. Он фантазировал на эту тему в ночной тиши, лежа
на кровати с зажмуренными глазами.  Страсть рвалась наружу. Любуясь ею днем,
он еще сильней любовался ею в мечтах и даже мечтал, как бы они устроились. В
эти минуты любовных грез он впадал в  идиллически-сладострастное настроение,
воображая себя счастливым мужем,  а Нину счастливой женой. В образе жены она
распаляла его воображение,  и он долго не мог уснуть.  Просыпаясь утром,  он
думал, как бы поскорей увидать Нину.
     "Кокетничает от скуки!" -  подумал и теперь Николай, испытывая ревнивую
досаду,  когда увидал,  что Нина отошла в  сторону с Присухиным и о чем-то с
ним говорила,  гуляя по берегу, должно быть о чем-нибудь интересном, так как
Алексей Алексеевич внимательно слушал,  склонив набок голову,  и как-то весь
сиял, сиял особенным блеском.
     "И  с  ним  она  забавляется!..  С  кем  же  она  не  шутит?  Кто такой
счастливец?"  -  спрашивал он  себя,  и  боже мой,  чего бы ни дал он в  эти
минуты, чтобы быть этим счастливцем!..
     Начинало смеркаться;  стали собираться домой. После весело проведенного
вечера все как-то притихли.
     Случайно или нет, но только Нина села около Вязникова. Было тесно, и он
невольно слишком близко сидел  от  молодой женщины.  Когда она  поворачивала
голову, его обдавало горячим дыханием.
     - Что вы молчите? Говорите о чем-нибудь! - промолвила Нина.
     Николай взглянул на  нее  в  темноте.  Она заметила,  как сверкнули его
глаза.
     - Говорить...  О  чем  говорить?  Вы  сами  не  любите,  когда говорят,
говорят, говорят...
     Он проговорил эти слова как-то странно. Нина отвернулась и заговорила с
сестрой.  Когда приехали домой, чай уже был готов. Все вошли в столовую, где
за  пасьянсом ждала  хозяйка.  Незаметно Николай  проскользнул на  террасу и
полной грудью дышал свежим воздухом, вглядываясь в мрак сада.
     - Мечтаете?  -  раздался сзади  знакомый шепот.  -  О  чем  это?  Лучше
пойдемте-ка пить чай, - проговорила Нина, наклоняясь к нему.
     - Ну, так сердитесь же.
     И  с  этими словами он припал к  ее руке,  осыпая ее поцелуями.  Она не
спеша отдернула руку,  пожала плечами,  усмехнулась и  молча ушла в комнаты.
Когда  Николай  вернулся  в  столовую,  ее  не  было.  Целый  вечер  она  не
показывалась, и Николай пришел в свою комнату сердитый, что попал в глупое и
смешное положение.  Теперь она  будет смеяться.  Одна мысль о  том,  что  он
смешон, приводила его в бешенство.
     "Однако ж  я  порядочный болван!" -  обругал он себя самым искреннейшим
образом.
     Весь дом  уже  спал,  а  Николай еще  не  ложился.  Он  был в  каком-то
возбужденном состоянии:  сердце  билось сильней,  дрожь  пробегала по  телу,
нервы были натянуты. Он ходил взад и вперед по комнате, напрасно стараясь не
думать о  Нине,  а  между тем все мысли его были поглощены образом роскошной
красавицы.  То  казалось ему,  что она рассердилась и  презирает его за  его
пошлую -  именно пошлую - выходку, достойную разве гимназиста, или - что для
нашего молодого человека было еще больнее - она смеется над ним, как смеется
над  Присухиным,   Горлицыным  и  мало  ли  над  кем  еще.   То,   напротив,
представлялось ему,  и так живо, что она не сердится, нет... Она заглядывает
в его глаза нежным, ласкающим, манящим взором, обвивает его шею ослепительно
белыми руками и шепчет: "Я люблю тебя, люблю".
     - Что за чепуха!  -  повторил он громко и взглянул на часы.  -  Уже два
часа! Пора ложиться спать, но спать не хочется... душно как-то.
     Николай подошел к  раскрытому окну и  долго стоял,  всматриваясь в мрак
густого,  косматого сада.  Хорошо так,  тихо.  Только ночной шорох  дрожал в
воздухе.  Деревья не шелохнутся. Небо блестело звездами. Ласкающей свежестью
дышала прелестная, тихая ночь.
     Николай затушил свечку,  присел у  окна  и  задумался.  На  него  нашло
мечтательное настроение.  Тоска молодой страсти,  безотчетная тоска охватила
его.  В  эту  минуту ему  казалось,  что  он  очень  несчастлив.  Хотелось с
кем-нибудь поделиться своим горем,  но  непременно с  женщиной,  с  красивой
женщиной.
     Снизу  раздался тихий скрип,  точно отворились двери.  Николай невольно
вздрогнул и  напряженно смотрел вниз.  Опять скрипнула половица на  террасе,
через мгновение белая тень мелькнула перед его глазами и  скрылась в глубине
сада. Снова все стихло.
     "Это она!  -  блеснула мысль у Николая, и он тотчас же решил идти вслед
за нею. - Это непременно Нина!"
     Он спустился вниз, осторожно через темную залу вышел на террасу и пошел
в глубь сада, прислушиваясь напряженным ухом и напрягая взор: не мелькнет ли
белая тень?  Сдерживая дыхание, подвигался он вперед, но никого не было. "Уж
не галлюцинация ли?" Он шел дальше,  по направлению к беседке. Вдруг до него
долетели тихие голоса. Они показались ему какими-то мягкими, нежными.
     - В беседке...  свидание,  верно!  - шепнул ревниво он и, не думая, что
делает, как тень подвигался вперед.
     Он  был в  нескольких шагах от беседки и  притаился за деревом.  Мягкий
звук поцелуя отчетливо прозвучал в ночной тиши, еще, еще и еще.
     - Так вот она,  разгадка!..  Кто ж  этот счастливец?  Неужели Присухин,
неужели Горлицын?
     Едва успел он  подумать,  как из беседки раздался тихий мужской голос и
вслед за тем сдержанный,  ласкающий смех.  Николай сразу узнал этот смех, но
голос? Чей этот знакомый, мужественный, повелительный голос?
     Он жадно вслушивался и в изумлении остолбенел.
     - Прокофьев!  -  вырвался из груди Николая беззвучный шепот.  - Вот кто
этот счастливец, а она, она... хитрая!
     Он бросился прочь и  долго бродил,  как шальной,  в  темноте сада.  Это
открытие совсем поразило его.
     - Прокофьев и Нина! Удивительно!
     Невольно тянуло его  снова  к  беседке.  Опять долетели звуки поцелуев.
Опять шепот, замиравший в ночной тиши. Николай пошел было назад, как до ушей
его долетело его имя, вслед за которым раздался смех. Он остановился.
     - Готов и этот нежный юноша?  -  насмешливо произнес Прокофьев.  -  Для
счета?
     - От нечего делать! - засмеялась Нина.
     - Не надоело еще?
     - Тебе это не нравится? - покорно сказала Нина.
     - С  богом!  -  как-то насмешливо произнес Прокофьев.  -  Хищная у тебя
природа.  Только,  смотри,  не дошутись.  Он ничего, юноша красивый и насчет
амуров, должно быть, ходок...
     Николаю показалось, что в голосе Прокофьева звучало раздражение.
     - Послушай, ведь ты знаешь... видишь...
     - Вижу и знаю.  Нечего нам уверять друг друга,  но только... а впрочем,
что  говорить!  Тебя  разве убедишь?  -  усмехнулся Прокофьев.  -  Когда его
отправляешь?
     - Послезавтра.
     - Оставила на денек! Экая ты какая... Ну, однако, пора мне. Завтра еду.
     - Завтра? И до сих пор ничего не сказал? Надолго?
     - Не знаю.
     - Куда... можно спросить? - послышался робкий вопрос Нины.
     - Не все ли тебе равно куда? Дела.
     - Странные у тебя дела!  Три месяца пропадал,  три месяца не писал. Я и
не знаю, что ты делаешь!
     - И к чему знать тебе?
     - Тайны? - усмехнулась Нина.
     - Тайны, моя милая... Могу только заверить тебя, что не любовные... Ну,
до  свиданья.  Поцелуй еще раз...  вот так.  Да смотри,  пожалей Сердечкина.
Сердце у него нежное,  у этого юбочника.  Не смущай его...  Может, из него и
толк выйдет, если между хорошими людьми будет вертеться... Свежесть есть...
     - Уж не ревнуешь ли ты?
     - Этим не грешен,  кажется...  а все ж предупреди,  если готовишь его в
кандидаты на мое место.
     - Ты с ума сошел? Тебя променять на кого-нибудь? Тебя?
     - Отчего ж?
     Голос Прокофьева вздрогнул, когда он сказал эти слова.
     Снова послышался шепот.
     - Полно, полно, Нина... я пошутил.
     - Дай  хоть знать о  себе!  -  сквозь слезы говорила Нина.  -  Долго не
видать тебя, не знать о тебе - ведь это мука. Мало ли что может случиться!
     "Они давно знают друг друга!" - пронеслось в голове Николая.
     - Упреки? - резко сказал мужской голос.
     - Что ты, что ты! Я разве жалуюсь?
     В голосе ее звучала тревога и мольба.
     - По крайней мере, если можешь, скажи приблизительно, когда ждать?
     - Через  две  недели.   А   если  не  буду,   получишь  известие  через
Лаврентьева.
     - Деньги возьмешь?
     - Нет, пусть остаются у тебя. Да не болтай вообще. Твоя мать...
     Он понизил голос, так что Николай ничего не слыхал.
     - Пора,  пора!  С тобой и время забудешь.  Прощай, рыбка моя... прощай,
Нинушка,   царевна  моя  ненаглядная!  -  с  глубокой  нежностью  проговорил
Прокофьев. - Если что, не поминай лихом.
     Послышались рыдания.
     Николай скоро был в комнате.  Он разделся, лег в постель, но заснуть не
мог.  Самолюбие его было ужалено. Его жалели, о нем говорили с небрежностью,
над ним издевались. Он вспоминал разговор в беседке, и куда девалось горячее
его чувство к Нине!  Молодая женщина была права: любовь его как рукой сняло.
Он был почти равнодушен к Нине Сергеевне.
     - Но кто этот таинственный Ринальдо{103}?  Почему он смеет так говорить
о нем?  Сам-то он что за птица? - повторял молодой человек, ворочаясь с боку
на бок и завидуя счастливцу.  О, как хотелось ему доказать этому Прокофьеву,
которого он  совсем не  знал,  всем доказать,  что он  далеко не мягкосердый
юноша, что из него выйдет толк, что он готов на все честное, хорошее, что он
пострадать  готов  за  свои  убеждения...   И  он  докажет  это,  непременно
докажет...
     Николай под утро наконец заснул,  после того как он  в  мечтах совершил
много  хороших  дел,   обнаруживших  силу  его  характера  и   доблесть,   и
подосадовал, что Нина так скверно над ним подшутила.
     Когда на следующий день снопы яркого света ворвались в  комнату Николая
и  он  проснулся,  первою его мыслью было уехать поскорей из  Васильевки.  В
самом деле,  он долго здесь бил баклуши...  Пора бросить глупости и домой за
работу;  ему так много надо прочесть еще,  а  он целую неделю сибаритствовал
среди этих "культурных каналий"...
     Он  чувствовал в  эти минуты особенную бодрость,  жажду к  работе...  В
голове его роились планы превосходной статьи...  Он  напишет ее,  о  ней все
заговорят...  Она произведет впечатление... Господин Прокофьев прикусит язык
и не скажет, что писать не стоит...
     Странное дело! Николай сердился на Прокофьева и жаждал его одобрения...
Ему почему-то хотелось подняться во мнении этого человека, так напоминавшего
Мирзоева...  Ему было и  досадно и обидно,  что о нем Прокофьев так небрежно
говорил... Он непремен