ься в медицинскую академию, но все откладывал
поступать,  более читал разные книги,  чем учебники,  и  в последнее время с
каким-то увлечением занимался физической работой,  бродил по лесу, возился с
мужиками...  Вообще в  это  время в  нем,  по  наблюдениям отца,  происходил
какой-то перелом.  Отец не мешал сыну и не совсем хорошо понимал,  что такое
делается  с  юношей.   Чуялось  ему  веяние  чего-то  нового,   непонятного,
несимпатичного старику.
     Коля  ближе подходил к  отцу,  а  Вася  представлял для  него  какую-то
загадку.   Отец  объяснял,   впрочем,   странные  наклонности  сына  отчасти
знакомством с  Лаврентьевым,  а  отчасти  некоторым мистицизмом,  не  чуждым
характеру юноши. У него была полоса необычайной религиозности. Два года тому
назад,  пятнадцатилетним мальчиком,  Вася  писал отцу письмо,  которое тогда
поразило Ивана Андреевича...  "Со временем все это пройдет,  - думал отец. -
Коля повлияет на брата".
     - Оба они все-таки славные ребята!  -  проговорил вслух Иван Андреевич,
засыпая под утро.


     Он допил свой второй стакан,  обмениваясь короткими фразами с женой.  О
Коле отец не упомянул ни слова, и Марья Степановна обратила на это внимание.
Она  тоже  не  начинала разговора и  только  вскользь упомянула,  что  нужно
сегодня посылать на станцию, так она все равно сама поедет.
     - А меня не возьмешь? - засмеялся Иван Андреевич, понявший в чем дело.
     Марья  Степановна  в  ответ  тихо  улыбнулась.  Она  видела,  что  Иван
Андреевич не сердился больше на сына, и тревожный взгляд ее сменился обычным
кротким и радостным. Тотчас же она заговорила о том, какой обед она заказала
на случай,  если Коля приедет со вторым поездом,  а  не с  вечерним,  и  что
сегодня будет готов для Коли письменный стол, который она отдала починить, и
будут повешены новые занавески.
     - Ему  нужен большой стол.  Быть может,  он  здесь что-нибудь новенькое
напишет!
     Иван  Андреевич  улыбался.  Ему  весело  было  слушать  эту  заботливую
болтовню матери.
     В  столовую вошел Вася.  Сперва он  подошел к  матери и,  по  привычке,
оставшейся еще с детства, обвил рукой ее шею и поцеловал ее в губы, а мать в
это время незаметным крестом перекрестила его лоб. Потом он подошел к отцу и
протянул было руку,  но  отец притянул его к  себе и  как-то  особенно нежно
поцеловал сына, как бы безмолвно извиняясь за вчерашние слова.
     Вася не ожидал этой необычной ласки. Он нервно вздрогнул и сконфузился.
Мать уже наливала ему чай, взглядывая на мужа и сына. "Удивительно, как Вася
похож на отца!" - подумала она. Иван Андреевич между тем спрашивал:
     - Ты, конечно, давно встал?
     - В шесть часов. Я уж и раков для тебя наловил. В кухню снес.
     - Спасибо, голубчик. А косил?
     - Косил.
     - Ну, как косьба твоя, - подвигается?
     - Подвигается.
     - Ах,  ты,  Микула  Селянинович{23}!  -  добродушно засмеялся старик  и
потрепал сына по плечу.  - Худ только телом ты. Духу-то в тебе много, а тела
мало. Надо тела припасти.
     - В  деревне поправится.  Петербург ему вреден.  Помнишь,  каким он  из
Петербурга тогда приехал: совсем чахленький.
     - А все учиться надо! - серьезно проговорил Иван Андреевич, подымаясь с
места.
     Вдруг невдалеке звякнул колокольчик. Все поднялись с мест и бросились к
растворенному окну. Но из окна, выходившего в сад, не видно было дороги. Все
как будто позабыли об этом.
     Колокольчик заливался совсем близко.  В  окно  ясно  доносились веселые
вскрикивания ямщика.
     - Коля,  Коля верно! - в один голос воскликнули отец и мать, выбегая из
столовой на крыльцо.
     Во двор въезжала почтовая телега.
     - Коля!  -  радостным, взвизгивающим голосом крикнула Марья Степановна,
бросаясь навстречу.
     Иван Андреевич побежал за ней.
     Телега остановилась среди двора. Из нее быстро выскочил молодой человек
и стал обнимать мать, отца и брата. Он переходил из рук в руки, улыбающийся,
счастливый,  взволнованный радостью свидания.  Марья Степановна улыбалась, а
слезы текли по ее лицу.  Иван Андреевич несколько раз прижимал к груди сына,
отпускал его, взглядывал на него и снова обнимал своего любимца.
     - Коля, наконец-то ты приехал! - шептал старик.
     Старуха няня торопливо шла из дому.
     - Голубчик мой! - воскликнула она. - Дождалась и я тебя!
     - Няня, здравствуй!
     Молодой человек горячо расцеловал старушку.
     Все  шумно пошли в  дом,  обмениваясь с  приезжим отрывочными фразами и
восклицаниями.  Гостю  задавали  вопросы  и,  не  дождавшись ответов,  снова
предлагали новые.
     - Чего хочешь,  чаю  или  кофе?  -  спрашивала Марья Степановна.  -  Он
нисколько не изменился,  не правда ли, Иван Андреевич? Такой же, как был уже
года два тому назад. Комната твоя приготовлена. Досадно, стол не принесли!
     - Нет, изменился. Как не изменился! Вырос, возмужал. С каким поездом ты
приехал? А борода-то какая стала!
     Сын едва успевал отвечать.
     - Закусить не  хочешь ли?  Устал с  дороги?  Вещи-то  твои надо снести.
Сейчас скажу Авдотье. Няня! Скажи, милая.
     Вошли в дом.
     Молодой человек весело озирался.
     - Все по-старому! - произнес он.
     - Все по-старому! - отвечал Иван Андреевич.
     Николай заглянул в кабинет,  зашел в спальню,  мельком взглянул на свою
комнату,  заботливо убранную рукою матери,  расцеловал снова мать, забежал в
комнатку к  няне.  Все ему было знакомое,  родное,  все говорило о  прелести
старого гнезда.
     - А Васину комнатку я забыл посмотреть!
     - После все осмотришь. Пойдем-ка чай пить. Верно, с утра ничего не ел?
     Все вернулись в столовую. Отец усадил сына рядом.
     Тем  временем Вася позаботился о  вещах и  помогал ямщику таскать вещи.
Горничная Авдотья хотела было  помочь,  но  юноша  сказал,  что  и  без  нее
справятся.
     Когда все вещи были перенесены, он пришел в столовую и сказал:
     - Ямщик, Коля, дожидается!
     - Ах, я и забыл. Надо ему дать на чай.
     Он хотел было встать, но брат заметил:
     - Сиди, я снесу!
     - Да скажи, Вася, чтобы ямщика чаем напоили, - проговорил отец.
     - Ладно.
     - А Вася в деревне поправился. Славный он!
     - Оба вы  у  нас славные!  -  нежно ответила Марья Степановна.  -  Что,
сладко?  -  спрашивала она,  когда сын принялся за чай.  -  Может быть,  еще
сахару? Не скушаешь ли чего-нибудь?
     - Ничего, мама-голубчик, не хочется. Я так рад, так рад вас видеть.
     - Ну, хлеба с маслом скушай. Хлеб домашний. У вас, в Петербурге, такого
нет. Попробуй, родной мой.
     Отец и  мать не спускали глаз с сына,  с родительской гордостью любуясь
молодым человеком.
     А  он  сидел между ними свежий,  красивый,  радостный,  чувствуя прилив
нежного чувства и горячей благодарности.  В избытке счастия, он первое время
не  находил слов и  только весело улыбался под взглядами,  полными горячей и
беспредельной любви.


        "III"

     Действительно,   не   одно   только   родительское  пристрастие   могло
любоваться, глядя на Николая.
     Николай Вязников был  очень  красивый молодой человек с  одним  из  тех
симпатичных привлекательных лиц,  которые обыкновенно всем сразу нравятся. С
людьми,  особенно с  молодыми,  обладающими такими счастливыми физиономиями,
быстро знакомятся и сходятся без труда.  Им даже охотно прощают то,  чего не
прощают  людям,  которых  природа  не  наделила  такой  наружностью.  Что-то
притягивающее,  располагающее было в тонких, нежных и мягких чертах молодого
румяного лица,  опушенного круглой,  шелковистой вьющейся бородкой, такой же
черной, как и волосы, зачесанные назад и открывающие красивый белый лоб, - в
умном улыбающемся взгляде небольших карих глаз,  в полуулыбке,  бродившей на
ярких губах,  в  манере держать себя,  в  стройной,  гибкой фигуре и  мягких
изящных движениях.
     Чуть-чуть вздернутый кверху нос  с  надетым пенсне,  слегка приподнятая
губа и некоторая самоуверенность в манерах и тоне приятного,  мягкого голоса
придавали молодому человеку несколько фатоватый вид. Но эта самоуверенность,
искренняя,   отзывающаяся  чем-то  беззаботным,   не  имела  в  себе  ничего
самодовольного и  даже шла к симпатичной физиономии.  Сразу было видно,  что
перед вами один из баловней судьбы, еще не испытавший серьезных неудач, горя
и лишений,  которого жизнь еще гладила по головке. Лицом он очень походил на
мать.  Те  же  нежные черты,  тот же  склад лица,  та  же неопределенность и
расплывчатость линий. Но выражение лица было другое. В нем не было кротости,
светившейся в ясном взгляде матери.
     Одет молодой человек был в серый летний костюм, сшитый, как было видно,
у  хорошего портного.  Вообще по всему было заметно,  что молодой человек не
пренебрегал своим туалетом и наружностью.
     При  сравнении двух  братьев,  сидевших  рядом,  -  Вася  с  задумчивым
недоумением разглядывал Колю,  точно разглядывал нечто для  него  не  вполне
понятное, - первое впечатление невольно было в пользу Николая.
     Рядом с  красивым молодым человеком,  лицо которого дышало искренностью
и,  казалось,  не умело скрывать ощущений,  - бледное, худощавое, задумчивое
юношеское лицо с  болезненным,  даже несколько страдальческим выражением,  -
такие лица напоминают религиозных мучеников, - неуклюжая, долговязая фигура,
застенчивые  манеры,  грубовато-добродушный тон  речи...  все  это  особенно
рельефно выделялось при сравнении.
     При  первой встрече с  двумя  братьями каждый сказал бы  про  старшего:
"Какой  симпатичный!",   а  про  младшего,   наоборот,   сказал  бы:  "Какой
несимпатичный!"
     Отец и мать не могли нарадоваться и с восторженной гордостью глядели на
Николая.  Под влиянием радостных ощущений и он умилился,  как-то размяк,  но
видно было,  что это восторженное внимание он принимал, как нечто привычное,
обыкновенное,  как капризные баловни-дети,  сознающие свою силу над любящими
родителями.
     Когда прошло первое впечатление встречи,  отрывочные вопросы,  ответы и
полуслова, которыми обменивались первое время, сменились разговором.
     Молодой человек рассказывал,  почему он опоздал и  заставил отца и мать
два раза напрасно ожидать себя.
     - Вы  простите меня,  -  говорил  он  своим  мягким,  несколько певучим
голосом,  в тоне которого звучала уверенность, что его непременно простят, -
вы простите меня.  В Москве случилась неожиданная встреча. Ты помнишь, папа,
я говорил тебе об одном из старых друзей моих,  Бежецком,  который принужден
был оставить на третьем курсе университет?..
     - Как  же,  помню...  По  твоим словам,  этот  Бежецкий славный малый и
горячая голова.
     - С ним-то я и встретился в Москве после трех лет разлуки...  Он только
что  приехал  в   Москву  к   своим...   Ну,   разумеется,   интересно  было
встретиться...  Я  и  опоздал...  Ты не сердишься,  папа?  Мама,  верно,  не
сердится.
     В ответ старик пожал руку сына.
     - Только удивил меня  Бежецкий.  Прежде он  так  горячо принимал все  к
сердцу,  был одним из ярых, а за эти три года совсем изменился, как-то осел,
присмирел,  совсем не  тот,  что  был.  Сестры просто сокрушаются,  глядя на
брата...
     - Ты познакомился с семейством? - спросила мать.
     - Бежецкий чуть не насильно к себе затащил.  Непременно хотел,  чтобы я
познакомился с его семьей!  -  слегка краснея,  проговорил Николай. - У него
славная мать  и  две  сестры,  очень неглупые и  развитые девушки.  Бежецкий
просил об одном деле.  Старшая сестра собирается поступить на женские курсы,
так  просила меня  дать  ей  сведения и  написать кое-кому  рекомендательные
письма. В Петербурге у них никого знакомых нет...
     "Вот какие дела!" - улыбнулся про себя Иван Андреевич и прибавил:
     - Скоро ж перегорел твой друг!
     - Это,  папа,  самого меня поразило. Никогда бы я не поверил, если б не
видел сам Бежецкого...  Сколько надежд подавал он в университете,  какой был
славный,  честный,  убежденный,  а теперь?.. Мне кажется, он пойдет по общей
колее!.. Вообрази себе, папа: Бежецкий взял место на железной дороге, и ведь
место-то какое!..  С  огромным жалованьем!  А  давно ли мечтал о кафедре,  о
деятельности, ничего не имеющей общего с настоящей.
     - Быть может,  средств не было...  Мало ли о  чем мечтаешь в молодости.
Семья у него на руках?
     - То-то и нет!  Семья его кое-что имеет и в его средствах не нуждается.
Да  разве,  папа,  семья  -  оправдание  для  всякой  мерзости?  -  внезапно
воскликнул  молодой  человек,   оживляясь,   причем   маленькие  его   глаза
заблестели.  -  Ведь так каждую подлость можно оправдывать семьей, особенно,
если она плодовита. И всякий негодяй может говорить: "У меня семья, я должен
позаботиться о  детях!"  -  и,  утешаясь этим,  безнаказанно грабить  казну,
обижать беззащитных,  оскорблять порядочных людей...  Что ты, папа! Положим,
жизнь заедает,  но  не  так  уж,  как  говорят обыкновенно люди,  готовые на
сделки...  Поверь,  что человек,  оправдывающий подлость семьей, и без семьи
сделает подлость...
     Иван  Андреевич слушал сына.  Горячие,  порывистые слова  Коли  приятно
щекотали его нервы.
     Вася, напротив, как будто все еще недоумевал.
     - Ты, конечно, теоретически прав.
     - Еще бы!..
     - Подожди,  не  торжествуй слишком рано  победы над  отцом,  -  шутливо
прибавил старик. - Ты, повторяю, прав, но бывают случаи - и мало ли случаев!
- когда единичные факты, как бы они ни были ужасны, ничего не значат. Знаешь
ли, друг мой, нельзя сплеча винить: надо прежде узнать все обстоятельства, а
то как раз попадешь впросак...
     - Нет,  папа,  нет,  не говори!  - горячо начал Николай, - подымаясь со
стула.  -  Никакие  обстоятельства  не  могут  оправдать  таких  людей,  как
Бежецкий.  Кому много дано, с того больше и спрашивается! Я ему высказал это
прямо в глаза.
     - И разошелся с ним? - неожиданно воскликнул Вася.
     - Ах ты,  юнец!  - снисходительно кинул Николай. - Нет, не разошелся...
все же он не пропащий еще человек.
     Вася  снова облокотился руками на  стол,  как  будто замечание брата не
произвело на него никакого впечатления.
     - Обстоятельства! - снова начал молодой человек. - Это старая песня! Да
и какие обстоятельства хоть бы у Бежецкого?  Он умный человек, понимает, что
теперь больше,  чем  когда-нибудь нужны образованные,  честные люди на  всех
поприщах,  а что ж он с собой сделал? В сущности, продал себя. Если не будет
потакать прямо,  то умоет руки!  Во имя чего?  Все равно, говорит, ничего не
выйдет, так я хоть личную жизнь устрою... Личная жизнь!.. Да разве она может
быть счастливой при  таких условиях?..  Ах,  папа!  Я  не  могу хладнокровно
говорить,  как вспомню о Бежецком!  Да он ли один?..  Множество таких, и это
между нашими,  между молодежью.  Одно благополучие,  один бог Ваала{29} стал
кумиром.  Не успеет еще человек "пары сапог" сносить, - смотришь, он уж поет
унылую песню,  складывает руки и  заботится о  гнезде,  да  еще о  гнезде-то
каком,  о самом роскошном, а там хоть трава не расти... Или бросается делать
карьеру...  Точно все,  чему мы учились,  чему мы верили и поклонялись,  что
волновало нас,  из-за чего мы боролись,  - все это был только модный костюм,
пригодный для разговоров,  а чуть встреча с жизнью - долой его!.. Ты знаешь,
папа, что из нашего курса большинство, наверное, будет Бежецкими...
     Молодой человек продолжал развивать эту тему.
     Впрочем,  вскоре он увлекся и  от этой темы перешел к другой,  третьей,
делая неожиданные переходы.  Он говорил горячо, с нервностью сангвинического
темперамента,  с  искренностью молодости,  полной  добрых намерений.  Он  не
столько  доказывал,  не  столько  заботился о  фактах,  сколько  хлопотал об
обобщениях,   рисуя  одну  за  другой  картины,  не  жалея  густоты  красок.
Собственные слова возбуждали его.  Казалось, он торопился вылиться, вылиться
залпом,  точно  спеша показать слушателям и  особенно отцу,  что  перед ними
взрослый,  умный  человек,  знающий цену  вещам и  людям и  понимающий,  что
происходит у него перед глазами.
     Старик слушал и  тихо-тихо улыбался,  покачивая головой.  Так  маститые
профессора слушают на экзамене бойких учеников,  подающих надежды.  Все, что
говорил сын, было хорошо знакомо Ивану Андреевичу, но в устах сына эти слова
являлись  для  любящего человека полными  отрадного смысла.  Приятно,  когда
близкий человек не обманул ваших надежд.
     - Ну,  Коля,  ты уж чересчур увлекся! - заговорил Иван Андреевич, когда
сын умолк и "отходил".  Взгляд его так же быстро потухал, как и загорался. -
Два-три факта -  и ты уж нарисовал целую мрачную картину.  У тебя, как вижу,
осталась старая страстишка к  обобщениям и...  преувеличениям!  -  улыбнулся
отец.  -  Не  все  ж  такие пустоцветы,  как твой приятель да  два-три твоих
знакомых... Не совсем же перевелись порядочные люди. Ведь по-твоему выходит,
что  будто в  России и  людей нет.  Есть они,  братец,  только не  видны,  и
деятельность-то  их незаметна...  Условия деятельности пока еще тесноваты...
что правда,  то  правда...  Иногда даже стыдно бывает,  из-за какого пустяка
приходится горячиться,  какие истины доказывать и за что ждать...  выговора,
хотя бы такому седовласому старцу, как твой отец... Ну, да ты сам это хорошо
понимаешь...  А  все-таки  "земля движется",  все-таки  есть  люди  и  между
стариками и между молодежью...  Я уже старик,  а верю в человека, хотя в мои
годы и  пора бы извериться;  ты же,  Коля,  такой молодой и  хочешь казаться
пессимистом наперекор себе!..  Впрочем, постой... постой... не кипятись!.. Я
понимаю  твое  негодование  и   мизантропические  выводы.   Ты   только  что
разочаровался в  близком человеке и  находишься еще под этим впечатлением...
Это тяжело,  Коля,  не  спорю,  но  все-таки нечего приходить в  отчаяние...
Жизнь, брат, еще целая жизнь у тебя впереди...
     - Да я  и не прихожу в отчаяние...  Я рук не сложу,  не бойся,  но надо
называть вещи их  именами...  Ты,  папа,  как посмотрю,  такой же  отчаянный
идеалист, как и был.
     - Ну,  не такой,  как был, мой друг... Жизнь самого завзятого идеалиста
собьет с позиции,  -  усмехнулся Иван Андреевич,  - а все-таки не думаю, что
все кругом нас дураки или мошенники.  Свежая водица просачивается...  Ну,  а
ты-то сам,  ты-то,  мой друг, разве не идеалист?! Идеалист, да еще какой! Да
разве можно не быть им в твои годы, с твоим честным, добрым сердцем, с твоей
впечатлительной натурой?  В двадцать три года да извериться в людей!..  Это,
Коля,  было бы ужасным несчастием... И дай бог, чтобы ты подольше сохранил в
себе веру... Нынче, как погляжу, молодые люди как-то морщатся, если зовут их
идеалистами...   Сороковыми  годами  пахнет!..   Эх   вы!..   А   вся   твоя
филиппика{31}, что это такое, как не лучшее доказательство?.. А твои письма?
А,  наконец,  твоя статья?..  А  еще  прикидываешься...  Меня,  мальчик,  не
обманешь.
     - Ты разве читал статью? - спросил молодой человек, весь вспыхнув.
     - Читал, да не раз, а три раза перечел.
     - Я думал,  ты не читал.  Она ведь всего две недели как напечатана. Я и
книжку с собой привез!
     - И ты думал,  что я еще не прочел!  - ласково укорил Иван Андреевич. -
Как только в газетном объявлении бросилось мне твое имя,  я тотчас же поехал
в город и у знакомых достал книжку журнала, где напечатана твоя статья...
     - Как ты нашел ее, папа? Ты, пожалуйста, не щади авторского самолюбия.
     - Статья недурная.  В  ней  есть жар,  есть увлечение,  видно,  что она
написана нервами,  и потому производит впечатление -  словом,  статья хорошо
рекомендует тебя.
     - Отец твой всем нам читал ее, - проговорила Марья Степановна.
     - Но есть и недостатки...
     Хотя Николай и  хотел казаться спокойным,  но  волнение проглядывало на
его лице.
     - Какие же, папа?
     - Фактов  маловато,  фактов.  Видно,  что  ты  вопроса  не  изучил  как
следует... знаешь ли, по-немецки. Тогда бы статья еще лучше вышла.