- Учиться.
     - Что?..
     - Учиться, папенька...
     - То есть как это учиться,  позвольте вас спросить?..  Разве дома ты не
можешь учиться?
     - Я хочу окончить курс. Надо систематически учиться.
     - Ой,  Лена! Да ты никак в самом деле в книгах одну дурь вычитала... Уж
не Вязников ли тебя сбивает?..
     - Я сама решила. Никто меня не сбивает.
     - Ишь выдумала: в Петербург!.. - удивлялся старик.
     - По  крайней мере,  папенька,  я  никому не  буду обузой.  Сами же  вы
говорили, что у нас средств нет, что бесприданниц не берут...
     - Ты не очень-то стрекочи...  мало ли что говорится!.. А если я не пущу
тебя в Петербург?
     - Вы не захотите причинять мне горе! Не правда ли?
     - Ей-богу,  тетка права,  что ты от рук отбилась, Елена! И не воображай
лучше,  чтобы я  когда-нибудь согласился на твою дурацкую просьбу.  Знаем мы
этот Петербург и  разные там  ваши курсы!  Очень знаем,  слава богу!  Того и
гляди нигилисткой сделаешься:  фанаберия,  очки,  стриженые волосы,  а после
разные революции -  смотришь,  и ведут бычка на веревочке!.. Каково-то будет
отцу,  ты только подумай...  И откуда, скажи мне на милость, блажь полезла в
твою голову?  Замуж не хочу,  учиться хочу!..  Жила себе спокойно, прилично,
как следует порядочной девице;  дала человеку слово;  все, кажется, отлично;
приданое нашили -  и вдруг: папенька, хочу в Петербург! Учиться!.. Мало, что
ли,  училась!.. Нет, Елена, ты лучше выкинь из головы дурь-то. И не думай. Я
не пущу. Слышишь ли? - проговорил старик, возвышая голос.
     - Мне  очень  жаль,  что  вы  не  согласны,  но  я  не  оставлю  своего
намерения...
     - Не оставишь? - крикнул вдруг старик.
     - Не оставлю! - тихо ответила Леночка.
     - Так знай же,  что и  я  своего решения не переменю и ни гроша тебе не
дам.  Чем  ты  будешь жить в  Петербурге?..  Нет,  ты  лучше не  серди меня,
Елена!.. Зарядила: хочу да хочу. А я не хочу!
     - Но что за причина?..
     - Причина?  А  причина та,  что  земля кругла!  Вот тебе и  причина!  -
вспылил старик.  - Ишь выросла упрямая дура. Отец толком говорит, а она: что
за причина?..  Как посмотрю,  в самом деле нынче вы умней отцов стали. Очень
уж умны! Удивительно! И всякая девчонка: "Какая причина?"
     Леночка тихо вышла из кабинета.  Она хорошо знала характер отца и  была
уверена, что пройдет время - и старик станет сговорчивей.
     Когда  Марфа Алексеевна узнала об  отказе Леночки Лаврентьеву,  то  она
напустилась на брата.
     - Вот,  полюбуйтесь,  плоды вашего воспитания! Нечего сказать - хороши!
Давали девке волю,  вот вам и воля.  Ах, срам какой! Приданое пошили... Да я
бы заставила идти замуж.  А вы небось,  братец,  по головке погладили? Очень
хорошо.  Теперь  на  весь  уезд  осмеют.  Любуйтесь дочкой-то!  Говорила  я,
книжки-то  эти до  добра не  доведут.  Из-за  книжек и  бунтуют все,  вам же
хлопоты. Ну уж и детки!..
     Досталось, разумеется, и Леночке. Марфа Алексеевна ее всячески бранила,
говорила,  что она погубит отца,  что теперь, после такого пассажа, никто на
ней не  женится;  одним словом,  не  давала Леночке покоя и  сердилась,  что
Леночка покорно выслушивала все эти упреки, не отвечая ни слова.
     - Очень уж вы воображаете о себе, сударыня!
     - Я, тетенька, ничего не воображаю!
     - Понимаю,  понимаю!..  Вы  думаете,  что  Вязников на  вас  женится?..
Дудки!.. Он на вас и смотреть не хочет!..
     - Тетенька, с чего вы это выдумали? Прошу вас, не говорите этого!
     - Просите не просите, но только будьте покойны. Ваш Николай Иванович на
вас плюет!  Он  за вдовушкой за богатой ухаживает,  за Ниной этой бесстыжей.
Тоже молодой человек понимает жизнь, не дурак, не бойтесь!.. А вы думали, он
вам  книжки дает из  сердечного интереса,  что ли?  Ах,  боже мой,  какая вы
красавица!  Так  и  привлекли!  Нашелся один дурак,  так вы  бы  должны бога
молить, а вы вдруг накануне почти свадьбы отказали... Вы хоть бы подумали об
отце. Приданое денег стоит, а у отца-то вашего средств нет. Нынче времена не
прежние. Доходы нынче самые мизерные. Ну, что теперь с приданым делать?
     - Тетенька!
     - Нечего "тетенька"! Срам один!
     Леночка уходила в  свою комнату и запиралась,  но за обедом тетка снова
начинала пилить  племянницу,  так  что  старик даже  раз  заметил с  сердцем
сестре:
     - Ну, будет тебе язычничать-то! Оставь Лену в покое!
     Несколько дней  старик дулся  на  Леночку и  ни  слова не  говорил,  но
наконец не выдержал и, целуя Леночку, спросил:
     - А ты все еще, упрямица, в Петербург хочешь?
     - Хочу.
     - И обещаешь мне, что будешь там жить, как следует порядочной девушке?
     - Папенька!.. Что это вы?
     - Эх, Леночка!.. Ну, уж что с тобой делать!.. Ты девушка серьезная и не
будешь там вертопрашничать.  Поезжай себе с богом. Будешь с братьями жить, а
я  тебе буду давать двадцать пять рублей в месяц,  больше не могу.  Ты когда
хочешь ехать?
     - В сентябре.
     - Ну,  и  Христос с тобой.  На праздники к нам приезжай.  Ведь без тебя
пусто будет, Леночка. Приедешь?
     - Разумеется.  Ах,  добрый мой,  хороший! - воскликнула Леночка, горячо
обнимая отца.
     "Пусть себе  в  самом деле  девка учится.  По  крайней мере кусок хлеба
будет иметь! Состояния у бедняжки нет!"
     Вопрос о куске хлеба победил старого исправника.


        "XXVIII"

     Целую неделю Леночка не  ходила к  Вязниковым.  Ей было как-то совестно
идти в  Витино.  Ей думалось,  что после истории ее с Григорием Николаевичем
старики должны косо на  нее  смотреть,  а  она  их  так  любила,  они так ее
ласкали... Кроме того, она все боялась, чтобы как-нибудь они не догадались о
причине ее отказа и не открыли бы тайну,  которую она так тщательно скрывала
в  тайнике души...  "Никто и  никогда не  узнает об  этом!"  Однако ей очень
хотелось повидать Марью Степановну,  и вот она выбрала время,  когда Николай
обыкновенно работал, и пошла в Витино.
     Она хотела пройти прямо в  комнату к  Марье Степановне,  но  в  зале ее
встретил Иван Андреевич.
     - Леночка!..  Наконец-то вы зашли, а я было к вам хотел идти, проведать
вас,  -  необыкновенно мягко  и  участливо встретил  ее  Иван  Андреевич,  и
особенно нежно,  ласково -  показалось Леночке -  звучал его  голос.  -  Ну,
пойдемте к жене. Она вас давно ждет!
     Он  ни  одним словом не намекнул о  том,  что знает об ее отказе,  и  с
участием смотрел на  молодую девушку,  которая в  короткое время так  сильно
изменилась. Она похудела, осунулась, и на лице ее лежал отпечаток пережитого
горя. Это уж была не прежняя веселая Леночка.
     - Посмотри-ка, Марья Степановна, какую я дорогую гостью к тебе привел!
     С  этими  словами старик  пропустил вперед  Леночку,  а  сам  вышел  из
комнаты, оставив их наедине.
     - Леночка!   -   произнесла  своим  мягким  голосом  Марья  Степановна,
приближаясь плавной походкой к молодой девушке.
     Она больше не  произнесла ни  слова,  а  крепко-крепко обняла Леночку и
поцеловала ее.  Потом,  обхватив ее  талию,  она  привела Леночку к  дивану,
усадила ее,  сама села подле и  взглянула на  Леночку так ласково,  с  такой
материнской нежностью и  любовью,  что  Леночка,  тронутая до  глубины души,
бросилась на шею к  Марье Степановне и залилась слезами.  А Марья Степановна
по-прежнему не говорила ни слова и только тихо гладила своей широкой ладонью
голову Леночки.  Так прошло несколько секунд. В этой безмолвной ласке доброй
женщины  Леночка  нашла  утешение,  которого  она  напрасно искала  в  своих
одиноких думах.  Ей  было так  тепло и  хорошо от  этой материнской,  нежной
ласки. Она ее пригрела и успокоила.
     - Добрая,  хорошая вы!  -  прошептала Леночка,  припадая к  руке  Марьи
Степановны.
     - А ты-то разве не добрая?  -  ответила Марья Степановна, целуя молодую
девушку. - Ведь вон ты как измучилась. Осунулась, похудела...
     - Тяжело было. Он такой славный, хороший. Ни одним словом не упрекнул.
     - За что ж упрекать? Ты честно поступила.
     - Но каково ему!
     - Тяжело, очень тяжело. Он тебя так любит; но разве лучше было бы, если
бы ты вышла замуж,  не любя человека? Этого скрыть нельзя, моя девочка. Рано
или поздно нелюбовь сказалась бы, и тогда было бы еще тяжелей. Ты по крайней
мере вовремя спохватилась...
     Так утешала Марья Степановна, любуясь своей любимицей.
     - Славная ты,  Леночка,  девушка!.. - произнесла как-то задушевно Марья
Степановна. - Не горюй, время залечит горе бедного Григория Николаевича. И к
тебе счастие придет, найдешь своего суженого.
     "Найду ли?" - подумала Леночка.
     - Такую девушку,  как ты,  нельзя не полюбить,  право...  И  я  от души
желаю,  чтобы будущие мои невестки походили на тебя.  Бог с  ними,  с  этими
кокетками, говоруньями! Они счастья не приносят!..
     - Что вы,  что вы,  Марья Степановна! - шептала Леночка, вся замирая от
охватившего ее волнения.
     - Я тебе не комплименты говорю, Лена, ты знаешь!..
     Леночка сообщила Марье Степановне о своем намерении ехать в Петербург и
Марья Степановна одобрила ее планы.
     - Поезжай,  поезжай,  мой друг.  Нынче и нашей сестре надо учиться. Дай
бог тебе всего хорошего. Жаль только без тебя скучно будет, ну, да ты будешь
ведь приезжать? Это ты умно надумала. Тебе надо из этих мест уехать, а то, в
самом деле,  что тебе, молодой девушке, в глуши-то жить. Жить там с братьями
будешь?
     - Да.
     - Отец согласился?
     - Сперва было  отказал...  сердился,  а  потом позволил.  Папенька ведь
очень, очень добрый!
     - Да  разве  с  тобой можно недобрым быть?  Ты  всякого обезоружишь,  -
ласково промолвила Марья  Степановна.  -  Вчера  еще  за  обедом мы  о  тебе
вспоминали,  какой ты девочкой славной была... Так, значит, решенное дело...
Студенткой будешь?
     - Да.
     - Я  уверена,   что  ты  отлично  кончишь  курс...   Ты,   слава  богу,
способная...  С Колей-то вместе поезжайте;  вдвоем - веселей. А в Петербурге
он будет тебя навещать,  в театр когда вместе сходите... все свой человек. Я
скажу Коле, чтоб он тебя чаще навещал.
     "Она не догадывается!" - радостно подумала Леночка и быстро сказала:
     - Нет, нет, не говорите. Зачем говорить!
     - Как зачем? Одну тебя оставить там, что ли?
     - Я буду с братьями жить.
     - Еще как ты с  братьями-то сойдешься...  Давно ведь ты их не видала...
Мало ли что...  А я непременно попрошу Колю,  чтоб он к тебе заходил.  Слава
богу, ты нам не чужая, и Коля любит тебя, как сестру.
     "Как сестру!" - вздохнула Леночка и спросила:
     - Разве  Николай Иванович в  сентябре едет  в  Петербург?  Кажется,  он
рассчитывал остаться до октября?
     - Мало ли как Коля рассчитывает!  -  рассмеялась Марья Степановна. - Он
непоседа.  Не усидеть ему в деревне до октября! Уж я замечаю: скучать начал,
хоть и уверяет,  что ему весело. Мать-то ему не провести! Сердце чует... это
он  по  своей деликатности нам,  старикам,  в  утешение.  Что ему с  нами-то
делать?  Недавно  он  статью  свою  окончил  и  отослал в  редакцию,  теперь
беспокоится,  ответа ждет.  Как жаль, Леночка, что ты не слыхала его статьи.
Превосходная статья! Он читал нам. Так хорошо написана, честно, горячо... Ты
не думай,  -  спохватилась добрая женщина,  -  что я говорю пристрастно, как
мать, ей-богу нет... Статья в самом деле прекрасная и, наверное, будет иметь
успех.
     - Еще бы!  - подхватила Леночка. - Наверное, будет иметь успех. Николай
Иванович такой умный, честный, талантливый.
     - Не правда ли? - наивно спросила Марья Степановна.
     И  Леночка горячо ее  поддержала и  рада  была,  что  может  говорить о
Николае.
     - Как  Коля  статью  кончил,  -  продолжала  Марья  Степановна,  -  он,
показалось мне,  заскучал.  Хотел было процессом заняться,  попробовать себя
адвокатом.
     - Процессом? Каким?
     - Разве ты не слыхала?  Чуть было со Смирновой не завел дела.  Смирнова
лес от своих крестьян требовала.
     - Да,  да,  слышала.  Григорий Николаевич говорил.  Так отчего ж  он не
ведет дело?
     - Смирнова окончила дело миролюбиво.
     - А!  -  протянула Леночка таким тоном,  как будто была недовольна, что
Николаю не пришлось вести дело со Смирновой.
     - А  Коле очень хотелось.  Так,  сложа руки сидеть,  ему скучно.  И то:
натура живая,  впечатлительная... Человек молодой, а развлечений-то никаких,
и людей кругом мало, а он любит общество... Ему и не сидится в деревне.
     - А разве у Смирновых,  например,  не весело...  Там гостят приезжие из
Петербурга,  люди развитые,  и наконец старшая дочь,  Нина,  говорят,  очень
интересная  и  умная  женщина?   -  проговорила  Леночка,  стараясь  придать
равнодушный тон своим словам.
     - Бог с  ней,  с  ее  красотой и  с  умом.  Признаюсь,  мне эта Нина не
нравится...  В  ней что-то  такое...  непонятное...  И  про нее рассказывают
странные вещи... Из-за нее человек застрелился!..
     - А Николаю Ивановичу тоже не нравится?
     - Спроси-ка его сама!  -  засмеялась Марья Степановна. - Смотри меня не
выдавай,  а  сдается мне,  что  она  произвела на  него впечатление;  хоть и
говорит, что нет, а кажется, есть грешок...
     К счастью,  Марья Степановна не заметила,  как молодая девушка при этих
словах изменилась в лице.
     - Впрочем,  я  думаю,  это уж  и  прошло.  Он всегда легко увлекался...
Верно,  Нина с ним кокетничала,  а Коля самолюбив...  в нем самолюбия много,
надо правду сказать...  И  еще в  нем есть черта...  признаюсь,  она смущает
меня...  Он как-то все новых людей ищет...  Набросится,  а  потом и отойдет!
Совсем характер его не похож на Васин...  Вася другой... какой-то особенный!
- вздохнула Марья Степановна.
     - Вася не едет в Петербург?
     - Не знаю еще... Здоровье его смущает меня... Кашляет все... И такой он
какой-то,  Леночка,  несчастный:  все волнует его, все-то он близко к сердцу
принимает...  И  все из-за других...  о  себе и не думает.  Если он поедет в
Петербург,  ты,  Леночка,  сделай милость,  чуть что - напиши мне... Он ведь
такой деликатный...  Терпеть будет и никому не скажет. Ты знаешь, после этой
залесской истории Вася  захворал,  даже  перепугал меня...  Жар,  бред...  в
бреду-то все говорит:  "Так нельзя... так нельзя!" Нервный он такой... Уж я,
признаюсь тебе, Леночка, много о нем поплакала... Все страшно мне за него...
И ребенком он был не такой,  как другие...  Бывало,  заберется в сад,  сядет
где-нибудь под деревом,  да и  сидит смирнехонько один,  задумчивый такой...
Болит у меня за него сердце.  Страшно от себя его пускать, а делать нечего -
надо...  Смотри же,  Лена,  в  Петербурге о Васе узнавай...  Да ты куда это,
Леночка?  Разве не с нами обедаешь?  -  удивилась Марья Степановна, заметив,
что Леночка берет шляпку.
     - Нет, Марья Степановна, домой пора.
     - Уж и домой. Оставайся; что дома-то делать?
     В эту минуту вошел Николай.
     Он  подошел к  Леночке,  улыбаясь,  по  обыкновению,  приветливой своей
улыбкой, крепко пожал ее руку и дружески проговорил:
     - Останьтесь,  Елена  Ивановна.  Вы  ведь  так  давно у  нас  не  были.
Останетесь?
     И  Николай,  не  дожидаясь ответа,  тихонько высвободил из  рук молодой
девушки шляпку.
     Когда Марья Степановна сообщила, что Леночка собирается в Петербург, то
Николай воскликнул:
     - Вот это славно!  Молодец вы,  Елена Ивановна!  Давно бы так!  В самом
деле едете?
     - Еду!
     - Браво, браво! Порадовали вы своего старого товарища!
     Леночка пробыла у Вязниковых целый день. Она была сдержанна и молчалива
и почти не отходила от Марьи Степановны. Все заметили перемену в Леночке. За
эти  дни  она  очень изменилась.  Это была не  прежняя веселая,  приветливая
Леночка.  Она стала серьезной,  и  на  ее  лице появилось то сосредоточенное
выражение,  которое является у людей,  переживших серьезный момент жизни.  И
это  выражение  придавало  ее  прекрасному  лицу  оттенок  какой-то  высшей,
духовной красоты.
     Вася изумился этой перемене.  На его глаза, Леночка как будто сделалась
старше на несколько лет и гораздо красивее,  чем прежде. Он тотчас же понял,
что говорить с ней о Лаврентьеве невозможно.
     "Обоим им  тяжело!"  -  думал он,  украдкой подымая на  молодую девушку
взор, полный любви и участия, и не зная, кого больше жалеть: Лаврентьева или
Леночку, и недоумевая, как это случилось.
     Засветло Леночку проводили всей компанией до  дому и  несколько времени
посидели с  Марфой Алексеевной.  Ивана Алексеевича не  было дома.  По словам
Марфы Алексеевны, "братец рыскал по делам службы". Как-то особенно ласково -
показалось Леночке -  простился с  ней старик Вязников и,  пожимая ее  руку,
проговорил:
     - Смотрите, Леночка, не забывайте нас, навещайте! Скоро вы уедете. А мы
вас так любим!
     "Господи!  Какие они все хорошие!" - шептала Леночка, оставшись одна, и
тихо-тихо заплакала под наплывом какого-то хорошего, радостного чувства.
     Вязниковы лесом возвращались домой.
     - Славная девушка! - в раздумье произнес Иван Андреевич.
     - Да,  - подтвердила Марья Степановна. - И как тяжело ей. Лаврентьев ее
так любит!.. Она совсем изменилась за это время.
     - Но как же, однако? Так неожиданно?
     - Я не расспрашивала... она не говорила... Верно, почувствовала, что не
любит,  и  сказала.  А  Лаврентьев тоже  какой  хороший...  Ни  одного слова
упрека...
     - Сильно любит!
     - Я рад,  мама,  за Леночку!  - проговорил Николай, подходя к матери. -
Признаюсь,  я  всегда удивлялся,  что она хотела идти за  Лаврентьева...  Он
прекрасный человек,  но  только не  пара  ей.  Какова бы  была  ее  жизнь  с
Григорием Николаевичем?
     Вася не проронил ни слова.  Он только взглянул на брата долгим взглядом
и снова задумчиво опустил голову на грудь.


        "XXIX"

     Август приходил к концу.
     Жизнь в  Витине шла  обычной колеей.  Иван Андреевич,  по  обыкновению,
хозяйством не  занимался и  больше для очистки совести,  чем из любопытства,
заглядывал иногда на  скотный двор,  на  гумно,  осматривал поля и  т.п.  Он
большею частью по утрам занимался у себя в кабинете:  читал журналы и газеты
или писал различные записки и проекты для земского собрания хотя в последнее
время и у него как-то пошатнулась вера в свои записки. Он спорил с Николаем,
по вечерам играл с ним в шахматы,  чаще,  чем прежде,  беседовал с Васей,  с
тревогой в сердце следя за юношей,  и нередко с грустью думал, что скоро оба
сына уедут, и Витино опустеет. Прежде, бывало, осенью и зимой, Леночка часто
навещала одиноких стариков, а теперь и Леночка уедет, и они останутся совсем
одни  до  лета.  Нередко  смущали  старика  и  денежные  их  обстоятельства.
Небольшой капитал, бывший у него, был прожит, а надежды впереди плохие. Хоть
Марья  Степановна,  которая несла бремя хозяйственных забот,  по-прежнему не
посвящала Ивана Андреевича в "эти дрязги", как она нарочно при муже называла
свои  труды и  хлопоты,  но  Иван Андреевич по  лицу ее  замечал,  что  дела
скверны.   Урожаи,  действительно,  предстояли  плохие.  Эти  мысли  нередко
наводили на него хандру.
     - Плохи доходы? - спрашивал он Марью Степановну.
     - Не очень однако! Ты не беспокойся, мой друг.
     - Как не беспокоиться?  К декабрю придется платить в банк проценты,  и,
кроме того, надо же Коле давать, пока он не найдет себе места... Васе тоже.
     - Как-нибудь справимся со  всем!  -  отвечала Марья  Степановна.  -  Не
волнуйся! И проценты внесем, и детям поможем.
     - Из каких это доходов?
     - А видишь ли... я думаю свои брильянты продать... Тысячу рублей дадут.
Мы и извернемся!
     Иван Андреевич нахмурился.
     - Не люблю я этого... Ты и так все свои брильянты спустила.
     - Так что ж? Носить их, что ли?
     - Все же...  как-то... Ты ведь готова последнюю юбку для нас продать...
Знаю я!  -  нежно проговорил Иван Андреевич, поднося руку Марьи Степановны к
своим губам.
     - Ишь выдумал!  Слава богу,  юбок у меня много!..  Коля, коне