с старика оборвался,  и слезы скатились по его бороде, когда он
прижал к  своей груди Васю.  Он поцеловал его,  потом взял за подбородок,  с
нежностью и тревогой засматривая в глаза бледнолицего юноши, и снова привлек
к себе.
     Старики обняли Леночку, расцеловали ее, пожелали счастия, и отъезжающие
стали садиться в вагон.
     Через три минуты поезд тихо двинулся. Вася высунулся из вагона и махнул
фуражкой.  Скоро поезд скрылся из глаз,  и старики, печальные, отправились в
осиротелую усадьбу.


        " * ЧАСТЬ ВТОРАЯ * "


        "I"

     Ясный,  морозный  январский  день  потухал.  Зимние  сумерки  окутывали
Петербург серо-туманной дымкой. На улицах зажигали фонари, и ярко осветились
магазины и  рестораны.  Невский и  Большая Морская,  где  только что  кишела
публика,  начинали пустеть.  Фланеры и  кокотки попадались реже.  Взмыленные
рысаки,  взбивая копытами снежную пыль,  развозили катавшийся люд по  домам;
толстые,  краснолицые кучера,  с обледеневшими бородами, обгоняя извозчиков,
покрикивали зычными голосами на зазевавшихся пешеходов. На малолюдных улицах
они сдавали вожжи,  и кони мчались стрелой.  Только легкий, скрипящий шум на
улице,  когда  пролетали парные сани  и  быстро скрывались в  дали  сумерек.
Вагоны   конно-железных  дорог{237}  были   битком  набиты  проголодавшимися
чиновниками и  служащими,  возвращавшимися со  службы  к  своим  пенатам:  у
гостиного  двора,  у  Адмиралтейской площади  толпилась публика  в  ожидании
прихода  конки;  места  занимались чуть  не  с  бою.  Иззябшие извозчики,  с
ледяными  сосульками  в   бороде  и  усах,   усиленно  предлагали  пешеходам
"прокатить за двугривенный", указывая движением руки на своих вздрагивавших,
покрытых инеем,  "американских шведок". Начинался обычный отлив от центров к
окраинам.  Департаменты,  правления,  конторы опустели.  Петербург торопился
обедать.
     В  этот самый час  по  Фурштадтской улице,  направляясь к  Таврическому
саду, шел Вася. Мороз был порядочный, а между тем костюм нашего юноши совсем
не соответствовал сезону: на нем было осеннее пальтецо да плед, которые едва
ли предохраняли от холода его тщедушное тело. Хотя мороз и пробирал молодого
человека,  заставляя его  время  от  времени  вынимать  из  карманов руки  и
потирать нос и щеки,  но,  казалось, Вася не очень смущался холодом, так как
не  особенно торопился,  а  шел  обычной своей  походкой,  опустив голову и,
по-видимому,  погруженный в  такие приятные размышления,  которые заставляли
его   забывать,   что   на   дворе  мороз  свыше  восемнадцати  градусов  по
Реомюру{237}.
     Дойдя почти до  конца улицы,  он вошел в  ворота большого дома,  прошел
двор,  поднялся по темной лестнице на самый верх и  тихо позвонил у  дверей.
Очутившись в  теплой прихожей,  освещенной лампочкой,  Вася почувствовал всю
прелесть  тепла,  охватившего разом  его  иззябшее тело  после  совершенного
путешествия с Царскосельского проспекта к Таврическому саду.
     Он приветствовал старую женщину,  отворившую ему двери,  и осведомился,
дома ли Елена Ивановна.
     - Это вы,  Василий Иванович?  Сразу-то я  вас и  не признала!  Быть вам
богатым! - проговорила квартирная хозяйка, добродушная на вид женщина лет за
пятьдесят,  у которой Леночка нанимала комнату со столом. - Барышня наша еще
не вернулась.
     - Не вернулась? - протянул Вася.
     - Должна скоро быть. Обождите. Небось, иззябли?
     - Да, мороз, кажется, порядочный! - проговорил Вася.
     - Ступайте-ка в комнату,  обогрейтесь.  Самоварчик,  что ли,  приказать
поставить? Сейчас Мавра вернется.
     - Благодарю вас,  Пелагея Петровна.  Я уж заодно,  когда Елена Ивановна
будет пить.
     - Ну, как знаете. А то бы выпили?
     - Нет. Верно, Елена Ивановна сейчас придет.
     - Надо ей давно бы быть. Разве куда зашла?
     Вася вошел в  Леночкину комнату и  присел на диван у стола,  на котором
был  накрыт  прибор  и  горела лампа,  освещая мягким,  ровным светом крайне
скромную  обстановку  жилища  молодой  студентки.  Комната  была  крошечная.
Постель с подушками и одеялом,  сиявшими белизной, кисейные занавески, комод
с туалетным зеркалом, этажерка с двумя десятками книг, кожаный диван, стол и
два  стула составляли все ее  убранство,  но  в  этой маленькой келейке было
необыкновенно  уютно,  светло  и  опрятно.  Сразу  чувствовалось присутствие
умелой женской руки и веяло домовитостью и любовью к порядку.
     Вася взял со  стола книгу и  стал было читать,  но ему не читалось.  Он
отложил книгу и восторженным взглядом обвел эту хорошо знакомую ему комнату;
мысли его  обратились к  Леночке,  и  он  думал о  ней  с  любовью,  глубоко
спрятанной в  его  любящей душе.  Чувство,  которое давно уже  питал юноша к
молодой девушке, было горячее, бескорыстное юношеское чувство привязанности.
Он  любил  Леночку,  как  нежный  брат  и  преданный  друг.  Никакие  другие
побуждения  не   смущали  его  привязанности,   и   Вася  счел  бы   великим
святотатством,  если бы было иначе.  Целомудренный и стыдливый, он возбуждал
не  раз  насмешки Николая и  не  любил,  когда Николай подсмеивался над  его
исключительными мнениями по этому предмету.
     Привязанность Васи  к  Леночке  была  совершенно  невинная.  Он  считал
Леночку святой девушкой, желал ей счастия, печалился, когда замечал, что она
озабочена или грустна, и радовался, видя ее счастливою и довольною. Он делал
ей  всякие  услуги:  доставал билеты в  театр,  переписывал лекции,  помогал
заниматься математикой,  доставал книги,  - словом, обнаруживал самую нежную
заботливость.
     Доверчивый и простодушный,  Вася,  разумеется,  и не подозревал о любви
Леночки к брату,  тем более что молодые люди тщательно ее скрывали; близость
их он объяснял товарищеской дружбой, чуть-чуть завидовал брату, досадовал на
него,   когда  замечал,   что  брат  обращается  с   Леночкой  с   некоторой
фамильярностью,  и иногда думал,  что для Лаврентьева еще не все потеряно, и
если он подождет, когда Леночка окончит курс, то она выйдет за него замуж, и
они заживут отлично.
     Сам Вася усердно работал и много читал. Жил он отдельно от брата, - ему
надо  было  ходить  на  лекции и  нанять комнату поближе к  технологическому
институту,  а Николай не хотел жить в той стороне,  -  скромной комнатке,  с
чисто спартанской простотой.  Да ему и не было надобности в другой жизни; он
не ломал себя,  а скромные привычки являлись сами собой. Он жил отшельником,
водил  знакомство  с  несколькими  товарищами,   бывшими  ему  по  душе,   и
переписывался  с  отцом.   Переписка  эта  была  очень  интересна;  читатели
познакомятся с  нею в  своем месте.  Теперь можно только заметить,  что Иван
Андреевич не  всегда давал читать эти  письма Марье Степановне и  каждый раз
после получения письма в раздумье ходил печальный по кабинету.
     В последнее время Вася стал замечать перемену в молодой девушке. Первые
месяцы по приезде в  Петербург Леночка была такая счастливая,  какою Вася ее
никогда не видал; в последние же две недели с ней что-то сделалось. Она была
как-то  озабочена,  раздражительна и  грустна.  Раз или два он заставал ее в
слезах,  но у  него недоставало духа спросить о причине;  он даже делал вид,
что не  замечает слез,  и  обыкновенно старался чем-нибудь развлечь Леночку.
Она ничего ему не говорила. Однажды только заметила:
     - Если случится, услышите, Вася, об уроках, достаньте мне.
     Нечего и  говорить,  что Вася принялся деятельно хлопотать,  но хлопоты
его были безуспешны. Он сообщил об этом Леночке и, между прочим, заметил:
     - Видите ли,  Елена Ивановна,  пока вы не сыскали уроков,  я  бы просил
вас...  У меня есть лишние деньги, они мне вовсе не нужны, право не нужны...
Так вы уж не обидьте меня, возьмите по-товарищески...
     - Спасибо,  Вася!  Благодарю вас,  но теперь мне деньги не нужны. Вы, я
знаю, последнее свое готовы считать лишним! - улыбнулась она.
     - Как не нужны? К чему же тогда вы уроков ищете?
     - Я  всякой работы ищу...  Не  сейчас...  но впоследствии она мне очень
нужна.
     - Очень нужна? - недоумевал Вася.
     - Не спрашивайте...  У меня есть один план. Когда-нибудь после узнаете!
- как-то грустно и тихо прибавила Леночка.
     Вася более не спрашивал и  ушел домой,  недоумевая,  в чем дело,  какой
такой у  Леночки план.  Он снова стал хлопотать об уроках,  сделал в газетах
объявления,  но успеха никакого не было.  Но вчера один из товарищей сообщил
ему,  что можно получить место корректорши. Вася спешил сообщить эту новость
Леночке.
     Через полчаса раздался звонок,  и  в  комнату вошла Леночка,  иззябшая,
румяная.
     - Здравствуйте, Вася!.. - проговорила она, пожимая руку Васе. - Что вас
давно не видать?.. Здоровы?
     - Что мне делается! Я здоров! - отвечал Вася.
     - Холодно сегодня как!  -  продолжала Леночка,  снимая шубку и  меховую
шапочку и  поправляя перед  зеркалом волосы.  -  Я  на  Васильевском острове
была...
     - Пешком ходили?
     - А то как же?
     - Далеко!..
     - Не близко!.. Николая Ивановича видели?
     - Нет, не видал. Трудно его застать.
     - Это что еще значит?.. Как трудно?
     - Дома никогда нет.
     - Зачем же ему дома сидеть?
     - Я  не к  тому.  Я  просто говорю:  трудно застать.  Два раза был и не
заставал.
     - А вы бы пораньше сходили!
     - Он ведь спит до двенадцати часов.
     - Уж и до двенадцати?
     - Поздно, верно, ложится.
     - Верно, по ночам работает!
     - Уж я не знаю!.. - промолвил Вася.
     - А что, не слышали, его статья... принята? Разумеется, принята?
     - Не знаю!
     - Как  это,  Вася,  вы  ничего не  знаете!  -  с  раздражением заметила
Леночка. - Хорош брат!
     - Я,  право,  не виноват.  Я  на неделе четыре раза у него был и не мог
застать... Если хотите, я завтра пойду, пропущу лекцию...
     - Кто вас посылает!..  Экий вы какой смешной, Вася! - вспыхнула Леночка
и  отвернулась,  воспользовавшись  приходом  кухарки,  которая  принесла  на
подносе тарелку щей и кусок зажаренной говядины.
     - Хотите есть, Вася?
     - Нет, я обедал.
     - Не церемоньтесь. Я всего не съем.
     - Я не церемонюсь.
     - Ну как знаете.
     Леночка  принялась обедать.  Вася  молча  посматривал на  нее.  Сегодня
Леночка показалась ему особенно возбужденной и раздражительной.
     - А у вас Коля давно был?
     - Давно!.. Неделю тому назад. Он, верно, бедный, в хлопотах. Все у него
неудачи!
     Более  чуткое  ухо  подслушало  бы   в   этих  словах  не  одно  только
товарищеское участие. Слова ее звучали тревогой любящего сердца.
     - Хлопоты -  хлопотами,  а мог бы найти время зайти к вам! - проговорил
Вася. - Я ему скажу завтра, чтобы он зашел...
     - Кто вас просит? Прошу вас, не говорите!.. - резко оборвала Леночка.
     Вася  сконфуженно взглянул на  Леночку  и,  минуту  спустя,  добродушно
проговорил:
     - Вы, Елена Ивановна, не в духе сегодня.
     - Нездоровится...
     - То-то... вы бы сказали. Я, может быть, мешаю?.. Я уйду... я только на
минуточку, хотел сказать вам, что есть место корректорши.
     Леночке стало  стыдно.  Она  ласково взглянула на  Васю  и  с  чувством
сказала:
     - Вы простите меня, не сердитесь... Вот вы какой добрый, а я...
     - Только место это не очень-то подходящее!  - продолжал Вася, чувствуя,
как  радостно бьется его сердце от  ласкового слова Леночки.  -  Глаза можно
испортить!..
     - Благодарю вас, Вася... Очень благодарю вас... Теперь мне не надо этой
работы...  Я  сегодня уроки получила...  Спасибо Александру Михайловичу,  он
рекомендовал.
     - Вот это лучше! - обрадовался Вася. - У кого?
     - У  одного купца  на  Васильевском острове...  Каждый день  два  урока
маленькой девочке и  за  это тридцать пять рублей в  месяц...  Заниматься от
пяти до семи часов вечера...
     - Молодец доктор!  -  весело воскликнул Вася.  -  Вы знаете, он товарищ
Григория Николаевича, - прибавил Вася.
     При имени Лаврентьева по лицу Леночки пробежала тень.
     - Знаю; я о нем давно слышала... Григорий Николаевич его Жучком зовет.
     - Он и впрямь на жука похож. Такой черный весь.
     Леночка то  и  дело посматривала на  часы и  несколько раз  выходила из
комнаты под предлогом поторопить Мавру с  самоваром,  но  на  самом деле она
ходила не к Мавре,  а подбегала к дверям и прислушивалась,  не раздадутся ли
по  лестнице знакомые шаги Николая.  Но  на лестнице было тихо;  и  Леночка,
взволнованная, возвращалась в комнату.
     - Куда ж вы,  Вася?  Подождите, напьемся чаю. Сейчас самовар подадут! -
остановила Леночка Васю,  собиравшегося было уходить.  -  Еще рано... восемь
часов!
     - Да вы, быть может, собираетесь куда? Все на часы смотрите!
     - На часы?..  Я поджидаю одну товарку...  Обещала прийти, да, видно, не
придет! - прошептала Леночка.
     Подали самовар.  Вася  молча отхлебывал чай.  Он  пробовал было  начать
разговор,  но разговор не клеился. Леночка рассеянно слушала его и поминутно
взглядывала на часы. Наконец она промолвила упавшим голосом:
     - Девять часов. Она, верно, не придет!
     - Сходить за ней? - вызвался Вася. - Я скоро.
     - Нет, Вася, не надо... Расскажите-ка лучше что-нибудь...
     - Не умею я рассказывать,  Елена Ивановна!..  - заметил Вася. - Мало ли
что бродит в  голове,  всего не расскажешь...  Да и  неинтересно...  Мало ли
какие у  кого мысли,  да если они мыслями останутся,  что толку-то?..  Это я
так...  вот  сейчас о  брате  вспомнил...  Он  вот  умеет говорить и  писать
умеет... да вот жаль только, ум у него как-то особенно устроен.
     - Как это особенно?
     - Так -  особенно.  Мы с ним часто спорим...  Только напрасно... Каждый
остается при своем... Только он сердится...
     - Будто сердится?
     - Ей-богу, сердится... Он стал какой-то раздражительный.
     - Поневоле станешь...  Он ведь не то,  что мы с вами...  Он талантливый
человек...  ему нужна деятельность широкая,  свободная,  а вместо этого одни
неудачи...
     - Неудачи?  Какие это неудачи?  Коля уж очень торопится... Непостоянный
он какой-то,  а  главное -  очень уж любит широко жить...  Отец дал шестьсот
рублей -  деньги немалые,  а  где они?  Коля не может себя стеснить,  а  это
большая беда... А впрочем, он умный человек и, верно, придет к тому, что все
это суета одна...
     - Ну, уж вы, Вася, опять с вашей философией.
     - Так я не буду... Я ведь с своей точки зрения.
     - Да и не вы одни... Вот тоже и доктор совсем несправедливо нападает на
Николая Ивановича...  Называет его самонадеянным, заносчивым, воображающим о
себе бог знает что.  Это все неправда...  Надо знать хорошо человека,  чтобы
судить о нем... Я горячо спорила с доктором.
     - Коля не заносчив -  это вздор,  а что он...  как бы сказать?..  легко
иногда относится к людям,  это в нем есть... Это у него как-то без намерения
выходит.
     - И это неправда... Он просто давит других своим умом и талантом.
     - Так не дави... Зачем давить другого?..
     - Это невольно...
     Леночка  проговорила  целый  дифирамб  Николаю,   не   замечая,   какой
горячностью звучали ее слова. Вася слушал молодую девушку и находил, что она
очень  уж  захваливала брата.  Он  сам  очень любил брата и  смотрел на  его
недостатки снисходительно,  но  все-таки  не  идеализировал этих недостатков
так, как Леночка.
     В  разговоре о  Николае Леночка оживилась и не заметила,  как пролетело
время. Когда она взглянула на часы, было одиннадцать часов.
     - Засиделся я у вас! - проговорил Вася, прощаясь.
     - Смотрите,  не зовите вашего брата... Нечего его беспокоить! Ему не до
посещений!  -  еще раз напомнила Леночка, провожая Васю. - Это что значит? -
вдруг воскликнула Леночка.
     - Что такое?
     - Где ваше меховое пальто?  -  допрашивала Леночка,  заметив,  как Вася
тщательно укутывался в плед.  -  С вашим здоровьем да в эдакий мороз в одном
пледе!  И я еще обещала Марье Степановне за вами смотреть!  Где ваше пальто?
Верно, кому-нибудь отдали?
     - Товарищ один больной... Ему нужней!..
     - А вы здоровый что ли?
     - Я -  ничего,  слава богу. Да вы не сердитесь, Елена Ивановна... Он на
время взял...
     - Ах вы,  Вася,  Вася,  добрая вы душа! - воскликнула Леночка. - Однако
так я вас не пущу.  Возьмите еще мой платок. Без разговоров! Постойте, я вас
сама одену.
     И Леночка принесла из комнаты большой теплый платок и заботливо укутала
Васю, несмотря на его протесты.
     Оставшись одна,  Леночка не  могла долее сдерживать своего горя.  Слезы
невольно полились из глаз, и рыдания вырвались из ее груди.
     - Он не любит меня!  -  беззвучно шептали ее губы. - Нет, нет, не может
быть, это было бы ужасно!
     Одна  мысль  об  этом  приводила в  отчаяние молодую  девушку,  недавно
почувствовавшую, что она будет матерью.
     Она скрывала это от Николая.  Ей было почему-то стыдно сказать ему. Она
все откладывала,  ждала, когда выяснятся их отношения, но он молчал, молчала
и она, переживая тяжелые дни...
     На днях она написала ему два письма, звала его - и никакого ответа!..
     Она припомнила теперь последнее время,  и  ей казалось,  что Николай ее
разлюбил.  Он реже у  нее бывал,  не так говорил с ней,  не так глядел.  Все
казалось ей не так, как было прежде.
     - Он не любит меня! - опять прошептала Леночка. - Не любит!


     Вася шел домой, погруженный в мысли о Леночке. Он недоумевал, что такое
с ней случилось.  Что за причина ее грусти и нервности? Почему она так резко
остановила Васю,  когда  он  хотел позвать брата,  о  котором между тем  она
говорила с  необыкновенным чувством и  оживлением?  Вася никогда не  слыхал,
чтобы она о ком-нибудь так говорила, как говорила о Николае. Голос ее звучал
особенной нежностью, глаза загорались блеском.
     В первый раз мысль о том,  что Леночка любит Николая,  закралась в душу
юноши   и   глубоко  засела  там.   Он   стал   припоминать  разные  мелочи,
характеризующие отношения между братом и  Леночкой,  и  теперь эти отношения
как бы являлись перед ним в  ином свете.  Припоминались ему различные факты,
которые тогда он  пропускал без внимания,  а  теперь они имели в  глазах его
особенное значение.  Почему Леночка отказала Лаврентьеву?  С  каких пор  она
стала особенно часто ходить в  Витино?  Приезд Николая как раз совпадал,  по
мнению Васи,  с резкой переменой,  происшедшей в Леночке. Затем он припомнил
внезапный отказ  Лаврентьеву,  решение  Леночки  ехать  в  Петербург,  затем
сближение ее  с  братом,  чтения  вдвоем,  беседы  и  прогулки,  -  все  это
подтверждало подозрения юноши.
     "Леночка любит брата!"  -  подумал юноша и  в  то  же  время не хотел и
допустить мысли,  что Николай виноват хоть сколько-нибудь в том, что свадьба
Леночки расстроилась, и Лаврентьеву причинено несчастье.
     "Это было бы очень нехорошо!  - решил Вася. - Коля не способен на такой
поступок!"
     А между тем именно мысли о виновности брата гнездились в его голове. Он
припоминал его отзывы о Лаврентьеве,  о том, что Леночка ему не пара. "Уж не
говорил ли  брат того же  и  Леночке?  Не смутил ли он ее,  обворожив своими
увлекательными речами?"
     - Я  клевещу на  брата!  -  обвинял себя Вася.  -  Он  не  мог ей этого
говорить!
     Тем  не  менее  Вася  теперь почти  не  сомневался,  что  Леночка любит
Николая,  и  очень сокрушался за  Леночку,  так как был уверен,  что Николай
совсем не любит Леночку;  по крайней мере не так привязан, как следовало бы,
по мнению Васи. Он и держит себя с ней совсем не так и говорит о ней не так,
как Лаврентьев. Тот так любил ее!
     Но если он не любит ее,  так зачем же он не скажет ей? Зачем он ходит к
Леночке?  К  чему до последнего времени он каждый день бывал у нее,  ездил с
ней в театр, гулял с ней вдвоем? Разве он не видит, что Леночка увлечена им?
А если видит и все-таки ходит, продолжая увлекать?
     Все эти мысли угнетали Васю,  и,  вернувшись домой, он долго еще не мог
заснуть,  раз