ни уверяли, что оно много вкуснее тюленьего, мясо же сосунков напоминало
им барашка.
  На острове оказалось прямо несметное множество песцов; питавшиеся
отбросами моря, они размножились на острове до невероятности. Совершенно
не боясь человека, они проделывали здесь такие штуки, которые Стеллер
сравнивает только с историей проделок обезьян на острове Саренбурге,
рассказанных неким Альбертом Юлиусом. Стеллер, хорошо изучивший этого
умного и хитрого пушистого зверька, рассказывает о нем изумительные вещи.
Песцы, - по его словам, - "забирались в жилища и днем и ночью и таскали
решительно все, что только могли унести, даже вовсе не нужные им предметы,
как то: ножи, палки, мешки, сапоги, чулки, шапки и т. п. Они научились до
такой степени искусно откатывать бочки с запасами в несколько пудов и так
ловко извлекать из них мясо, что первое время, - пишет Стеллер, - мы
положительно не могли приписывать подобные проделки им. Во время обдирания
шкуры с какого-нибудь животного нам часто случалось закалывать ножом по
два, по три песца потому, что они старались вырвать у нас мясо из рук.
Если мы что-либо зарывали самым тщательным образом и заваливали это
каменьями, то песцы не только всегда находили скрытое, но и умудрялись
сдвигать тяжелые камни. Они поступали в этом случае, как люди: подрывали
камень и, навалившись на него плечами, изо всех сил помогали друг другу.
Если мы клали какую-нибудь вещь на высокий столб, надеясь оградить ее этим
способом, - они подрывали его до тех пор, пока он не сваливался; или один
из песцов взбирался на шест, подобно обезьяне или кошке, и необыкновенно
хитро и ловко сбрасывал с него лежащую вещь.
  "Они следили за всеми нашими движениями и следовали за нами по пятам,
какие бы мы меры ни принимали против них. Когда море выбрасывало
какое-нибудь животное, песцы пожирали его прежде, чем люди успевали
добраться до места, и наносили нам, таким образом, большой ущерб. Если им
не удавалось сожрать все разом, они таскали остатки по кускам, зарывали их
на наших глазах под камни и продолжали эту работу до тех пор, пока не
перетаскивали всего. Некоторые из песцов стояли при этом на-страже и
наблюдали за приближением людей. Заметив кого-нибудь из нас уже издали,
они поспешно принимались зарывать труп животного, орудуя все вместе, и при
этом делали это так быстро, что в самое короткое время нельзя было
заметить и следа от туши целого медведя или морского бобра. Ночью, когда
мы спали под открытым небом, песцы стаскивали с наших рук перчатки,
вытаскивали шапки из-под головы, стягивали с нас одеяло и умудрялись даже
вытянуть из-под нас шкуры, служившие нам постелью. Чтобы спасти от них
свеже-убитых бобров, мы клали их под себя, но песцы преспокойно выедали
из-под человека все мясо и внутренности трупа. Вследствие этого мы были
принуждены спать с дубинками в руках, чтобы при пробуждении тотчас же
иметь возможность отгонять и бить их".
  Эта подлинная песцовая стихия вызывала наших путешественников на самые
крайние меры, они истребляли их тысячами; Стеллер передает, что он однажды
один зарубил топором 70 штук, шкурами которых покрыл крышу своей пещеры.
  Не малое число песцов на острове поглощали также медведи и морские орлы,
причем последние охотились на них довольно оригинальным способом:
схватывали когтями песца, поднимались с ним высоко на воздух и оттуда
сбрасывали его на землю.
  С появлением на Командорских островах человека, песцы стали исчезать, ныне
их здесь немного. В 1910 году, например, их удалось добыть промышленникам
в течение всего года лишь 1053 штуки. Но удивительно, что и до последнего
времени здешний песец не боится человека и смело, как собака, приближается
к нему и обнюхивает его.
  Чтобы сохранить на Командорских островах (острова Беринга и Медный) песцов
от окончательного истребления, нашим дальневосточным пушным хозяйством
организованы здесь питомники. В этих питомниках находится также несколько
экземпляров морских бобров.
  Прибегать к мясу песцов нашим путешественникам не было никакой
необходимости, мясных блюд в их распоряжении было и без того более чем
достаточно. Помимо морской коровы и бобра, вполне по вкусу пришелся всем и
сивуч - многочисленный представитель здешних ластоногих. По строению
своего тела сивуч отличался от тюленей меньше, чем остальные виды его
семейства, но смешать его с первыми довольно трудно. Помимо характерного
устройства ласт, сивуча тотчас же можно узнать по его воинственной осанке,
которую он принимает во время возбуждения и опасности. И, в самом деле, по
своему свирепому нраву сильное животное это представляло некоторую
опасность для охотников, особенно когда силилось перевернуть лодку с
людьми.
  Однажды, выйдя поутру из своих "берлог", путешественники заприметили
какую-то темную полосу, лежавшую невдалеке на берегу. Подошли и убедились,
что море доставило им богатый дар - исполинских размеров кита и притом
совершенно свежего. Этот кит из группы самых крупных, так называемых
полосатиков* имел в длину свыше 15 сажен и дал морякам такое огромное
количество сала, что его с избытком хватило до самого оставления ими
острова. Пасть чудовища была настолько обширна, что в нее вполне могла бы
войти средних размеров лодка со всеми его гребцами. В продолжение многих
дней моряки только и были заняты тем, что вырезали из тела животного
огромные полосы сала и переправляли их в лагерь. Их сопровождали целые
стада песцов.
  Хорошо были обеспечены наши путешественники и птицей. Представители
пернатых острова Беринга почти не отличались от камчатских. Исключение
составлял лишь так называемый очковый баклан - специфический обитатель
острова Беринга, также, подобно морской корове, ныне совершенно
истребленный. Виновниками исчезновения с лица земли интереснейшей птицы
оказались на этот раз алеуты, переселившиеся на богатые в промысловом
отношении Командорские острова в первой половине XIX века. Уже в 1850 году
на острове Беринга не было ни одного баклана. Во времена же Стеллера он
водился здесь во множестве. Чучело этой крупной птицы можно видеть в
Зоологическом музее Академии Наук в Ленинграде.
  Вулканическая структура камчатского края, где отроги гор иногда
вертикально обрываются в воды Тихого океана и представляют поучительную
картину геологического строения и происходивших здесь вулканических
переворотов огромной мощности, определила и геологическое строение острова
Беринга. Остров горист и носит свежие следы недавних геологических
переворотов, давших необычайное распределение пластов со всей
причудливостью их изломов и провалов. Горы острова однако не достигают
большой высоты, высший горный пункт - гора Стеллера - не превышает 2200
футов. Стеллер приводит описание террас, расположенных на высоте до 30
сажен и заключающих наносный лес, кости китов, а также целые скелеты
морских коров.
  Вулканический остров подвержен частым землетрясениям. Наши путешественники
наблюдали это грозное явление природы три раза. Наиболее сильное из них
произошло 7 февраля 1742 года. За несколько минут до землетрясения,
наступившего около часа дня, был слышен отдаленный подземный гул,
сопровождаемый свистом и грохотом. Волна землетрясения распространялась с
юга на север; по мере приближения ее, гул все усиливался. Но вот шум
прекратился, и тотчас все заколебалось, закачались столбы, и послышался
треск. В ужасе выскочили моряки из своих землянок и по колеблющейся почве
побежали к морю. Но там все было покойно, море не грозило, как это нередко
происходит при землетрясениях, залить берег и смыть все живое, небо было
ясное... В 1892 году на острове наблюдалось восемь значительных
землетрясений, в 1910 году - пять. Направление толчка шло преимущественно
от юго-запада.
  Во время обеих описанных нами камчатских экспедиций наши моряки
неоднократно наблюдали и на Камчатке сильнейшие землетрясения, изменившие
отчасти характер некоторых здешних местностей и давшие поучительную
картину образования прибрежных столбов и арок со сводами, засыпанными во
время последующих катастроф. Так, говоря о Столбовом мысе, куда в первую
свою камчатскую экспедицию пристал Беринг, Крашенинников замечает: "По
южную сторону реки Столбовой есть на море три каменных столба, из коих
один вышиною до 14 сажен, а другие немного ниже. Оные столбы оторваны,
вероятно, некогда силою трясения или наводнения от берега, что там нередко
случается; ибо не в давние времена оторвало часть оного берега вместе с
Камчатским острожком, который стоял на мысу по край оного".
  Об ужасном землетрясении 1737 года, после которого в одном из проливов
между Курильскими островами выдвинулась каменная гряда, Крашенинников
говорит: "С четверть часа после того спустя, последовали валы ужасного
трясения, и вода взлилась на берег сажен на тридцать. От сего наводнения
тамошние жители совсем разорились и многие бедственно скончали живот
свой". Василий Берх, характеризуя эту грандиозную геологическую
катастрофу, замечает: "Землетрясение сие продолжалось слишком 13 месяцев,
а началось 6 октября 1737года. Курильские острова и восточный берег
Камчатки изменились от оного во многих местах; а на западный, как
низменный и песчаный, не имело оно никакого влияния. Стеллер говорит, что
23 октября были столь сильные удары в Нижнекамчатске (где он тогда
находился), что большая часть печей рассыпалась, и новая церковь,
построенная из весьма толстого лиственного леса, так расшаталась, что
косяки дверные выпалывали вон. Жители Камчатки, - продолжает он, -
сказывали мне, что близ горящих гор бывают удары гораздо сильнее, нежели
около потухших". (рис.13)
За время Великой Северной экспедиции наши моряки и ученые наблюдали также
и дали по своим впечатлениям и со слов местных жителей картинное описание
могучего действия камчатских вулканов, или "горящих гор", как назывались
тогда вулканы. Камчатка вообще богата вулканами. Вулканическая цепь
простирается здесь почти на 80 миль, заключая наравне с действующими также
и потухшие. К числу первых принадлежит знаменитая Ключевская сопка,
достигающая огромной высоты в 4804 метра. Вот что сообщает о Ключевской
сопке известный уже нам Крашенинников:
  "Помянутая гора из давних лет курится беспрестанно, но огнем горит
временами. Самое страшное ее возгорение было в 1737 году, по объявлению
камчадалов - в летнее время, а в котором месяце и числе, того они сказать
не умели; однакож оное продолжалось не более суток, а окончилось
извержением великой тучи пеплу, которым около лежащие места на вершок
покрыты были". В сентябре того же года произошло вторичное извержение
сопки. "Сей ужасный пожар, - повествует Крашенинников, - начался сентября
25 числа и продолжался с неделю с такою свирепостью, что жители, которые
близ горы на рыбном промысле были, ежечасно к смерти готовились, ожидая
кончины. Вся гора казалась раскаленным камнем. Пламя, которое внутри и
сквозь расщелины было видимо, устремлялось иногда вниз, как огненная река,
с ужасным шумом. В горе слышан был гром, треск и будто сильными мехами
раздувание, от которого все ближние места дрожали. Особливый страх был
жителям в ночное время: ибо в темноте все слышнее и виднее было. Конец
пожара был обыкновенный - извержение множества пеплу, из которого однакож
немного на землю пало, для того что всю тучу унесло в море. Вылетывает же
из нее и ноздреватое каменье и слитки разных материй, в стекло
претворившихся, которые великими кусками по текущему из-под ней ручью
Биокосю находятся*".
  Но вернемся к нашим путешественникам. Обеспеченные вполне неисчерпаемой
продовольственной базой, они воспрянули духом и переносили зиму
сравнительно легко. Да им впрочем особенно не приходилось и жаловаться на
холода, так как климат острова мало чем разнился от умеренного климата
Камчатки. Сильно докучали лишь частые бури и метели. По всей
справедливости, остров Беринга можно назвать островом зимних метелей и
летних туманов. Бешеные бури с ветром, доходившим до 30 метров в секунду и
более, были, по словам Хитрова, столь "жестоко сильные, что с великой
нуждою человеку на ногах устоять возможно. И можно сказать, что мы от XII
месяца до самого марта от тех жестоких ветров и снежной сверху и с гор
пурги редко видали красный или чистый день".
  Постоянная и тяжелая работа, спанье в ямах, отсутствие достаточного
комплекса одежды сделали то, что платье и обувь моряков постепенно пришли
в полную негодность. Им приходилось полностью обшивать себя, впервые
познакомившись на практике с важностью таких жизненных предметов, как
игла, шило, дратва. Большое количество шкур позволило заготовить на всех
полное обмундирование, хотя и не особенно изящное, но в высшей степени
прочное и теплое.
  С наступлением весны все мысли и надежды путешественников стали вращаться
вокруг проблемы возвращения домой. Одни из них хотели отправить на материк
для рекогносцировки судовой бот, другие же предлагали попытаться
перетащить на свободную воду корабль и, исправив его, всем экипажем плыть
к берегам Камчатки, и, наконец, третьи выдвигали, казалось, самую
правильную мысль - разломать судно и из частей его соорудить корабль
меньших размеров, на котором и отправиться в путь. Однако в последнем
случае возникли сомнения - не придется ли отвечать перед начальством за
самовольное уничтожение казенного корабля(?!). После продолжительных
дебатов решили рискнуть остановиться на последнем проекте. В мае принялись
разбирать сильно поврежденное судно и сооружать из его частей новое.
  Достойно удивления, что нашим морякам, вовсе не специалистам в
кораблестроительном искусстве, к началу августа удалось-таки соорудить
несколько нескладный на вид, но все же корабль, получивший прежнее
наименование. Корабль имел в длину 41 фут, в ширину - 12 футов и осадку
51/4 футов. Не без волнения стали размещаться 46 моряков в чрезвычайно
тесных и неудобных каморках своего детища, которому надлежало окончательно
решить их "многобедственную участь": либо доставить до родных земель,
неизвестно где находящихся, либо иным образом порешить их судьбу.
  13 августа, наименовав, по предложению Хитрова, покидаемый остров островом
Беринга, вышли в море. На корабле было так тесно, что пришлось
ограничиться минимальным количеством продовольствия. Было взято: 25 пудов
ржаной муки, 5 бочек солонины из морской коровы, 1 бочка солонины говяжьей
и 2 пуда гороха. Помимо этого каждый получил по 4 фунта масла и вяленое
мясо морской коровы.
  Вначале плавание шло удачно, но на третий день поднялся ветер и быстро
стал свежеть. Бросаемый в стороны - непрочный, наспех сделанный и плохо
зашпаклеванный корабль дал обильную течь. Пустили в ход помпы, но они
вскоре, засорившись неубранными стружками, перестали действовать. Вода
прибывала катастрофически быстро, вскоре трюмы уже на два фута были под
водой. Повидимому где-то образовалась весьма значительная пробоина.
Бросились отыскивать щель, в суматохе поминутно натыкаясь друг на друга и
на груз, сложенный в трюме; страшная теснота еще усугубляла тяжелое
положение моряков. Тогда разделились на две партии: часть экипажа
отставляла груз и выносила его наверх, другая же отливала воду всеми
находящимися на корабле водоотливными средствами, как то: бочонками,
котлами и ведрами.
  Наконец, под одним из ящиков обнаружили огромную дыру и с невероятными
усилиями заделали ее. Вскоре ветер стал стихать. Путешественники были
спасены. Короткий переход был преодолен. 17 августа поутру вахтенный
сообщил, что видит впереди гористую землю. Все высыпали на палубу, и
радость, какой еще не испытывали моряки за все время многострадального
американского похода, наполнила их теперь всецело. Сомнений больше не
могло быть: перед ними была Камчатка! 26 августа, подгоняемые тихим
попутным ветром, после девятидневного плавания "Св. Петр" бросил якорь в
Авачинской губе на Камчатке.
  Однако, - говорит Стеллер, - "как ни радовались мы своему спасению и
прибытию на материк, известие, которое мы получили у самого устья от
одного камчадала, привело нас в большое волнение. Оказалось, что все нас
сочли погибшими, и все, что мы здесь оставили, перешло в чужие руки и
большею частью было увезено. От этого известия в одно мгновение радость
наша сменилась горем; впрочем мы все уже достаточно привыкли к бедам и
несчастьям и вместо новых планов думали только о продолжении прежнего
образа жизни и вновь приключившееся с нами несчастье сочли за сон".
  Прозимовав в Петропавловске, наши путешественники возвратились в Охотск
лишь летом 1743 года, откуда и переправились благополучно в Петербург,
когда Великая Северная экспедиция считалась уже оконченной. Не
посчастливилось лишь Стеллеру. Повидимому, его злой, неукротимый нрав
создал ему не мало врагов. Ему было приказано задержаться на время в
Якутске. В 1744 году он получает, наконец, предписание вернуться в
Петербург. Он спешит скорее, после долголетнего отсутствия, домой и,
преодолев большие мытарства, достигает Новгорода. Но здесь опять беда. В
Новгороде его ожидает новое предписание: немедленно возвратиться в
Иркутскую канцелярию, где против него по чьим-то проискам выдвигают
грозное обвинение: кто-то донес на него, что он во вред Российскому
государству снабжал азиатские народы порохом.
  В Иркутске ему удается вполне реабилитировать себя, вздорное обвинение
отпадает, но на всю эту проволочку уходит целый год, после чего судья
отпускает его в Петербург. Но враги Стеллера не дремлют, против него
стряпают какое-то новое обвинение. Едва он достигает Москвы, как вдруг
опять повеление: немедленно явиться для допроса и выяснения в якутскую
канцелярию. В четвертый раз, вконец измученный тяжелыми скитаниями взад и
вперед по неоглядным просторам Сибири, спешит путешественник обратно.
  Недалеко от Тюмени, в необычайно холодный ветреный день, когда термометр
показывал минус 40, сопровождавший Стеллера конвой остановился на пути у
станции подкрепиться чаркой водки; путешественник оставался в санях.
Повидимому подкрепление продолжалось слишком долго. Когда ямщик и
конвойные, наконец, вышли из кабака, они нашли в санях труп замерзшего
Стеллера. Похоронили Стеллера в Тюмени. Ввиду отсутствия на его могиле
памятника, вряд ли можно узнать теперь, где сложены кости знаменитого
ученого.

  ПЛАВАНИЕ ЧИРИКОВА

  Подлинная Америка. - Исчезновение одиннадцати моряков, посланных на берег.
- Последняя тщетная попытка проникнуть на берег. - Недостаток воды. -
Обманутые надежды. - Встреча с алеутами. - Бедственное положение моряков.
- Прибытие на Камчатку. - Смерть Лакройера. - На следующий год Чириков
снаряжает новую экспедицию в Америку.

  Нам остается в заключение нашей повести вкратце рассказать еще о плавании
Чирикова, отправившегося, как мы видели выше, в американский поход на
корабле "Св. Павел" совместно с Берингом и вскоре с ним разлучившегося.
Произошло это 20 июня 1741 года, приблизительно под широтой 49ё. Плавание
Чирикова, этого выдающегося нашего моряка давно ушедших дней, было также
неблагополучно и по количеству жертв почти сравнялось с потерями Беринга.
Из 70 человек экипажа домой вернулось только 49.
  Уже через два дня после потери "Св. Петра" Чириков, оставив поиски мнимой
земли Делиля, взял курс не к параллели 46ё, как сделал Беринг, а пошел
прямо на восток, как и предполагалось это первоначально сделать обоими
путешественниками. Подгоняемые югозападным попутным ветром, 11 июля на
долготе 52ё они стали обнаруживать первые признаки присутствия невдалеке
земли: плыли деревья, все чаще показывались тюлени, в воздухе кружились
чайки, пролетали стаи уток. 15 июля под 55ё 12' увидели впереди землю,
покрытую высокими горами и лесом. Чириков настолько был уверен в близости
американского берега, что назвал даже открытую землю "Подлинною Америкою".
И он не ошибся. Америка таким образом была открыта им раньше Беринга на
полторы сутки. "Св. Павел" бросил якорь вблизи берегов южной части Аляски
- в области распространения тлинкитов, у острова, впоследствии названного
острово