готовился спуститься в одну из них, чтобы заняться обследованием
берега, на который он так жаждал ступить, Беринг запретил ему покидать
корабль. Беринг руководствовался здесь лишь одним соображением: он боялся,
как бы увлекшийся экскурсант не задержал корабля. Однако, напористый
германец не сдавался. Впоследствии Стеллер рассказывал:
  "Сначала меня старались запугать рассказами о страшных убийствах, но когда
я на это ответил, что никогда не был бабой и опасностей не боюсь, и что
совсем не могу понять, почему меня не хотят отпустить на землю и
препятствуют выполнению возложенных на меня правительством задач, то меня
старались задержать на корабле шоколадом, который как-раз в этот момент
готовился. Когда же я окончательно убедился, что меня хотят силою
принудить к неисполнению служебных обязанностей, то я, наконец, отбросив
всякое стеснение и вежливость, взмолился особой молитвой, что тотчас же и
смягчило господина командира: он отпустил меня на землю с водовозами, хотя
и не дал ни малейшей помощи. Съезжая с корабля, я еще раз показал
командиру, хорошо ли я умею ругаться и сердиться, ибо он велел, дабы
заглушить мои слова, трубить трубачам мне вслед".
  С волнением вступил путешественник на американский берег, глаза его
горели. Резкий запах моря, водорослей и ракушек пьянил и щекотал нервы.
Стеллер не знал, с чего начать и куда идти, - в его распоряжении было ведь
так мало времени. Его сопровождал казак Фома Лепахин. Невдалеке от берега
бесконечной колоннадой тянулся, не имея впереди никакого подлеска, высокий
хвойный лес. Кто слыхал или читал о первобытных лесах Северной Америки,
тот, вероятно, в состоянии представить себе всю дикость и вместе величие
леса, куда направлял теперь свой путь Стеллер. Вероятно, его переживания в
этот момент были совершенно особого рода.
  Стеллера очень интересовало - обитаем остров или нет? К этому вопросу
научного характера присоединились и практические соображения: если остров
обитаем, и повстречаются жители, то Стеллеру более чем вероятно придется
вступить с ними в сражение, из которого ему и его спутнику вряд ли удастся
выйти живыми. Сам Стеллер был вооружен лишь небольшим кинжалом, которым
извлекал из почвы растения и камни. Его же спутник имел при себе
заряженное ружье, нож и топор. Стеллер подробно объяснил ему, как
совместно действовать в случае нападения на них дикарей. Путешественник
пристально осматривался по сторонам, приглядывался к земле в поисках
человеческих следов и не замечал, казалось, что небо все плотнее
заволакивается свинцовой пеленой, и над головой низко проносятся клочья
рваных туч. Быть шторму!
  Но вот он и в лесу - густом и мрачном. Между деревьями жутко завывает
ветер; каждый новый порыв его сильнее и беспокойнее шевелит верхушки елей
и сосен и обдает путников волнами сырого лесного холода. Крепкий смолистый
запах становится тогда еще гуще. Кажется, что ветер сжимает стволы
деревьев и гонит смолу наружу. Что-то зловещее и бесконечно печальное
чувствуется в этом однообразном и протяжном гуле столетних елей,
прерывающемся по временам свистом сверху.
  Наконец и первое открытие - первые признаки обитателей острова. Стеллер не
прошел по лесу и нескольких сот шагов, как наткнулся на стоявший под
деревом выдолбленный пень, в котором дикари по всем признакам еще совсем
недавно варили мясо, пользуясь для этой цели раскаленными камнями, которые
опускали в воду, налитую в выдолбленное в пне отверстие. Кроме того, он
нашел подобие чашек, содержащих солодковый корень, и деревянный снаряд для
добывания огня, подобный тому, какой он встречал у камчадалов; также
обнаружил свежие кости с остатками на них мяса, повидимому, оленя. Это
открытие навело Стеллера на мысль, что жители американского берега, должно
быть, одинакового происхождения с камчадалами, и следовательно обе страны
подходят на севере значительно ближе друг к другу, чем это предполагалось,
ибо в противном случае совершенно было бы непостижимо, как могли камчадалы
на своих жалких лодчонках переплыть по вечно неспокойному морю такое
большое расстояние.
  Путники шли все дальше. Повидимому, способность ориентироваться в чужой,
незнакомой местности была развита у нашего путешественника в
исключительной степени. Наконец они набрели на небольшое возвышение над
землей, покрытое срезанной травой. Смахнув траву, обнаружили под ней ряд
камней, аккуратно уложенных на настил из древесной коры; настил покоился
на длинных деревянных жердях, врытых в края ямы. Видимо, это был погреб с
заготовленной на зиму провизией и прочими предметами обихода. В погребе
было сложено множество копченой рыбы, солодкового корня, свертков луба
лиственницы, идущего и в Сибири в пищу в голодное время года, и больших
связок морских водорослей. Помимо продуктов питания, здесь находилось
также несколько окрашенных в черную краску и очень чисто выструганных
стрел, значительно более длинных, чем употребляют камчадалы; деревянные
лукошко и лопата, несколько раковин и камень, на котором, повидимому,
растирали медь.
  Обрадованный интереснейшей находкой, Стеллер отобрал образцы всего
обнаруженного в погребе. Все это свернул в объемистый тюк и отослал своего
спутника на корабль передать находки Берингу вместе с запиской, в которой
очень просил продлить его пребывание на берегу и прислать ему вподмогу
двух-трех матросов. После этого Стеллер привел погреб в прежний вид и
бесстрашно отправился на дальнейшие поиски в глубь дикой страны. Пройдя с
десяток километров, он приблизился к черному кряжу и вдруг увидел вдали,
над сосновым лесом дым. Конечно, там были люди, от которых можно было
разузнать многое, с риском, однако, не вернуться вовсе. Взволнованный этим
новым открытием, Стеллер, дорожа каждой минутой, поспешил к берегу и
приказал матросам, перевозившим в течение всего дня на корабль воду,
сообщить Берингу, что он обнаружил невдалеке на берегу людей и вторично
просит всего лишь на несколько часов вооруженных матросов и лодку.
  В ответ на это Беринг прислал два железных котла, штуку зеленой крашенины,
два ножа, бисера, трубок и табаку и приказал все это отнести и положить в
найденную Стеллером землянку*, ему же самому передать, чтоб он немедленно
возвращался на корабль, иначе уйдут без него. Предвидя погоду и опасаясь
остаться на открытом месте вблизи неизвестных берегов, Беринг не считал
возможным задерживаться здесь ни одного лишнего часа. Этим и закончилось
пребывание Стеллера на американском берегу, не посещенной до прихода сюда
"Св. Петра" ни одним европейцем. За короткое время пребывания здесь
Стеллер сделал очень многое. Он собрал и описал до 160 видов растений и
даже добыл из некоторых семена (до 25 видов), отосланные им потом в
Академию Наук.
  Из здешней флоры особенное его внимание обратила малина, зрелые ягоды
которой отличались необыкновенной величиной и чудесным вкусом. "Стоило бы
взять, - писал Стеллер, - несколько кустов этой малины и доставить ее в
ящике с землей в Петербург", но "не моя вина, - сокрушенно добавляет он, -
что для них не нашлось помещения на корабле".
  Из местной фауны он отмечает тюленей, китов, акул, множество морских
бобров, чернобурых и красных лисиц, а из птиц - сорок, ворон и до десяти
видов неизвестных ему пестроокрашенных, в числе их - впоследствии
названную его именем хохлатую сойку (Стеллерова хохлатая сойка).
  Пока снаряжали лодку, возвратился Хитров, посланный Берингом с 15
матросами на берег для отыскания, на всякий случай, подходящей гавани.
Гавани Хитров не нашел, но обнаружил интересные бревенчатые постройки,
тщательно обшитые досками. Вокруг домов были врыты столбы с вырезанными на
них фигурами по тлинкитскому образцу. Людей он нигде не увидел,
повидимому, они скрылись. Стеллер, вконец утомленный, собрал на берегу еще
несколько растений и напился превосходной воды из ближайшего источника. Он
еще раз взглянул назад. На всем видимом сзади пространстве тянулся таивший
в себе столько интересного и загадочного могучий девственный лес, не
посещенный, кроме него, ни одним еще культурным человеком.
  Прощай, Америка! Так вот для чего хлопотали в течение десяти лет и
жертвовали жизнью стольких людей! Для того лишь, чтобы открытый с
превеликими трудностями материк не был удостоен даже посещения и на
исследования расположенного перед ним острова употребили всего лишь десять
часов! - Так думал Стеллер. Из этих мыслей он был выведен нетерпеливым
окриком матроса, предлагавшего ему немедля садиться в лодку.
  Впереди протянулась серая полоса неспокойного моря. Сильный ветер быстро
гнал низкие, темные облака, унося их куда-то вдаль. Дикая, мощная,
грустная северная красота! Когда лодка, обогнув небольшой островок, вышла
на свободное место, ее с силой подбросило крутой волной. Море сплошь
покрылось бурными гребешками. Рассеченные лодкой надвое, гребни с шипением
проносились около ее бортов и исчезали сзади, заставляя лодку тяжело
падать вниз. Все чаще бросало в лицо солеными брызгами. Начинал моросить
мелкий, холодный дождь...
  Когда лодка подвалила к борту, на палубе показался Беринг. Его бледное
изможденное лицо выражало непривычную для него решимость. Повидимому,
между ним и Стеллером произошел очень крупный разговор, потому что после
него Стеллера не пускали к больному начальнику в течение нескольких дней.
А между тем, до этой истории, Беринг был самым искренним образом
расположен к Стеллеру и всячески уговаривал его принять участие в
настоящем плавании. Так или иначе, но инцидент этот восстановил против
Беринга не только Стеллера, но впоследствии и многих германских ученых.
Один из них в весьма напыщенном тоне постигшую Стеллера неудачу
характеризует как "центральный пункт драмы". Гельвальд же считает, что все
те сведения, которые успел собрать Стеллер в столь короткий срок
относительно климата, флоры и фауны и этнографии северозападного прибрежья
Америки, составляют самый интересный и важный результат экспедиции,
продолжавшейся более десяти лет.
  Это, конечно, пристрастное преувеличение; все предыдущее изложение наше
достаточно свидетельствует, что такое мнение несправедливо. Но, все же, та
поспешность, с которой Беринг, не считаясь ни с чьим мнением, оставил
берега долго разыскиваемого материка, не может не вызвать справедливого
порицания. Он, например, так торопился, очевидно, боясь шторма, что
оставил четвертую часть бочек не налитыми. Впоследствии нехватка пресной
воды сильно способствовала бедствиям экспедиции. Этот случай также
доказывает, что в совершенно необходимых с его точки зрения случаях Беринг
умел действовать самостоятельно и очень решительно, не считаясь с мнением
своих подчиненных и не созывая предусмотренных инструкцией в подобных
случаях консилиумов. Несомненно, ответственность, которую брал на себя при
этом Беринг, была велика, но эта мера, по его мнению, была абсолютно
необходима.
  Придерживаясь юговосточного направления, под всеми парусами понесся "Св.
Петр". Очень крепкий восточный ветер свежел все более. Пасмурная,
дождливая погода не предвещала ничего доброго; исчезнувшие с утра берега,
задернутые мутносерой пеленой, уже не показывались. Осуществить
обстоятельный осмотр открытого материка, - как предполагал Беринг, - не
удалось вовсе. Быстро пронеслись мимо крупного острова Кадьяка,
расположенного у юговосточных берегов Аляски, как решили, являющегося
продолжением американского материка. Незнакомые места заставляли
беспрестанно делать промеры. По словам Вакселя, "весьма опасно было
держать себя близ земли частых ради банков и беспрестанных густых туманов
и жестоких ветров, к тому же и от неизвестного берега бывали неоднократно
в великих страхах и в отчаянии спасения себя".
  Досадное чувство неудовлетворенности, которое испытывали моряки,
принужденные так скоропалительно покинуть американский берег, несколько
смягчилось, лишь только стих ветер и исчез туман. Беринг немедленно собрал
"консилиум", на котором было решено взять курс к северозападу "для осмотра
оставленного берега". Оставленный берег не замедлил обнаружиться, едва
лишь переменили направление корабля. В ночь на 2 августа, "окруженные
глубоким туманом, вдруг увидели перед собою землю, от которой едва успели
отворотить и стать подле нее на якорь".
  Так был открыт остров, названный Берингом островом Архидиакона Стефана,
впоследствии переименованный в остров Чирикова. Далее, следуя на
северо-запад и не теряя из виду материкового берега (полуостров Аляска),
открыли группу из пяти островов, названных Берингом Евдокеевскими. Уже
тогда наши моряки обратили внимание на богатство здешних вод бобрами,
морскими котиками и сивучами. Здесь же Стеллер наблюдал какого-то
необыкновенного морского зверя, определить которого и посейчас
затруднительно. По описанию Крашенинникова, сделанному им со слов
Стеллера, "длиною зверь оный около двух аршин, голова у него, как у
собаки, уши вострые и стоячие. На нижней и верхней губах по сторонам
долгие волосы, будто бороды, глаза большие, стан его кругловатый и
продолговатый, к голове толще, а к хвосту гораздо тоньше. Шерсть по всему
телу густа... Что касается до внешнего его вида вообще, то походит он
много на того зверя, которого рисунок получил Геснер от своего
корреспондента и сообщил в известной своей истории о зверях под именем
морской обезьяны... Особливо в рассуждении удивительных нравов его, шуток
и проворства можно назвать объявленным именем по самой справедливости. Он
плавал около судна их больше двух часов, смотрел то на того, то на другого
как бы с удивлением... Из воды поднимался он до третьей части своего тела
и стоял, как человек, прямо, не переменяя несколько минут своего
положения. Посмотрев на них пристально около получаса, бросался, как
стрела, под судно их и по другую сторону выныривал и, вскоре поднырнув
опять под судно, оказывался на первом месте; и сие продолжал он до 30
раз". Затем описывается, как зверь "ухватил" в рот траву, плыл к судну и
делал при этом такие штуки, что смешнее того нельзя ожидать и от обезьяны".
  Впереди было много интересного. Новые открытия, надо полагать, не
заставили бы себя ожидать. Но задувший сильный северозападный ветер,
позднее время половина августа) и значительное количество на судне больных
цынгою (26 человек) заставили Беринга снова изменить курс и проложить его
на Петропавловск, до которого оставалось более 1200 миль. Снова наступила
пасмурная штормовая погода. К несчастью, обнаружилась большая нехватка
воды. На корабле оставалось всего лишь 25 бочек, т.-е. четверть нужного
запаса: с таким количеством воды нечего было и думать пускаться в дальнее
плавание. Рассудили и решили снова плыть на север к американским берегам
"наливаться" водой. В пути повстречали множество островов и вдали увидели
материковый берег.
  Всякий лишний день проволочки приносил новые беды. Совершенно ослабел сам
Беринг и почти вовсе не выходил из каюты. 30 августа, когда "Св. Петр"
подходил к группе неизвестных островов, расположенных вблизи южной
оконечности Аляски, скончался от цынги матрос Шумагин - первая жертва
похода. Пристав к берегу ближайшего острова, опустили в могилу тело моряка
и в честь его всю группу открытых островов назвали Шумагинскими, после
чего отправились на поиски воды и взяли из первой попавшейся лужи 52
бочки*.
  Пока брали гнилую воду, на что ушло целых шесть дней, с корабля
предпринимали экскурсии на берег. Так, Хитров, сильно заинтересовавшись
увиденным им вдали на берегу огнем, тотчас же отправился на берег. Это
любопытство обошлось ему не дешево. Он не смог совладать с высоким и
бурным прибоем и, потеряв способность управляться, был выброшен на берег,
где пробыл голодным и холодным целых трое суток. На месте увиденного им
огня он нашел уже затухнувшее пепелище; сомнений не было: берег был
обитаем. Вскоре объявились и сами обитатели. На двух челнах они подплыли
вплотную к судну, что-то кричали и оживленно жестикулировали, очевидно,
приглашая последовать за ними на берег, но сами взойти на палубу
побоялись, После усиленных приглашений они рискнули лишь приблизиться к
трапу и принять несколько подарков, взамен которых передали какие-то
палочки с укрепленными на них перьями.
  Стеллер сообщает, что это были довольно рослые, плотные и широкоплечие
люди с короткими шеями. Лица их были смуглые, носы приплюснутые и губы
толстые, глаза черные, как смоль, равно как и волосы, висящие прядями,
иные были с редкими бородами, иные же и вовсе без бород; в разные части
лица были у них воткнуты длинные косточки и вставлены камешки. На всех
были надеты сшитые из китовых кишок рубашки с рукавами, на некоторых же
брюки и сапоги из тюленьей кожи, шляпы с перьями; у двоих из них были
ножи, что доказывало, что в них они более всего нуждались**.
  К этому описанию наружности американцев Миллер, видимо, со слов хорошо их
наблюдавшего Вакселя, добавляет, что "нос у них заткнут был травою,
которую иногда вынимали, и тогда истекало из него множество мокроты, кою
языком облизывали".
  Вскоре американцы показали, что они отнюдь не отличаются миролюбивыми
замашками, а потому с ними нужно вести себя осторожно. Когда лейтенант
Ваксель, желая свести с ними знакомство поближе, прибыл в сопровождении
переводчика на берег, они его окружили и старались завладеть шлюпкой; лишь
предусмотрительно захваченные моряками и пущенные в ход ружья заставили их
попадать на землю. Повидимому, это недружелюбие явилось последствием тех
подарков, которыми хотели обрадовать туземцев накануне наши моряки. Зная
их пристрастие к вину и табаку, моряки, высадившись на берег и приняв от
них по куску китового жира, предложили водки. Но результат получился самый
неожиданный: "Сей напиток, - сообщает Миллер, - был одному гостю совсем
незнакомый и неприятный. Выплюнув, закричал он громко, якобы жалуясь
своим, как худо с ним поступают. Не было никакого способа к его
удовольствованию. Давали ему иглы, бисер, железный котел, табашные трубки
и другие вещи, но он не взял ничего..." Не помог и табак.
  Доверие к иностранцам, казалось, было потеряно навсегда. Однако на другой
день, как ни в чем не бывало, "не имея никакого страху", они подплыли на
семи каноэ к самому борту корабля и, не всходя на палубу, взамен
подаренных им вещей "дали две сделанные из коры шляпы с костяною статуйкою
на одной". В своем донесении об экскурсии на берег Ваксель замечает, что
"все оные острова безлесные и пустые, и видно, что те американцы приехали
на своих байдарах к сим островам с матерого берега для промыслу морских
зверей и рыбы".
  Забрав 52 бочки скверной, нездоровой воды, 6 сентября двинулись, наконец,
в путь на запад - прямо на Камчатку. При отходе корабля туземцы высыпали
на берег и дружно заорали во все горло. Миллер по этому поводу замечает:
"Сие не меньше почитать можно за дружественное засвидетельствование, коим
они нашим благополучного пути желали, как за радостное восклицание, что от
незнакомых гостей избавились".
  С большим трудом и медленно подвигались против встречного ветра, снова
принесшего пасмурную туманную погоду. Приблизительно на широте 51ё, сквозь
разорванные клочья тумана, увидели ряд островов, а на одном из них
высокую, покрытую снегом гору, названную в честь святого этого дня горою
Св. Иоанна. Сами того не подозревая и все еще думая, что плавание
продолжается вдоль материкового берега Америки, наши моряки плыли теперь
вдоль гряды Алеутских островов, увидя их первыми из европейцев. Так была
открыта цепь Алеутских островов, присоединенных после плавания Беринга к
России.
  Лишь только прошли длинную гряду островов, цепь событий на "Св. Петре"
дает резкую кривую, и беды одна другой ужаснее завершаются трагическим
финалом. Моряки попали в ряд штормов чудовищной силы, задувших с запада.
Постепенно крепчая, ветер к 25 сентября достиг силы урагана. Даже самый
опытный и бывалый, всю жизнь проведший в плаваниях старый штурман
Эзельберг ужаснулся и говорил, что не видывал никогда такой страшной бури.
По словам же Стеллера, боле