ля.
  Результаты этой экспедиции, предпринятой людьми, уже явно утратившими
бодрость и действовавшими лишь "во исполнение высшего распоряжения",
оказались крайне ничтожными. Лишь Шельтингу поверхностно удалось описать
небольшой кусочек западного берега Охотского моря. По окончании экспедиции
сам Шпангберг рассудил: продолжать экспедицию в будущее лето никаких
"резонов не имеется". Этим походом в Японию закончилось его участие в
Великой Северной экспедиции.
  Читателя, вероятно, интересует окончательный вывод комиссии, назначенной
для выяснения вопроса: побывали ли моряки в предшествующий рейс в Японии
или нет? Это сомнение было разрешено лишь в 1746 году, т.-е. спустя три
года по окончании всей Великой Северной экспедиции, и в положительном для
обоих моряков смысле. "Без всякого сомнения признавается, - сказано в
донесении этой комиссии, - что капитан Вальтон, по всем обстоятельствам,
был подлинно у восточных берегов Япона, а не у Кореи..." В менее
определенном тоне и в довольно обидной для моряка редакции комиссия
вынесла заключение и о плавании в Японию корабля Шпангберга: "Что же
касается до вояжа капитана Шпангберга, - следует далее в донесении, - по
всем его журнала обстоятельствам едва ли возможно было кому поверить, что
он, Шпангберг, подлинно коснулся плаванием своим северного угла острова
Япона, если бы он ходил на море один; но как он в помянутом вояже, мая от
25-го, от Большерецкого острога, июня по 15 число до самого у японских
земель в туман отлучения неразлучно шел, и виды у японских берегов и
прочие случаи в журнале, что в натуре видел, записал... - потому
Шпангбергово у Япона, и о возвратном его пути меж японскими островами
бытие причесться или признано быть может... А чтоб из Шпангбергова журнала
сочинить пути его верную карту, и положения на ней аккуратного тех
островов, которые он при прохождении видел, и части острова Япона, того не
токмо другому кому, но и ему самому, Шпангбергу, сочинить и в
достоверность на карте положить, за вышедонесенными, в журналах его
записанными, многими необстоятельствы - невозможно".
  Трудно теперь сказать, чем была вызвана такая странная формулировка
заключения комиссии о плавании Шпангберга; виною ли тому не вполне точные
его исчисления местоположения японских берегов, или же, быть может,
неприязненное отношение к нему членов комиссии? Но одно несомненно:
Вальтон, так упорно избегавший совместного плавания со своим начальником,
достиг своего, - он не только оттеснил Шпангберга, разработавшего весь
план экспедиции, но и значительно уронил его престиж и умалил его заслуги.
Время, однако, воздало каждому должное: в истории русского мореплавания за
Шпангбергом остается приоритет исследования Курильских островов и берегов
Японии.

  ПЛАВАНИЕ БЕРИНГА К БЕРЕГАМ АМЕРИКИ

  Американская эскадра и ее состав. - Закладка города Петропавловска. - У
берегов Америки. - Инцидент со Стеллером. - На американском берегу. -
Интересные находки. - Наблюдения Стеллера в оценке немецких ученых. -
"Св.Петр" оставляет американские берега. - Вторично к берегам. - Открытие
Шумагинских островов. - Встреча с тлинкитами. - Открытие Алеутских
островов. - Вблизи неведомых берегов.

  Перед нами последний этап Великой Северной экспедиции - путешествие
Беринга в Америку. Карл Бер справедливо называет это плавание пятым актом
трагедии, в котором погибают все действующие лица, причем наибольшее
сочувствие вызывает сам Беринг. Необычайные трудности организационной
работы по экспедиции, заставлявшие Беринга находиться в напряженном
состоянии, частые и тяжелые неудачи, непрерывные ссоры и интриги,
происходившие между всеми его подчиненными, недовольство им в Петербурге
за медленный темп экспедиции и, наконец, непризнание удачного похода
Шпангберга в Японию и требование его повторения - все это, несомненно,
расшатав душевное и физическое здоровье моряка, ослабило его энергию,
самоуверенность и бодрость. В таком настроении Беринг отправился в свой
роковой поход.
  Летом 1740 года все необходимые припасы для экспедиции и все снаряжение
уже находились в Охотске, откуда должно было начаться плавание.
  Ни один из путешественников, побывавший в Охотске, не произнес о нем
доброго слова. И, в самом деле, на десять миль вокруг не найти ни одного
дерева, над головой - слезливое небо, робко зеленеет трава, а среди
бедных, в беспорядке разбросанных домишек распростерлось болото,
испускающее испарения. В конце мая вскрывается река Охота, впадающая в
море вблизи Охотска. Лед шествует к морю до последних чисел июня. Но и
открытие навигации не приносит сколько-нибудь отрадных впечатлений.
Наступает томительный и нудный сибирский "бус" - непрерывный мелкий дождь,
сопровождаемый густым туманом. Лишь в июле несколько улучшается погода, а
там снова снег и мороз...
  По приезде в Охотск еще в 1737 году Беринг писал: "Место было новое и
пустое, и строения никакого еще не производилось, и жить было негде, и
лесов и травы в нем не растет и близко не имеется, ибо все дресвяное...
Служители строили офицерам покои, а себе - избы и казармы; возили глину на
себе и делали кирпичи; дрова для топления печей на себе таскают верст за
шесть и за семь; воду пресную на свое употребление из реки возят на себе
же расстоянием от того жилья версты по две и по три; и сухари сушат; и
заготовленные к строению пакетботов бревна и кокоры и прочее плавят по
реке с лишком с тридцать верст; и к кузнечным поделкам уголья жгут; и для
приготовления к пакетботам смолы нарочно в Камчатку посылаются; и нарты
делают сами; и провиант на себе ж возят".
  За три года многое в Охотске изменилось, и сам он приобрел теперь иной
вид. Кипела работа, но всякого рода неполадки и организационные
затруднения бесконечно затягивали ее. Вовсе не считаясь с затруднениями, а
быть может и не ведая во всех подробностях ее тягот,
Адмиралтейств-коллегия нервничала, непрерывно торопила Беринга, объявляла
ему выговор за выговором, угрожала "штрафами" и взысканиями. Местных же
властей, недостаточно содействовавших Берингу, стращали "не только
штрафом, но и жестоким истязанием".
  Находившемуся "денно и нощно" в непрерывных хлопотах и заботах Берингу
суждено было еще раз в полной мере испить до дна чашу огорчений и
неприятностей, сознательно причиняемых ему его коллегами. Мы не можем не
привести еще одной весьма красноречивой цитаты из труда А. Соколова, чтобы
показать, до каких геркулесовых столпов доходили между моряками взаимные
антагонизм и недоброжелательство, какие козни строили они один другому, и
что должен был испытывать от всего этого начальник экспедиции. Эта выписка
поможет нам разобраться в душевной трагедии Беринга.
  "Беспрестанно жалуясь на нерачительность сибирских начальств, - пишет
Соколов, - Беринг особенно был огорчен Писаревым, человеком, по его
словам, "беспокойным и несогласным", который "ни сам хочет, ниже нас в
покое от хлопот жить оставляет", для переписки с которым надобно бы было
содержать особых "двух или трех добрых подьячих", который "весьма обижает
и ябедою своею многую неправду сплетает и упреждает нас протестами и нам
напрасное беспокойство чинит", с которым "истинно давно я рад был, чтоб от
него отделаться и жить в покое, дабы я только порученную мне экспедицию
беспрепятственно исправлять мог".
  Дело, наконец, дошло до того, что экспедиционное поселение Беринга,
расположенное при устье реки, и острог Писарева, стоящий подле, но
несколько выше, были похожи на два враждебные стана. Недовольные Писаревым
нижние чины и ссыльные перебегали к Берингу - по живописному выражению
Писарева - "как некогда бежали из России на Дон и в Запорожье", и были им
принимаемы милостиво. Писарев, с своей стороны, насильственно захватывал
людей Беринга и держал их под арестом; там и здесь беспрестанно писались
доносы, производились следствия, а у Писарева - даже пытки. Случалось, что
Беринг приходил со всею командою освобождать своих пленных и несколько раз
грозился арестовать самого Писарева, не решаясь однако ж на такую отважную
меру. "Что вы с ним, с старой канальей, много фигур строите? - говорил ему
предприимчивый Шпангберг. - Ежели б мне приказано было, я бы его с
четырьмя человеками взял и посадил". - "Может быть, и не так легко его за
караул взять, - отвечал ему приверженец Писарева капрал Плениснер. - Ежели
бы вы без резону приступать стали, то, может быть, и не без сопротивления
было бы". Почти все офицеры были между собою в ссоре: "Чириков и
Шпангберг, соперничествуя в доставке провизии, ожесточенно спорили о
способах этой доставки и укоряли друг друга за некоторые упущения;
Шпангберг и Вальтон с их совместного похода были в великой вражде, и оба
жаловались на своих штурманов - Петрова и Казимерова, которые взаимно на
них жаловались; Ваксель был поссорившись с шкипером Белым, Плаутинг - с
Ендогуровым. Сцены происходили постыдные... "
А тем временем суда, предназначенные для похода в Америку, заканчивались
постройкой. То были спущенные в июне трехмачтовые пакетботы "Св. Петр" и
"Св. Павел" длиною по 80 футов. Они поднимали по 6000 пудов груза и имели
по 14 орудий. Команду обоих кораблей составляли 166 человек. Сам Беринг
отправлялся на "Св. Петре", он же был его командиром. С ним отправлялись:
лейтенант Ваксель с малолетним сыном, штурман Эзельберг, подштурман Юшин и
гардемарин Иоганн Синд. В числе матросов находился на корабле, уже
знакомый нам по работе на Оби, разжалованный в матросы из лейтенантов
Овцын.
  Командование "Св. Павлом" Беринг поручил очень дельному и способному
моряку лейтенанту Чирикову, которому дал в помощники лейтенантов Чихачева
и Плаутинга, штурмана Елагина и гардемарина Юрлова. Американскую эскадру
должны были сопровождать дубельшлюпка под командой корабельного мастера
Хитрова и галиот, управляемый подштурманом Ртищевым. На шлюпке должен был
разместиться научный персонал экспедиции: астроном Лакройер и прибывший из
Петербурга натуралист Стеллер, а также их помощники - геодезист
Красильников и студент Горланов, оставшиеся впоследствии на Камчатке.
Провианту по тому времени было взято очень много, а именно на двадцать
месяцев, запаевого же такелажа "за недостачею" было совсем мало, что
впоследствии и сказалось самым чувствительным образом. (рис.6)
Пока шли сборы, наступил сентябрь. Разумеется, плыть в столь позднее уже
время к берегам далекой Америки было невозможно, а потому первый этап
путешествия должен был ограничиться в этом году Камчаткой, куда и
отправились 8 сентября. Первая неудача ознаменовалась посадкой на мель при
выходе из реки дубельшлюпки. При аварии оказалась подмоченной и
испорченной часть предназначенного для экспедиции провианта. В половине
сентября все суда собрались в Большерецке и немедля отправились, огибая
мыс Лопатку, на восточную сторону Камчатки в Авачинскую губу. Но
злополучной дубельшлюпке упорно не везло. Загруженная сверх меры, она по
дороге вторично претерпевает "великие бедствия" и принуждена возвратиться
в Большерецк, где и остается на зимовку; галиот также решено было оставить
там до лета.
  Эта досадная неприятность если и не осложнила дальнейшего хода экспедиции,
то причинила "великие труды и убытки, особенно для камчадалов": все
содержимое поместительных трюмов шлюпки, т.-е. всю провизию и снаряжение
для экспедиции, им пришлось перевозить в зимнее время поперек Камчатки из
Большерецка в Авачинскую губу на себе.
  Ни дубельшлюпке, ни галиоту так и не пришлось сопровождать экспедицию в
Америку. Они прибыли весною следующего года в Авачу, но так поздно, что
уже не застали там эскадры, отплывшей в Америку. Стеллер находился теперь
вместе с Берингом на "Св. Петре", Лакройер - на "Св. Павле", а
Красильников возвратился на галиоте в Охотск "с богатым запасом собранных
им сведений по всем предметам естествознания, истории, этнографии,
географических, гидрографических и физических примечаний".
  По прибытии в Авачинскую губу Беринг занялся подготовкой помещений для
зимовки, расквартированием команды по местным острожкам, а также
обследованием губы. Меткий глаз моряка сразу же оценил несравненные
преимущества здешней бухты. Более превосходного убежища для судов,
плавающих в северной части Тихого океана, вряд ли можно найти во всем этом
крае, - так рассуждал Беринг. Предвидя в будущем развитие края, он заложил
здесь городок, названный им по именам судов, на которых совершал теперь
плавание, - Петропавловском, с гаванью того же наименования. Лакройер
определил долготу Петропавловска, но из-за грубости и несовершенства
тогдашних геодезических инструментов, а быть может и по неумению, ошибся
почти на градус*.
  Так возник город Петропавловск на Камчатке, этот важнейший центр местных
промыслов и мореплавания в северотихоокеанских водах**.
  Но вернемся к нашим путешественникам. Зимовка их протекала вполне
благополучно. Расквартированный на довольствие по острожкам - к камчадалам
экипаж сэкономил не одну сотню пудов провизии, заготовленной для
экспедиции. С открытием навигации стали деятельно готовиться к плаванию.
Беринг созвал вскоре при участии ученых большой совет, на котором прежде
всего поставил вопрос: каким путем следовать кораблям к берегам Америки?
  Мнения, как и следовало ожидать, разделились. Сам Беринг полагал, как и в
прошлый свой поход, что ближайшее расстояние отсюда в Америку на
северовосток лежит не выше широты 65ё. Это правильное мнение начальника
было поддержано большинством моряков. Стеллер утверждал, что Америка не
может отстоять от Петропавловска дальше 50-70 миль, если плыть прямо на
восток. Казалось бы, и быть по сему, т.-е. незамедлительно плыть на
восток. Но тут выступил Лакройер и опять извлек на свет Жуана де-Гама,
никому не ведомого мореплавателя, будто бы открывшего неизвестно когда,
никем никогда не виданную Компанейскую землю. Выше мы уже видели, что
плавание Шпангберга в Японию окончательно должно было разубедить всех в
отсутствии в указанном месте Компанейской земли. Но Шпангбергу не верили,
а Беринг, который хорошо ознакомился с плаванием своего коллеги и верил
ему, не мог решать о выборе маршрута единолично. К тому же по инструкции
он особенно должен был считаться с мнением и указаниями Лакройера, который
не замедлил в подтверждение своих слов представить карту своего брата -
знакомого уже нам Иосифа Делиля, пользовавшуюся большим авторитетом как в
Парижской Академии, так и в Петербургской. Несуществующая земля была
определенно обозначена на карте по параллели 45-47ё. Впоследствии спутники
Беринга всю неудачу экспедиции приписывали этой зловредной карте, вернее -
вынужденной необходимости их начальнику следовать по ней сначала в поисках
Компанейской земли, на юг, а уже потом, когда никаких ее признаков
обнаружено не было, на северовосток, по направлению к американским берегам.
  Итак, 4 июня 1741 года, рано утром, с тихим южным ветром, моряки двинулись
в путь не по прямому вернейшему направлению в Америку, правильно
предложенному Берингом и большинством его спутников-моряков, а на поиски
несуществующей земли, изобретенной фантазией кабинетного ученого. Особенно
был недоволен и раздражен непроизводительной тратой времени, безумно
жаждавший поскорее вступить на американский берег, Стеллер. Чириков шел
впереди, так как качества его корабля были лучше.
  Свежий ветер разлучил наших путников, 19 июня они потеряли друг друга и,
как показало близкое будущее, - навсегда. Достигнув параллели 45ё,
проблуждав здесь некоторое время по разным направлениям и окончательно
убедившись, по выражению Хитрова, что "неправость карты Делиль
де-ла-Кройера довольно уже опорочена", взяли курс на северовосток.
  (рис.7)
"Сопровождаемые ветрами более попутными, югозападными, иногда
отклонявшимися к юго-востоку, с погодою облачною и туманами, следовали
довольно постоянно по настоящему направлению, поднимаясь в широте и
удаляясь по долготе". Уже около шести недель плыли моряки, не видя
берегов, хотя почти от самой Камчатки до Америки тянется ряд островов. Но
вот стали встречаться первые признаки присутствия невдалеке земли:
плывущие ветви, деревья, птицы. Но глубина все еще оставалась
значительной, и лот, опущенный на дно, его не доставал. Ветер дул
попутный, западный.
  Около полудня 16 июля (на широте 58ё14' и долготе 49ё31') впереди на
севере стали вырисовываться туманные очертания гор, непосредственно
поднимающихся из глубины моря. Моряки высыпали на палубу, радостно
вглядывались в берег и оживленно перекидывались замечаниями. Особенно сиял
Стеллер.
  Высокие пики гор были увенчаны нежнорозовым снегом. Над хребтом гор,
несколько поодаль вздымалась еще одна гора, ее громадным размерам дивились
все моряки. Эта гора, расположенная на границе Аляски и британской Америки
и названная впоследствии горой Св. Ильи (mount Elias), представляет одну
из высочайших вершин Северной Америки*. Но до нее было далеко; внимание
моряков более привлекал берег, к которому корабль приближался довольно
медленно, так как попутный ветер сменился противным - северным. Лишь 20
июля "Св. Петр" смог бросить якорь невдалеке от берега какого-то острова*.
С корабля теперь ясно различали прибрежные темные скалы и в стороне -
густые зеленые леса. Тщетно вглядывались путешественники в берег, ожидая,
что вот-вот отчалит оттуда остроносая узкая лодчонка и понесется к
кораблю. Берег казался необитаемым.
  Начались взаимные поздравления и шумные изъявления радости; ведь всего
лишь в нескольких шагах находился теперь уже вне всякого сомнения
американский берег, к которому хотя и с большой затратой времени, но все
же благополучно добрались путешественники. Общего ликования, к общему
удивлению, не разделял лишь Беринг. Он был хмур и чем-то озабочен. "Всякий
легко себе представит, - писал Стеллер, - как велика была радость всех
нас, когда мы, наконец, увидели берег! Со всех сторон обратились с
поздравлениями к капитану, до которого более всех относилась честь
открытия. Однако ж капитан не только, что весьма равнодушно выслушивал эти
поздравления, но, рассматривая берег, даже стал пожимать плечами...
Находясь потом в каюте со мною и с Плениснером, он так выразился: "Мы
теперь воображаем, что все открыли, и строим воздушные замки, а никто не
думает о том, где мы нашли этот берег? Как еще далеко нам до дому? Что еще
может с нами случиться? По чему знать, не будем ли мы задержаны здесь
пассатными ветрами? А берег нам незнакомый, чужой, провианта на прозимовку
нехватит!.." В этих словах Беринга чувствуется большой упадок энергии и
самоуверенности. Он производит впечатление больного человека. И, в самом
деле, как он, так и большинство экипажа "Св. Петра" уже страдали цынгой. В
лавры свои он уже не верил, он хотел только одного: как можно скорее
возвратиться домой. Он лежит теперь больше в своей каюте и лишь изредка
показывается на палубе. Им овладевает настоящая лихорадка отплытия. Он
созывает совет, чтобы обсудить - что делать дальше и как получше
использовать время стоянки у американских берегов. Его осаждают тревожные
мысли, он на себе чувствует всю недоброкачественность провианта, наскоро
взятого взамен потерянного на дубельшлюпке; он ясно сознает весь риск
продолжать с больным экипажем в позднюю пору плавание вдоль берегов
неизвестной и, повидимому, необитаемой земли. Беринга давит тяжелое
предчувствие, ему теперь не до славы, не до открытий; скорей домой; на
будущий же год, он, обогащенный опытом текущего плавания и поправившийся,
вторично придет сюда и подробно обследует берега. Сейчас же необходимо
пополнить запасы воды и незамедлительно плыть на Камчатку.
  Начальнику не возражали и в большинстве помалкивали. Лишь один,
разочарованный вконец таким оборотом дела, Стеллер не выдержал и
иронически заметил Берингу: "Итак, мы сюда пришли для того, чтобы
американскую воду перевезти в Азию". А затем произошла сцена, приведшая в
бешенство пылкого натуралиста.
  Что же произошло?
  Когда лодки были уже снаряжены для отправки на берег в поисках за водой, и
Стеллер