правы. Хотя жандармские власти уже уведомлены о решении, но они не
знают, где скрывается "беглец", и, таким образом, не могут сообщить ему...
  Но друзья не учли Боброва, который имел постоянный контакт с врачом
каторги. От него фельдшер узнал об успехе, увенчавшем поездку Орлова, и
этим известием немедленно порадовал Феклистова. Беглый каторжанин,
официально объявленный м„ртвым, явился в уездную жандармскую управу.
  - Вот так птица! - насмешливо приветствовал его начальник. - Услышал о
предоставленной ему великой милости и прилетел. Где же вы скитались?
  - На том свете, среди м„ртвых, куда вы изволили меня зачислить, - улыбаясь
отвечал Феклистов.
  - Молчать! Здесь не шутят! Хочу знать, где вы скрывались.
  - В тайге.
  - Еще скажете мне, что спали в медвежьей берлоге и мишка вас согревал.
  - Почти так. Я жил в покинутой хижине и питался чем мог.
  - Гм, интересно, вы живучи, словно кошка! Однако кто же вас лечил?
  - Меня подобрали кочующие эвенки, завезли по реке Лене до самого побережья
Ледовитого океана и там меня долечил доктор флота его императорского
величества.
  - Гляди-ка, далеко залетела птичка с перебитыми крыльями!
  Феклистов молчал. Тем временем жандармский начальник просматривал его дело
и вдруг спросил:
  - Какое место выбираете себе для ссылки? К сожалению, вам и такая милость
дана, самому выбирать, где хотите поселиться.
  - Если позволите, я бы избрал именно здешний уезд. Надеюсь, что в вашем
лице я всегда буду иметь благожелательного заступника, - поклонился
Феклистов.
  - Не знаю, каких заступников вы имеете в Петербурге, меня это мало
интересует. Что же касается меня, я буду руководствоваться вашим
поведением. Являться будете каждый месяц лично ко мне. И предупреждаю вас:
никакой агитации, нелегальных политических кружков и тому подобных...
Будем иметь вас на виду, даже если снова забер„тесь в медвежью берлогу. А
теперь подпишите...
  Отвратительная процедура была закончена, и Феклистов, выходя из управы,
глубоко вздохнул.
  Тем не менее к одинокой избе в Певучей долине он поехал не сразу, -
остановился на несколько дней у своего друга Боброва и с нетерпением
ожидал возвращения Орлова.
  Вместе с охотником и Майиул приехали Ольга Петровна и Андрей.
  ...Тихая избушка неузнаваемо преобразилась. Из открытых окон слышался
смех, пение и музыка.
  Планы поездки за границу теперь отошли в прошлое. Он не прекратил
революционной деятельности, но должен был действовать крайне осторожно.
Временно ограничился поддерживанием связей и случайной помощью другим
революционерам, бежавшим с каторги. Ольга Петровна пробыла у мужа до самой
осени, а затем вместе с сыном вернулась в Петербург.
  Феклистов не был восхищ„н задачей, поставленной перед ним петербургскими
властями, - производить геологические изыскания.
  - Я должен работать для своих тюремщиков, для господ фабрикантов, биржевых
спекулянтов и дворянства? Ну нет, этого не будет!
  ...Время шло, Феклистов полюбил тайгу. Высоко в небе летели лебеди и дикие
гуси и протяжными криками возвещали весну. В лесу смешивались тысячи
запахов и аромат цветущих и отмирающих растений. Глубже всех дышали
бер„зы. Их дыхание было чисто, как прозрачная вода лесного родника.
Феклистову казалось, будто сильный запах, гонимый ветром с крон деревьев,
напоминает соленое дыхание моря.
  Орлов, с которым Иван Фомич часто делился своими наблюдениями, сказал ему
как-то раз.
  - Ну, Фомич, ты пропал. Уж тот, кто полюбит таежную жизнь, навсегда
оставит город.
  И он не ошибся. После истечения срока ссылки Феклистов остался в тайге:
производил геологические изыскания, составлял геологические карты и
переписывался с научными обществами.
  Феклистов был страстным охотником. Зимой, когда нельзя было отдаться своей
любимой работе, он неутомимо занимался промыслом пушного зверя. Больше
всего его привлекала охота на соболя. Часто участвовал в облавах на
медведя и не пропускал ни одного случая прервать зимний сон мишки, выгнать
его из берлоги и всадить пулю в косматую шкуру.
  Когда женился его сын Андрей, Иван Фомич поехал в Петербург к нему на
свадьбу, пробыл в столице несколько месяцев и опять вернулся в Певучую
долину. Возвратился он вместе с Ольгой Петровной, которая тоже полюбила
безмолвные дремучие таежные леса, где вековые деревья, словно стражи,
охраняли богатства, скрытые в недрах земли.
  Большую часть года Ольга Пегровна проводила дома и была незаменимой
советчицей Майиул, подарившей Орлову сперва сына, потом дочку.
  Время шло, молодые Феклистовы тоже дождались в Петербурге радостного
торжества - у них родился сын, которого назвали Олегом.
  Счастливые дед и бабушка отправились посмотреть на внука. Но на этот раз
Ольга Петровна серьезно заболела, и они остались в Петербурге. Несомненно,
недуг явился последствием тяжело переносимых ею продолжительных и суровых
сибирских зим. Врачи рекомендовали поездку на юг, на Кавказ. Однако ванны
не могли помочь больному сердцу. Ольга Петровна возвратилась в Петербург
и, несмотря на всевозможную врачебную помощь и самоотверженную заботу
Ивана Фомича, вскоре умерла.
  После смерти жены Иван Фомич весь отдался революционной работе.
  В январе 1905 года в России вспыхнула революция. Феклистов помог
организовать доставку из-за рубежа оружия для рабочих боевых дружин в
Москве. Однако его деятельность не удалось полностью скрыть, охранка
начинала кое-что подозревать, и Феклистову ничего не оставалось, как
побыстрее уехать в тайгу и таким образом избежать новых репрессий.
  В Певучей долине Иван Фомич вернулся к своим незаконченным изысканиям и в
упорном труде постепенно залечивал раны тяжелого горя, нанесенного смертью
Ольги Петровны. Целые недели он проводил в тайге, где продолжал составлять
геологическую карту и делать описания месторождений различных минералов.
  Орлов часто его спрашивал, какой смысл во всей его работе, если о ней
никто не знает и никто по заслугам е„ не оценит.
  - Эх, Родион, Родион, а кто оценит твой труд? Кто скажет тебе спасибо за
то, что добываешь пушнину? Купцы, которые, где только могут, стараются
тебя обмануть? Если бы я сейчас опубликовал свои открытия, русский народ
от этого никакой пользы бы не имел. Но поверь, наступит время... лучше
почитай Пушкина.
  Он поспешно вышел и скоро вернулся с книжкой и вдохновенно прочитал:
  Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
  - Что ты скажешь на это? Совершенно понятно, что такое стихотворение
считается запретным. Это пророчество, основанное на совершенно реальной
силе - на народе. И вот когда это пророчество сбудется, только тогда я
передам общественности результаты своей работы, чтобы она служила всем.
  Летом к старому геологу приехала чета Феклистовых с сынишкой Олегом.
Дедушка полюбил маленького внука, и тот к нему быстро привязался.
  Андрей иногда сопутствовал отцу в его изысканиях, а больше увлекался
охотой.
  - Андрей, - упрекал отец сына, - то, что ходит, бегает и летает по тайге,
найдешь в любом месте. Но то, что скрыто от людских взоров под землей, в
пещерах, среди скал и в горах, намного ценнее, и сразу его не найдешь. Я
бы хотел, чтобы ты был продолжателем моего дела или хотя бы надежным
хранителем подземных сокровищ тайги. Сейчас я владею ими сам только
потому, что не хочу отдавать их в жадные руки богатеев. Но знаю, что скоро
народ станет свободным. Я, может быть, не доживу до этого дня, а тебя я бы
хотел ознакомить с этими месторождениями.
  Андрей задумался. Затем спросил отца.
  - Ты, вероятно, нашел золото, папа?
  - Золото... Разве на свете нет ничего более дорогого? Тайга скрывает и
другие сокровища, которые полезнее и важнее золота. Жаль, что ты не пошел
по моим стопам и не стал геологом... Маленький Олег должен им быть... Если
будет необходимо, я поручу тебе важное задание, хотя оно касается геологии.
  Больше этого вопроса они не затрагивали, и спустя несколько дней после
разговора молодые супруги уехали.
  Иван Фомич проводил их до железнодорожной станции и на обратном пути
остановился у Боброва. Фельдшер был не один. В удобном кресле развалился
полный мужчина с холеной бородой, большим ртом и усами. Черные волосы,
пронизанные серебряными нитями, были старательно зачесаны. Это был время
от времени навещавший Боброва крупный торговец пушниной Пуговкин.
  - Вы пришли очень кстати, многоуважаемый господин Феклистов, - начал он
важно. - Я приехал сюда именно ради вас. Я как раз собирался посетить вас
в вашей таежной "резиденции" и уговаривал Николая Никитича съездить вместе
со мной. Не правда ли?
  Бобров кивнул и слабо улыбнулся, из чего Феклистов заключил, что тот не
очень-то был доволен визитом купца.
  Пуговкин продолжал:
  - Я угадываю ваши мысли. Вы не знаете меня и удивляетесь, почему я так
говорю с вами. Наверное, вы не читали нашей губернской газеты, в которой
часто пишут о моей коммерческой и общественной деятельности. Однако это не
имеет никакого отношения к данному вопросу. У меня к вам очень важное
дело... В Петербурге интересуются вашими геологическими изысканиями.
Поскольку же в течение ряда лет не поступало никаких крупных работ, то
меня просили взять на себя труд посетить господина Феклистова и сообщить о
достигнутых им успехах.
  Иван Фомич посмотрел на купца и пожал плечами.
  - Весьма удивлен, недавно я выслал в Петербург объемистый материал.
  - Может быть. Это весьма похвально. Но они, по-видимому, ожидали нечто
иное.
  - К сожалению, иными результатами своих исследований служить не могу.
  - Ну что ж, пусть будет по вашему. Я, конечно, ожидал большего...
  - Работа геолога нелегка и зачастую приносит разочарование, - вмешался в
разговор Бобров. - Сколько раз я поражался Иваном Фомичом, как у него
хватает терпения.
  - Охотно верю и остаюсь вашим покорным слугой. Значит, жду, пока вы меня
не удивите.
  После ухода Пуговкина Бобров раздраженно бросил:
  - Видел его? Пришел разведать, хочет выслужиться. Из пота охотников
сколачивает целое состояние, платит за пушнину жалкие гроши, а теперь
хотел бы и здесь найти легкую наживу, да еще и путь к славе!
  Феклистов задумался. Затем лицо прояснилось...
  Иван Фомич разработал длинный и подробный отчет, богато иллюстрированный
картами и сопровождаемый описаниями геологических формаций, в котором
перечислял такие породы и минералы, которые с точки зрения возможности их
использования совершенно не заслуживали внимания.
  Когда же этот материал был вручен Пуговкину, тот был в восторге от обилия
карт, чертежей и таблиц. Само собой разумеется, он не имел понятия о
"пустоте" доклада.
  Феклистов добился своего: в Петербурге сразу потеряли интерес к области,
которая не сулила им никакой пользы.

  * * *

  Однажды летним вечером перед избой Орлова остановилась повозка. Выглянув
из окна, Майиул увидела Боброва.
  - Николай Никитич приехал, дети, идите встречать!
  Мальчик и девочка выбежали навстречу гостю, они знали, когда бы он ни
приехал, у него всегда найдется для них какой-нибудь сюрприз. На этот раз
он привез "сюрприз" и для взрослых. Едва войдя в дом и поздоровавшись со
всеми, он нахмурился и сказал:
  - Сейчас прочту вам кое-что из газет... правительство Его Императорского
Величества объявило 16 июля всеобщую мобилизацию... Начинается война с
Германией и Австрией. Радоваться нечего. Мы связаны договорами с Англией и
Францией, которые тоже объявили мобилизацию. У нас в городе председатель
Союза русского народа раскричался вовсю, что мы должны защищать родину от
прусских варваров, и призывал к походу к православному Царьграду. Не может
дождаться, когда начнет наживаться на военных поставках. Я бы хотел
поговорить с Иваном Фомичом, что он об этом думает... Его, видно, нет?
Наверное, опять на изысканиях?
  - Уже десятый день, как уехал с Хатангином к Сурунганским горам.
  - Фомич нашел там что-то интересное. Работает больше месяца, даже похудел.
Ведь он уже не молодой человек, давно за шестьдесят, трудно ему, а слушать
никого не хочет. Ты бы хоть вразумил его, так сказать, по-врачебному.
  Известие о всеобщей мобилизации окончательно вывело Феклистова из
равновесия; когда же пришло письмо от Андрея, сообщавшее, что вот-вот и
его возьмут в армию, Иван Фомич, недолго думая, отправился в Петроград.
  Он еще застал сына.
  С Андреем у него была продолжительная беседа. Он ознакомил сына с
результатами своих трудов, договорился, что после возвращения с фронта
Андрей посвятит себя исследованию сокровищ тайги, которые нашел и берег до
лучших, свободных времен его отец.
  Прощаясь, Иван Фомич еще раз напомнил Андрею о важности своих открытий.
  - А теперь возьми с собой на дорогу Пушкина, - добавил он, протягивая
томик стихотворений. - Он развеет любую грусть и тоску. Будь здоров и
скорее возвращайся...
  Андрей взял книгу, положил в свой чемодан и улыбнулся. Чудак же отец - с
Пушкиным на фронт.
  Иван Фомич провел в Петрограде несколько месяцев и так сдружился с внуком,
что тот после отъезда дедушки долго тосковал. Много труда стоило матери
успокоить его обещанием, что скоро и они поедут в далекую тайгу.

  * * *

  Наступила весна. Уже несколько дней над Певучей долиной летят птицы. Над
тайгой слышались заунывные голоса журавлей, гоготанье гусей, кряканье
уток...
  Ивану Фомичу не спалось. Он вспоминал минувшие в„сны, прожитые в безмерных
просторах дремучих лесов. Это была весенняя бессонница - предвестник
охоты... Много лет назад геолог Феклистов подтрунивал над охотником
Орловым, что тот никак не может дождаться, когда станет свидетелем
свадебных торжеств лесных зверей и птиц, а теперь и у самого весенний
перелет птиц вызывает тоску.
  Вероятно, то же самое ощущал и прирученный „жик. Всю ночь он фыркал, сопел
и топтался вокруг печки, свалив совок и кочергу. Иван Фомич не прикрикнул
на него, так как понимал, что „жик тоже почуял весну.
  - Бог с тобой, иди себе, непоседа, однако мог бы и подождать, - и открыл
дверь.
  На крыльце „ж остановился, обернулся во все стороны и завертелся.
  - Может быть, еще раздумаешь?
  Но „жик осторожно спустился со ступенек и скрылся во тьме.
  С весны и до осени „жик скитался по тайге и вокруг дома. Но как только
чувствовал приближение зимы, он всегда возвращался домой.
  Иногда Феклистов умышленно его не впускал, и тогда „ж проникал домой
совсем необычным образом. Сначала он скр„бся в дверь, а когда его усилия
ни к чему не приводили, он отправлялся в сарай и ждал, пока кто-нибудь не
придет за дровами. Дрова носили сложенные в небольшие вязанки, а щепки на
растопку накладывали в корзину. ‚жик подстерегал подходящий момент,
забирался в корзину и спокойно ждал, пока его отнесут домой.
  Иван Фомич посмотрел вслед ежу, вернулся домой и быстро оделся. Ему
хотелось услышать весеннюю песню глухарей. До места токования было
недалеко. Еще неделю тому назад он обходил и наблюдал вместе с Родионом
Родионовичем, где садятся по вечерам эти большие птицы и где по утрам
начинают свои поединки. В окрестностях Певучей долины они обнаружили
большое количество деревьев, которые избрали себе глухари.
  Едва Феклистов сделал несколько шагов, как услышал слабое пощ„лкивание,
которое затем усилилось до первой трели. Как бы в ответ справа и слева
раздалось токование второго, третьего и четвертого глухаря. У охотника
заколотилось сердце, и, терпеливо подкрадываясь, он разглядел наконец в
сером освещении едва занимающейся зари темный силуэт птицы. Глухарь
передвигался с распущенным, как веер, хвостом, вытянутой шеей и выпяченной
грудью. В любовном экстазе он забыл обо вс„м и пел свою первую и последнюю
песню этой весны... Грянул выстрел - и птица упала в снег.
  Дробь оборвала песню одного "рыцаря", но вблизи, шагах в ста, раздалось
такое же страстное пение. Спустя минуту и этот глухарь мягко упал в снег.
  Феклистов сел и задумался. Алой зарей запылало весеннее утро, и со всех
сторон доносились звуки пробуждающейся жизни. Суровая тайга собиралась
отметить праздник весеннего пробуждения. Снова зазвучали тысячи голосов
неугасающей жизни, которая только дремала под белым саваном беспощадной
зимы.
  Наверное, под впечатлением воскресающей жизни Феклистов почувствовал
гнетущую тоску...
  Иван Фомич отряхнулся, поднял своих глухарей и зашагал домой. Из трубы уже
поднимался дым. Соседи Орловы сидели за столом и ждали Родиона
Родионовича, который тоже еще затемно отправился на ближайшее место
токования тетеревов.
  Весенняя охота закончилась, быстро миновало лето и осень.
  Феклистов продолжал вести изыскания, но силы его уже были надломлены.
Мучила одышка, отекали ноги.
  Наступила суровая зима. Охотники отправлялись в глубокую тайгу на белку,
лисиц, соболя, а Иван Фомич сидел в кресле и читал своего любимого
Пушкина. Он тяжело переживал, что не может уже бродить по глубокому снегу
в глухих уголках тайги и прислушиваться к звонким голосам проворных
охотничьих собак-лаек.
  Силы его покидали, ни медвежье жаркое, ни отвар чудесного корня женьшень,
который больной пил по совету Боброва, не могли ему вернуть потерянных сил.
  - Родионыч, сегодня приедет мой личный врач, знаменитый Бобров? -
спрашивал тихим голосом Феклистов. - У меня шалит сердце, я не могу
дышать...
  - Приедет, Фомич, обязательно приедет. Пуговкин тоже хочет с тобой
увидеться.
  Когда, наконец, Бобров приехал, то не мог оказать большой помощи. Фельдшер
увидел, что его друг почти безнад„жен.
  Оставалась единственная надежда на концентрированный отвар корня женьшеня.
  Сильная доза этого лекарства подействовала: Феклистову стало легче, но в
то же время он понял, что улучшение его состояния будет непродолжительным.
  - Ты привел меня в чувство, Никитич, но не вылечил. Подай мне, пожалуйста,
чернильницу я напишу Андрею. Хочу еще раз напомнить то, о ч„м говорил с
ним в Петрограде.
  Писал он медленно, тяж„лой рукой, часто закрывал глаза.
  - Родионыч, - обратился он к охотнику, кончив писать, - вверяю это письмо
тебе. Пообещай мне, что сам лично его доставишь, если я не доживу до
встречи с сыном. Ты хорошо знаешь, скольких усилий и времени стоило мне
вырвать у тайги тайну ее сокровищ. Я хочу, чтобы о них никто не знал до
тех пор, пока не настанут иные, лучшие времена. После моей смерти ими
займется Андрей. Кое-что я ему уже объяснил, а здесь даю последние
указания.
  - Но ты, Иван Фомич, очень мрачно смотришь...
  - Я знаю, что делаю, Родионыч. Пообещай мне выполнить мою просьбу.
  - Хорошо, друг. Андрей получит твое послание, даже если бы мне пришлось
идти пешком до самого Петрограда. Только столь важное письмо должно быть
опечатано. Подожди немного, я сургуч принесу.
  Феклистов остался один. Устало закрыв глаза, он вскоре уснул. В этот
момент тихо приоткрылась дверь и в комнату вошел Пуговкин. Увидев на столе
исписанную бумагу, он развернул ее. Прочитав первые строки, он дрожащей
рукой надел пенсне. С необычайным волнением стал читать. Вдруг он услышал
шаги и быстро вышел из комнаты.
  - Мы здесь, Фомич, - весело объявил Бобров, подходя к постели. - Однако
наш пациент уже заснул. Это хорошо.
  Услышав шум, Иван Фомич открыл глаза, позвал Орлова и попросил запечатать
письмо.
  Друзья запечатали письмо, и Феклистов снова заснул. Бобров приписывал это
действию корня женьшень.
  - Если бы только сердце не было так ослаблено... Тогда бы я готов был
поверить, что и на этот раз корень жизни не подведет.
  Но корень не помог.

  Глав 3

  ЖИВЫЕ ДРАГОЦЕННОСТИ

  Теперь, когда мне стала известна чуть ли не вей жизнь Орлова, я смотрел на
него с еще большим почтением и восхищением. Правда, меня удивляло
отсутствие его жены Майиул, которой хлопоты по домашнему хозяйству,
по-видимому, не мешали в развитии е„ художественных дарований. Об этом
свидетельствовали многочисленные картины - акварель, масло и карандаш,
висевшие на стенах. Я с интересом осматривал таежные этюды, сценки из
охотничьей жизни, пейзажи и натюрморты.
  Родион Ро