ашего дяди?
  Мое предложение почему-то обеспокоило Олега. Он пытался улыбнуться, но
улыбки у него не получилось.
  - Спасибо, но не буду вас затруднять. Это ведь не к спеху, письмо я
передам сам, - торопливо сказал он.
  Наши попутчики внимательно следили за разговором, и Рогаткин высказался
насчет нашей случайной встречи:
  - Хорошая примета! - Он помолчал. - Вот что, друзья мои, вам предстоит
нелегкий путь, а, сознайтесь, много ли вы знаете о тайге? По-видимому,
столько же, сколько знает большинство людей: совсем немного или вообще
ничего.
  Я согласился, и сибиряк продолжал:
  - Вот вы отправляетесь на охоту, в странствия по тайге. Попадаете в
незнакомую обстановку... Если позволите, я немного подготовлю вас к этому.
  Слова Рогаткина несколько задели меня: ведь он уже знал, что я не новичок
в охотничьем деле, немало уложил волков и медведей. Заметив, что его слова
обидели меня, Рогаткин примирительно произнес:
  - Ничего, Рудольф Рудольфович. Вы знаете Карелию, леса Архангельской,
других северных областей, а ведь все это, батенька, не тайга... Кое-что о
ней я вам расскажу, а вы потом убедитесь, прав ли был я...
  Он помедлил.
  - У меня особое отношение к тайге. Большую часть года я провожу в
разъездах. Езжу по факториям и охотничьим кооперативам, заключаю договора
на контрактацию пушнины. Сам я охотник и вырос в тайге. Когда-то я учился
на медицинском факультете, затем перешел на естественный. И хотя
естествознание было моим любимым предметом, вышло так, что спустя два года
я покинул университет: заболел. Вернулся в тайгу, и теперь я официальный
эксперт и оценщик пушнины. Это мое основное занятие. А второе - пишу.
Понимаете, невозможно не рассказывать обо вс„м, что видишь в тайге... Ну
вот, - он смущенно улыбнулся, - вот и мучаюсь. Пишу дома, в поезде, на
пароходе, пишу в любой обстановке. Сначала друзья надо мной посмеивались,
но теперь поверили, что это совсем не забава... Ну, кажется, и вс„ о себе.
О тайге скажу больше.
  Я постараюсь воспроизвести здесь по возможности точнее рассказ, который мы
тогда услышали.
  - Изо дня в день идет человек по тайге, и поверхностному наблюдателю вс„ в
ней кажется одинаковым: полумрак, на высоких деревьях белеют сухие ветви,
а на них гирлянды серого и серебристого лишайника... То и дело попадаются
пни, сломанные деревья, пахнет гнилью, тлением - мрачно становится на душе
у человека... Только резкий крик кедровки и стук дятла нарушают тишину,
царящую в этом темно-ветвистом лесу.
  Сначала тайга поражает своей суровой первобытностью. Как и много веков
назад, на тысячи километров раскинулась она, мрачная и неприступная.
Вместо упавших деревьев выросли новые. Молодая поросль поднялась над
мертвыми стволами, а в зеленых кронах прыгают белки и порхает любопытная
кедровка.
  Вплоть до начала нашего века в тайге сохранялся культ шаманов, прочно
держались суеверия. Еще сегодня в древних поселениях можно встретить
остатки старых деревянных сооружений на высоких сваях: шаманы сжигали
здесь жертвоприношения духам. На небольших тумбах тлели бобровые и собольи
шкурки...
  Но, как сурова наша тайга, так она и прекрасна! Стройные пихты и ели стоят
как часовые, чуть подальше высятся острые контуры скал. Дневной свет,
многократно преломл„нный и отраж„нный листвой деревьев, еле пробивается к
земле.
  Последние лучи заходящего солнца медленно скользят по скалам, и кажется,
будто скалы меняют свой облик. Растут тени, вытягиваются, падают в низины.
  Вот из огромного молчаливого леса повеяло холодным ветерком. Терпкими
запахами тайги насыщен он. Наступила ночь...
  Если тихо стоять на скале, можно увидеть бесшумных ночных летунов. Одна из
крупнейших ночных птиц - филин - вызовет изумление: этот филин ловит рыбу.
Крупную рыбу он относит на берег, затем возвращается воздушным путем и
ловит с необычайным упорством...
  Но вот снова утро, и в первых лучах солнца, видная издалека, выделяется на
темном фоне таежная "франтиха" - сосна. Там светло и весело, так как
солнечные лучи сквозь зеленую крышу ветвей доходят до земли, где щедрая
природа соткала многоцветные орнаменты из пестрых цветов, ягод и
кустарника. Щебечет бессчетная армия пташек - жизнь бьет ключом...
  Каждому живому существу тайга дает пищу по его силе и ловкости, смекалке и
стойкости. Особенно шумно бывает под кронами могучих кедров, когда в
сентябре поспевают орехи. В ветвях хозяйничают белки, глухари, а у
подножия деревьев лакомятся орехами медведи, росомахи, лисицы. Иногда в
пиршестве участвует рысь; некоторые охотники утверждают, будто и тигр
приходит попробовать кедровые орешки...
  Но я обещал дать вам несколько советов. Так вот, прежде всего: не делайте
ни шагу в тайге без хорошей собаки. Можно сказать без преувеличения, что
без собаки неопытный охотник, даже с ружьем в руках, погибнет в тайге от
голода, особенно весной, когда вся дичь гнездится и кажется, будто вс„
вокруг вымерло. Лишь кое-где хрустнет сухая ветка или послышится шелест
полета птицы, которую он не успел заметить. Единственным спасением для
случайного путника остаются реки, где бессчетные косяки рыб мечут икру Но
сумеет ли он добраться до ручья или реки, когда дорога с каждым шагом
становится труднее, когда ноги подкашиваются от усталости, а в ушах
слышится звук собственного пульса. В таких случаях ищите небольшой сруб,
стоящий на высоких столбах где-нибудь на безымянной прогалине. Охотники во
время зимнего промысла строят эти избушки в самых глухих таежных уголках.
В начале зимы в них свозят муку, сало, соленую и вяленую рыбу, соль и
другие продукты, а также инструменты. Сруб-амбар никогда не запирается, а
для предупреждения непрошеных гостей - медведей и других зверей - его
закрывают на крепкие засовы и ставят на высоких сваях. Попасть в него
можно только по лестнице, лежащей под амбаром.
  По неписаному закону тайги каждый, очутившийся в этих глухих местах в
беде, может взять из амбара необходимые продукты. Но горе тому, кто
злоупотребил таким гостеприимством или обобрал амбар полностью. Местные
охотники по почти незаметным признакам установят присутствие человека в
безлюдной тайге, по едва различимым следам узнают, что он делал, каковы
его намерения и даже характер. Хоть тайга и молчалива, - нарушителю
таежных законов здесь не укрыться.
  Должен сказать, что теперь условия жизни в тайге изменились. Но ремесло
охотника по-прежнему требует, кроме необходимых навыков, еще и крепкого
физического развития, выносливости, смелости.
  Не знаю, что вас в тайге ожидает, но думаю, пережить кое-что придется.
  По-видимому, сибиряк был прав, утверждая, что его сердце отдано тайге. Так
мог говорить человек, по-настоящему любящий таежные просторы. Мы оценили
по достоинству этот живой образный рассказ...
  ...Ночь, проведенная в поезде, тоже имеет свои прелести. Мои спутники уже
спали, а я вс„ еще лежал и смотрел на т„мную плоскость окна вагона, на
которой, как на экране, мелькали удивительные тени ночных пейзажей.
  Когда поезд проезжал через лес, т„мные прыгающие контуры деревьев ложились
на окно, но были исковерканы светом луны, на минуту прорывавшей завесу
туч. Тени удлиняли ветви деревьев, растягивали стволы, вокруг которых
роились, словно огненная мошкара, искры из трубы паровоза.
  Какова же ты будешь, воспетая и проклятая в песнях тайга? Что ждет нас на
твоих просторах?..
  В лесу, по которому мы проезжали, днем гудели тракторы, автомашины,
скрипели стрелы кранов, грузивших сваленные деревья, он казался совсем
иным, чем леса европейской части. Сознание, что это начало загадочной
тайги, делало его особенно интересным.
  Рассказы Рогаткина пробудили во мне еще большее нетерпение и жажду той
минуты, когда с ружьем и удочкой я впервые вступлю в мрачный,
величественный храм зеленого царства.
  Скорее бы тайга!..
  Остальная часть пути прошла незаметно. Рогаткин и Холкин оказались
неутомимыми рассказчиками. Мы сдружились, и, пожалуй, один только Олег
Андреевич был сдержаннее и молчаливее, чем следовало ожидать в его
возрасте.
  Только изредка лицо его прояснялось, он как бы забывал что-то гнетущее и
тогда поражал нас своим остроумием и находчивостью. Но тотчас же без
видимых причин снова задумывался и замыкался в себе. Агроному тоже
бросилось в глаза его поведение, но он считал, что молодые научные
работники иногда так бывают поглощены разрабатываемыми проблемами, что
забывают обо вс„м остальном.
  Я готов был подумать, что агроном прав, хотя казалось странным, чтобы
геолога могли настолько глубоко заинтересовать соболи, которые, как он
утверждал, являются целью его поездки в тайгу.
  Постепенно наша компания уменьшилась. В Красноярске с нами сердечно
распрощался агроном Холкин, а в Иркутске я крепко пожал руку специалисту
по пушнине Рогаткину, с которым очень сдружился. Он обещал при первой же
возможности проведать меня в Ленинграде.
  Вскоре сошел и Олег Феклистов. Прощаясь, он уверял:
  - Вот закончу здесь свои дела и прямо к Петру Андреевичу. До скорой
встречи!
  Поезд увозил меня дальше на восток.
  Остаток пути прошел без каких-либо событий, и, когда, наконец, я сошел на
тихой далекой станции и стал расспрашивать о попутном транспорте, мне
сказали, что сейчас отходит машина. Я устроился в кабине рядом с водителем.
  За девять часов мы доехали до небольшого поселка - центра золотодобывающей
промышленности района.
  Здесь жил сибирский охотник Петр Андреевич Чижов. Быстро нашел его дом и
был радушно встречен его семьей. Сестра Петра Андреевича сообщила, что
охотник два дня ожидал гостей из Ленинграда, а затем уехал по делам в
небольшое селение Вертловку.
  Я объяснил, что мой спутник, Олег Феклистов, приедет через два или три
дня. Сам же решил поехать вслед за Петром Андреевичем.
  На следующий день я сел в кабину грузовой машины, шедшей по направлению к
Вертловке.
  Дорога вилась по узкой долине меж невысоких сопок и была усеяна крупными
камнями и разбита глубокими выбоинами. Местами колеса проваливались в
грязь до самых осей, и дважды мы основательно увязали в жидком месиве.
Правда, водитель не терял бодрого настроения, весело объясняя:
  - Ишь ты, не больно ласкова тайга к нам. Ну да мы от нее вс„ равно свое
возьмем... Видите: шагов двести правее уже проложена новая дорога!
  Несколько любопытных птиц-кедровок с криком летали над нами и рассказывали
зеленому царству о том, что тут происходят непонятные вещи.
  Я следил за их полетом, и мне казалось, будто, кроме них, на т„мном фоне
леса порхают какие-то загадочные существа, но только не птицы...
  - Летяги, - объяснил водитель. - Их тут видимо-невидимо. Стоит только
раскричаться кедровкам, как эти "планеристы" скользят с высоких деревьев в
чащу.
  Летяги похожи на белок. Их задние лапы соединены с передними специальными
перепонками, которые при прыжке служат как бы парашютом. По-видимому,
летяги настолько искусно использовали сво„ "парашютное снаряжение", что
прямо-таки плавали в воздухе. Мохнатыми хвостиками они пользовались вместо
руля.
  Езда так утомила меня, что я обрадовался, когда мы, наконец, остановились
неподалеку от Вертловки. Остальную часть пути я решил пройти пешком.
  Шофер поехал дальше, вечером он намеревался с последней партией груза
вернуться в Вертловку и там переночевать. Пользуясь этим, я оставил свои
вещи в машине, взял ружье и сумку.
  До деревни оставалось немногим более трех километров. Дорога делала
большую дугу, огибая холм, и я, чтобы сократить путь, пошел напрямик через
лес. Наметил направление, и ступил на узкую тропинку, которая должна была
привести меня к месту назначения. Слабый дождик, застигший нас в дороге,
осел несч„тными каплями на деревьях и травинках, и они теперь блестели
цветными огоньками. Тропинка постепенно суживалась и вскоре совсем
исчезла, словно е„ поглотили тени, падавшие на землю от могучих елей и
пихт.
  Аромат живицы и багульника наполнял воздух. Было слышно, как перекликаются
птицы. Вдруг, будто по команде, пернатые замолкли и наступила тишина...
Она была настолько гнетущей, что я остановился, затаил дыхание и
прислушался. Страшна безмолвная тайга, кажется, будто вот-вот обрушится на
тебя какая-нибудь неожиданность.
  Внезапно крик журавлей, летевших в вышине, нарушил тишь. И едва раздались
их унылые голоса, как в тайге снова воскресла жизнь. Запел многоголосый
птичий ансамбль, запрыгали белки, застучал дятел, где-то призывала горлица
и протяжным стоном отвечала другая. Я пошел дальше. Лес начал редеть, и
сквозь деревья виднелось трехцветное пространство. Вверху лазурное небо,
на горизонте синеющая стена леса, а перед ним желтая полоса болота...
  Обходить его - значит, потерять много времени, и я решил рискнуть пройти
через болото, надеясь на приобретенный в Карелии опыт. Срезал длинную
крепкую палку, взял ружье за спину и ступил на первую кочку. Почва, словно
студень, заколебалась под ногами и осела настолько, что я очутился
посередине большой воронки. Переступая с ноги на ногу, я только ухудшил
свое положение и начал вязнуть.
  Болото булькало, шипело, покрывалось пузырьками воздуха. Не теряя ни
минуты, я положил перед собой палку, с огромным усилием взобрался на не„
и, подавшись вперед, изо всех сил схватился за жесткую траву на краю
болота. Она резала руки, но, подтягиваясь, я постепенно выбрался на
тв„рдую почву.
  Тяжело дыша, весь в грязи, я сел на землю и задумался: что делать. Как ни
страшна была эта пучина, самолюбие не позволяло, чтобы меня сочли за
новичка, который не сумел пройти по тайге даже трех километров. Хорош,
нечего сказать, охотник, кто поверит, что я избороздил вдоль и поперек
леса Карелии и Севера...
  Первая неудача меня не охладила. "Останавливаться нельзя, - говорил, я
себе, - нужно быстро и смело шагать вперед, держа палку наготове. Если
провалишься, палку надо положить, и она будет служить опорой".
  Полный решимости, я снова ступил на болото. Вначале у меня захватывало
дыхание и дрожали ноги, так как кочки подо мной оседали и колебались. Но
скоро я освоился и при каждом шаге старался равномерно распределять вес
тела. Это было утомительно. Неожиданно одна нога провалилась в небольшом
ржавом кружке, который я просмотрел. Не успев опомниться, я потерял
равновесие и упал. Оп„рся на локоть, но не нашел никакой опоры, вся рука
по самое плечо провалилась в жижу. В этот опасный момент меня опять
выручила палка.
  Ходьба по болоту настолько меня изнурила, что перед глазами поплыли круги
- красные, зеленые, синие. Подкашивались ноги. Наконец я добрался до конца
проклятой трясины, с огромным трудом оттолкнулся от палки и одной ногой
стал на твердую землю. Другая была еще в болотной грязи, и в таком
положении я оставался до тех пор, пока не успокоилось биение пульса в
висках и не умолк звон в ушах.
  На твердой почве меня охватило чувство огромной радости: жив, жив!..
  Но только теперь я увидел, куда попал. Передо мной стояли стеной столетние
ели и пихты. Их ветви опускались до самой земли, переплетались между
собой, и сквозь этот заслон нельзя было пройти человеку.
  Ища прохода, я двигался вдоль зеленой изгороди, но вскоре понял тщетность
своих поисков. Без долгих раздумий я опустился на четвереньки и убедился,
что между самыми нижними ветвями и землей достаточно места - можно
проползти. Наклонив голову, я пополз вперед, и спустя минуту меня окружили
странные сумерки. Они ничуть не напоминали вечерних, спускающихся после
захода солнца. Это была какая-то зеленая мгла, в которой трудно было
различить окружающее. Сюда не проникал ни единый луч солнца; все тонуло в
мертвой, призрачной тишине; мо„ собственное дыхание отдавалось в ушах.
  Постепенно терялось ощущение времени и пространства, я двигался, но не
знал куда. Вдыхал запах этой удивительной земли, веками погруж„нной в
зеленый полумрак. Перелезал через мертвые стволы поваленных деревьев,
светящиеся голубовато-зеленым светом. Стоило до них дотронуться, как
холодный свет прилипал к руке, вытекал между пальцев. Я знал, что свечение
вызывают различные бактерии и что световая энергия возникает в результате
сложных процессов, главным образом окисления, и называется... Я усиленно
вспоминал. Ага, вспомнил! Хемилюминесценция! Я повторял это слово про
себя, а холодок ужаса бежал у меня по спине...
  И тут, сам не знаю почему, я совершенно неожиданно рассмеялся.
  Мой смех еще не успел смолкнуть, как где-то поблизости послышались тихие
шаги, хрустнула ветвь... Я напряг слух и поспешно схватил ружье...
  Но вновь все стихло. Я пополз дальше и внезапно почувствовал нежный запах
фиалок. Откуда могли взяться фиалки в местах, где царит темнота и стоят
непроницаемые зеленые сумерки? Не сразу я сообразил, что этот запах также
вызывается бактериями, живущими в истлевшем дереве. Я быстро полз дальше,
и в конце концов зеленый туман стал редеть. Между деревьями появились
просветы голубого неба, затем на их корнях мелькнул зайчик света,
рожденный солнечным лучом, и наконец я смог встать на ноги.
  Я с облегчением вздохнул. Эти несколько часов окончательно убедили меня,
что рассказы о коварстве тайги - совсем не небылицы.
  Пробираясь ползком, я потерял ориентировку и теперь шел наугад. Вскоре
открылась небольшая полянка. С одной стороны е„ высилась скала; я решил
подняться на е„ вершину, чтобы определить направление к деревне. Но это
оказалось делом нелегким, так как не было никакой тропинки, и оставалось
только пробираться по густому подлеску, который и привел меня к скале. На
ней образовались как бы естественные ступеньки, облегчавшие восхождение.
  Когда, наконец, я взошел на вершину скалы, передо мною открылась
необычайная по своей красоте картина. Вокруг раскинулись необозримые леса,
окрашенные во всевозможные оттенки, местами переходящие в синеву или
оранжевый и золотой цвета. Длинными полосами вились среди лесов
светло-зеленые перелески.
  Я любовался этой красотой, но она не радовала меня. Я надеялся увидеть
деревню, а видел одни лишь леса...
  Пять часов блуждал я по тайге, и теперь мной овладело чувство одиночества.
Солнце вот-вот скроется за зубцами зеленой стены, - видно, придется
провести ночь в тайге!
  Неожиданно я заметил на северо-западе струйку дыма. С минуту наблюдал, не
исчезнет ли дым, но столб дыма увеличивался. Сомнений не было: дым шел из
трубы, так как дым от костра поднимается медленно, еле заметным облачком,
развеваемым легчайшим дуновением ветра. Значит, там находились люди, может
быть, деревня.
  Определив направление, я спустился со скалы. Прошло почти два часа, пока,
наконец, добрался до небольшого селения. Это была Вертловка.
  Вдоль речки, образовавшей здесь несколько излучин, стояло около двадцати
изб. Едва я перешел мост, как кто-то окликнул меня. Обернувшись, я увидел
грузовую машину, на которой приехал сюда. Шоф„р бежал навстречу.
  - Ого, долго продолжалась ваша прогулка! - кричал он. - Мы уже
забеспокоились. Я два часа как тут, а о вас ни слуху, ни духу. Где вы
пропадали, Рудольф Рудольфович?
  Я не успел ответить, как чьи-то сильные руки схватили меня и встряхнули,
словно деревцо. Так приветствовал меня Петр Андреевич Чижов!
  Он был среднего роста, лет около сорока. Смуглая кожа покрывала слегка
выступающие скулы его лица, а несколько морщинок в уголках глаз
подчеркивали их живость. Брови у него были такие густые, что, казалось,
они бросают тень на веки. Черные волосы на висках тронул легкий
серебристый налет.
  Сразу же после приветствий он сказал:
  - Бьюсь об заклад, что вы застряли в Казачьем болоте или блуждали по
Минайскому ельнику!..
  Раздался веселый смех. Нас окружило несколько местных жителей, по-видимому
узнавших от водителя о моем приезде.
  - Подтверждаю без пари, - отвечал я, - заблудился в вашей тайге.
  - Э, батенька, тайга не т„тка. Она не нянчится даже с родными детьми, не
говоря уже о чужих, и сразу выпускает когти. Приехал Илюша, шофер, а где,
дескать, вы? Я сразу понял, куда вас занесло. Уже хотели вас разыскивать,
только я отговорил. Вы же ве