овсем недавно солдат полагал, что он все знает  о  нем,  а
теперь его спутник, которого не пугали  ни  пустыня,  ни  рычание  льва,  ни
смерть, неожиданно умолк и казалось, чего-то испугался. Бояться звезды  ему,
человеку, о котором говорят, что он знает все звезды наперечет!
   - Скажи, Аута, что это за звезда? -  прошептал  солдат,  не  желая  более
терпеть ни молчания, ни таинственности.
   И раб устало ответил:
   - Не знаю. Я никогда не видел такой звезды.
   - Уж не бог ли это какой-нибудь?
   Раб вздрогнул. Он хотел что-то сказать, но промолчал.
   Так они продолжали ехать до самого рассвета. Днем новой звезды  видно  не
было. Путники в полной тишине гнали своих быков еще несколько часов, до  тех
пор пока жара не превратила пустыню в пекло. Долгожданный оазис все  еще  не
показывался. У Яхубена возникла тревожная мысль: "Уж не заблудился  ли  Аута
или, что намного хуже, вообще не знает дороги?"  Накануне  солдат  несколько
раз видел впереди, на горизонте,  оазис,  который  потом  исчез,  растаяв  в
песке.
   Вода в бурдюке  протухла  и  стала  пахнуть  плесенью.  Быки  пили  ее  с
неохотой. Что касается путников, то они пили ее  просто  с  омерзением.  Еда
вызывала  отвращение.  Питались  финиками,  которые   всегда   были   такими
приятными, а теперь казались совершенно безвкусными. По слухам Яхубен  знал,
что некоторые племена, занимающиеся скотоводством,  пересекают  пустыню.  Но
где они останавливаются, где  находят  тень  и  воду?  На  протяжении  столь
длинного пути они не встретили ни одного человека.
   Когда жара становилась совершенно  нестерпимой,  они  ставили  палатку  и
ложились спать под ее защитой. Засыпали и тут же просыпались от  нестерпимой
духоты. Воздух был похож на языки пламени, излучаемые  солнцем  на  песок  и
камни. То тут, то там убийственная пустыня оглашалась треском лопавшихся  от
жары камней.
   Яхубен не находил себе места в палатке.
   - Двенадцать дней мы шли от берега вместе со всеми. Вот  уж  три  дня  мы
идем вдвоем. Так сколько же еще осталось идти, Аута?
   Но раб его не слушал. В другое время  это  вывело  бы  Яхубена  из  себя.
Теперь  у  него  не  было  сил  злиться.  Ужасающая  жара   расслабила   его
окончательно, и он понимал, что молчание раба, все время думающего о чем-то,
не имеет ничего общего ни с  надменностью,  ни  с  отсутствием  внимания.  И
все-таки Яхубен время от времени задавал ему вопросы.
   - Кто знает, что может случиться! - тихо ответил раб.
   Солдат вздрогнул:
   - Что ты сказал?
   - Вот та звезда... - И Аута снова умолк. Яхубен совсем забыл о звезде,  и
ему было неприятно о ней вспоминать. Сзади палатки, где была небольшая тень,
послышался хрип. Солдат прислушался. Ему очень не  хотелось  идти  смотреть,
что там происходит, но он встал и  пошел.  Сзади  палатки  подыхал  один  из
быков.
   Яхубен вернулся в палатку.
   - Дорога будет еще труднее: подыхает твой бык, - с трудом сказал он.
   И в самом деле вскоре тот испустил дух. Хотя поклажи  у  путников  и  так
было много, солдат все-таки содрал с быка шкуру: кто знает,  может  быть,  и
пригодится в дороге.
   Люди снова попытались заснуть, но безрезультатно: на этот  раз  день  был
необычно жарок.  Однако  Аута  казался  спокойным.  Яхубен  никогда  еще  не
проходил через такие испытания. Ему были известны лишь относительно мягкие в
климатическом отношении окраины Страны Песков, а в центре пустыни бывать  не
приходилось. Теперь же он шел вот уже  столько  дней,  а  кругом  лишь  море
песка, песчаные волны да  жара,  словно  в  гончарной  печи.  И  бесконечная
невидимая дорога, направление которой  мог  определять  по  небу  один  лишь
черный раб Аута. Одеяла, навьюченные на быках, днем казались  насмешкой,  от
них хотелось избавиться. Холодными ночами их явно не хватало. Путники  редко
встречали какой-нибудь маленький оазис с источником или брошенным  колодцем,
вода в котором давно пересохла. А идти еще надо было немало. И снова они шли
через  миражи  зеленых  оазисов  и  огромных  городов,  которые  маячили  на
горизонте, снова пили гнилую воду из бурдюков и вдыхали  раскаленный  воздух
вперемешку с песком. Теперь они шли в полном молчании.
   Как бы мало Яхубен ни разбирался в тайнах пустыни, но с некоторых пор  он
начал  замечать,  что  они  останавливаются  лишь  в  бесплодных,  брошенных
оазисах. Хотя как ему рассказывали, в этом пустынном краю должны быть  люди,
травы, колодцы; правда, они встречаются  редко,  но  все-таки  есть.  Солдат
много размышлял над этим. В голове вертелся один и тот же вопрос: куда ведет
его Аута?
   Вдруг ему показалось, что он слышит пение. Но  это  был  не  человеческий
голос, а скорее звук нескольких флейт с  каким-то  особым  звучанием.  Может
быть, это ему кажется, как мерещились  на  горизонте  возникавшие  прямо  из
песка оазисы? Нет, теперь явственно слышалась чарующая  мелодия,  словно  ее
издавала тонкая медная флейта. Звуки возникали то совсем  рядом,  то  где-то
вдалеке. Песня звучала то убаюкивающе, то весело, то  вдруг  очень  грустно.
Яхубен посмотрел на Ауту, лежащего с закрытыми глазами. Может быть, он спит?
Солдат вышел из палатки, чтобы послушать песню и определить, где ее поют. Он
был совершенно уверен, что они подошли к большому оазису, и  ему  захотелось
попасть туда как  можно  быстрее.  Но  почему  Аута  в  такой  момент  лежит
спокойно? Очень усталым он не может быть, Яхубен  чувствовал  это  по  себе.
Песчаные холмы стояли неподвижно. Оставшиеся в живых два быка,  вероятно,  в
поисках прохлады спрятались между холмами, предпочтя их тень тонкой  полоске
сзади палатки. Горизонт был абсолютно чист. Где же находится  оазис,  откуда
доносится эта песня, временами то веселая, то грустная?
   В этот момент из палатки вышел Аута. Он посмотрел на горизонт  и  спросил
своего спутника:
   - Слышал?
   - Да, - ответил Яхубен. - А кто это играет? Раб задумался.
   - Это поют пески. Поет пустыня...
   - Как - поет пустыня? Не понимаю.
   - Песок может петь. Он зовет ветер. С ним иногда приходит смерть.
   - Смерть?.. Какой песок? - Яхубен внимательно посмотрел  на  раба,  чтобы
убедиться, не бредит ли он. Но Аута спокойно показал рукой на горизонт.
   - Не видишь? - спросил он.
   Яхубен всмотрелся повнимательнее. Ясный горизонт вдруг покрылся  туманом.
Но откуда в сухой пустыне туман?
   - Не видишь? - повторил раб еще раз  и  показал  на  бывшие  до  сих  пор
неподвижные песчаные холмы, которые теперь дымились, словно высокие  горы  в
Атлантиде.
   На вершинах песчаных дюн курился дымок. Ветер  усилился.  Песчаная  дымка
стала заволакивать небо.
   Вскоре тучи песка закрыли солнце.
   - Залезай в палатку! - крикнул Аута, выплевывая песок.
   Он вытащил из-за пояса пучок пакли и отдал ее солдату:
   - Заткни уши, ложись лицом вниз и накройся одеялом да замотай им  получше
голову.
   Они быстро вошли в трепещущуюся от ветра  палатку  и  бросились  на  пол.
Прижимая по углам своими телами полотнище, они  пытались  удержать  рвущуюся
из-под них парусину. Песок, поднимаемый ветром, проникал  всюду.  Люди  едва
могли дышать. Огненный ветер и раскаленные песчинки несли  с  собой  смерть.
Они безжалостно хлестали  путников  по  коже,  лезли  в  ноздри,  в  легкие,
желудок.
   Несколько раз Яхубену казалось, что он умирает.  Но  он  не  умер.  После
трехчасового дикого ветра небо прояснилось и можно было вдыхать почти чистый
воздух. Эти часы показались солдату  годами,  и  теперь  он  удивлялся,  что
остался не только живым, но и бодрым. Ему снова захотелось поговорить.
   - Скажи, Аута, почему пел песок? Кто в нем пел? Может быть, бог...
   - Нет.
   - А может, звезда, что появилась сегодня ночью?
   - Пел ветер, и никто другой.
   - Ветер же бог! - сказал Яхубен.
   Но раб молча пожал плечами, лег и быстро заснул. Яхубену стало не по себе
от того, что не с кем было поговорить, но скоро сон одолел и его.

   ГЛАВА IV
   В последующие дни путникам повезло: самум налетел на них всего один  раз.
Еще не пришла  та  пора,  когда  ветер  яростно  обрушивался  на  пустыню  и
свирепствовал в ней непрерывно в течение пятидесяти дней.  Аута  теперь  все
время молчал. Волей-неволей замолчал и Яхубен.  Путешествие  их  становилось
невыносимым.
   Но на душе у солдата было спокойно.  Его  опасения,  вызванные  молчанием
раба и отсутствием людей в пустыне окончательно рассеялись. И это  произошло
не столько благодаря доброму сердцу Ауты, который нередко отдавал свою  долю
воды не привыкшему к жажде солдату,  сколько  благодаря  уму  и  спокойствию
этого не похожего ни на кого человека.
   Яхубен, сам не зная почему, стал испытывать к Ауте братские чувства. И не
мудрено, что после стольких тяжелых испытаний эти чувства переросли в  почти
слепое доверие. Единственно, чего не  мог  понять  Яхубен,  это  почему  так
упорно молчит раб, когда он задает  ему  вопросы  о  поселениях  в  пустыне.
Яхубен не сомневался, что в этих краях есть люди. Об этом раньше  говорил  и
сам  Аута.  Иногда  они   делали   крюк,   и   тогда   солдат,   научившийся
ориентироваться по некоторым звездам, особенно по звезде Пастухов1, замечал,
что путь их, однако, все время лежит на восток, как приказал Пуарем. Значит,
они не заблудились. Тогда где же оазисы с чернокожими?
   Однажды утром, когда путники, как обычно,  шли  по  пескам,  Яхубен,  уже
привыкший к окружавшей его голой пустыне, заметил нечто  необычное  в  южной
части горизонта. Посмотрев пристальнее, он увидел, что это  голые  скалистые
горы, которые четко вырисовывались на горизонте, сияя светом раннего утра.
   Там, где они остановились, когда началась жара, рос  какой-то  незнакомый
кустарник и почти  высохшая  трава,  а  рядом  сочился  из  песка  небольшой
родничок с хорошей водой. Яхубен заметил по глазам раба, что для  пего  этот
маленький родничок был полной неожиданностью. Это  не  понравилось  солдату.
Значит, в этих проклятых краях было нечто такое, о чем не знал даже Аута!
   Путники расставили палатку и легли спать. В душу Яхубена вновь  закралось
сомнение. Он понимал, что они идут на восток, но если при  этом  отклоняются
от прямого направления, значит, они идут в какую-то другую страну. Перед тем
как заснуть, Яхубену пришла в голову мысль:
   "Почему раб избегал идти через небольшие оазисы, о которых раньше он  сам
говорил?" С этой мыслью он заснул. А когда проснулся, вновь  подумал  о  том
же.
   Ели молча. Аута смотрел на далекие горы, которые в сумерках изменили свою
окраску. С удовольствием напившись свежей воды из источника, Яхубен встал  и
принялся собирать палатку. Вначале это  было  обязанностью  Ауты  как  раба,
позже то ли из-за скуки, то ли из-за  дружеского  расположения  к  спутнику,
более старшему по возрасту, Яхубен перестал делать различие между  своими  и
его обязанностями. Атлантида с ее законами была далека, а здесь,  в  песках,
они были товарищами. Горы на юге постепенно скрылись в наступившей  темноте,
и над ними повисла странная звезда. Аута наломал веток и нарвал сухой  травы
для костра. Сворачивая палатку, солдат вдруг  остановился  в  раздумье:  его
мучил все тот же вопрос, на который раб еще ни разу не ответил:  почему  они
отклонились от прямой дороги. Уж не задумал ли Аута  завести  его  в  пещеры
этих гор и  отдать  в  чьи-нибудь  руки!  Яхубен  корил  себя,  вспоминая  о
необдуманных словах, сказанных рабу. А вдруг тот задумал  его  убить,  чтобы
завладеть оружием? Но вместе с тем, думал солдат, если б раб захотел, то  он
мог бы сделать это в любое время и намного раньше.
   Яхубен нагнулся, чтобы выдернуть  колья  палатки,  и  опять  остановился.
Лучше уж прямо спросить раба, почему он столько  раз  отклонялся  от  прямой
дороги, а если не ответит,  принудить  его  под  угрозой  копья.  Но  в  это
мгновение Аута разжег костер. Увидев,  как  Яхубен  свертывает  палатку,  он
мягко сказал:
   - Не надо, Яхубен. Этой ночью мы никуда не пойдем: подождем армию.
   Яхубен удивленно посмотрел на него.
   - Тефнахт не хотел брать рабов из кочующих  племен,  -  добавил  Аута.  -
Атлантиде нужны рабы-умельцы, пригодные к работе, а не пастухи. Вблизи  гор,
которые ты видел, есть оазисы. В них живут люди как раз  те,  которые  нужны
Атлантиде. Мне казалось,  что  тебя  удивляет  отсутствие  на  нашей  дороге
поселений, Я их обходил по приказу Пуарема.
   - Ну, а если мы встретим скотоводов, что тогда будет?
   - Не знаю, - ответил Аута. - Знаю только одно:  эти  племена  не  так  уж
добродушны, как  ваши  пастухи-атланты,  и  пустыня,  которую  они  называют
танезруфт, принадлежит им.
   Они принялись за еду. Но Аута почти не прикоснулся к пище.  Казалось,  он
чем-то озабочен. Лицо его стало более суровым, а в глазах светились грустные
огоньки. Яхубену  стало  стыдно  за  свои  подозрения.  "Раб  этот  неплохой
человек, он совсем не  похож  на  негодяя",  -  думал  он.  Аута,  казалось,
задумался о чем-то очень далеком,  и  Яхубену  не  хотелось  беспокоить  его
своими расспросами. Пережевывая сладкие финики, он думал  о  том,  что  этот
поход совсем не похож  на  предыдущие.  Тогда  его  дороги  проходили  через
населенные места, и нужно было напрягать слух, для того чтобы не  прослушать
команды сотников, или до боли в глазах  вглядываться  в  темноту,  чтобы  не
прозевать опасность и захватить добычу. Яхубену редко приходилось бродить по
таким местам, которые позволяли бы свободно размышлять. Только эта проклятая
дорога принесла ему сотни неразрешимых вопросов. Он  думал  теперь  о  таких
вещах, которые в другое время просто не могли прийти ему в голову. И вот  на
первом продолжительном привале, сидя  у  огня,  который  пожирал  причудливо
изогнутые сучья и  сухую  траву,  Яхубен  вдруг  неожиданно  спросил  своего
спутника:
   - Одного я никак не могу понять, Аута, - как  это  ты  с  легким  сердцем
ищешь дорогу для обращения в рабство таких же людей, как и ты.
   Раб вздрогнул. Яхубен понял, что сказал лишнее, и закусил губу.  Но  было
уже поздно: слово не воробей, вылетит - не поймаешь. В свете  костра  солдат
увидел полные удивления глаза Ауты, который смотрел на  него,  словно  видел
его впервые. Потом Аута как-то странно улыбнулся.
   Яхубен испугался. Что могло скрываться за этой улыбкой? Он  постарался  в
точности вспомнить только  что  произнесенные  им  слова.  Разве  он  сказал
что-нибудь страшное? Он подозрительно и в то же время с испугом посмотрел на
Ауту. "А вдруг Пуарем узнает, что за вопросы задает его солдат рабу?  Уж  не
убить ли его, чтобы избавиться от  неприятностей?"  При  этой  мысли  Яхубен
поежился от отвращения. А как его убьешь? Да и опасно это. Придет армия и не
найдет  своего  проводника,  о  котором  именно  он,  Яхубен,   должен   был
заботиться. К тому же зачем убивать человека, который не сделал  ему  ничего
плохого и обходился с ним как старший брат. Он раб, но держит себя как брат.
Ну, а если...
   Аута, вздрогнув при столь  неожиданном  вопросе,  сразу  понял  все.  Ему
хотелось промолчать, он ответил как можно мягче:
   - Как же мы смеем ослушаться приказа? Если я не  пойду,  Пуарем  прикажет
убить меня. Если же я захотел бы уклониться от дороги и бежать, меня убил бы
ты... У меня ведь нет оружия!
   - А если бы ты имел его? - озабоченно спросил Яхубен.
   - Я не убил бы даже врага. И тем более не смог бы убить тебя. Ты мне  как
брат.
   Яхубен пристально посмотрел на него: уж не обманывает ли? Глаза раба были
чистыми.
   - Откуда ты знаешь, что я убил бы тебя, если бы ты попробовал  бежать?  -
неожиданно вырвалось у Яхубена, и он тут же пожалел о сказанной им глупости.
   Аута продолжал:
   - Ты  человек,  которому  нравится  убивать...  Это  твое  ремесло,  тебе
приказывают.
   Яхубен смутился, не зная, что ответить. Может быть,  этот  раб,  читающий
его мысли и знающий его лучше, чем он  сам,  был  прав?  Никогда  Яхубен  не
отдавал себе отчета, почему он солдат, никогда не спрашивал себя, почему  он
убивает. И в самом деле, почему? И враг его не лев, не волк, а  человек.  Но
если он не убьет, его убьют.  Так  что  убийство  является  защитой.  Яхубен
подумал и пришел к выводу, что убийство не защита. Особенно с тех  пор,  как
на Атлантиду более никто не нападал, чтобы захватить ее, а вот  он,  Яхубен,
подгоняемый приказом, ходил грабить чужие страны,  убивать  невинных  людей.
Аута показался ему мудрым, как бог. И он решил говорить с ним более смело:
   - Аута, я давно хотел тебя спросить, только ты не выдавай меня...
   - Не выдам! - ответил Аута, улыбаясь. - Как же я выдам тебя? Я не  торгую
людьми и уж тем более друзьями. Говори, Яхубен!
   Не раздумывая долго о последствиях своего вопроса, Яхубен спросил:
   - А что, если мы уйдем к черным племенам в те горы?.. И тогда мне не надо
будет убивать людей.
   Аута тепло посмотрел на Яхубена. Он был  теперь  совершенно  уверен,  что
солдат не может оказаться доносчиком.
   - И без нас рабы все равно будут захвачены. Может
   быть мы окажемся им чем-нибудь полезны. А нас двоих ни одно черное  племя
не примет.
   - Даже и тебя? У тебя ведь тот же цвет кожи и ты знаешь их язык.
   - Цвет кожи и язык еще ничего не решают. Они сразу почувствуют, что  душа
моя чужда им... не похожа на их душу, далека от их образа жизни. Я теперь не
могу жить, не читая, не беседуя с учеными людьми. Может  быть,  это  большой
недостаток, но я привык к нему. Если бы и ты был  негр  и  не  имел  оружия,
тогда они, может быть, оказали бы гостеприимство нам как  путникам,  но  они
могут встретить нас и как врагов.
   - Скажи, почему к тебе хорошо относятся Великий Жрец и  другие  служители
богов? Только потому, что ты учен и мудр?
   Аута пожал плечами:
   - Никто ко мне хорошо не относится, разве что старец со  Святой  Вершины.
Они нуждаются во мне, вот и все.
   - А наш правитель, да будет он вечен и...
   - Разве кто-нибудь может быть вечен? - перебил его Аута, улыбаясь.
   - Как? Вечно живой?.. Да боги же бессмертны! Любимый сын Бога Вод и  есть
владыка Атлантиды, да будет он вечен, здоров и могуществен.
   - Скажи мне, Яхубен, если он бог и  вечен,  зачем  ему  желать  вечности?
Яхубен молчал.
   - Ты видел богов? - спросил его Аута снова. Солдат удивленно посмотрел на
него:
   - Я?.. Нет, не видел. Но ведь я простой солдат. Жрецы их видят.
   Аута более не мог сдержать смех:
   - Да ни один жрец их не видит.
   - Правда? - неуверенно спросил Яхубен. Аута утвердительно кивнул  головой
и, уже не улыбаясь, ответил:
   - Серьезно. Богов нет.
   Яхубен, потеряв от страха дар речи,  изумленно  посмотрел  в  лицо  раба.
Глаза его, устремленные на огонь, временами моргали. Через  некоторое  время
он запрокинул вверх голову. Звезд на небе было много. Глаза  солдата  искали
звезду в южной части неба. Он нашел ее висящей на том же месте,  похожей  на
продолговатый разгневанный глаз. Яхубен дрожащей рукой показал на  звезду  и
побледневшими губами прошептал:
   - А эта звезда?
   Аута  стремительно  повернулся  в  ту  сторону,  куда  указывал   Яхубен.
Задумался, не зная, что  ответить.  На  какое-то  время  наступило  неловкое
молчание. Аута снова взглянул на звезду, потом  на  Яхубена.  По  губам  его
пробежала светлая  улыбка.  Значит,  солдат  был  не  только  солдатом:  его
интересовало многое.
   Так они просидели рядом до полуночи, не сказав друг другу ни  слова.  Оба
чувствовали себя очень уставшими, хотя спали целый день. Аута сказал:
   - Яхубен, на заре прибывает Пуарем  с  солдатами.  Думаю,  он  не  станет
делать привала до самого оазиса племени даза, который тут неподалеку. До сих
пор все более или менее кончалось благополучно. Будем надеяться, в оазисе не
увидят наш костер. Так что нам не остается ничего иного, как ложиться спать.
   Яхубен молча согласился с ним. Он вошел в палатку и, не дожидаясь прихода
Ауты, закутался в одеяло  и  тут  же  заснул,  как  младенец.  Аута  остался
снаружи, продолжая  пристально  смотреть  на