шанном, -
насколько велика любовь  доктора Рапачини  к  науке, но, несомненно, у  него
есть предмет, который он любит еще больше. Это его дочь.
     -  Вот  как! - воскликнул,  смеясь, профессор. -  Наконец-то  мой  друг
Джованни  выдал  свой секрет! И до вас дошли слухи о его дочери, по  которой
сходят с  ума все  молодые  люди Падуи,  хотя едва ли среди них  найдется  и
полдюжины тех, кому  посчастливилось ее  видеть. Я  почти  ничего не знаю  о
синьоре  Беатриче, за  исключением разве  того, что,  как говорят,  Рапачини
посвятил эту молодую и  прекрасную девушку  во все тайны своей науки, и  она
так  овладела  ею, что  способна занять  профессорскую кафедру. Возможно, ее
отец мечтает, чтобы она заняла мою. Все прочие слухи настолько нелепы, что к
ним не стоит ни прислушиваться, ни повторять их. А потому,  синьор Джованни,
допейте-ка свой стакан лакрима кристи.
     Джованни  отправился  домой,  несколько  разгоряченный  выпитым  вином,
воскресившим в его мозгу странные фантазии, связанные с  доктором Рапачини и
прекрасной Беатриче. По  пути, проходя мимо цветочной лавки, он  купил букет
свежих цветов.
     Поднявшись в свою комнату, он тотчас же занял место у открытого окна  в
тени,  отбрасываемой стеной, чтобы  иметь возможность наблюдать за садом без
риска быть замеченным. Внизу не было ни души. Удивительные растения купались
в лучах солнца, время от времени нежно кивая друг другу, как  будто это были
друзья или родственники. В середине,  у полуразрушенного фонтана, возвышался
великолепный куст, пурпурные цветы которого,  похожие на  драгоценные камни,
пламенели в лучах солнца и,  отражаясь  в  воде бассейна, наполняли его алым
сиянием, которое, казалось,  пронизывало воду до самого дна. Сначала, как мы
уже  сказали,  в саду  не было ни души. Но вскоре, чего  Джованни наполовину
боялся,  а  наполовину  трепетно  ждал,  из  портала,  украшенного  античной
скульптурой,  вышла  молодая девушка.  Проходя  по дорожке сада между рядами
растений, она вдыхала  их  разнообразные  ароматы,  подобно  одному  из  тех
созданий  древней  мифологии, которые  питались одним  лишь запахом  цветов.
Увидев вновь  Беатриче, молодой человек  был поражен,  насколько  ее красота
превосходила  его  первое   впечатление.  Девушка  блистала  красотой  столь
ослепительной, столь яркой,  что  блеск ее  не  затмевался даже  солнцем,  и
Джованни  казалось,  что  покрытые  тенью  части  дорожки  светлели  при  ее
приближении. Теперь, когда он смог лучше разглядеть ее лицо, оно удивило его
своим выражением детской наивности и простодушием - качествами,  которые, по
его мнению,  никак не могли  соответствовать  ее  образу, каким он  его себе
представлял; это заставило  его еще раз  задать  себе вопрос: к  какому роду
смертных  существ  принадлежит  эта девушка? И на сей  раз  он  заметил, или
вообразил, необыкновенное сходство между прелестной  девушкой и великолепным
кустом,  сходство,  которое  Беатриче,  казалось,   доставляло  удовольствие
подчеркивать цветом и покроем своего платья.
     Подойдя к  кусту, она со страстной горячностью обняла его и спрятала на
его зеленой груди лицо, смешав сверкающие локоны с пурпурными цветами.
     - Напои меня  своим  дыханием, сестра моя! - воскликнула Беатриче.  - Я
задыхаюсь  от  обыкновенного воздуха. И  подари мне  этот цветок,  который я
бережно срываю со стебля и помещаю у самого своего сердца.
     С  этими  словами  прекрасная  дочь  Рапачини  сорвала  один  из  самых
роскошных цветков,  росших на  кусте, и готова  уже была  прикрепить  его  к
своему корсажу. Но тут случилось странное происшествие, если только и оно не
было   плодом   фантазии   Джованни,  одурманенного   несколькими   бокалами
тосканского вина. Маленькое оранжевое пресмыкающееся - ящерица или хамелеон,
- проползавшее по тропинке, в эту минуту случайно приблизилось к Беатриче. И
Джованни  показалось  -  впрочем,  отделявшее  его  расстояние  не позволяло
рассмотреть  такие мелкие подробности,  -  Джованни показалось, что капля из
сломанного  стебля упала  на голову ящерице, в то же мгновение забившейся  в
сильных   конвульсиях.   Секунду  спустя  маленькое   пресмыкающееся  лежало
бездыханным  на  освещенной  солнцем  тропинке.   Беатриче,  заметившая  это
странное   явление,  печально   перекрестилась,   но  не  выказала  никакого
удивления. Оно не помешало ей приколоть злополучный цветок к своему корсажу.
Здесь он  алел и  переливался, словно драгоценный  камень, внося последнюю и
единственно необходимую черту, доводящую  до совершенства прелесть ее лица и
платья. Джованни,  наклонившись  вперед, показался  было из  тени,  но снова
отпрянул назад, задрожал и промолвил:
     - Не сплю ли я?  Вполне ли я владею своими чувствами? Кто это существо?
Прекрасная женщина или чудовище?
     Беатриче,  беззаботно  гулявшая  по саду,  подошла  так близко  к  окну
Джованни,  что  он не  мог  удержаться  и  вышел  из  своего укрытия,  чтобы
удовлетворить то мучительное  и  болезненное любопытство, которое  она в нем
пробуждала.  В эту минуту красивая бабочка перелетела через стену в сад; она
вероятно, долго порхала по  городу, не  находя  ни цветов,  ни зелени  среди
старинных  каменных домов, пока тяжелый  аромат растений доктора Рапачини не
привлек ее в сад. Прежде чем опуститься на цветы, крылатое существо, видимо,
привлеченное красотой Беатриче, стало  медленно  кружиться над ее головой. И
тут, вероятно, зрение обмануло Джованни, ибо ему показалось, что в то время,
как  Беатриче  с  детской радостью следила  за  насекомым, оно  все больше и
больше теряло  силы, пока наконец не  упало  к  ее ногам. Его яркие крылышки
затрепетали -  бабочка  была  мертва!  Джованни  не  мог  установить никакой
видимой причины ее смерти, кроме разве дыхания самой Беатриче, которая опять
перекрестилась и с тяжелым вздохом наклонилась над мертвым насекомым.
     Невольное движение Джованни привлекло ее внимание  к  окну. Она подняла
глаза и увидела сверкающую  золотом волос голову  юноши, безупречная красота
которого скорее напоминала древнего грека, нежели  итальянца, Джованни, едва
сознавая, что он делает, бросил к ее ногам букет цветов.
     -  Синьора, - сказал он, - эти цветы чисты и  безвредны. Примите их как
знак уважения к вам Джованни Гуасконти.
     - Благодарю вас, синьор, - ответила Беатриче голосом, прозвучавшим, как
музыка,  с  лукавым  кокетством  полуребенка-полуженщины.  -  Я  с  радостью
принимаю ваш дар и хотела бы предложить вам взамен этот пурпурный цветок, но
боюсь, что не смогу добросить его до  вашего окна. Поэтому синьору Гуасконти
придется удовольствоваться моей благодарностью.
     Она подняла букет, упавший в траву,  а затем, как бы  устыдившись, что,
забыв девичью скромность, ответила на любезность незнакомца, быстрыми шагами
направилась к  дому. Хотя все это свершилось в несколько мгновений, Джованни
показалось, что,  когда молодая  девушка подошла  к дверям  дома, цветы в ее
руках уже увяли. Конечно, это была нелепая  мысль,  ибо  кто может  на таком
расстоянии отличить увядший цветок от свежего?
     В  течение нескольких  дней  после  этого  Джованни избегал подходить к
окну, выходившему в сад доктора Рапачини,  как будто бы ожидая в нем увидеть
нечто  уродливое  и страшное. Юноша почувствовал, что, заговорив с Беатриче,
он в некотором роде отдал себя во власть какой-то  таинственной  силы. Самым
благоразумным было  бы, зная об  опасности, грозившей его  сердцу, тотчас же
покинуть  этот  дом и даже Падую;  менее благоразумным - постараться  видеть
Беатриче каждый день, чтобы приучить себя, насколько возможно,  к ее облику,
возвращая  его  тем  самым  жестоко и систематически в границы  обычного. И,
наконец,  самым  неблагоразумным  (а  именно  так  и  поступил  Джованни)  -
оставаясь вблизи девушки, избегать встреч с  нею  и вместе  с тем  постоянно
занимать ею  свое воображение, давая ему все новую пищу для фантастических и
беспорядочных образов.  Глубиной  чувства  Гуасконти  не  отличался  или  по
крайней  мере  глубина  эта была  еще  не  изведана,  но у  него  было живое
воображение  и горячий южный темперамент,  и от этого лихорадка в его  крови
усиливалась  с  каждой минутой.  Обладала ли  Беатриче  ужасными свойствами,
которые  наблюдал Джованни, - смертоносным дыханием и таинственным сродством
с  прекрасными, но губительными цветами, - так  или  иначе, она отравила все
его  существо  неуловимым, но  жестоким  ядом.  Это  была  не  любовь,  хотя
необыкновенная красота девушки сводила Джованни с ума; не  ужас, хотя  он  и
подозревал, что ее  душа наполнена  такой  же  губительной отравой, как и ее
тело. Это было чадо любви и ужаса, сохранившее в  себе  свойства каждого  из
родителей, и сжигавшее, подобно  огню, и  заставлявшее содрогаться. Джованни
не знал,  чего ему бояться, и еще  меньше - на что ему надеяться; в его душе
надежда  и страх вели нескончаемую борьбу, попеременно одерживая победу друг
над другом.  Благословенны простые  чувства, будь они мрачными или светлыми!
Но смешение их в нашей душе сжигает ее адским огнем.
     Иногда,  чтобы  приглушить лихорадку в крови,  он предпринимал  длинные
прогулки по  улицам  Падуи или ее окрестностям. Но так  как шагал он  в такт
ударам  своего  сердца, его  прогулки  зачастую превращались в стремительный
бег.  Однажды,  схваченный  за руку каким-то дородным человеком, он вынужден
был остановиться: толстяк, проходя мимо, узнал  юношу и, бросившись  за ним,
чуть не задохнулся, пытаясь догнать его.
     - Синьор Джованни! Мой  юный друг! Остановитесь! - закричал он. - Разве
вы не узнаете меня? Право, я бы не удивился этому, если бы изменился так  же
сильно, как и вы!
     Это был Пьетро  Бальони, встреч с которым Джованни старательно избегал,
опасаясь,  что  проницательный  профессор  проникнет в  его  тайну.  Молодой
человек, с трудом придя в себя, ответил, словно пробудившись от сна:
     - Да, я действительно Джованни, а вы профессор Пьетро Бальони. А теперь
позвольте мне удалиться!
     -  Одну минуту, синьор Джованни  Гуасконти,  одну  минутку, - промолвил
профессор, улыбаясь,  но в то же время пытливо разглядывая юношу.  - Неужели
я, друг детства и юности вашего отца, допущу, чтобы сын его прошел мимо меня
как  чужой человек  на этих старых улицах  Падуи? Задержитесь  еще  немного,
синьор Джованни, мне нужно с вами поговорить, прежде чем мы расстанемся.
     -  Тогда поторопитесь,  достопочтенный  профессор,  поторопитесь!  -  с
лихорадочным  нетерпением  ответил Джованни. - Разве  вы  не  видите,  что я
спешу?
     Пока он говорил, на улице появился человек в черном - хилый, согбенный,
с  трудом  передвигавший  ноги. Его  лицо, покрытое  мертвенной  бледностью,
вместе  с  тем  поражало  такой  силой  ума,  что  видевшие его  забывали  о
физических недостатках этого человека, пораженные энергией его духа. Проходя
мимо, он холодно ответил на поклон профессора Бальони,  устремив на Джованни
настойчивый  взгляд, казалось, проникший  в  самую  глубину  существа юноши.
Однако в этом взгляде было странное спокойствие, как будто  юноша  вызывал в
нем не человеческий, а чисто научный интерес.
     -  Это  доктор  Рапачини,  -  прошептал  профессор,   когда  незнакомец
удалился. - Видел ли он вас когда-либо прежде?
     - Не знаю, - ответил Джованни, вздрогнув при этом имени.
     - Он видел вас, он определенно видел вас  прежде, - с живостью возразил
Бальони. -  Не  знаю, для какой  цели, но этот ученый сделал  вас  предметом
своего изучения. Мне знаком этот взгляд! Это тот же холодный взгляд, с каким
он  рассматривает   птичку,   мышь  или  бабочку,   убитых  ради  очередного
эксперимента запахом его цветов; взгляд такой же глубокий, как сама природа,
но лишенный ее  теплоты.  Готов  поклясться жизнью, синьор Джованни, что  вы
стали предметом одного из опытов доктора Рапачини!
     - Не делайте из меня дурака! - вскричал вне себя Джованни. - Это шутка,
недостойная вас, синьор профессор.
     -  Спокойствие,  спокойствие!  -  ответил  невозмутимый  Бальоии.  -  Я
повторяю, мой  бедный  Джованни,  что для Рапачини ты  представляешь научный
интерес! Ты попал в страшные руки. А синьора Беатриче? Какую роль она играет
в этой тайне?
     Найдя настойчивость Бальони невыносимой, Гуасконти вырвался из  его рук
и исчез прежде,  чем тот смог опомниться. Бальони проводил взглядом молодого
человека  и, покачивая головой, пробормотал: "Я этого не допущу. Юноша - сын
моего старого друга, и с ним не должно случиться никакой беды, если ее может
отвратить  от него  искусство  медицины.  Кроме  того,  со  стороны  доктора
Рапачини  непростительная  дерзость -  вырвать юношу из моих рук,  если  так
можно выразиться, и использовать его для своих адских  опытов. А его дочь? Я
должен в это вмешаться!  Кто знает, ученейший синьор Рапачини, не оставлю ли
я вас с носом, когда вы меньше всего этого ожидаете?"
     Между тем,  сделав  большой круг,  Джованни  очутился наконец у  дверей
своего  дома.  На   пороге  его  встретила  старая  Лизабетта.  Ухмыляясь  и
гримасничая,  она  пыталась  привлечь к себе внимание  молодого человека. Но
тщетно, ибо возбуждение юноши сменилось  холодным и глухим  равнодушием.  Он
смотрел в упор на морщинистое лицо старухи, но, казалось, не замечал ее.
     - Синьор, синьор, - прошептала старуха, схватив его за полу плаща. Лицо
ее,  сведенное  подобием  улыбки,  походило  на  лица гротескных  деревянных
скульптур, потемневших от времени.
     - Послушайте, синьор, в саду есть потайная дверь.
     -  Что  ты  говоришь?  -   воскликнул  Джованни,  очнувшись  от  своего
оцепенения. - Потайная дверь в сад доктора Рапачини?
     - Шш-шш, не так громко! - пробормотала Лизабетта, закрыв ему рот рукой.
-  Да,  да,  в  сад  достопочтенного  доктора,  где  вы  сможете  любоваться
прекрасными цветами. Многие молодые люди Падуи дорого бы  заплатили  за  то,
чтобы проникнуть туда.
     Джованни сунул ей в руку золотую монету.
     - Проведи меня в сад, - приказал он.
     В  уме его  промелькнуло  подозрение,  вызванное,  вероятно,  последним
разговором с Бальони, не было ли посредничество  старой Лизабетты  связано с
тайными   замыслами  Рапачини,  в  которых  Джованни   предназначалась   еще
неизвестная  ему роль.  Эта  мысль,  хотя  и  беспокоившая  юношу, была не в
состоянии удержать  его. Как  только он  узнал о  возможности приблизиться к
Беатриче, он понял, что именно этого жаждало все его существо. Для него было
безразлично, ангел  она или демон. Он был безнадежно вовлечен в  ее орбиту и
должен был подчиниться силе, увлекавшей его по все сужающимся кругам к цели,
которую  он не пытался  предугадать. Вместе с  тем, как  это ни  странно, им
вдруг овладело сомнение: не был ли страстный интерес к девушке лишь иллюзией
и  действительно  ли  его   чувство  было  так  глубоко,   чтобы   оправдать
безрассудство, с каким он  бросился  навстречу  опасности. Уж не было ли все
это  игрой юношеского воображения. ничего или почти ничего общего не имеющей
с истинным чувством?
     Он  остановился,  колеблясь, не повернуть ли назад... но пошел  вперед.
Старуха провела Джованни  по множеству  длинных  темных коридоров и  наконец
подвела к  двери.  Приоткрыв  ее, он услышал  шорох  листвы и увидел  зелень
деревьев, сквозь которую пробивались лучи солнца.
     Джованни  сделал  шаг  вперед  и,  с  трудом  раздвинув  цепкие  побеги
растений,  плотно  обвивавших  потайную  дверь,  очутился   в  саду  доктора
Рапачини, как раз под окном своей комнаты.
     Как  часто, когда  невозможное становится возможным  и  туманные  мечты
сгущаются в осязаемую действительность, мы  неожиданно  для себя оказываемся
спокойными и хладнокровными среди  таких обстоятельств, одна мысль о которых
заставила  бы  нас раньше  от радости  или  страха дойти до безумия.  Судьба
наслаждается, играя с нами таким образом. Если ей заблагорассудится, страсть
способна  ворваться  на  сцену  в  самый  неожиданный  момент  и,  наоборот,
неоправданно медлить с выходом как раз тогда,  когда благоприятное  стечение
обстоятельств, казалось бы, должно было  вызвать  ее появление. Так было и с
Джованни. Каждый раз от одной мысли, что он, как  бы невероятно это ни было,
может встретиться с  Беатриче, оказаться  с ней  лицом к лицу  в  этом самом
саду, греться в  сиянии ее  восточной  красоты  и,  наконец,  прочесть  в ее
взгляде разгадку тайны, от которой, считал он, зависела вся его жизнь, кровь
начинала  лихорадочно  стучать в его  жилах.  Сейчас же  в его  душе  царило
необыкновенное и не подходящее к случаю спокойствие.  Бросив  взгляд  вокруг
себя  и  не  обнаружив  ни  Беатриче,  ни  ее отца, он принялся  внимательно
разглядывать растения.
     Рассматривал ли он каждое  из них в отдельности или  все вместе, их вид
производил на него  одинаково отталкивающее  впечатление, а  их  великолепие
казалось  ему неистовым, чрезмерным и  даже неестественным. В саду  почти не
было  куста, который, попадись  он одинокому путнику в  лесу, не заставил бы
его  вздрогнуть и изумиться,  что  такое растение могло встретиться  рядом с
обыкновенными деревьями, как будто из чащи глянуло на него какое-то неземное
существо.  Другие оскорбили бы  впечатлительную душу своей искусственностью,
верным  знаком  того,  что   она  являлась  противоестественным   скрещением
различных  пород и своим появлением обязана не богу, а  извращенной фантазии
человека,  кощунственно издевающегося над красотой. Они,  вероятно, являлись
результатом  опыта,  в  котором  удалось,  соединив растения  сами  по  себе
прелестные, создать  нечто чудовищное,  обладающее  загадочными и  зловещими
свойствами, как и все, что росло в  этом саду. Среди  всех растений Джованни
нашел только два  или три знакомых ему, и те, как он знал, были ядовитыми. В
то  время, как  он рассматривал сад, послышался  шелест шелкового платья, и,
обернувшись, Джованни увидел  Беатриче,  выходившую из-под сводов старинного
портала. Джованни еще не  решил, как следует поступить: извиниться  ли перед
девушкой за непрошеное вторжение в сад, или же сделать вид, что он находится
здесь с ведома, если не по желанию, самого доктора Рапачини или его  дочери.
Но  поведение Беатриче позволило  ему обрести непринужденный  вид, хотя и не
избавило от  сомнений, - кому он был обязан удовольствием ее видеть, Заметив
его у фонтана, она  пошла ему навстречу легкой походкой, и хотя  на лице  ее
было  написано удивление,  его скоро  сменило выражение доброты и  искренней
радости.
     - Вы знаток  цветов,  синьор, -  сказала Беатриче с улыбкой, намекая на
букет,  брошенный  им из  окна.  -  Неудивительно  поэтому,  что вид  редкой
коллекции растений моего отца побудил вас увидеть их поближе. Будь он здесь,
он рассказал бы вам много странного и интересного о свойствах этих растений,
изучению которых посвятил всю свою жизнь. Этот сад - его вселенная.
     - Но  и  вы не отстаете  от  него, синьора,  - заметил Джованни, - если
верить молве, вы  обладаете не менее  глубокими  познаниями о свойствах всех
этих великолепных  цветов и их пряных ароматов. Если бы вы согласились стать
моей наставницей,  я, без  сомнения, достиг  бы еще больших успехов, чем под
руководством самого доктора Рапачини.
     - Как, неужели обо мне ходят такие нелепые слухи?  - спросила Беатриче,
заливаясь  звонким  смехом. - Меня  считают такой  же ученой,  как мой отец?
Какая глупая шутка! Нет,  хотя  я и выросла среди этих  растений, я различаю
только  их  цвет и запах. А  иногда,  мне  кажется,  я  с  удовольствием  бы
отказалась  и от  этих скудных знаний. Здесь множество цветов, но среди  них
есть такие,  которые,  несмотря  на свою  красоту,  пугают и оскорбляют  мой
взгляд. Поэтому прошу вас, синьор, не придавайте веры всем россказням о моей
учености. Верьте только тому, что увидите собственными глазами.
     - Должен  ли я верить  всему, что  видел?  - спросил Джованни, с  я