--  Есть прикрепить провода и кнопки! -- тихо, но четко ответил Павлик,
принимаясь за дело.
     Капитан чуть заметно улыбнулся и, следя за работой мальчика, вернулся к
прерванному разговору:
     --  Может  быть,  это и  простой китобойный  разведчик,  но  меня очень
беспокоит положение "Пионера". Он слишком открыт. Вдали от берега, чуть не в
открытом океане, слишком легок доступ к нему.
     -- Да, стоянка не  совсем безопасная,-- согласился старший лейтенант,--
но,  к  сожалению,  мы  еще  лишены  движения,  да,  по   правде  говоря,  и
спрятаться-то некуда.
     --  Вот  это и  плохо. А  спрятаться  надо бы до окончания ремонта...--
Павлик  неподвижно  стоял  лицом  к  стене,  как  будто  забыв  о  работе  и
прислушиваясь к разговору.  Он  хотел повернуться, что-то  сказать,  но язык
словно  прилип  к  гортани.  Наконец  отчаянным усилием воли он повернулся и
тихо, дрожащим голосом произнес:
     -- Разрешите, товарищ командир...
     -- Говори, говори, Павлик!
     --  Тут  мы нашли...  я и  Иван  Степанович...  очень хорошее  место...
Честное пионерское! -- неожиданно заключил Павлик и замолчал растерявшись.
     -- Ну, чего же ты? -- улыбнулся капитан. -- Говори, не стесняйся.
     -- Мы нашли огромную-огромную пещеру. Подводную. Туда десять "Пионеров"
могут спрятаться!  --  И торопливо, словно  опасаясь,  что  сейчас  над  ним
рассмеются,  продолжал,  волнуясь и захлебываясь: --  Вы не  верите? Честное
пионерское!  Спросите  Ивана  Степановича.  Мы оба  видели. Мы ее хорошенько
осмотрели...
     С просветлевшим  лицом  капитан вскочил  со стула и схватил Павлика  за
плечо:
     -- Что ты говоришь, Павлик! Это верно? И большая?
     -- А далеко отсюда? -- заинтересовался и старший лейтенант.
     -- Большая!  Огромная! Совсем недалеко! На пятидесятых полчаса ходу! Не
больше!
     -- Мальчик мой, ты вестник  радости! -- воскликнул капитан. -- Ведь это
огромная удача! Марат, отыщите Ивана Степановича! Скорее!
     Через  минуту  Шелавин  был в центральном посту  и подтвердил  все, что
сказал Павлик:  пещера  огромная,  как эллинг  для  дирижабля, дно  и  стены
ровные.  "Пионер" там найдет великолепное убежище. Капитан был необыкновенно
доволен и ласково потрепал Павлика по плечу.
     -- Я сейчас же отправлюсь туда,-- сказал он в радостном возбуждении. --
И вы со мной, Иван Степанович. И ты, Павлик.
     -- Но дюзы-то еще  не работают. Как же  вы переведете туда подлодку? --
вмешался старший лейтенант.
     -- Двадцать человек в скафандрах -- тысяча лошадиных  сил! -- засмеялся
капитан.  --  Хватит вам  этого,  Александр  Леонидович, чтобы отбуксировать
"Пионер" в подводный док?
     --  Хватит, хватит! Замечательная,  превосходная  идея!  В  центральном
посту  сразу воцарилось веселое, приподнятое настроение.  Через полтора часа
капитан, Шелавин и Павлик вернулись на  подлодку из рекогносцировки. Капитан
был необычайно оживлен и доволен: пещера оказалась великолепной, а дно ее --
точно на уровне нахождения подводной лодки; вообще все оказалось таким,  что
лучшего и желать было нельзя.
     На  откидной  площадке  капитан  встретил Корнеева  и  Марата.  Корнеев
воспользовался этой встречей и  тут  же  доложил, что зарядка  аккумуляторов
здесь  невозможна:   нижняя  часть  трос-батареи   на   глубине   четырехсот
шестидесяти метров легла на дно и дальше не пошла.
     --  Марат   предлагает,--   продолжал  Корнеев,--  на   руках   отнести
трос-батарею  по  склону,  подальше в море. Идея хорошая, и, если разрешите,
товарищ командир, я сейчас же начну снаряжать его и отправлю.
     -- Марат! Марат, голубчик! -- прижавшись  шлемом к  шлему своего друга,
умолял в это время Павлик. -- Возьми меня с собой, пожалуйста...
     -- На руках? -- изумился капитан,  продолжая разговор  с  Корнеевым. --
Но,  чтобы добраться  до необходимой  температуры, нужно  будет выпустить не
менее двух тысяч метров троса! Ведь это громадная тяжесть... даже в воде...
     --  Он  это предусмотрел.  Разрешите,  Николай  Борисович,  ему  самому
объяснить вам свое предложение.
     -- Рассказывайте, Марат, я слушаю,-- сказал капитан.
     -- У  нас  на подлодке,-- начал Марат,-- большой запас,  несколько  сот
штук,   прозрачно-металлических,   герметически   закупоривающихся   сосудов
довольно значительного объема для глубоководных батометров. Если подвязывать
их через  каждые  десять  метров  к  трос-батарее,  по  мере выпуска  ее  из
подлодки, то они возьмут на себя почти весь ее вес...
     --  Очень удачная идея! Прекрасная идея! -- обрадовался  капитан, -- Вы
согласны, товарищ Корнеев?
     -- Вполне, Николай Борисович.
     -- Кого же вы думаете поставить на подвязывание сосудов к трос-батарее?
     -- Крутицкого, Николай Борисович. Он, как вам известно, вчера выписался
из госпиталя,  но Арсен Давидович  не  позволяет  ему приниматься за тяжелую
работу. А это будет как раз для него.
     -- Ну  что же,  я не возражаю,-- согласился капитан. --  А не трудно ли
вам будет одному, Марат? Вопрос был как нельзя кстати.
     --  Если позволите,  товарищ командир, то мне  достаточно  будет одного
Павлика,-- ответил Марат. -- Мы с ним отлично справимся.
     -- Опять  этот  вояка  лезет в  драку? Я слышал, как  вы шептались.  Ну
ладно, отправляйтесь да следите  за  ним, Марат!  Впрочем, отложите  дело до
завтра. Сейчас начнется аврал -- будем отводить подлодку в док.
     Через полчаса почти  вся команда "Пионера" -- двадцать два  человека,--
одетая  в скафандры,  вышла  из  подлодки с  тросовыми  лямками  на  плечах.
Оплетенный  тросовой сбруей для работы  электролебедки, "Пионер" был готов к
буксировке. Термит  продолжал гореть  под  дюзовым кольцом, и его оставили в
том  же положении,  так  как медленное передвижение  "Пионера"  нисколько не
должно было отразиться на правильном течении термитной реакции. Восемнадцать
человек, по девять с  каждого борта, быстро прикрепили свои лямки к среднему
коренному тросу, продольно охватывавшему  всю  подлодку от  носа до кормы, и
ждали лишь сигнала, чтобы одновременно запустить свои винты.  У кормы, возле
дюзового кольца, прикрепили к тому же коренному тросу свои лямки Скворешня и
Матвеев:  они должны были выполнять роль рулей, отводя корму то  в ту,  то в
другую сторону. Капитан впрягся на носу, впереди всех, и руководил маневром.
Павлик должен  был плыть  впереди,  выполнять всякого рода  разведывательные
поручения капитана и сообщать о встречающихся на пути скалах,  их высоте над
дном, о подводных выступах суши.
     Трудно передать радость, которую испытывал Павлик, получив важную  роль
адъютанта при самом капитане.  Впрочем, каждый  мог это без  труда заметить,
посмотрев на сияющую  счастьем физиономию мальчика. Несмотря на это,  Павлик
изо всех сил  старался  вести себя по-взрослому, сдержанно: не  суетился, не
совался куда не нужно, вообще держал себя в руках.
     Ровно  в двадцать часов прозвучала команда  капитана, разом  натянулась
двадцать  одна  лямка.  Освобожденный  от  якорей, тихо  и величаво,  словно
отдаваясь  заботам  маленьких существ, населяющих  его,  "Пионер" тронулся в
путь.
     Капитан вывел его сначала  подальше, в открытый океан,  чтобы  избежать
встреч со скалами, подъемами и подводными мысами, которыми изобиловал склон.
Корабль  шел довольно  ходко,  отлично  слушался руля и  через  два часа, по
расчетам капитана,  находился уже  на траверсе  пещеры. Здесь  корабль круто
повернули кормой к острову  и в таком  положении, на  трех  десятых хода его
тихо повели к подводному склону.  Капитан снял с себя лямку и держался перед
кормой. Павлик плыл впереди, указывая  самые  удобные -- прямые и широкие --
проходы. Это была очень трудная задача: "Пионер" был длиной около семидесяти
метров, с  наибольшим диаметром до десяти метров, и  слишком извилистый  или
узкий проход был для него непригоден.  Подниматься  же  над скалами  и потом
опускаться  он  не мог: электроприводы от балластных и других цистерн еще не
были восстановлены.  Но  Павлик отлично справлялся со  своей задачей и верно
указывал путь, который он успел хорошо изучить, пока  подлодка шла еще вдали
от острова. Впрочем, как раз в этом месте склон был крутой и обрывистый, что
значительно облегчало подход к острову.
     Кормой вперед "Пионер" все тише и тише приближался к  пещере. Вот уже в
пещеру вошло дюзовое кольцо с горящим термитом под ним.  "Пионер" шел прямо,
как по ниточке.
     Вскоре подлодка, низко держась над дном, вся вошла в пещеру.
     Около  полуночи "Пионер" спокойно  висел уже под сводом сразу  ожившей,
ярко  освещенной  пещеры,  точно  огромный  дирижабль  в   своем  просторном
безопасном убежище.



        Глава Х. ЭКСПЕДИЦИЯ ЗА ЭЛЕКТРОТОКОМ




     Ночью капитан  сделал сводку  всех донесений  о ходе работ  за истекший
день.  Работы шли  прекрасно, точно по графику.  Девятнадцатого августа,  то
есть  через  три  дня,  подлодка  сможет  выйти  из своего  нового убежища и
понестись к далеким берегам Советского  Приморья. Но  этот  день  и  был тем
последним для начала похода  сроком, после  которого уже не было  бы надежды
своевременно, двадцать третьего августа, прибыть во  Владивосток. От острова
Рапа-Нуи  подлодка  должна  была пройти  по  прямой,  полетом  птицы,  около
пятнадцати  тысяч  километров.  Ровно  сто  часов  непрерывного,  на  десяти
десятых, хода понадобится "Пионеру", чтобы  покрыть это огромное расстояние.
И лишь при условии, что "Пионер" тронется в путь не позднее шести часов утра
девятнадцатого  августа, он сможет, догоняя солнце, появиться  в Уссурийском
заливе, у Русского острова, перед Владивостоком в десять часов утра двадцать
третьего  августа.  Но какая-нибудь  непредвиденная задержка  всего лишь  на
восемь-- десять часов -- и  все срывается. Все труды,  все сверхчеловеческие
усилия команды и все надежды полетят прахом.
     Испарина покрыла лоб капитана, когда в ночной тишине, в своей каюте, на
объятой  сном  подлодке, он  вдруг пришел к этим  выводам. "Нельзя!.. Нельзя
идти в ремонте без резервов во времени,-- думал он. -- Надо  еще скорее, еще
напряженнее работать. Сберечь хотя бы  эти восемь  --  десять часов. Но  что
можно еще требовать от команды, не знающей  ни сна, ни отдыха,  столько дней
работающей на последней, кажется, черте своих  уже  истощенных сил"? Капитан
ничего не мог придумать. Драгоценные  часы  короткого отдыха уходили в  этих
тревожных  размышлениях,  и  побудка  застала  капитана  с  воспаленными  от
бессонницы глазами. Он вышел из подлодки, охваченный жгучим беспокойством, и
торопил  людей, еще не размявших свои не отдохнувшие за короткую  ночь тела,
торопил   скорее-скорее   приниматься   за   работу.  Он   испытал  истинное
наслаждение, когда увидел результаты работы Скворешни за эту ночь.
     Скворешня  взял  на  себя ночное дежурство у  электролебедки,  медленно
подтягивающей дюзовое кольцо на его  размягченной нижней петле. Но у лебедки
делать было,  в сущности, нечего, и Скворешня весь сосредоточился на очистке
кормовой части от металлических наростов, бородавок, застывших луж, струек и
капель, которые остались на ней после того, как дюзовое кольцо было  сорвано
взрывом  со  своего места. Работа была  очень трудная,  утомительная. Термит
применить  здесь  было   невозможно.  Инструменты   тупились   и   ломались,
электродрели, маленькие электропилы, электроструги быстро крошились.
     В конце концов Скворешня переходил на ручные инструменты, с которыми он
пускал в ход свою необыкновенную физическую силу и нередко добивался больших
результатов.
     Перед утренней побудкой дюзовое кольцо  оказалось уже  совсем близко от
кормы корабля, и место для него было очищено и готово для насадки. Но внутри
кольца находилось  еще немало обломков  газопроводных труб с острыми рваными
краями. Скворешня перешел на работу по их удалению, стремясь закончить ее  к
тому моменту, когда электролебедка притянет дюзовое кольцо вплотную к корме.
     Скворешня и сейчас развивал неистовую энергию, как будто у него не было
бессонной,  изнурительной  ночи.  Его   кипучая  работа   так   заразительно
подействовала на всю дюзовую бригаду, только что приступившую к работе,  что
невозможно было удержаться и не присоединиться к ней.
     И, когда  Корнеев отыскал капитана, чтобы сообщить ему, что собирается,
согласно вчерашнему распоряжению, отправить Марата и Павлика с трос-батареей
на  глубину, он  нашел  его среди бригады дюзовцев,  за яростной  работой  у
дюзового кольца.
     --  А  сколько  осталось  Марату,  чтобы закончить  ремонт щита и  сети
управления? -- спросил капитан, не поднимая головы и не отрываясь от дела.
     --  По графику  бригады,  в  порядке соревнования,  примерно  еще часов
семь-восемь.
     -- С ним работает Павлик?
     -- Да.
     --  Передайте им  обойм  --  и Марату  и Павлику  -- мою личную просьбу
закончить эту работу как можно скорее против бригадного графика. После этого
пусть  отправляются.  И  вас  прошу,  товарищ  Корнеев! Скорее...  Скорее...
Напрягите  все силы,  все остатки своих сил! Мы  не имеем  резервов времени.
Через полчаса  приходите  в  мою  каюту со  старшим лейтенантом, профессором
Лордкипанидзе, Чижовым, Семиным, Козыревым -- я объясню вам положение.
     Марат и  Павлик  были  немного  огорчены  задержкой  их  экспедиции  за
электротоком,  к  которой они  уже  начали  готовиться.  Но  личная  просьба
капитана,   переданная    им    Корнеевым   в    несколько    торжественном,
многозначительном тоне,  подействовала на  них необыкновенна  возбуждающе, и
они горячо, с приливом новой энергии, принялись за работу.
     В назначенное время к капитану пришли все, кого он просил.
     -- Товарищи,-- обратился капитан к  собравшимся,-- по  графикам бригад,
мы сможем выйти в поход  девятнадцатого августа. Для похода останется только
четверо суток. Это в обрез --  как раз столько, сколько нужно, чтобы прибыть
во  Владивосток  точно  двадцать третьего.  Но  у  нас не  остается  никаких
резервов  времени. Малейшая случайная задержка может сорвать  все. Надо  еще
более ускорить ремонт. Надо иметь для  запаса хотя бы часов  десять.  Просто
сказать  об этом команде --  не  годится.  Боюсь  перетянуть струну.  Но вот
Скворешня показал выход. Он дает пример  своей работой, он заражает энергией
свою бригаду, она тянется за ним, старается не отставать. Результаты налицо:
бригада работает как  никогда. Прошу вас, товарищи: будьте таким же примером
для своих бригад, и  мы наверняка  скопим  себе необходимый  резерв. К  вам,
Лорд,  еще  одна  просьба.  Лейтенант  Кравцов уже достаточно  окреп  и мало
нуждается в вашем уходе. Добавьте к какао что-нибудь из вашего медицинского,
диетического  арсенала,  чтобы  повысить  его  питательность  и  укрепляющие
свойства, и затем прикажите наполнить этим какао термосы тех,  кто  работает
снаружи подлодки. Для работающих  внутри  организуйте разноску через  каждые
час-два  такого же питания  в стаканах... Все, товарищи! За  работу! И пусть
каждый из вас делает то,  что он в силах  сделать.  Да, еще  одно... Товарищ
Семин, вы сейчас, вероятно, будете читать сегодняшний номер газеты? Выделите
особо ночную работу Скворешни. Не  оставляйте ее  до завтрашнего. Сведения о
ней получите у Козырева сейчас же. По местам, товарищи!
     Прозвучал дробный, торопливый стук в дверь.
     -- Войдите! -- громко сказал капитан.
     Показалось взволнованное лицо Плетнева. Он быстро вошел в каюту, закрыл
за собой дверь и торопливо направился вокруг стола к капитану. Его лицо было
красно;  глаза  блестели  среди  находившейся  в непрерывном  движении  сети
морщин, в руке он держал телеграфный бланк.
     -- Весьма срочно. Правительственная, -- проговорил  Плетнев, задыхаясь,
как после бега, и подавая радиограмму капитану.
     Уже  после   первых  прочитанных  слов  на  истомленном  лице  капитана
отразилось  необычайное волнение.  Наклонившись над радиограммой,  он впился
глазами  в  ее текст.  Его волнение  немедленно передалось  всем  участникам
совещания.  Застыв на  местах,  они не сводили нетерпеливых  глаз со  своего
капитана,  лишь изредка перебрасываясь короткими вопросительными  взглядами.
Капитан быстро пробегал строки радиограммы.
     Наконец  он  оторвался от нее  и  обвел  глазами присутствующих.  Глаза
излучали какую-то необыкновенную  радость. Он порывисто встал и тихо, словно
не доверяя себе, своей выдержке, произнес:
     -- Товарищи...  --  Голос его  пресекся.  Он глубоко  вздохнул  и вновь
произнес уже окрепшим голосом: -- Товарищи! На нашу  долю выпало необычайное
счастье. Мы получили  радиограмму от  Центрального  Комитета нашей партии. Я
оглашу содержание радиограммы.
     Все  встали,  словно  подхваченные  ветром,  взволнованные,   с   сразу
помолодевшими лицами, и застыли,  подавшись  вперед, к  капитану. Он  читал,
руки  его чуть  заметно дрожали, и  белый  листок радиограммы колыхался  над
столом:

     "Москва,   молния,   правительственная.  Капитану   подлодки   "Пионер"
Воронцову, комиссару Семину, начальнику  научной части экспедиции профессору
Лордкипанидзе.
     Шлем   героическому  экипажу  подлодки   "Пионер"   горячий  привет!  С
восхищением следим за  вашей неутомимой,  великолепной борьбой  с враждебной
стихией, с последствиями коварной измены. Мы твердо уверены в  благополучном
исходе вашей  экспедиции.  Мы уверены,  что в историю борьбы за  изучение  и
овладение таинственными глубинами океанов вы впишете новые славные страницы,
что  в грозный час  испытаний  подлодка  окажется  на  своем посту у  родных
берегов  для  защиты  свободы  и  дальнейшего  процветания  социалистической
Родины..."


     Имена подписавших радиограмму потонули в буре восторженных криков...
     -- Мы придем в срок!.. Мы оправдаем доверие! Мы победим! Победим!..
     --  К  команде! К команде!  -- закричал комиссар. --  Товарищ командир!
Надо сообщить команде!
     Его молодое лицо сияло под шапкой седых волос. Он подошел к капитану и,
едва   сдерживая   неповинующийся,  срывающийся  голос,  насколько  возможно
официально сказал:
     -- Товарищ командир, разрешите  созвать немедленно  команду для  вашего
сообщения!
     Капитан положил ему обе руки на плечи, сжал их:
     -- Ну конечно! Семин, товарищ дорогой! Конечно! И скорее, скорее! Марш,
марш!
     Он повернул  комиссара  за плечо  и,  подтолкнув  его  к  двери, бросил
вдогонку:
     -- Всю команду и всех научных работников!

        x x x
     В одиннадцать часов, еще возбужденный после ликующего митинга по поводу
радиограммы, Марат побежал к Корнееву, чтобы сообщить ему, что ремонт щита и
сети управления полностью  окончен  им и Павликом на  три часа  раньше,  чем
предусматривалось графиком.
     Марату казалось, что никогда  он не  работал с таким  упоением, с таким
восторгом, как  сейчас. Ему казалось,  что радиограмма была полна не слов, а
необыкновенной музыки, которая продолжает  звучать до сих пор в его душе. Он
бежал по трапам и  отсекам,  напевая что-то веселое и радостное, не чувствуя
ног  под собой. И  всюду он слышал то тихое  мурлыканье,  то громкое  пение,
всюду он видел сверкающие глаза, непроизвольные улыбки.
     -- Мы победим, Маратушка! -- звенел ему вслед крик Крамера.
     -- На три часа раньше! -- кричал, смеясь, Марат и летел дальше.
     Он нашел  Корнеева в камере  электролиза под ванной, куда тот залез для
работы, оставив в пределах видимости одни лишь ноги.
     -- Хорошо,-- коротко и глухо ответил Корнеев, выслушав сообщение Марата
об окончании работы  и  нетерпеливую  просьбу  о  разрешении  отправиться  с
трос-батареей. -- К капитану не пойду... Некогда... Иди сам и доложи...
     Капитана Марат нашел  в газопроводной камере,  где он вместе с бригадой
Козырева  удалял обломки  труб,  торчавшие  из внутренней  переборки.  Чтобы
добраться  туда,  надо  было  проявить  немало  ловкости  и  акробатического
искусства