ное  слово,  Арсен  Давидович, я  не  выдержу! Вы  столько  раз
выходили на дно без меня, а я  здесь должен киснуть  и грызть себе локти  от
зависти.  Столько интересного, вероятно,  встречалось! Нет! Уверяю вас, я не
выдержу.  Я от одного  этого  всерьез расхвораюсь.  Я  вам был бы, вероятно,
полезен. Ведь вы же знаете, как меня интересуют ваши экскурсии!
     -- Ну, не приходите в  такое отчаяние, друг мой,--  сказал растроганный
ученый. -- Мы с вами еще славно поработаем. Вот  мы  через  три дня  сделаем
длительную глубоководную станцию,  дней  на  пять. Это  предусмотрено  нашим
новым планом работ. Обещаю вам, что без вас я ни шагу на дно не сделаю.
     Горелов  выпрямился,  словно  от неожиданного удара, и,  казалось,  еще
больше  пожелтел.  Его   черные  запавшие   глаза  на  мгновение  прикрылись
коричневыми веками. Он минуту помолчал, потом, согнувшись, глухо спросил:
     -- А до этой станции... далеко отсюда ?..
     -- Нет,  голубчик!  -- улыбаясь,  как капризному  ребенку, не  имеющему
терпения  дождаться  обещанной  игрушки,  ответил  зоолог. --  Всего  двести
двадцать километров  к югу по теперешнему  меридиану... Вокруг  этого пункта
совершенно  неисследованная  область.  Там  нас  ожидает  масса интересного,
нового...  Только, пожалуйста,-- спохватился ученый,-- никому не говорите об
этом...  Капитан  не  хочет,  чтобы  этот план  был  кому-нибудь известен...
Понимаете...  после  истории в  Саргассовом  море... Но  я  знаю:  вы не  из
болтливых.
     Горелов ничего не ответил. Он сидел молча, согнувшись и опустив голову.
Потом тяжело поднялся.
     --  Хорошо... --  невнятно промолвил  он  и,  шаркая  большими  мягкими
туфлями, медленно направился к дверям.
     Ученый  смотрел  ему вслед,  на  его костистую,  ссутулившуюся спину  с
проступающими сквозь халат лопатками, и нерешительно, с некоторой тревогой в
голосе сказал:
     --  В конце концов, я думаю, не  так уж это важно,  Федор Михайлович...
Может быть, мы обойдемся и без грязевых ванн...
     Но  Горелов,  вероятно, не  расслышал. Не оборачиваясь и не  отвечая, с
опущенной головой он вышел из лаборатории и задвинул за собой дверь.
     После известного  приключения  в  ущельях подводного  хребта  отношение
зоолога к Горелову  радикально переменилось. Впрочем,  весь экипаж подлодки,
начиная  от  ее  капитана  до уборщика,  не знал,  чем  больше  восхищаться:
мужественной ли  борьбой Павлика с полчищами крабов или  самоотверженностью,
неожиданно проявленной угрюмым Гореловым в поисках  пропавшего  океанографа.
Все  окружали  заботой   и   вниманием   старшего  механика,  так   серьезно
пострадавшего  из-за помощи товарищу в беде. Как будто  стесняясь,  смущенно
принимал Горелов все  эти знаки уважения и внимания от заботливого зоолога и
неловко отшучивался.  Горелов не  пытался и не мог  скрыть радости,  которая
часто  освещала и  преображала  его  обычно суровое,  угрюмое  лицо  в  этой
атмосфере теплоты и  дружеского  участия, окружавшей его теперь. И все же не
раз случалось, что навещавшие больного товарищи  находили  его в подавленном
настроении, когда он, видимо,  страстно желал лишь уединения, когда  прежняя
нелюдимость, угрюмость  возвращалась  к нему, и тогда,  сидя  согнувшись  на
койке, с низко опущенной,  зажатой между ладонями головой, на все расспросы,
встревоженные  и  участливые,  Горелов  отвечал раздраженно  и отрывисто,  и
бедный  зоолог  терялся в догадках о причине такого плохого состояния своего
единственного пациента,  приписывая  эти  внезапные  перемены  в  настроении
неправильному лечению. Впрочем, по мере  того как выздоровление Горелова шло
вперед, приступы  этой  хандры и раздражительности, к великому  удовольствию
ученого, появлялись все реже и в последние дни, с тех пор  как больной встал
с койки и начал выходить из госпитального отсека, почти совсем исчезли.
     Нетрудно понять поэтому  тревогу,  с какой проводил зоолог Горелова при
его внезапном уходе из лаборатории, и почему он долго не мог сосредоточиться
на работе, за которую принялся было...



        Глава V. ЛОРД В ОПАСНОСТИ




     Молодые   люди   вырвались   из  выходной   камеры   подлодки,   словно
расшалившиеся школьники  на перемену после  скучного урока. Марат со  смехом
столкнул с  площадки  Цоя, не успевшего  запустить свой  винт, и Цой, нелепо
размахивая руками и ногами и отчаянно ругаясь, полетел ко дну.
     -- Попался, золотоискатель! -- торжествующе закричал  Марат и, запустив
винт, бросился за Цоем, схватил его за ноги и взмыл с ним кверху.
     -- Отпусти, черт! -- неистово  вопил  Цой, вися вниз головой и брыкаясь
изо всех сил.  Он задыхался от  смеха и едва  мог  время  от времени бросать
Марату  самую  свирепую  брань  и  угрозы:  --  Негодяй!  Мерзавец!  Я  тебя
распотрошу! Отпусти лучше! Хулиган! Я тебя четвертую,  как только покажешься
у меня в лаборатории! Караул!!!
     Марат с гиком  и  хохотом несся во всю  мощь  своего пятидесятисильного
мотора, цепко держа свою жертву за ноги, и  Цой беспомощно болтался под ним,
делая неимоверные усилия, чтобы освободиться .
     Увязавшийся за своими друзьями Павлик, видя отчаянное положение Цоя, не
мог  больше выдержать. Он  запустил  свой винт  на  все десять десятых хода,
птицей  взвился над  Маратом и  с диким, пронзительным визгом  упал на плечи
подводного хулигана, обвил ногами его шею, и перегнувшись вниз головой, стал
отрывать руки Марата от ног его жертвы.
     -- Держись, Цой! --  визжал  он. --  Держись!  Мы его  скрутим! И  -- в
милицию!..
     Клубок  из трех  металлических тел то  сплетался,  то расплетался.  Три
яркие  голубые звездочки  плясали  в  невообразимом  танце.  Привлеченные их
светом,  обитатели глубин, сияя разноцветными огоньками, спешили  отовсюду к
месту свалки и сейчас  же фейерверком разлетались во  все  стороны.  Все еще
вися  головой  вниз,  Цой  вспомнил  про  свой бездействующий  винт.  В одно
мгновение он открыл патронташ, мощная струя воды ударила  Марата в  грудь, и
он,  ошеломленный, отлетел  внезапно на несколько метров вместе с  Павликом,
вертясь и кувыркаясь в образовавшемся водовороте. Началась новая погоня.
     -- Держи  его!  Держи!..--  ревел Цой,  стремительно несясь за  голубой
звездочкой Марата.
     --  Держи!..  --  визжал в восторге  Павлик.  Он был  значительно легче
Марата, и  винт  нес его с большей  быстротой. Поэтому Павлик  первый нагнал
преступника и повис на нем.
     -- Павлик, пусти!.. -- запыхавшись и  задыхаясь от смеха, умолял Марат.
-- Он меня убьет! Честное слово!..
     Пока  они  барахтались,  подоспел  Цой.  Цой  и  Павлик  с обеих сторон
вцепились в плечи Марата и начали его встряхивать под жалобные вопли, мольбы
и покаянные обещания.  От встряски голова Марата болталась, и он  должен был
изо всех сил напрягать шею, чтобы не стукнуться головой о шлем.
     Наконец Павлик, сжалившись, отпустил Марата.  Усталые, но веселые,  все
трое  медленно поплыли, разражаясь  по временам хохотом при  воспоминании  о
том, как уморительно Цой висел  головой вниз, как отлетели Марат с Павликом,
как  смешно  болталась  голова  Марата  в шлеме. Марат плыл впереди,  иногда
посматривая на свой компас.
     -- А куда тебе, собственно, надо? -- спросил наконец Цой.
     --  К  Шелавину...  Он  осматривает  расставленные  приборы   и  просил
Скворешню прислать  ему новый глубоководный  термометр взамен  раздавленного
водой. Не выдержал давления... Должно быть, его оболочка была с каким-нибудь
дефектом.
     -- Да,  с  давлением почти в  пятьсот  атмосфер  шутить  нельзя. Бедный
Матвеев будет теперь всю жизнь помнить о нем!
     -- Ты был при этом? Как это произошло?
     -- Я тоже  был!  Я  тоже  был, Марат! --  заторопился Павлик.  -- Я сам
видел. Ох, как страшно!  Ивану Степановичу понадобилась проба  воды. Матвеев
подошел к крану и только повернул маховичок...  Кран, наверно, испортился...
или я не знаю, почему...
     -- Труба была плохо навинчена,-- объяснил Цой.
     -- Ну да... Труба была плохо навинчена, и только Матвеев отвернул кран,
как  вдруг он с ужасным  свистом...  таким свистом, что  прямо ужас... вдруг
оторвался и  -- как пуля!.. Никто даже не мог его заметить в воздухе.  И как
грохнет в переборку!..
     -- Пробил переборку? -- спросил Марат.
     -- Нет, не пробил. А  из трубы вырвалась струя воды  -- тонкая, прямая,
твердая, как стальной прут. Вся в пару... И весь отсек наполнился паром.
     --  Расширение  воды  из-за  внезапного  уменьшения  давления,--  опять
вставил Цой.
     -- Да, из-за внезапного уменьшения давления...-- машинально повторил за
ним  Павлик.  --  Матвеев  бросился закрыть резервный кран  около  обшивки и
нечаянно задел рукой за водяной прут... И я сам видел, Марат, сам видел, как
от  его  руки  вдруг  отлетели  два пальца.  Ну,  знаешь,  как  будто  ножом
отрезало!.. Сразу Матвеев даже ничего не почувствовал, он только покачнулся.
Потом брызнула кровь, он побледнел.  Скворешня его увел,  а Иван  Степанович
бросился к крану и сам закрыл его. Ой, как страшно было, Марат!..
     Впереди  показалось красное  туманное  пятно, вскоре  превратившееся  в
красную лампочку, а затем и вертикально натянутый плавучим буем тонкий трос;
на нем висели глубоководный  термометр и, повыше, вертушка  Экмана -- Мерца.
Винт вертушки тихо вращался в  своем  медном кольце, четырехугольная лопасть
руля  указывала направление  вращавшего винт течения -- с юга на север. Трос
своими концами  терялся в темноте, но и  вверху и  внизу туманными  красными
пятнами пробивался свет  других лампочек, указывая продолжение троса в обоих
направлениях.
     Друзья приблизились к тросу и к работавшему около него Шелавину.
     Неожиданно раздалось жужжание зуммера: всех четырех вызывала подлодка.
     --   Слушайте,   слушайте!  Шелавин!  Цой,  Бронштейн!  Буняк!  Говорит
"Пионер",  вахтенный  начальник  лейтенант   Кравцов.  Предлагаю  немедленно
вернуться на подлодку.  Настраивайтесь на  волну  начальника  научной  части
профессора  Лордкипанидзе.  Он посылает сообщение  о бедственном  положении.
Держите  с ним  связь. При возвращении  на подлодку -- рассыпаться в  цепь в
пределах  видимости  огней  друг  друга.  Может  быть,   вы  встретите  его.
Возвращайтесь на десяти десятых... Подлодка готовится к походу.
     -- Приборы оставить? -- взволнованно спросил Шелавин.
     -- Оставить!  -- ответил лейтенант и смешливо добавил: -- Вот влипла  в
историю наша борода! Попал, можно сказать, в нежные объятия...
     Лейтенанта резко прервал голос капитана:
     --  Не  время балагурить  сейчас, товарищ  лейтенант! Вы  на вахте и  в
обстоятельствах далеко не веселых.
     -- Виноват, товарищ командир. -- Голос лейтенанта был полон смущения.
     -- Волну подлодки не выключаю,-- сообщил между  тем  в центральный пост
Шелавин и обратился  к своим спутникам: -- Рассыпаться в цепь налево! Первым
от меня -- Павлик, вторым -- Марат, последним -- Цой. Включайте волну Арсена
Давидовича. Вперед на десяти десятых! Направление -- ост-зюйд-ост. Равняться
по мне!
     Все четверо длинной цепочкой понеслись вперед, в черное пространство.
     Через несколько минут под их шлемами послышался спокойный, ясный  голос
зоолога:
     -- Животное немного ослабило кольца. Пытаюсь осторожно продвинуть левую
руку с компасом к глазам.
     --  Значит,  направление  вам все  еще  неизвестно?  --  спросил  голос
капитана.
     -- Нет, Николай Борисович.
     -- Быстроту ощущаете? -- продолжал допрашивать капитан.
     --  Думаю,  что быстрота равна  приблизительно  пятидесяти километрам в
час...
     -- Постарайтесь, Лорд,  скорее определить направление.  Как  только все
соберутся в подлодке, мы пойдем за вами.
     -- Хорошо, капитан...
     Разговор  прекратился.   Подождав  минуту,   Шелавин,   едва  сдерживая
волнение, позвал зоолога:
     -- Арсен Давидович, голубчик! Что с вами приключилось?
     -- А! Иван Степанович! Это  вы? Да вот, понимаете, неприятность.  Такая
неприятность!  Срываю  все  работы,  поднимаю   подлодку  с  места.  И  все,
понимаете, из-за моей невнимательности. Вышел я из подлодки,  направился  на
норд-вест-норд,-- знаете, к этой заросли горгоний?..
     -- Да, да. Помню, вы собирались туда.
     -- Ну, вот... плыву  задумавшись, по  сторонам не оглядываюсь. И вдруг,
понимаете, словно какой-то водопад обрушился  на меня. Я даже  не заметил, с
какой стороны. В один момент все тело оказалось  оплетенным каким-то толстым
канатом, сантиметров тридцать в диаметре. Руки, понимаете,  прижаты  к телу,
ноги связаны, ни повернуться... ни вообще даже шевельнуться...
     -- Ах, напасть какая!.. Кто же это схватил вас?
     -- Понятия не имею, Иван  Степанович... Что-то несусветное,  о  чем мы,
зоологи,  и думать  не  смеем... Я  даже не знаю, что именно обвилось вокруг
меня: не  то все тело животного, не то одна лишь его длинная,  гибкая шея...
Если  тело, то выходит что-то  вроде  таинственного,  трижды  легендарного и
тысячу раз  осмеянного гигантского морского змея... Если всего лишь шея, то,
прямо скажу, дорогой Иван  Степанович,  и думать и гипотезы  строить  просто
боюсь.
     --  Ужасно... ужасно...  Как вы  себя  чувствуете,  родной  мой? Вы  не
пострадали?
     --  Ничуть,  Иван  Степанович!  Все в  порядке.  Скафандр  не  выдал и,
надеюсь, не выдаст. В таких  объятиях, я  думаю, и слона задушить можно было
бы! А я их просто не  чувствую. Все усилия принимает на себя скафандр. И вот
теперь несет меня неведомая сила...
     --  Не  беспокойтесь, Арсен Давидович. Капитан сделает все возможное...
Вы бы только не пострадали.
     -- Вряд ли пострадаю... А для наших научных задач это приключение прямо
клад.  Подумайте  только,  какое  открытие!  Животное,  конечно,  совершенно
неизвестное... Я с необыкновенным  интересом  изучаю  тот  небольшой участок
тела,  который находится  прямо перед моими  глазами. Его покрывают огромные
костяные  пластинки   с  пирамидальными  бугорками  посередине.   Лежат  они
черепицеобразно  и подвижно друг па  друге...  Образуют сплошной  чешуйчатый
покров.  Покрыты   толстым   слоем  фосфоресцирующей  слизи.   Такие  мысли,
сравнения, сопоставления лезут с голову, что просто не решаюсь сказать. Даже
вам, мой друг...
     -- Говорите, говорите, голубчик!  Не стесняйтесь! За три недели я здесь
такого навидался, что уже ничто меня не поразит.
     --  Иван Степанович! Я предчувствовал... Более того  -- я  знал,  какой
урожай, какая богатая жатва  ожидает меня здесь! Не могу  вам передать, друг
мой,  как  я  счастлив,  что  на  мою  долю выпала  честь  так  близко,  так
непосредственно близко изучать это чудовище глубин!..
     Ни Цой,  ни  Марат,  даже  Павлик ни  одним  звуком  не  позволили себе
нарушить этот  необычайный разговор  двух ученых,  охваченных одной и той же
страстной  преданностью  науке, неутомимой  жаждой познавания.  Цой  молчал,
чувствуя, как сухой, колючий комок подступает к его горлу, и думал, способен
ли  был бы и  он  на такое  самоотверженное, героическое  поведение в  столь
ужасных, почти смертельных обстоятельствах. Мог ли бы и  он, забывая о себе,
забывая об опасности, с таким мужеством и самоотречением отдаваться науке --
делу, которое  ему поручено,  цели,  которую  он  себе  поставил?  Радостное
восклицание зоолога оторвало его от этих мыслей.
     -- Я протащил компас к глазам! -- закричал он. -- Капитан!  Капитан! Вы
слышите меня?
     -- Я у аппарата, Лорд.
     --  Направление  норд-норд-ост.  Ближе   к   осту.  Быстрота  животного
значительно  увеличилась.   Кольца  его   тела  против   моих  глаз  немного
раздвинулись, и мой фонарь освещает пространство впереди...
     -- Вы что-нибудь видите там, Лорд? -- оживленно спросил капитан. -- Это
очень важно.
     --  Нет, капитан. Вдали мелькают  лишь огоньки светящихся животных. Еще
задолго  до  нашего  приближения они  быстро  сворачивают в сторону,  словно
очищая нам дорогу... Иван Степанович, а Иван Степанович!
     -- Я слушаю... слушаю вас, Арсен Давидович.
     -- Знаете, у меня сейчас  мелькнула мысль... Такое  впечатление, словно
обитатели темных глубин обладают каким-то дополнительным  чувством,  которое
предупреждает их о приближении движущихся существ и предметов.
     -- Вот как?  Интересно... Но,  если это не  зрение и не слух, какие  же
объективные явления, кроме  света  и звука, может воспринимать в одной среде
это новое чувство?
     --  Давление! Я  думаю,  что  это  чувство,  конечно,  не совершенно  и
принципиально  новое,  но лишь  утонченное,  в  тысячу раз более  развитое и
усовершенствованное  чувство давления, которое  свойственно  в той  или иной
степени всякому живому существу.
     -- Ах, вот  как! Вы предполагаете,  что движущийся предмет,  тем  более
быстро и мощно движущийся, производит давление на лежащие впереди слои воды,
и это давление, передаваясь от частицы к частице, от слоя к слою,  ощущается
даже вдалеке утонченным чувством водных организмов. Так, что ли?
     -- Совершенно верно. Вы меня  вполне поняли. Вы... Капитан! Капитан! --
внезапно воскликнул зоолог.
     -- Слушаю! Слушаю, Лорд!
     -- С  левого борта совсем близко промелькнул  высокий  и тонкий, словно
минарет, пик. Появляются  холмы и скалы. Мы  несемся вдоль отрогов хребта...
Это совершенно  ясно. Мой  фонарь ярко  освещает  их. А вот огромная,  почти
кубическая скала, похожая на средневековый  замок с  башенками,  бастионами,
кронверками, зубчатыми стенами...
     -- Отлично,  Лорд!  Давайте побольше  примет, это  нам  пригодится  при
поисках.
     -- Хорошо, капитан. Я вот только не уверен в направлении. Ведь до того,
как мне  удалось  взглянуть на  компас, животное могло несколько  раз менять
свой путь.
     -- Теперь это уже  неважно. Мы возьмем  курс прямо на ост, к подводному
хребту, а потом вдоль  него, на  норд. Мы будем искать замеченные вами пик и
замок. Почаще сообщайте нам приметы.
     -- Слушаю...
     --  Ага!  Вот  и Шелавин со своими спутниками возвращается: сигналы  на
доске  показывают,  что открывается  борт  выходной  камеры. Через несколько
минут снимаемся.
     Приняв Шелавина и его спутников,  подлодка шла более получаса, пока  на
экране центрального поста появились наконец темные, постепенно поднимающиеся
и закрывающие весь  экран массы подводного хребта. Ультразвуковые прожекторы
еще издали нащупывали  на  его  фоне смутные  очертания  отдельных выступов,
холмов, ложбин, ущелий.  Чтобы яснее  различать  их, подлодка подошла совсем
близко  к хребту, после  чего  повернула на север и начала тихо продвигаться
вперед. Время  от  времени зоолог  сообщал  о появлении  все  новых  и новых
примет: то вход в ущелье в виде мощной арки, то два холма с седловиной между
их вершинами, то две скалы -- меньшая на большей. Все это  лейтенант Кравцов
записывал в  строгой  последовательности,  рассчитывая  примерные расстояния
между ними.
     С  непонятным упорством животное несло зоолога с  огромной  и как будто
увеличивающейся быстротой все  дальше и дальше на север. Между тем  подлодка
вынуждена  была  идти  не  более  чем  на  двух  десятых  хода, чтобы  иметь
возможность разглядеть  опознавательные знаки, как только  они  появятся  на
экране.
     Прошло уже четыре часа с момента,  когда ученый был захвачен чудовищем.
Подлодка определенно  отставала от него, и  ясно было, что расстояние  между
ними все более увеличивалось.  Лейтенанта Кравцова сменил на  вахте  старший
лейтенант Богров, но капитан продолжал оставаться в центральном посту.
     Еще через час зоолог сообщил, что обвивающие его кольца животного опять
плотно  сомкнулись  вокруг  шлема  и  он  потерял  видимость.  Сообщения  об
опознавательных знаках перестали поступать. Продолжало  оставаться известным
лишь  общее направление -- прямо  на север. Но зоолог жаловался, что  рука с
компасом, согнутая  в локте и  прижатая  к груди,  затекла, онемела и он  ее
почти не