шни и  уже вполне оправившегося от ранения Матвеева была недостаточна.
Капитан прикомандировал  к  нему  еще  двух  человек  из  команды, и  все же
океанограф работал, забывая об отдыхе и пище.
     Едва успев позавтракать, он торопил уже  своих помощников,  раздражался
при  малейшей их задержке и успокаивался,  лишь очутившись за бортом,  возле
своих любимых  машин и  установок. На  обед  его приходилось  настойчиво, по
нескольку раз вызывать из подлодки, и ни разу не обходилось при этом без его
раздраженной  воркотни  о  "срыве  работ",  о  "возмутительном  отношении  к
важнейшим научным проблемам".
     У зоолога был также  намечен  обширный план работ  для  этой длительной
глубоководной  станции.  Помимо  обычных  поисков  нового, неизвестного  еще
материала, зоолог решил сосредоточить здесь свое внимание главным образом на
изучении  жизни  и  деятельности  глубоководных  и   придонных   организмов.
Предполагалось  вести  длительные  наблюдения  над  их  поведением, приемами
охоты,  источниками  и способами питания, значением  и функциями  светящихся
органов.  Все  это давно привлекало внимание  ученого, и еще задолго до этой
станции он мечтал о таких работах и готовился к ним.
     Однако  сейчас,  когда можно было ожидать, что  обычная энергия зоолога
проявится здесь с особенной  силой, всех поражала  апатичность, овладевавшая
вдруг им.  Каждый раз он, словно нехотя, готовился к  выходу из  подлодки и,
выбравшись  наконец  из  нее,  часами  неподвижно просиживал  возле  первого
попавшегося рака-отшельника или голотурии.
     Что же случилось? Казалось, все шло  так прекрасно, так  удачно. Работа
над  трупами  чудовищ  дала  великолепные  результаты.  Это были,  очевидно,
остатки видов,  властвовавших когда-то  миллионы лет назад,  над всей жизнью
древних  океанов.  Реликты  мелового  периода!  Менялась  окружающая  жизнь,
менялись  природа, климат, растения  и животные.  Оттесняемые  новыми, более
гибкими и совершенными, более  развитыми и приспособленными к новым условиям
жизни   организмами,  гигантские   ящеры,  владыки  предшествовавших   эпох,
постепенно уступали  им  свои  позиции. Науке  казалось,  что  они полностью
исчезли с лица планеты,  оставив о себе воспоминания  лишь в виде чудовищных
скелетов,  которые  красуются  теперь   во  всей  своей  мощи  и   потрясают
воображение людей  лишь в палеонтологических музеях. И вот оказывается,  что
вытесняемая с поверхности океана небольшая ветвь этих чудовищ опускалась все
ниже  и ниже в  его безопасные  глубины, постепенно приспосабливаясь к новым
условиям  жизни,  вырабатывая  в   себе  способность  выдерживать   огромное
давление,  дышать водным  дыханием, видеть в  темноте, светиться собственным
светом своей слизи... Какое необыкновенное, захватывающее открытие! Оно одно
может  увековечить в  истории  мировой науки  имя  человека,  сделавшего это
открытие.  А его Ламмелибранхиата головастая! Разве  этот  моллюск,  который
войдет в науку с его,  советского  профессора Лордкипанидзе, именем,-- разве
он  не  произведет революции в отделе мягкотелых? А золото в моллюске? Разве
мало  одних только этих  открытий, чтобы надолго  поселить  радость в  душе,
радость за себя,  за науку,  радость  за великую Родину,  за могучую страну,
которая  дала своему ученому  единственную в мире  возможность  забраться  в
недоступные до сих  пор глубины океана и начать их настоящее, действительное
изучение!
     Так в  чем  же  дело?  Почему  все  это сразу потеряло свой блеск, свою
привлекательность, свое очарование?
     Зоолог сделал резкий протестующий жест... Нет, нет!
     Опять эта идиотская мысль! Это же глупо, наконец! Ну, при чем тут...
     Он досадливо пожал плечами под скафандром.
     Ну ладно!  Он  не  возражает. Этого  не  следовало делать. Проболтался,
старый дурак! Да, да, дурак! Дурак! Трижды дурак!
     Он ненавидел себя в этот момент.
     Ударом  ноги он  отшвырнул  мирно  глотавшую  ил голотурию, за  которой
должен был наблюдать.
     Ну, хорошо, пытался он успокоить себя. Пусть так.

     

     Проболтался. Это  факт --  ничего не поделаешь! Но что же тут, в  конце
концов,  ужасного? Надо рассуждать хладнокровно. Какое это,  в конце концов,
имеет значение?  Ведь он  рассказал  не  первому  встречному...  Это даже не
просто  рядовой член команды  подлодки. Ведь это же главный механик! Главный
механик  боевого, единственного в мире по мощи и по значению корабля! Это же
не  пустяки --  главный механик,  да  еще на  таком  корабле!  Ответственный
человек! Вероятно, многократно проверенный. Человек сдержанный, даже немного
угрюмый, нелюдимый, далеко не болтливый. Уж за него можно быть спокойным...
     Он представил себе Горелова, его высокую, костистую сутулую фигуру, его
длинный  голый череп с большими оттопыренными,  словно  крылья летучей мыши,
ушами его длинные, почти до колен,  как у гориллы, руки, и вспыхнула старая,
приглушенная было антипатия к этому человеку. Однако чувство справедливости,
всегдашняя честность по отношению к себе и к другим -- органические качества
души ученого -- победили ее.

     

     При чем  тут Горелов? Легче  всего взваливать  вину на  другого. Нечего
искать облегчения собственной вины, перекладывая  ее  на соседа. Тем  более,
что  дело даже  не  в том, кому  он рассказал. Горелов ведь не разгласит, не
разболтает, он не из таких.
     Так в  чем же  дело?  Откуда это недовольство собой? Такое мучительное,
такое унизительное...
     Ложь! Вот в чем дело!
     Да,  он .солгал! Он никогда не  лгал.  Ложь  всегда  была  чужда самому
существу  его. Она ему  была  органически  противна,  всегда казалась чем-то
особо унизительным, грязным, трусливым. И все же  -- он солгал! Кому? Своему
капитану!
     ...Милый Николай Борисович! Он несет на себе такую  ответственность. За
бесценный  корабль,  за  безопасность людей,  доверенных  ему страной.  И он
обманут  человеком,  которому  больше  чем  кому  бы то  ни  было доверился.
Неважно, что это не будет иметь последствий. Важна ложь. Как смотреть теперь
ему в глаза? Как восстановить прошлое? Невозможно. Рассказать? Чистосердечно
сознаться? Пустое! Кому это нужно? Кому это принесет пользу?  Ложь как была,
так и останется ложью.
     Часы проходили. Гнусавый голос зуммера, как  назойливое жужжание шмеля,
долго не мог отвлечь ученого  от  его тяжелых мыслей. С  трудом он пришел  в
себя и понял, что его вызывает подлодка.
     --   Арсен  Давидович!  --   послышался  голос  вахтенного,  лейтенанта
Кравцова.  --  Что же  это вы? Все уже в столовой. Даже  Иван Степанович  на
месте... А вас все нет! Что вы сегодня так  замешкались?  Марш маршем, Арсен
Давидович! На все десять десятых!
     За  обедом, сидя на обычном месте за  одним столом с капитаном,  зоолог
чувствовал себя, как на костре инквизиции,  и больше молчал, не отрывая глаз
от тарелки. Впрочем, капитан  мало  беспокоил его разговорами и расспросами,
лишь изредка и бегло посматривал  на  него. В лучистых глазах капитана  ясно
видны были сожаление и тревога.
     Зато после  обеда... Можно  было  думать, что  Цой твердо решил извести
зоолога. Он настойчиво спрашивал его о здоровье, об аппетите, потом начал  с
восхищением  рассказывать  о  своей  работе  над  моллюсками.  Его  мысль  о
естественной  золотоносности   моллюска  все  более   подкрепляется  точными
кропотливыми исследованиями. Несомненно, это мягкотелое извлекает из морской
воды   содержащееся  в  ней  растворенное  золото   и  с  необычайной  силой
концентрирует его  в своей  крови. Цою  даже кажется,  что он напал  на след
органа, при помощи которого в тканях моллюска совершается этот  процесс. Это
цепочка каких-то железок, расположенных по краям мантии и вырабатывающих сок
неизвестного пока состава.
     Цой утверждал, что это открытие, если оно полностью подтвердится, может
получить   огромное   практическое  значение.  В  этом  случае  можно  будет
действительно  заинтересоваться   проектом   Марата  об   акклиматизации   и
разведении этих  моллюсков  в  закрытых  водоемах советских  морей,  как это
делают сейчас японцы с жемчужницами.
     Это действительно будут  советские  фабрики  золота. Что думает об этом
профессор?
     Зоолог  принуждал себя  внимательно слушать Цоя, выражать удовольствие,
давать указания  о  дальнейшей  работе,  но  он  был  искренне  рад, когда в
лабораторию  вошел Горелов и предложил выйти  вместе из  подлодки  для сбора
материалов. Сегодня до обеда он, Горелов, был занят по своей основной работе
в камере  смешения, а  теперь он  свободен  и хочет показать  ученому  очень
интересные заросли  глубоководных морских лилий какого-то неизвестного вида.
В его распоряжении  имеется сейчас  часа  три  и  нужно  поторопиться,  если
профессор желает присоединиться к нему.
     Видно было, что Горелов действительно торопится.  В разговоре он  часто
посматривал на часы, озабоченно напоминал, что эти заросли расположены очень
далеко и пройдет немало времени, пока можно будет до них добраться.
     Зоолог сейчас же  согласился  и  предложил Горелову  поскорее  оформить
пропуск.
     --  Нет уж,  пожалуйста,  Арсен  Давидович,--  с  некоторым  смущением,
проводя рукой по бритой голове, ответил Горелов,-- возьмите это на себя. Мне
еще  нужно кое-что сделать у  себя в каюте. Но я с  этим скоренько покончу и
буду ждать вас в выходной камере. Хорошо? Только, пожалуйста, не мешкайте.
     Он опять посмотрел на  часы и,  сорвавшись с места, быстро направился к
выходу из лаборатории.
     -- Поторопитесь, Арсен Давидович! Время уходит! -- бросил он на  ходу и
скрылся за дверями.
     По  коридору  он прошел  своим  обычным,  неторопливым  крупным  шагом,
размеренно  поскрипывая  обувью, но очутившись  у себя в каюте за  замкнутой
дверью неожиданно  проявил  лихорадочную  деятельность.  Выдвинул  несколько
ящиков письменного стола, выхватил из них деньги, какие-то документы, письма
и быстро  рассовал все это  по карманам. Потом задвинул ящики,  выпрямился и
окинул, словно в последний раз, каюту.
     Глаза на  мгновение  задержались на  портрете молодой женщины, висевшем
над койкой. Горелов  вздрогнул,  сделал  было  шаг  к  нему, но  повернулся,
схватил с письменного стола фотографию той же женщины и тщательно спрятал ее
в боковой карман своего кителя. Не  оглядываясь  больше, он вышел из  каюты,
запер ее и быстро направился вниз, к выходной камере.
     Зоолога там еще не было. Горелов посмотрел на  часы и нервно передернул
плечами.
     -- Какой кислород в скафандре? -- отрывисто спросил он Матвеева.
     -- Сжатый, товарищ военинженер.
     -- Перезарядить! -- приказал Горелов. -- Поставить жидкий.
     -- Слушаю, товарищ военинженер. После  истории с обвалом многие требуют
перезарядки,-- понимающе добавил Матвеев.
     --  Ничего  удивительного,--  подтвердил  его  догадку  Горелов.  --  А
аккумуляторы? Полный комплект?
     -- Так точно!
     -- Покажите, что в термосах?
     -- Горячее какао.
     -- Покажите. Добавьте доверху!
     Горелов был уже  почти в  полном облачении,  оставалось  лишь  надеть и
закрепить шлем, когда в камере показался зоолог со своим обычным в последние
дни задумчивым, почти  безразличным видом  и предъявил  Матвееву  пропуск на
себя и  Горелова. Горелов, видимо едва сдерживаясь от  резкостей, набросился
на него:
     -- Ну что же вы, право,  Арсен Давидович! Разве можно так канителиться!
У нас  едва хватит времени на осмотр и на возвращение. Я ни в коем случае не
могу опоздать на подлодку!
     Едва очутившись  на  краю откидной площадки,  Горелов  резким, властным
голосом скомандовал:
     -- Десять десятых хода! Живо! Следуйте за мной!

        x x x
     Вслед  за  их  прыжком  в  пространство  площадка  поднялась,  подлодка
тронулась с места и, быстро набирая ход, понеслась на юг. Когда через минуту
Горелов оглянулся, подлодка  уже исчезла из виду.  Однако  это  нисколько не
удивило его.
     Еще перед  этой  глубоководной  станцией  капитан  предупредил команду,
особенно  участников  научных  работ,  что  подлодка  не  будет иметь  здесь
постоянной стоянки, но будет находиться  в непрерывном движении. Возвращаясь
на  подлодку, все находящиеся за ее бортом обязаны предварительно снестись с
центральным постом управления и по радиомаяку определять свой обратный путь.
Все понимали значение  этой меры предосторожности  после  памятных событий в
Саргассовом  море.  Знали также, что  в течение этого  крейсирования  вокруг
места  работ  в  усиленном  и  непрерывном  движении находятся  инфракрасные
разведчики: один  -- на  поверхности океана, а другой --  на разных глубинах
впереди подлодки.
     В вытянутом, почти  горизонтальном  положении  Горелов и  зоолог  молча
неслись в противоположном  от подлодки  направлении,  в плотной тьме глубин,
догоняя  и обгоняя разноцветные огоньки  и  светящиеся туманности обитателей
океана: Горелов --  впереди, зоолог -- в  нескольких метрах позади него. Так
они мчались около  часа,  не обмениваясь ни словом, неуклонно держа курс  на
север. Горелов иногда смотрел  на часы,  тревожно  оглядывался, всматривался
вдаль, словно силясь пробить взором фиолетовую  завесу, висящую перед ним на
конце  голубого луча  фонаря.  Погруженный в  свои  гнетущие  мысли,  зоолог
следовал  за Гореловым,  не обращая внимания  на путь, на время, на все, что
окружало его. Лишь однажды он поднял голову, осмотрелся, хотел было о чем-то
спросить своего спутника, но тотчас же, по-видимому, оставил это намерение и
вновь опустил  голову,  отдавшись не  то полному безразличию,  не  то  своим
тяжелым думам.



        Глава IX. АТАКА МАГНИТНЫХ ТОРПЕД




     Горелов вдруг  встрепенулся.  Вдали, прямо  перед ним, в  широком  луче
фонаря, словно  вырвавшись из тьмы,  показался  быстро  несущийся  навстречу
силуэт длинного, гладкого, почти цилиндрического тела. В следующее мгновение
появилась его задняя  часть  с металлически  сверкающим и бешено вращающимся
кругом   на  конце,   вертикальными   и   горизонтальными  рулями   и  двумя
горизонтальными стабилизаторами -- справа и  слева.  От середины тела во все
четыре стороны отходили туго натянутые, поблескивающие металлом нити.
     Луч фонаря зоолога осветил в этот момент  соседнее пространство:  везде
-- вверх и  вниз, вправо и влево -- тянулась гигантская металлическая сеть с
трехметровыми  ячеями, с держащимися  в узлах этих  ячей такими же странными
цилиндрическими  рыбообразными  телами. Стеной,  теряющейся краями  во тьме,
сеть быстро неслась навстречу людям.
     -- Вниз! -- отчаянно закричал Горелов. -- Скорее на дно!
     Круто повернув рули  на полном ходу, они  ринулись  головой вниз  и, не
успев  опомниться, погрузились почти до пояса в толстый  слой пушистого ила.
Горелов  сейчас  же  легко  выбрался из него на поверхность дна. Рядом с ним
барахтался в иле зоолог. На высоте пяти-шести метров с  шумом, переходящим в
рев,  быстро  приближалась  сеть с  нижней,  вытянутой  в  ниточку  шеренгой
цилиндрических тел, ярко  освещенной  фонарями Горелова и зоолога. Когда она
мчалась уже непосредственно над распластавшимися  по дну людьми, ближайшие к
ним  тела из  этой шеренги  внезапно  заволновались на  своих  привязях.  Их
полушаровые головы  по  мере  приближения все круче наклонялись вниз, словно
чем-то притягиваемые туда, и четыре крупных, круглых, цвета  вороненой стали
глаза  в  каждой из этих  голов устремились на  людей, как будто  пристально
рассматривая их.  Одно или два  из этих  чудовищ неожиданно  рванулись  вниз
головами, задрав почти вертикально кверху свои вращающиеся хвосты, но сейчас
же, увлекаемые другими, выровнялись и умчались прочь вместе со всей сетью.
     --  Что  это? Что это значит? -- испуганно зашептал зоолог  и сейчас же
громко вскрикнул: -- Ведь это же торпеды! Федор Михайлович, торпеды!..
     --  Тише!  --  угрожающе  зашипел  Горелов.   --  Чего  вы  орете,  как
сумасшедший?  Может  быть, у них  звуковые детонаторы, и они превратят нас в
пыль!
     Зоолог сидел, провожая расширившимися от ужаса глазами уходящую во тьму
сеть. Наконец он опять заговорил, понизив голос до шепота:
     -- Но они идут на  юг, Федор Михайлович. Подлодка может натолкнуться на
сеть.
     Горелов засмеялся отрывистым, лающим смехом:
     --  Ну  что  вы,  Арсен  Давидович!  Ультразвуковые прожекторы  сообщат
подлодке  о сети за  двадцать  километров до встречи  с ней. А  инфракрасные
разведчики? Пустяки, Арсен Давидович! Поспешим лучше к нашим зарослям...
     Что-то не понравилось зоологу в смехе, в нервной скороговорке Горелова.
Опять  вспыхнула  старая антипатия, глухое,  смутное недоверие. Зоолог хотел
ответить, возразить, но промолчал. Он  стоял на дне, глядя вдаль, во тьму, в
ту сторону, где  должна  была находиться подлодка,  куда  теперь  может быть
навстречу ей, мчится, неся гибель и разрушение, грозная стена...
     -- Хорошо,-- с усилием сказал наконец зоолог, поворачиваясь к Горелову.
-- Плывем к зарослям...
     Не  отвечая, Горелов  торопливо  запустил винт, поднялся  на  несколько
десятков  метров кверху и лег на  прежний  курс. Следом  за ним, в небольшом
отдалении,  плыл зоолог. Теперь  он  не  сводил  ни глаз,  ни луча  фонаря с
несущейся  впереди  фигуры Горелова.  Через минуту  зоолог осторожно положил
руку на патронташ и открыл его. Поколебавшись  мгновение, он нащупал одну из
кнопок, нажал  ее,  снял  с позиции и  поставил  на обычное  место:  телефон
Горелова  был выключен. Потом зоолог нажал другую кнопку,  снял ее с места и
передвинул на позицию. Сейчас же послышался знакомый, спокойный голос:
     -- Слушаю вас, Лорд. Говорит старший лейтенант Богров.
     -- С норда на зюйд,-- вполголоса, следя за Гореловым, говорил зоолог,--
несется огромная  вертикальная сеть, начиненная торпедами. Мы ускользнули от
нее, бросившись на дно. Боюсь, не наткнется ли она на вас.
     -- Что?  --  встревоженно спросил  старший лейтенант. -- Вы говорите --
торпеды? Как далеко вы их встретили?
     --  Не знаю... -- замялся  зоолог. -- Я как-то  не следил за  временем.
Впрочем, думаю, километров в  шестидесяти -- семидесяти от места, где вы нас
выпустили.
     --  Ага!  Хорошо.  Поведем  усиленное  наблюдение.  Благодарю  вас.  Не
возвращайтесь   на  подлодку  до  распоряжения.   Уходите  подальше.  Будьте
внимательны!
     Выключив телефон зоолога, старший лейтенант немедленно вызвал капитана.
Затем  он соединился  с Шелавиным  и Скворешней,  находившимися на работе за
бортом, предложив им также не возвращаться до вызова и немедленно уходить на
десяти десятых хода подальше на запад, держась поближе ко дну.
     Несколько минут назад "Пионер" переменил курс и шел теперь тем же путем
обратно, с юга на север.
     Не  спуская  глаз с  экрана,  старший лейтенант  довел  ход  корабля до
четырех десятых и отклонил его курс на несколько румбов к востоку.
     Вошел  капитан. Старший  лейтенант доложил ему о  сообщении зоолога и о
принятых им самостоятельно мерах.
     -- Первое минутное изумление быстро сменилось на лице капитана  жесткой
улыбкой. Не поднимая полуопущенных, как всегда, век, капитан сказал:
     --  Хорошо, Александр Леонидович! Все ваши меры и распоряжения одобряю.
Команду  принимаю  на себя.  Оставайтесь  у щита управления  и наблюдайте за
кормовым полукругом экрана. Носовой оставляю себе.
     -- Есть, товарищ командир!
     -- Дайте тревожный сигнал.
     -- Есть тревожный сигнал!
     По  всем помещениям корабля пронеслась громкая  тревожная дробь звонка,
из коридора  послышались заглушенный топот и шуршание  многочисленных ног, и
сразу затем наступила мертвая тишина.
     Не сводя глаз с экрана, широко  расставив ноги и заложив руки за спину,
капитан неподвижно и молча стоял посередине ярко освещенного поста.
     --