спиралью и завязываясь в  узел  на  уровне  земли,
рэпперы создают пустоту внутри своего тела, в глубине которой они  принимают
ироническую и ленивую позу смерти.
   Никогда бы не подумал, что нью-йоркский марафон способен  вызвать  слезы.
Это зрелище конца света. Можно ли говорить о добровольном страдании,  как  о
добровольно взятой на себя обязанности? Они бегут под проливным дождем,  под
вертолетами, под аплодисменты,  в  своих  алюминиевых  капюшонах,  постоянно
поглядывая на хронометр, бегут полуобнаженные, закатив  глаза,  ища  смерти,
смерти через истощение, которая напоминала бы смерть того, кто  умер  десять
тысяч лет назад, и кто, не стоит этого забывать,  принес  в  Афины  весть  о
победе. Может быть, они тоже мечтают принести победную весть, только  теперь
она будет посланием слишком многих и не будет иметь уже никакого смысла: это
будет весть о самом их прибытии, весть, венчающая  их  усилия  -  сумеречное
сообщение о сверхчеловеческом и бесполезном усилии. Все вместе они,  скорее,
принесли бы весть о конце человеческого рода, ибо видно, как он  вырождается
с приближением к финишу - от первых, хорошо  сложенных,  которые  еще  могут
бороться,  до  совершенно  выдохшихся,  которых  друзья  буквально  несут  к
финишной черте, и калек, которые тащатся на своих инвалидных креслах.  Их  -
бегущих - 17 тысяч, и это напоминает настоящую битву при Марафоне, где  даже
и не было 17 тысяч сражающихся. Их 17 тысяч, и каждый бежит сам по себе,  не
думая о победе, бежит только ради того, чтобы ощутить свое существование.
   "Мы победили!" - шепчет,  испуская  дух,  вестник  из  Марафона.  "I  did
it!",(1) выдыхает измученный марафонец, падая на лужайку Центрального Парка.
   I DID IT!
   Лозунг новой разновидности рекламы, аутистического шоу, чистой  и  пустой
формы,  вызова   самому   себе,   который   заменил   прометеевский   экстаз
соревнования, старания и успеха.
   Нью-йоркский марафон стал своего рода  интернациональным  символом  этого
фетишизированного представления, горячки бессмысленной победы над  пустотой,
экзальтации бессмысленного геройства.
   Я бежал в нью-йоркском Марафоне: I did it!
   Я взошел на Аннапурну:(2) I did it!
   Высадка на Луне это тоже самое:  We  did  it!  Событие,  в  сущности,  не
столько  захватывающее,  сколько  запрограммированное  развитием   науки   и
прогресса. Надо было это сделать. И  мы  это  сделали.  Но  это  событие  не
разбудило тысячелетнюю мечту человека о пространстве, оно в каком-то  смысле
исчерпало ее.  Тот  же  эффект  бесполезности  заложен  в  реализации  любой
программы, как во всем, что делается ради того, чтобы доказать, что мы могли
это сделать: дети, покорения вершин, сексуальные подвиги, самоубийство.
   Марафон - это демонстративная  форма  самоубийства,  форма  его  рекламы:
бегут для того, чтобы доказать, что мы способны дойти до конца  самих  себя,
чтобы доказать... но доказать что? Что в состоянии дойти. Граффити  тоже  не
говорят ничего друго---------------------------------------(1) Я сделал это!
(англ.).
   (2) Горный массив в Гималаях, на котором в 50-х  годах  впервые  побывали
французские альпинисты. го, кроме как: "Меня зовут так-то, и  я  существую!"
Граффити делают экзистенции бесплатную рекламу!
   Но надо ли постоянно доказывать, что ты живешь? Странный  знак  слабости,
предвестник нового фанатизма, знак представлений без  лиц,  демонстрирования
без конца.
 
   Mystic transportation incorporated
 
   Сине-зеленый грузовик, сверкающий  хромовыми  частями,  едет  по  седьмой
авеню под первыми утренними лучами солнца по свежевыпавшему  снегу.  На  его
бортах большие позолоченные буквы: MYSTIC TRANSPORTATION.(1)
   В этом весь Нью-Йорк и его мистическая точка зрения  на  декаданс:  здесь
кажутся возможными любые эффекты, от возвышенной вертикальности  до  гниения
почвы, всевозможные спецэффекты скученности рас  и  властей;  это  четвертое
измерение города.
   Дальше города станут экстенсивными и  неурбанистическими  (Лос-Анджелес),
еще позже они спрячутся и не будут иметь даже имен.  Все  станет  убаюканной
искусственными светом и энергией инфраструктурой. Сверкающая  суперструктура
и безумная  вертикальность  исчезнут.  Нью-Йорк  -  последний  избыток  этой
барочной вертикальности, этой центробежной эксцентричности, перед торжеством
горизонтальности и имплозией.
   Благодаря чудесному  соучастию  всего  населения  Нью-Йорк  превращает  в
комедию собственную катастрофу, и это свидетельство, скорее,  не  упадка,  а
могущества, которому ничто не угрожает извне - поскольку ему вообще ничто не
угрожает.  Его  плотность,  его   ---------------------------------------(1)
Мистические перевозки (англ.). поверхностная  наэлектризованность  отвергают
саму идею войны. Каждодневное возобновление жизни - своего рода  чудо,  ведь
столько энергии тратится накануне. Его напряжение  предохраняет  жизнь,  как
вольтов купол, от всех внешних угроз. Правда не от внутренних аварий,  таких
как black-out 76,(1) которые оно, однако, превращает в  катастрофы  мирового
масштаба,   еще   больше   способствуя    мировой    славе    города.    Эта
централизованность  и  эксцентричность  могут  сообщить   ему   исступленное
ощущение собственного конца, который нью-йоркская "сцена"  лишь  эстетически
транскрибирует в своих психозах,  в  своем  агрессивном  экспрессионизме,  и
который  коллективно  культивируется  всем  городом  в  техническом  буйстве
вертикальности, в ускорении обычной  жизни,  в  подвижности  счастливых  или
несчастных лиц, в дерзости жертвы, приносимой человеком чистому движению.
   Никто не смотрит  на  вас,  все  захвачены  страстным  напряжением  своих
безличных ролей. В Нью-Йорке не видно полицейских - в других  местах  именно
полицейские  придают  современный   урбанистический   вид   еще   наполовину
деревенским  городам  (Париж   -   хороший   тому   пример).   В   Нью-Йорке
урбанистичность настолько высока, что нет никакой  необходимости  как-то  ее
особо выражать или сообщать ей политический характер. Впрочем, Нью-Йорк  уже
не политический город; волеизъявления той  или  иной  идеологической  группы
редки и всегда малозначительны (этнические  группы  выражают  себя  в  форме
праздников и чисто расовой демонстрации своего присутствия).  Напряжение  не
выражает     напряжения     отдель---------------------------------------(1)
Нарушение электроснабжения, произошедшее в 1976  году,  когда  на  несколько
дней крупнейшие американские  города  остались  без  света.  ных  социальных
отношений,  оно  -  сила  всех  отношений  и  носит  чисто  экспоненциальный
характер.  Даже  сексуальность,  как  форма  выражения,   каким-то   образом
преодолена, и хотя она постоянно афишируется, у нее больше  нет  времени  на
то, чтобы  материализоваться  в  виде  человеческих  и  любовных  отношений;
сексуальность  растворяется  в  постоянной  скученности,  в   многочисленных
эфемерных контактах. В Нью-Йорке ощущение величия существует в  том  смысле,
что вы чувствуете себя овеянными коллективной энергией всех; мрачная картина
перемен в Европе - здесь эстетическая форма мутации.
   В Европе мы владеем искусством мыслить о вещах, анализировать их,  думать
о них. Никто  не  может  отказать  нам  в  исторической  проницательности  и
концептуальном воображении, которому интеллектуалы завидуют и по ту  сторону
Атлантики.  Но  неопровержимые  истины,  чудесные  следствия   современности
находятся на краю Тихого океана или  в  Манхэттене.  Нью-Йорк,  Лос-Анджелес
находятся в центре мира, это следует признать, даже если в этом есть  нечто,
что одновременно и воодушевляет, и разочаровывает. Мы безнадежно отстаем  от
их ограниченности,  их  способности  к  переменам,  от  наивного  отсутствия
чувства  меры  и   социальной,   расовой,   морфологической,   архитектурной
эксцентричности их общества. Никто не в состоянии проанализировать все это в
полной мере, и меньше всего - американские интеллектуалы, запертые  в  своих
кампусах, драматически чуждые  конкретной,  невероятной  мифологии,  которая
творится вокруг.
   В этом обществе, полностью погрязшем в богатстве,  могуществе,  старости,
равнодушии, пуританстве,  ментальной  гигиене,  нищете  и  расточительности,
технологической тщете и бесполезной силе, я  не  могу  не  увидеть  утренний
воздух мира. И, может быть, весь мир продолжает грезить о  нем  даже  тогда,
когда подавляет его и эксплуатирует.
   На высоте десять тысяч метров, при скорости в  тысячу  километров  в  час
подо мной проплывают льды Гренландии, в наушниках звучит Indes Galantes,  на
экране - Катрин Денев, какой-то старик - армянин или еврей -  спит,  опустив
голову на мои колени. "Да,  я  чувствую  всю  силу  любви",  -  поет  чей-то
божественный голос, перелетая из одного часового пояса в другой. В  самолете
люди спят, скорость не ведает силы любви. Между  той  ночью,  из  которой  я
вылетел, и той, в которую я приземлюсь, день продлится только  четыре  часа.
Но божественный голос, голос бессонницы летит  еще  быстрее,  он  пересекает
ледяную атмосферу над океаном, движется  по  длинным  ресницам  актрисы,  по
сиреневому горизонту, над которым встает солнце, попадает в теплый  саркофаг
реактивного самолета, и, наконец, гаснет на просторах Исландии.
   Итак, путешествие закончилось.
 
 
 
 
   ЗВЕЗДНАЯ АМЕРИКА
 
   Звездная Америка. Лирика чистого движения. Против меланхолии европейского
анализа.  Мгновенный  шок  векторности,   сигналитичности,   вертикальности,
пространственности. Против лихорадящей отстраненности культурного взгляда.
   Радость крушения метафоры, к которой мы прибегаем только во время траура.
Ликование   непристойности,    непристойность    очевидности,    очевидность
могущества, могущество симуляции. Против нашей обманутой невинности,  против
пропасти наших аффектаций.
   Шок. Шок горизонтальности - в автомобиле, шок высотности  -  в  самолете,
шок электронный  -  в  телевидении,  шок  геологический  -  в  пустыне,  шок
стереолитический - в мегаполисах, шок трансполитический - в игре могущества,
музее могущества, которым стала Америка для всего остального мира.
   В Америке для меня не существует истины. От американцев я  требую  только
лишь быть американцами. Я не требую от них  интеллигентности,  здравомыслия,
оригинальности, я только хочу, чтобы они населяли пространство,  не  имеющее
ничего общего с моим, только прошу быть  для  меня  недосягаемым  заоблачным
краем, самым прекрасным орбитальным пространством. Зачем  же  стремиться  за
пределы центра во Франции, перемещаясь в локальное этническое  пространство,
если оно само является лишь малой частью и остатком  центральности.  Я  хочу
экс-центрироваться, стать эксцентричным, но только там, где находится  центр
мира. И  в  этом  смысле  последний  fast-food  и  самый  банальный  suburb,
зауряднейшие американские машины-громадины или самые ничтожные персонажи  из
комиксов - все это оказывается ближе к центру  мира,  чем  любые  культурные
манифестации старой Европы. Это единственная страна, которая дает  право  на
существование неприкрытой естественности, вы требуете от вещей, лиц, небес и
пустынь быть только тем, что они есть, just as it is.(1)
   В Америке  у  меня  всегда  возникает  впечатление  подлинного  аскетизма
Культура,  политика,  а   вместе   с   ними   и   сексуальность,   подчинены
исключительному зрелищу пустыни, которая составляет  здесь  первосцену.  Все
исчезает перед ней, даже тело, как бы вследствии истощения, и все становится
прозрачным, обретает легкость, близкую к небытию. Все,  что  меня  окружает,
участвует  в  этом  разрастании   пустыни.   Но   только   это   радикальное
экспериментаторство и позволяет двигаться дальше,  открывая  ту  звездность,
которую я не найду больше нигде.
   Америка - не сновидение, не реальность, Америка  -  гиперреальность.  Она
гиперреальна, поскольку представляет собой утопию, которая с  самого  начала
переживалась как воплощенная. Все здесь реально, прагматично и в то же время
все погружает вас в грезу. Возможно, истина Америки может  открыться  только
европейцу,    поскольку    он    один    в     состоянии     найти     здесь
---------------------------------------(1)  Просто  как  оно   есть   (англ)
совершенный симулякр,(1) симулякр имманентности и  материального  воплощения
всех ценностей.  Американцы  не  имеют  никакого  понятия  о  симуляции  Они
представляют  собой  ее  совершенную  конфигурацию,   но,   будучи   моделью
симуляции, не владеют ее языком. Они представляют собой  идеальный  материал
для анализа всех возможных вариантов современного мира. Впрочем,  ни  больше
ни меньше, чем в свое время таким материалом служили  первобытные  общества.
То же  самое  мифическое  и  аналитическое  воодушевление,  которое  некогда
приковывало наш взгляд к этим ранним обществам, побуждает нас сегодня, с тем
же пылом и теми же предрассудками, вглядываться в Америку.
   В действительности, здесь, как я надеюсь, мы не дистанцируемся от Европы,
не  становимся  на  более  отчужденную  точку  зрения.   Просто   когда   вы
оборачиваетесь, то оказывается, что Европа исчезла. Поэтому речь не  идет  о
том, чтобы занять критическую позицию в отношении Европы. Это вполне успешно
делается и в ней самой,  да  и  надо  ли  критиковать  то,  что  уже  и  так
критиковалось тысячи раз? Необходимо  другое  войти  в  вымысел  Америки,  в
Америку  как   вымысел.   Это   позволяет   ей   править   миром   И   пусть
---------------------------------------(1)  Симулякр  (лат.  simulacrum)   -
подобие, видимость - одно из ключевых понятий постмодернистской  французской
философии, возникшее в связи с проблемой различия и  тождества,  соотношения
копии и  оригинала  Симулякр  -  это  фантом  сознания,  кажимость,  то  что
воспроизводит образ объекта вне его субстанциальных свойств А Гараджа  пишет
о концепции Бодрийяра "Современный мир состоит из моделей и  симулякров,  не
обладающих никакими референтами, не основанных ни на какой реальности, кроме
их  собственной,  которая  представляет  собой  мир  самореферентных  знаков
Симуляция, выдавая присутствие за отсутствие, одновременно смешивает  всякое
различие реального и воображаемого" каждая черта Америки  совершенно  лишена
всякого значения, сама Америка - нечто, что превосходит всех нас.
   Америка представляет  собой  гигантскую  голограмму  в  том  смысле,  что
информация о целом содержится в каждом из ее элементов.  Возьмите  крошечную
стоянку в пустыне, любую улицу любого  городка  Среднего  Запада,  парковку,
любой калифорнийский дом, Бургеркинг или "студебеккер" - и  перед  вами  вся
Америка юга, севера,  востока  и  запада.  Америка  -  голограмма  в  смысле
однородности света лазера, гомогенности простых элементов, собранных  одними
и теми же световыми пучками. Если посмотреть с визуальной  и  вместе  с  тем
пластической точки зрения, то создается впечатление,  что  вещи  сделаны  из
совершенно нереального материала, что они поворачиваются и  передвигаются  в
пустоте словно благодаря  специальному  световому  эффекту,  пленке,  сквозь
которую они проходят, не замечая ее. Это, разумеется, относится  к  пустыне,
но точно так же и к Лас Вегасу, рекламе,  к  деятельности  людей,  к  паблик
рилейшенз, бытовой электронике, все это  вырисовывается  с  пластичностью  и
очевидностью светового сигнала. Голограмма близка к фантазму, это трехмерное
сновидение, и мы  можем  войти  туда  как  в  сновидение.  Все  держится  на
существовании светового луча, который несет в себе вещи; если  он  исчезнет,
все эффекты, как и сама реальность, рассеятся. Итак, возникает  впечатление,
что Америка сделана из фантастических соединений сходных  элементов,  и  все
держится  на  нити  лазерного  луча,  который  на   наших   глазах   создает
американскую реальность.  Спектральное  здесь  не  фантомно,  это  не  танец
призраков, а спектр рассеивания света.
   На  благоухающих  холмах  Санта-Барбары  все  виллы  напоминают   funeral
homes.(1)  Здесь,  среди   гардений   и   эвкалиптов,   в   изобилии   видов
растительности   и   однообразия   человеческого   вида,   зловещая   судьба
реализованной утопии. В этом средоточии богатства  и  свободы  всегда  стоит
один тот же вопрос: "What are you doing after  the  orgy?".(2)  Что  делать,
когда все доступно: секс, цветы,  стереотипы  жизни  и  смерти?  Вот  в  чем
проблема Америки, которую унаследовал весь остальной мир.
   Все дома мертвенны, и ничто не нарушает этого искусственного спокойствия.
Отвратительная вездесущность  зеленых  насаждений  как  навязчивая  мысль  о
смерти,  застекленные  проемы,  напоминающие  хрустальный  гроб  Белоснежки,
массивы бледных и низкорослых  цветов,  расползающихся  подобно  рассеянному
склерозу, бесконечное ветвление проводов над, под, вокруг дома, напоминающих
катетеры в реанимационном отделении госпиталя, ТВ,  стерео,  видео,  которые
устанавливают контакт с внешним миром, машина, машины, обеспечивающие  связь
с погребальным торговым центром, супермаркетом, наконец,  жена  и  дети  как
наглядные признаки успеха, - все здесь говорит о том,  что  смерть  в  конце
концов нашла себе идеальное пристанище.
   Микроволновые   печи,   мусороперерабатывающие   агрегаты,    оргазменная
упругость мебельной обивки: этот  образ  пляжной  и  изнеженной  цивилизации
упорно напоминает конец света. Все формы здешней активности  несут  на  себе
отпечаток конца света: калифорнийские эрудиты, свихнувшиеся  на  латыни  или
марксизме,       многочисленные        секты        девственников        или
---------------------------------------(1) Место, где происходит гражданская
панихида (англ.)
   (2)  Что  вы  делаете  после  оргии  (англ.).  злодеев,  сомнамбулические
джоггеры в тумане, тени, сбежавшие из платоновской пещеры, настоящие  дебилы
или дауны, удравшие из психиатрических лечебниц (сумасшедшие, которые  живут
в городе на свободе, также представляются мне верным признаком конца  света,
последней  печатью  Апокалипсиса),  толстяки,  вырвавшиеся  из  гормональных
лабораторий собственных тел, автозаправочные станции - oil sanctuaries (1) -
сверкающие в темноте, как казино или корабли инопланетян.
 
   Восхитительный гиперреализм
   Экстатическая аскеза
   Мультипроцессорный тревелинг
   Интерактивная многомерность
   От чего ловить кайф
   Western Digitals
   Body Building Incorporated
   Mileage illimited
   Chennel Zero
 
   Подозрительный бар Санта-Барбары.  Красные  подтяжки  игрока  в  бильярд.
Фуко, Сартр, Орсон Уэлс - все трое там,  в  баре,  говорят  одновременно,  с
потрясающим сходством и со странной  убедительностью.  Cocktail  scenery.(1)
Аромат насилия, пивной дух. Hustling is prohibited.(3)
   Секс, пляж и горы. Секс и пляж,  пляж  и  горы.  Горы  и  секс.  Какие-то
понятия. Секс и понятия. Just a life.(4)
   Все схватывается через симуляцию. Пейзажи - через фотографию,  женщины  -
через  сексуальный  сце---------------------------------------(1)   Нефтяные
святилища (англ.).
   (2) Коктейль пати (англ.).
   (3) Проституция запрещена (англ.)
   (4) Просто жизнь (англ.) нарий, мысль - через письмо, терроризм  -  через
моду и масс-медиа, события - через телевизор. Кажется, что  вещи  существуют
единственно  ради  этого  странного  предназначения.  Можно  даже   задаться
вопросом, не существует ли сам этот мир  только  как  реклама,  созданная  в
каком-то другом мире.
   И коль скоро  единственная  в  своем  роде  красота  рождена  посредством
пластической  хирургии  тела,  коль  скоро   единственная   в   своем   роде
урбанистическая  красота  создана   эстетическим   препарированием   зеленых
пространств, а мнение посредством пластической хирургии исследования,  ...то
теперь  настает  время  генетических  преобразований,   время   пластической
хирургии вида.
   И  вот  культура,   которая   в   одно   и   то   же   время   изобретает
специализированные инсти