авлениях;
если закон стоимости перестает регулировать рынок, он превращается  в  место
чистой спекуляции. То же самое  происходит  из-за  отсутствия  эстетического
регулирования и в искусстве - эксцесс и бессмыслица. Это экстаз ценностей.
 
   Сверхпроводящие события
 
   Мы живем в условиях сверхпроводимости, которая является  порождением  уже
не государства, институтов, индивидов, а чисто трансцендентальных  структур:
секса, денег, информации и коммуникации. Болезнетворные индифферентные формы
часто порождаются масс-медиа, которые опираются на вирулентность  образов  и
приобретают заразный характер.  Если  наша  культура  производит  прекрасные
эффекты, то почему мы удивляемся, что она же создает  и  смертельно  опасные
вирусы. Радиационное облучение тела  началось  с  Хиросимы,  облучение  души
продолжается в ходе излучений медиумами знаков и образов.
   Спид, биржевой кризис, электронные вирусы, терроризм - все это связано  и
переходит  одно  в  другое.  Спид  -  разновидность  и   следствие   кризиса
сексуальных ценностей, компьютеры  играют  роль  вирусов  на  биржах.  Такие
кризисы имеют не только внутрисистемный характер, а прорываются наружу.  Это
проявляется прежде всего в катастрофах. Знаки кризисов такого рода уже давно
очевидны: спид приобрел эпидемическую форму,  биржевые  крахи  с  1929  года
повторяются периодически, электронные сбои также уже имеют  давнюю  историю.
Однако взаимосвязь этих отдельных форм, когда создается  чрезвычайно  мощная
аномалия, -  это  особенность  нашего  времени.  Она  осознается  не  всегда
равномерно  -  спид  переживается  как  действительно  ужасная   катастрофа;
биржевой крах, наоборот, расценивается как игра на катастрофе. Что  касается
электронных вирусов, то их эпидемия и опасные ее  последствия  расцениваются
иронически и по сути глубоко беспокоят только профессионалов.
   Культура  испытывает  те  же  самые  воздействия:   например,   искусство
превращается повсюду в фальшивку, копию, симулякр и  одновременно  продается
на художественном  рынке  за  большие  деньги  -  настоящий  метастаз  тела,
просвечиваемого деньгами. Идет цепная реакция терроризма в обществе  (откуда
он, из-за  ущемления  права,  информации,  безопасности,  коммуникации,  кто
знает?) Хотя терроризм несопоставим со спидом и  компьютерными  взломщиками,
однако он столь же непостижим, как и они. Программисты ведущих фирм  создают
программы, а взломщики их распрограммируют, подкладывают нечто вроде  бомбы.
Точно   так   же   биржевые   игроки:   кажется,   что   действуют    против
предпринимателей,  ибо  наживаются  на  их  трудностях.  Все  эти   действия
протекают по модели терроризма, который может быть  перенесен  на  понимание
спида, электронных вирусов и падения или повышения курсов акций на биржах.
   Компьютерный вирус не является научной  фикцией.  В  сфере  информации  и
коммуникации должна осуществляться непрерывная  циркуляция.  Она  ускоряется
подобно процессам на биржах. Мы даже наслаждаемся спектакольной эйфорией  от
обращения капитала. Но таким образом мы  наслаждаемся  и  тайной  патологией
этой  системы,  вирусами,  которые  проникли  в  ее  машинерию  и  могут  ее
застопорить. Эти вирусы, по сути, следствие закрытости системы,  пробивающие
и  находящие  все  новые  пути,  поражающие  даже  те   программы,   которые
создавались  для  борьбы  с  ними.  Компьютерные  вирусы   -   свидетельство
беззащитной прозрачности мира информации. Спид - это  эманация  смертоносной
прозрачности  секса  на  уровне  целых  групп.  Биржевой  крах  -  выражение
нестойкости открытой экономии. Будучи освобожденными, эти процессы достигают
стадии перегрева подобно  тому,  как  это  случается  в  атомных  реакторах.
Специфический  шарм  нашей  эпохи,  возможно,  и  состоит   в   перегретости
энергетических процессов.
   Завороженность блеском нашей эпохи связана с недальновидностью,  ибо  она
парализует   предвидение.   Все   отмеченные   процессы    обладают    некой
дружественностью, которая проявляется в том, что они  создают  некий  единый
вихревой  поток.  Интеллектуалы,  как  защищающие  традиционные  культурные,
научные  и  моральные  ценности,  так  и   великолепно   владеющие   оружием
интеллектуального опровержения этих весьма эгоистично используемых  в  жизни
заповедей, стремятся получить удовольствие от иронии  и  критики  по  поводу
новых опасностей - вирусов, технических катастроф, и кризисов. Это связано с
тем, что они проявляются  не  как  действительные  несчастья,  а  как  некие
виртуальные события.
   Очевидность неочевидна. Истина прячет свое  лицо.  Вполне  возможно,  что
социология  является  квинтэссенцией  зла  коллективного  сознания.  Сколько
сказано о молчании  масс.  Сегодня  используется  не  столько  молчаливость,
сколько неочевидность. Это значит, что понимание приходит помимо экспертов и
специалистов, которые верят в то, что они  могут  на  что-то  влиять,  когда
политическое  виртуально  мертво,  а  новое,  игра  которого  имеет   место,
связывает манипулятора и зрителя. Сегодня все образы дестабилизированы,  они
стали предметами спекулятивной  игры.  Вместе  с  этим  неочевидная  материя
знаков стала предметом социологического  исследования.  Однако  если  власть
представляет общество как статистический порядок, то для масс  он  выступает
как статистический беспорядок.  От  этих  вирусных,  дьявольских  диспозиций
спасения ждут в случайном событии.
   Нужно различать фатальное и случайное. Несчастный  случай  происходит  на
периферии, а фатальное коренится внутри системы.  При  этом  фатальность  не
исключает того, что мы получаем его в маленьких, гомеопатических дозах. Наше
общество  продуцирует  такие  события,  которые  неочевидны  и  не  подлежат
просвещению. Событие заключается в  продуцировании  виртуальных  артефактов,
обратной стороной которых является  трансвестивность.  Компьютерные  вирусы,
которыми оказались заражены программы американских  вооруженных  сил,  стали
неким  тестом  или   экспериментом   самих   американских   спецслужб.   Это
продуктивно-симулятивное событие. Оно не было ни действительным  несчастьем,
ни тотальной симуляцией. В чем же тайна этой истории? Даже если предположить
ее экспериментальное происхождение,  то  это  не  гарантирует  управляемости
процессами. Тестовый вирус разрушен, но он  вызвал  неконтролируемую  цепную
реакцию. Таким образом, мы имеем дело не с симулированным  несчастьем,  а  с
несчастьем симуляции. Можно сказать, что любое несчастье  или  катастрофа  -
это следствие террористической акции, но и наоборот. Отсюда вытекает  вывод,
что террористична сама  система.  Группы,  симулирующие  несчастный  случай,
подвергаются наказанию, как будто они в действительности его осуществили.
   Наука,  пытающаяся  развеять  состояние  неочевидности  и  неуверенности,
кажется, сама попала под власть странных аттракторов. Не  меньше  проблем  у
экономии и служб информации. Являются ли все эти  техники  частью  реального
мира? Они столь же неочевидны, как и создаваемый ими  ирреальный  мир.  Наша
революция - это недостоверное и неопределенное. В  сущности,  союз  науки  и
техники направлен на преодоление  принципа  реальности  в  том  смысле,  что
создается неочевидное. Мы не готовы это акцептировать,  Парадокс  состоит  в
том, что мы надеемся найди доступ к ним на основе информации и коммуникации,
но  при  этом  неопределенность  отношений  только  увеличивается.   Посылая
проклятие технике с ее перверсивными эффектами, человечество  тем  не  менее
вступает со своими клонами на бесконечный путь по ленте Мебиуса.
 
   Операция отбеливания одежд
 
   Парадоксально, что неочевидное  нарастает  при  избытке  позитивного,  из
которого планомерно изымается все негативное. Наше общество  впадает  в  род
лейкемии, в эйфорию при постоянной трансфузии от отказа от  негативного.  Ни
революция, ни просвещение, ни философия, ни даже критическая утопия не сняли
окончательно противоречий. Эта  проблема  решена  нами  за  счет  отказа  от
негативного, что нарушает закон, согласно которому для производства  энергии
требуются  оба  полюса  -  негативное  и  позитивное.  Сегодня  господствует
фактичность   симулякра,   благодаря   прозрачности   нашей    искусственной
цивилизации. Это похоже на то, как будто человек  освещен  со  всех  сторон,
свет пронизывает его насквозь, но он остается невидимым в  ярком  свете.  Мы
освещены  техникой,  образами,  информацией,   мы   подчинены   этой   белой
активности: отбеленной социальности, отбеленной телесности,  что  привело  к
тотальному асепсису как денег, так мозга и памяти. Добела отстирана  власть,
чисто  вымыта  история  в  гигантском  проекте  хирургии  красоты,   которая
излечивает как индивида,  так  и  общество  от  разнообразных  наростов.  Мы
находимся под сильнейшим  хирургическим  давлением,  которое  направлено  на
ампутацию любых негативных  событий,  и  на  синтетическую  операцию  нового
моделирования.  Эстетическая  хирургия:  случай  лица  -  его  красота   или
уродство,  его  определенный  вид  и  даже  негативные  черты  -   все   это
препарируется, превращается в прекрасное как прекрасное;  идеальное  лицо  -
это хирургическое лицо. Все данное от  природы  меняется:  лицо,  пол,  дата
рождения, точнее система ее отсчета.  Констелляции  звезд  используются  для
нового переописания  событий.  Благодаря  популярности  астрологии  звездные
знаки задают новый стиль жизни. Даже данный  нам  природой  пол,  эту  часть
судьбы, которая нам определена, этот минимум фатальности и  инакости,  также
можно изменять. Хирургия прекрасного, не зная жалости, проникает в  природу,
гены, историю (которую она  подчиняет  правам  человека).  Все  должно  быть
соразмерено и подогнано друг к другу. Поэтому мы  повсюду  наталкиваемся  на
эту нечеловеческую формализацию лица, речи, пола, тела, воли,  общественного
мнения. Но эта хирургия знаков лишь закрывает негативное.
   Сегодня жертвуют всем ради  этого  операционального  производства  вещей.
Собственно производства тоже нет: земля, труд, которые производят богатство,
- все модифицировано, теперь не они производят капитал,  а  он  их.  Труд  -
больше уже не акция, а операция. Рынок также не служит чистому  потреблению,
а,  напротив,  подчиняет  вещи  определенной  знаковой  шкале.  Коммуникация
перестала  быть  разговором,  превратилась  в  производство  информации,   в
возможность  знания;  кругом   -   производство   возможности,   виртуальное
производство.
 
 
   Радикальное зло
 
   Кто сегодня изрекает и творит зло? Как мы думаем о нем  и  как  оцениваем
его  роль?  Манихейскую  трактовку  зла  смогли  преодолеть  очень  немногие
мыслители. К тому же наша культура  в  ходе  изоляции  зла  переместила  его
исключительно в семиотическую сферу, а оттуда проецирует вовне.  Манихейское
зло - изначально. Наше зло - морально-символическое по происхождению. Зло  -
это то, что вредит мне, моему окружению, человеческому роду. Более того, зло
- это то, что таится в темных душах человеческих выродков и выражается в  их
кровавых поступках - насилии  и  убийстве.  Борьба  с  так  понимаемым  злом
настолько захватила человечество, что  большинство  придуманных  им  законов
направлены на полное искоренение зла. Вместе с тем его не убавляется, и  это
поддерживает манихейский пессимизм.
   Немногие историки, и среди них Якоб Бурхгард, признавали  неизбежность  и
даже пользу зла в человеческой истории и тем самым  сумели  выйти  за  рамки
моральной оппозиции. Среди философов Мандевиль  в  своей  "Басне  о  пчелах"
указал  на  позитивную  энергию  зла  -  насилия,  лжи,  роскоши,  эксцесса.
Моральное равенство и справедливость приводят к застою.  Общество  живет  за
счет энергии зла. Макиавелли, которого причисляют к философам зла, стоит  на
более умеренной позиции: указывая на  неизбежность  зла,  он  наряду  с  ним
отмечает и проявления добра. Того  и  другого  примерно  одинаково  в  любом
периоде истории, и они часто порождают друг друга.  Добродетельные  поступки
могут  оказаться  причиной  плохих  последствий,   например,   если   помощь
оказывается дурному человеку, злобность которого проявляется  и  усиливается
по мере того, как он встает  на  ноги.  И  наоборот,  зло  рождает  ответную
реакцию - мужественную борьбу, решительность, сострадание и поддержку, а они
укрепляют жизнеспособность общества. Де Сад считал  добродетель  неморальной
формой обмана. Жизнь должна быть злобной, она живет смертью. Живое  существо
убивает, пожирает других и умирает само. Смерть - движение и  энергия  жизни
Делать вид, что можно жить вопреки этому закону, по правилам добра -  значит
обманывать себя и окружающих. Поэтому де Сад характеризует  добродетель  как
бесчестный закон. Он принимает революцию как время зла и  предлагает  вместо
принятия ограничивающих его законов перманентное насилие: сто дней  террора,
"сто дней содома", "еще одно усилие, и вы станете свободными".
   Сегодня метафизические споры не в  чести,  и  даже  манихейскую  доктрину
вспоминают не часто. Зато общество тщательно и всесторонне разработало меры,
препятствующие  проникновению  зла  во  все  более  замкнутую   общественную
систему. Голод,  болезни,  неравенство,  эксплуатация,  кража  и  тем  более
насилие и убийство - все это не просто осуждается, но создана мощная техника
борьбы со всеми этими проявлениями зла. Медицина в  борьбе  с  инфекционными
заболеваниями принимает настолько  радикальные  профилактические  меры,  что
стремится  избавить  нас   от   воздействия   любых   патогенных   микробов,
разрабатывает эффективные препараты для очищения организма от  разного  рода
отходов. И, несмотря на это, болезни не только не  отступают,  но  на  место
прежних проказы, чумы и сифилиса  приходят  новые  заболевания.  Теперь  уже
ясно, что они вызваны ослаблением иммунной системы, которое в  свою  очередь
произошло во многом  из-за  того,  что  организм  оказался  в  искусственной
профилактической среде и утратил способность  самостоятельно  справляться  с
вирусами.
   Природные катастрофы, внушавшие ужас, сменились техническими.  Постепенно
сложился экологический  этос  и  широкое  движение  защитников  природы.  Но
наступление на природу необратимо, и мы уже живем так, как будто  катастрофа
уже случилась. На самом деле, судя по научным расчетам, у  человечества  еще
достаточно много источников природной энергии, и в обозримом будущем они  не
иссякнут. Это как с войной. Именно наше поколение, которого  непосредственно
не коснулись широкомасштабные  войны  и  связанные  с  ними  смерть,  голод,
лишения, тем не менее жило  и  живет  в  постоянном  страхе  и  предчувствии
ядерной катастрофы.
 
   Ксерокс и бесконечное
 
   Человек представляет интеллектуальные машины либо как  нечто  притязающее
на  тайну  мысли,  либо  как  нечто   монструозное,   бесполезное   и   даже
разрушительное для интеллектуальности; так, люди обзаводятся машинами, чтобы
потом с ними играть. Доверие к интеллектуальным машинам лишает нас претензии
на познание, как передача власти политикам приводит к тому, что они начинают
играть нами. Люди мечтают об оригинальных и гениальных машинах,  потому  что
сомневаются  в  собственной  оригинальности  или  любят   снимать   с   себя
ответственность и перекладывать ее на кого-нибудь другого.  Так  как  машины
демонстрируют некий спектакль мышления, то обслуживающие их  машины-автоматы
могут восприниматься уже как само мышление.
   Машины не  только  виртуальны,  они  помогают  мыслить  в  неопределенных
ситуациях,  когда  требуются  длинные  вычисления.  Акты  мысли   при   этом
приобретают бесконечный характер. Вопрос о самом  мышлении  при  этом  может
вообще не возникать, как не возникает вопрос о свободе у будущих  поколений,
которые  пересекают  жизнь  как  воздух,  расположившись  в  удобном  кресле
авиалайнера. Точно так же  современный  интеллектуал  с  помощью  компьютера
пересекает   духовное   пространство.   Виртуальный    человек    становится
окончательно безжизненным за экраном  компьютера.  Это  отсутствие  движения
несомненно оказывается препятствием  мышлению.  Это  цена,  которую  следует
учитывать. Как очки и контактные линзы стали нашими родовыми протезами,  ибо
мы теряем зрение, так и компьютер становится искусственным протезом теряющих
способность мыслить людей.
   Искусственный интеллект - не интеллект, потому что он  не  искусственный.
Действительное искусство, изображающее тело в его  страданиях,  знаки  в  их
использовании  -  в  жестах  и  мимике,  в  масках  и   танцах,   искусство,
интересующееся всем тем,  что  движется  и  меняется  в  человеке,  является
способом  его  мысли  о  мире  и  о  самом  себе.  Интеллектуальные   машины
искусственны в одном специфическом смысле этого слова  -  они  разлагают  на
простые дигитальные моменты различные языковые,  познавательные  и  телесные
процессы, чтобы потом создать их искусственные модели. Но  речь  идет  не  о
том, что генерируются реальные объекты, а о том, что они изменяются, и на их
место  подставляются   иллюзорные.   Искусственный   интеллект   -   молодая
общественная машина, в которой добродетелью является отсутствие страдания.
   Говорят,  что  человек  отличается  от   машины   тем,   что   испытывает
наслаждение. Каждая разновидность протеза порождает свои формы удовольствия,
но среди них нет таких, которые вызваны тем, что человек является человеком.
Конечно, мы стараемся задать машине идею человека, но всегда запаздываем,  и
поэтому машина задает свое представление о нем и тем  самым  определяет  его
место. Человек может исходить в своей деятельности из представления  о  том,
что он есть, и менять самосознание, а машина  не  может  перешагивать  через
представления о самой себе. Она не признает  иронии  и  тем  более  эксцесса
относительно   функционирования,   от   которых   человек   может   получить
удовольствие и  таким  образом  дистанцироваться  от  своей  служебности,  К
несчастью, машина не может выйти за рамки своих операций, и в  этом  причина
глубокой меланхолии компьютера. (Может быть только, компьютерный вирус - это
электронная  форма   протеста   против   своей   заданности   и   пародийное
моделирование собственного машинного интеллекта.)
   Виртуальные общественные машины порождают  телематического  человека.  Он
рассматривает  их  работу  как  своеобразный  интеллектуальный  спектакль  о
функционировании своего собственного мозга и  аналогичным  образом  пытается
понять свои фантазмы  и  виртуальные  удовольствия.  В  случаях  познания  и
удовольствия он  одинаково  связан  с  машиной.  Для  него  Другой,  партнер
переговоров - это  экран,  а  не  зеркало.  Интерактивный  экран  превращает
процесс общения в процесс коммутации, где подобное контактирует с  подобным.
Тайна Интерфакса в том, что Другой  -  виртуально  тот  же  самый,  другость
другого  конфискуется  машиной.  Даже  телефонный  разговор  отличается   от
электронной почты. В передаче и в восприятии текста на экране есть  какой-то
тайный эротизм,  какой-то  промискуитет.  В  стадии  зеркала  мы  переживаем
различие Я и Другого и их  отчужденность.  Но  сегодня  мы  живем  в  стадии
экрана, Интерфакса, коммутации. Все наши машины имеют  экраны,  интерактивно
связанные с человеком. То, что появляется на экране, требует особого  режима
чтения. Это дигитальное восприятие, когда  глаз  прерывисто  движется  вдоль
линии вслед за курсором. Такой же  характер  имеет  и  общение  с  партнером
переговоров - тактильное и прерывистое. Даже голос, встроенный в современную
электронную связь,  -  тактильный,  функциональный  голос,  нулевая  ступень
голоса. Экран меняет общую парадигму сенсибильности, он уничтожает дистанцию
образа и взгляда.  С  исчезновением  дистанции  исчезло  место  зрителя.  Мы
впадаем в своеобразную имагинативную кому  перед  экраном,  который  требу