бросил взгляд через
плечо. У газетного киоска стоял долговязый мужчина в длинном пальто военного
покроя и явно о  чем-то расспрашивал  продавца. Оба смотрели в  мою сторону,
старик недоуменно пожимал плечами.
 Светофор мигнул, и я перешел дорогу. В дешевой лавочке купил будильник,
две батарейки и два ярда телефонного шнура. Выйдя на улицу, я закурил вторую
сигару,  прошел несколько  кварталов  и остановился у безвкусного массивного
фасада  Музея  изобразительных  искусств. Сколько  же надо  динамита,  чтобы
взорвать такое монументальное уродство?
 Бросив сигару на  тротуар,  я поднялся  по ступеням  и вошел  в  музей.
Побродив по залам, добрался, наконец, до галерее в  глубине здания, где была
выставка полотен Утрилло, Пикассо и  Модильяни. Я -- человек  консервативных
взглядов, и их мазня вызывала у меня отвращение. Я заскрежетал зубами.
 -- Мерзость! Форменная мерзость! -- сказал я и даже  ударил тростью  по
медной табличке с надписью. Передо мной тотчас вырос охранник.
 -- Прошу этого не делать, сэр, медь легко мнется.
 Я ткнул пальцем в одну из картин и воскликнул:
 -- Мазня! Пустой перевод холста и красок! Сжечь все это! А еще лучше --
взорвать!
 -- Осторожно, сэр, вы можете продырявить картину, а мне отвечать.
 Чтобы обрести душевное равновесие, я отправился в зал старых голландцев
и  минут двадцать проторчал  там.  Когда я снова вышел на улицу,  то заметил
того же  долговязого в длинном пальто. Он спускался с крыльца музея. Значит,
был  там вместе со мной. Я  подергал  бороду  и, решив запутать  его,  начал
входить в магазины  и выходить через задние двери.  После  нескольких  таких
трюков мне удалось оторваться от преследователя. Неподалеку от своего мотеля
я заглянул в бакалейную лавку, купил сто грамм  масла, бутылку молока, хлеб,
колбасу и пакет  сахару. Войдя в  "Мелфорд", сразу же заметил  долговязого в
полувоенном пальто. Он сидел в вестибюле и читал газету.
 Поднявшись к себе, я соорудил бутерброд  и перечитал вчерашнюю статью о
проекте  мемориала  ветеранам.  На  берегу  озера хотели  возвести громадный
комплекс, для  чего надо  было снести  несколько стоявших там домов. Цены на
квартиры в них, естественно, разом подскочили, поскольку предполагалась, что
городские власти будут  выкупать  их  по  любой  цене. Однако  на  вчерашнем
заседании  городского совета по настоянию мэра было решено перенести стройку
с восточного берега на северный,  в более дешевый район. Понятно, что  люди,
купившие квартиры на восточном берегу, вылетели в трубу,  ибо их вложения  в
недвижимость обесценились.
 Зазвонил  телефон.  Это  был Джефри Мейпл.  В колледже мы с ним жили  в
одной комнате и остались друзьями на  всю жизнь, поскольку  наши взгляды  на
многие ее стороны поразительно совпадали.
 -- Ну, что, был в мэрии? -- спросил Джефри. -- Как там?
 -- Как я и думал.
 -- После обеда опять пойдешь?
 -- Разумеется. Надеюсь, ты звонишь не из своей комнаты?
 -- Нет, из автомата.
 -- Молодец, -- я  повесил трубку, доел  бутерброд и допил молоко. После
этого открыл  шкаф, снял с полки стоявшую там еще одну коробку и принялся за
работу. В два часа все было закончено, и я позвонил управляющему мотелем.
 -- Во сколько сегодня закрывается мэрия?
 -- Это мистер Беллингтон?
 -- Да.
 Воцарилось  долгое  молчание.  Похоже,  управляющий с кем-то совещался.
Наконец он ответил:
 -- Мэрия работает до восьми, но многие ее отделы закрываются в пять.
 -- Ага, -- я посмотрел на часы. -- Время еще есть. Через двадцать минут
мне понадобится машина. Вызовите, пожалуйста, такси.
 Докурив  сигару, я  надел  пальто,  взял  коробку  и  вышел из комнаты.
Управляющий смерил меня подозрительным взглядом.
 -- Такси ждет, сэр.
 У мотеля стояла одна машина. Я сел в нее и, сказав, куда ехать, заметил
за собой моторизованный  "хвост". Подъехав  к мэрии, я  увидел, что  у входа
стояла диковинная  машина из  прочной  стали, с какой-то  большой клеткой  в
кузове.
 В  вестибюле толпилось множество  людей, в лифт  никого не  пускали.  Я
думал,  что не пустят и меня, но путь  оказался свободным. На  третьем этаже
лифтер открыл  дверцу, я  вышел, и  лифт поехал  вниз. В коридоре никого  не
было, гулкий стук  моих каблуков  создавал  раскатистое эхо. В углу приемной
мэра сидел все тот же нервный юнец.
 --  Я  хочу  поговорить с мэром  не позже  чем  через десять минут,  --
объявил я.
 -- Разумеется, -- поспешно сказал юнец. -- Присядьте.
 Я сел на кожаный  диван и осторожно  поставил коробку рядом.  Секретарь
откашлялся.
 -- Можно попросить вас о небольшом одолжении? -- спросил он и встал. --
Мне надо чуть подвинуть шкаф. Вы не поможете?
 -- Конечно, помогу, -- я поднялся,  оставив коробку на месте,  и взялся
за шкаф.  И тут  же  дверь  из  коридора распахнулась, в приемную  ворвались
Уаймар и полицейские. Следом -- двое в толстых курках и шлемах с забралами.
 -- Всем выйти! --  приказал один из них. -- Коробку не  трогать! Сейчас
вкатим аппарат и просветим ее рентгеном.
 Загнав меня в дальний конец коридора, помощник мэра зашипел:
 -- Вы что, не можете избавиться от навязчивой идеи?
 -- Какой навязчивой идеи?
 -- Зачем вы хотели взорвать газетный киоск?
 Я тупо захлопал глазами.
 -- Сэр, я никогда...
 Он поднял руку, призывая меня к молчанию.
 -- Не отпирайтесь. И музей грозили взорвать. Нам это известно.
 --  Я говорил, что надо  взорвать только галерею модерна, -- уточнил я.
-- Вы видели выставленную там мазню?
 -- Нам известно также,  что вы купили  еще один будильник,  батарейки и
провод.
 Распахнулась дверь, из приемной вышел забронированный полицейский.
 --  Там,  несомненно,  бомба.  Рентген помог разглядеть часы, провода и
какой-то наполнитель.
 Следующие четыре часа я провел в кутузке. Потом там появился Уаймар. Он
был   печален.  Его  сопровождал  невзрачный  молодой   человек  с   коротко
остриженной головой и служебной улыбкой  на физиономии. Помощник мэра трясся
как в лихорадке и явно был готов задушить меня.
 -- В вашей коробке была не взрывчатка! -- прошипел он.
 -- Неужели? -- удивленно сказал я. -- И это вас расстроило?
 Он сжал кулаки.
 -- Там был обычный сахарный песок!
 Я кивнул.
 --  Вам  надо  было  просто спросить  меня, что в  коробке, и я бы  вам
сказал.
 Уаймар повернулся к невзрачному молодому человеку.
 -- Он в вашем распоряжении, доктор.
 Когда  мы остались наедине,  врач  угостил  меня  сигарой  моей любимой
марки, дал мне прикурить и сказал:
 -- Я доктор Бартон. Но вы можете звать меня просто Сэмом.
 -- На кой черт мне это надо?
 -- Часто ли у вас возникает желание взрывать здания и людей?
 -- Полагаю, что в наши дни оно время от времени возникает у каждого.
 Врач -- явно психиатр -- снисходительно усмехнулся.
 --  И  много  денег  вы  лично  потеряли  в  связи  с  переносом  места
строительства мемориального комплекса?
 Я промолчал.
 -- И вы считаете, что в этом повинен мэр? -- Психиатр лукаво подмигнул.
-- Поэтому и начали  его поэтапную обработку? На первый  раз в вашей коробке
был только  будильник,  потом  другие детали бомбы, но без заряда. Вы так  и
будете таскать полупустые коробки, до тех пор пока полицейские... как бы это
сказать?  Пока им не надоест и они  перестанут обращать на вас  внимание.  И
тогда в один прекрасный день...
 -- Ба-бах! -- подсказал я.
 Врач кивнул.
 --  Вот-вот. Ба-бах!  В  тот  день ваша коробка  будет снабжена  совсем
другим механизмом, правильно?
 -- У вас пытливый ум.
 Моя похвала вдохновила его.
 -- Я учился на одни пятерки, -- врач подался ко мне. -- В тот последний
раз вам надо будет прибавить кое-что к содержимому коробки. Например, кнопку
снаружи, чтобы нажать ее и взорвать бомбу.
 Я попыхал сигарой.
 -- Разомкнутая цепь или замкнутая?
 Психиатр поскреб подбородок.
 -- Если цепь разомкнута, бомба взрывается  при  нажатии кнопки... -- он
задумчиво  покачал головой. --  Нет, так не годится. Увидев вас с  коробкой,
полицейские могут успеть  пустить вам  пулю в лоб,  и  вы не сможете  нажать
кнопку.
 -- Логично, -- согласился я.
 --  Однако  существуют  и  замкнутые  цепи. Ток уже  идет,  но  контакт
взрывателя нейтрализован. И только если отпустить кнопку...
 -- Ба-бах! -- подсказал я.
 -- Верно. В этом случае полиции  нельзя стрелять вам  в  голову, потому
что тогда ваш палец тотчас соскользнет с кнопки и бомба взорвется.
 -- Вы очень точно все описываете.
 Его лицо омрачилось.
 -- Вы еще не купили кнопку?
 -- Нет. Если куплю, вам первому скажу.
 -- И ничего  не  предпринимайте,  не  переговорив со мной,  -- попросил
врач, вручая мне свою  визитную карточку. -- А пока я хотел бы встретиться с
вами у меня в кабинете. Скажем, в четверг в десять утра.
 -- Значит, меня не сажают в тюрьму?
 -- Нет, --  он похлопал меня по плечу. -- Можете идти. Полиции не в чем
вас  обвинить. Напротив, это она сплоховала.  И поскольку  в коробке не было
взрывчатки...
 -- А носить в коробках сахар, будильник и провод закон не запрещает...
 -- Вот  именно. Но прокурор  опасается,  что вы задумали  шантажировать
городские власти. Это так?
 -- Нет, как-то не пришло в голову.
 -- И хорошо. Хотя в общем-то я думаю, что вы репетировали взрыв.
 Спустя  двадцать минут  я был  на улице  и вскоре заметил, что за  мной
следит все тот же долговязый в длинном пальто. Я  отправился в центр города,
где  приобрел в  недорогом  магазине  ту  самую кнопку,  о  которой  говорил
психиатр.
 Я не стал возвращаться  в мотель,  а пошел к Джефри  и снял  комнату по
соседству с ним.
 -- Пойдешь завтра? -- спросил он меня.
 -- Да. Купил кнопку.
 -- Желаю удачи. Надеюсь, на сей раз сработает.
 В ту ночь я  плохо спал и мучился кошмарами, самым ярким из которых был
сон про  взрыв  Музея  изобразительных искусств. В  десять  утра я  позвонил
доктору Бартону и сообщил ему о покупке кнопки. Врач осень расстроился.
 -- Так быстро? Но вы еще не были у меня на приеме.
 -- Звоню, чтобы проститься, -- сказал я.  --  Думаю, теперь мы свидимся
только на том свете.
 -- Минутку! -- в отчаянии выкрикнул он. -- Что вы намерены предпринять?
 -- Пойти к мэру Петтибоуну. Сегодня все будет хорошо.
 -- Вы у себя в мотеле?
 -- Нет. -- Я повесил трубку, попыхивая сигарой, прочел утреннюю газету,
взял под мышку свою коробку, вышел, сел в такси и велел ехать к мэрии. Но за
квартал от цели потребовал остановиться, расплатился и зашагал дальше, держа
палец  на кнопке.  Улицы были оцеплены и  кишели полицейскими, не пускавшими
людей на центральную  площадь, очищенную от автомобилей и пешеходов. У входа
в  мэрию стояли  Уаймар  и доктор  Бартон,  которые  норовили спрятаться  за
колоннами.
 Внезапно я оробел,  почувствовав нечто похожее на боязнь сцены, которая
обуревает начинающего лицедея. Я  сделал два шага в сторону мэрии, но тотчас
развернулся и пошел обратно.
 --  Куда вы? --  вдруг раздался голос  Уаймара.  Я зашагал  быстрее  и,
оглянувшись, увидел помощника  мэра, доктора  Бартона и  ватагу полицейских,
бежавших ко мне. Я бросился наутек и снова обернулся только в конце квартала
у Музея изобразительных искусств. Погоня приближалась. Я взлетел  на крыльцо
и юркнул  в здание. Пробегая по  залу голландских мастеров,  я  слышал сзади
топот  ног преследователей. С бьющимся сердцем я  бежал  по  галерее римской
скульптуры.  Чиновники  и  полиция   не   отставали.  Впереди  была  галерея
современного искусства.  Промчавшись мимо удивленных охранников, я опустился
на пол у окна.
 Орава, наконец, догнала меня. Я поднял руку и истерически закричал:
 -- Остановитесь! Еще один шаг, и я отпущу кнопку!
 Помощник мэра и его войско стали как вкопанные. Я перевел дух и сказал:
 --  Мистер  Уаймар,  я  снимаю  свое  требование  о  встрече  с   мэром
Петтибоуном. Понимаю, что оно невыполнимо.
 Уаймар сделал шаг вперед.
 -- Стойте! --  крикнул  я. -- Иначе сниму палец с кнопки. Через  десять
минут... Могу и  сию секунду,  но мне хочется сперва отдышаться, а уж  потом
принимать столь важное решение.
 Уаймар замер.
 -- Нет-нет! -- крикнул доктор Бартон. -- Не торопитесь, отдышитесь. Это
серьезное решение.
 --  Какого  ущерба можно ожидать,  если он  отпустит кнопку? -- спросил
Уаймар полицейского в защитной куртке и шлеме.
 -- Трудно сказать. Возможно, рухнет все здание.
 Я посмотрел на часы.
 -- Девять минут...
 -- Очистить  помещение! --  заорал  помощник мэра.  --  А  вы,  Бартон,
поговорите с ним, убедите.
 --  Вряд ли  я смогу что-то сделать,  -- ответил психиатр. -- Тут нужен
иной специалист -- священник, пастор или раввин.
 -- Восемь минут, -- произнес я.
 Мои преследователи сбились в кучку у входа в римский зал. Усмехнувшись,
я встал и зашагал к ним.  Они попятились и расступились. Меня вдруг охватило
дотоле  неведомое ощущение силы и  власти.  Я  с улыбкой прошел  через  залы
раннего американского  искусства, литографии, рисунков одаренных школьников,
вышел  на  улицу  и  пересек площадь.  Все  мои  преследователи и  охранники
высыпали из музея и наблюдали за мной с лестницы у входа. С минуту я смотрел
на  них, потом демонстративно снял  палец с кнопки. Естественно,  ничего  не
произошло. Я  открыл  коробку, извлек  будильник и провода и  поднял повыше,
чтобы  все видели. Затем перевернул коробку  вверх дном,  показывая, что она
пуста.
 Меня  тотчас окружили полицейские и разъяренные  чиновники  во  главе с
Уаймаром.
 -- Что это за шутки? -- сипло спросил он. Я злобно зыркнул на него.
 -- Никаких шуток. Я просто хотел встретиться с мэром. Очевидно, в нашем
городе это -- тяжкое преступление.
 -- Это уже чересчур. Может, в вашей коробке и не было бомбы, но вы...
 -- А будильник, провода и, наконец, эта кнопка!
 -- А разве есть какой-нибудь закон, который запрещает носить в коробках
будильники и провода? Что если человек просто  увлекается опытами  с часами?
--  Я  погрозил  Уаймару  пальцем. --  Я  пожалуюсь  на  вас в  союз  защиты
гражданских прав. Я вчиню вам иск на миллион долларов за их нарушение.
 -- Вам место в тюрьме, -- заявил помощник мэра.
 -- Неужели? Это за что же? Меня травили  как дикого зверя, преследовала
толпа,  возглавляемая представителем  властей. Нет, после такого я, пожалуй,
все-таки подам в суд и сдеру с вас миллиона два.
 Из-за  спины   помощника   мэра  вдруг   вынырнул  маленький  суетливый
человечек.
 -- Успокойтесь, Уаймар, -- сказал  он. --  Не лезьте в бутылку. У нас и
так бюджетный дефицит.
 -- Кто вы такой? -- сердито спросил я.
 -- Мэр Петтибоун, -- словно оправдываясь, ответил он.
 -- Ага!  Наконец-то вы  высунули нос  из своей крепости. Хочу  сообщить
вам,  что возле мотеля,  в  котором я  проживаю,  асфальт испещрен глубокими
выбоинами и  по  ночам  невозможно  спать из-за грохота  грузовиков.  Требую
незамедлительно принять меры.
 Топнув ногой по тротуару, я  развернулся и зашагал прочь. Мне казалось,
что  рука  закона должна  ухватить  меня за плечо,  но  ничего  подобного не
произошло. Мой внезапный уход поверг всех в растерянность. Так часто бывает,
когда одна из армий вдруг стремительно отступает.
 Я остановил такси и сообщил водителю адрес, но вскоре передумал и велел
остановиться у  магазина.  Войдя туда, я юркнул в  туалет. Там сорвал с себя
парик и бороду, выбросил шляпу, вывернул наизнанку свое синее пальто, отчего
оно сделалось коричневым, и вышел на улицу через заднюю дверь.
 Прошагав квартал, я нашел другое такси и сказал водителю:
 -- В аэропорт.
 На другой день мы с Джефри встретились в Сент-Луисе. Он показал мне два
полотна Пикассо, три картины Утрилло и две -- Модильяни.
 --  Все  прошло как  по маслу, --  сказал он. -- Я,  как мы и задумали,
пришел в  музей и, едва  ты  прибежал  туда  со своей коробкой, спрятался  в
туалете. Когда все, включая охранников, побежали за тобой на улицу, я прошел
в галерею, вырезал самые ценные полотна и сунул  под  пальто. Потом спокойно
вышел.  В суматохе  никто не  обратил на меня  внимания. -- Он разлил виски,
подал  мне стакан.  --  Как ты  думаешь, мы сумеем еще раз  провернуть такое
дельце?
 Я улыбнулся.
 -- Точь-в-точь --  едва  ли.  Но что-нибудь похожее  придумаем.  Смотря
какой мэр попадется.

 Перевели с англ. Л. Соколова, А. Шаров (harov@otma.ru)



Джеффри Хадсон. Что ты почувствовал?


 coy Джеффри Хадсон
 coy Перевел с английского А. Шаров (harov@otma.ru)


 Питер  Финни  промчался  мимо  очаровательной  секретарши  и  влетел  в
роскошный кабинет доктора Эйка.
 -- Подонок! -- выпалил он. -- Грязный вонючий подонок!
 Доктор Эйк удивился, но виду не подал. Взглянув на часы, он невозмутимо
заметил:
 -- Что-то ты нынче рановато, Питер. Что-нибудь случилось?
 -- Ты чертовски прав, грязный заскорузлый пруссак!
 Доктор  Эйк задумчиво погладил свою козлиную бородку и кивнул в сторону
черной кушетки.
 -- Хочешь, поговорим об этом?
 -- Нет, не хочу! -- взревел Финни и отвесил кушетке  пинок. --  Надоело
мне  это пустомельство, обрыдло  изливать тебе  душу за  сто долларов в час.
Кабы я знал про вас с Глорией... -- Он умолк и сжал кулаки.
 --  Присядь,   --  спокойно  проговорил  доктор  Эйк.  --   Ты  слишком
взволнован.
 -- А ты чего ожидал, вшивый гад?
 --  Пока не  могу сказать, -- ответил доктор Эйк. --  Может,  попробуем
разобраться?
 -- А чего тут разбираться? Я уже и так во всем разобрался. По вторникам
и четвергам в "Эль-Греко". Моя так называемая благоверная говорит, что ездит
играть в бридж, а на самом  деле вы с  ней забиваетесь в отдельную кабинку в
"Эль-Греко", правильно?
 -- Да ты успокойся...
 -- Не хочу я успокаиваться!
 -- Чего же ты хочешь?
 --  Убить  тебя хочу,  вот чего! --  Финни выхватил  из  кармана черный
пистолет с коротким стволом.
 -- Как давно ты испытываешь это желание? -- осведомился доктор Эйк.
 -- Со  вчерашнего дня.  С  семи часов вечера, потому что именно тогда я
узнал правду.
 -- Узнал правду... -- эхом откликнулся доктор Эйк.
 -- Да, тварь  бородатая! Узнал, чем занимается моя женушка по вторникам
и  четвергам.  Конечно, мне следовало догадаться  раньше, коль скоро  Глория
никогда не  была заядлой картежницей. А впрочем, что говорить? Ты, засранец,
и сам все знаешь!
 -- Объясни толком, что стряслось, -- попросил доктор Эйк.
 --  Вчера мы припозднились со  съемками  "Питера и Джорджа",  --  начал
Финни.  -- Осветитель заболел, а  новый ничего  не знает, вот мы и работали,
как  сонные мухи,  сорвали график, и все  такое. Короче, провозились до семи
вечера.
 -- Что ты почувствовал, когда понял, что работа затягивается?
 --  Злость  я почувствовал, вот что!  Я не статист, а  кинозвезда, меня
нельзя задерживать! -- Финни уселся  на кушетку и положил пистолет рядом. --
Короче, отсняли. Я устал,  и  тут  Джордж  предложил  промочить  горло.  Мне
хотелось  домой: Глория  волнуется, когда я езжу по  шоссе. Я уже семь раз в
аварии  попадал,  как  тебе  известно.  Но  Джордж настоял,  и  мы  зашли  в
"Эль-Греко". Это на углу Уилшир  и Льюис. Впрочем, тебе ли не знать, сосиска
ты недожаренная!
 -- Что ты имеешь в виду? -- спросил доктор Эйк.
 -- А вот что. Покуда мы заливали за воротник, тамошний буфетчик заливал
приезжей деревенщине, какие знаменитости заходят  к нему опрокинуть рюмочку.
Плел  им про Пола  Ньюмэна и Энджи Дикинсон, а потом и говорит: к нему, мол,
захаживает сама Глория Старр. Тут-то я и навострил уши.
 -- Навострил... -- отозвался доктор Эйк.
 --  Вот именно,  выродок болотный.  А  буфетчик  знай себе распинается:
какая  она  красавица,  эта Глория  Старр, какая соблазнительная,  да  еще и
человек хороший. А про мужа ее -- ни словечка.
 -- И что ты почувствовал?
 --  Взбесился я,  --  ответил Финни,  ложась  на кушетку  и  поглаживая
пистолетом  по животу.  -- Да  и как  не взбеситься? Глория уже полтора года
ничего не делает. После  "Пляжа на заре" ни разу  нигде не снялась. Фильм  и
сборов не  сделал, и  шедевром не был. А  я -- в  главной роли  в крупнейшем
телесериале "Питер и Джордж". И вот, сидим мы с Джорджем в пивнушке, любимцы
сорока двух  процентов телезрителей,  а этот гад буфетчик ни ра