сь до перекрестка,
Конвей свернул к югу и только тогда зажег фары.
 После отъезда патрульных  прошло три минуты. Через десять минут к  кафе
подойдет трамвай.  Конвей  заранее  присмотрел  три  места,  где можно  было
оставить машину. С учетом запаса времени он остановил выбор на Фултон-стрит.
Направляясь туда, Конвей вдруг  с пугающей ясностью осознал,  сколь  огромна
разница между планированием идеального убийства и его осуществлением.  Шансы
быть пойманным на этом этапе казались  ничтожными. Но теперь, когда в машине
труп,  все  выглядело  иначе.  Авария,  нарушение  правил   движения,  любое
пустячное происшествие  -- и пиши пропало.  В  первоначальном плане  не было
предусмотрено  сумасшедшее везение,  но и  жестокому  невезению там места не
отводилось. Конвея прошиб  пот.  Понимая,  что  в  таком состоянии выполнить
задуманное будет  еще труднее,  он  собрался  с  силами, открыл  "бардачок",
достал оттуда полотенце и надел шляпу и перчатки.
 Остановившись перед  светофором, он скомкал полотенце,  засунул его под
пиджак,  застегнулся и поднял воротник. Потом  прилепил  усы  и посмотрел на
себя в зеркало.  В темноте сойдет, подумал он. У полицейских будет словесный
портрет совсем другого человека.
 Фултон-стрит Конвей выбрал  потому,  что здесь стояли частные особняки.
Каждый   дом   имел  террасу,  и,   когда   Конвей  проезжал  здесь,  готовя
преступление, он видел едва ли не на всех этих террасах влюбленных. Это было
очень хорошо: ему требовались свидетели.
 Но сегодня  то ли  из-за похолодания, то ли по иной причине, улица была
безлюдна. На миг  Конвея обуял  страх. Менять планы  и импровизировать  было
поздно. Ехать к другим заготовленным заранее местам -- тоже. На Фултон-стрит
он  рассчитывал обеспечить  себе алиби.  Мгновение спустя Конвей  облегченно
вздохнул: в конце квартала на крыльце сидела парочка.
 Он  решил поставить  машину рядом с этим домом, развернулся  и принялся
задним ходом  въезжать на тротуар. Бордюр оказался таким  высоким, что крыло
или  бампер машины чиркнули по бетону. Уж теперь-то меня наверняка  заметят,
решил Конвей.
 Заглушив мотор и погасив  фары, он  поднял все стекла, еще раз закрепил
усы,  вылез  из машины и  быстро зашагал  по  улице.  Ни  во  дворах, ни  на
тротуарах  никого не было, но теперь у него есть как  минимум два свидетеля,
способных сказать,  во сколько  на  улице появилась машина. Для алиби вполне
достаточно.
 Если бы  он поехал  в  участок трамваем от  кафе, пришлось бы ждать  на
остановке  тринадцать  минут,  а   потом  еще  одиннадцать  минут  ехать  до
перекрестка бульвара Санта-Моника и Уилкокс. После отъезда патрульной машины
прошло  десять  с половиной  минут. За  оставшиеся  тринадцать  с  половиной
предстояло покрыть расстояние в  одну и четыре десятых мили, чтобы добраться
до остановки, от которой потом надо было еще шагать в участок. Это означало,
что требуется преодолеть милю менее  чем  за  десять  минут,  что совершенно
невозможно при средней скорости ходьбы.  Конвей рассчитывал, что полиция так
и подумает. Свернув  за угол, он ускорил шаг. Накладные усы мешали дышать, и
Конвей снова сунул их в карман: больше  не нужны. Его должны были  заметить,
когда он вылезал из машины,  теперь же,  наоборот,  следовало превратиться в
невидимку.  Повернув  за  очередной  угол,  он  стянул  и  спрятал  в карман
перчатки. Затем,  оглядевшись,  вытащил полотенце,  разорвал  его на  четыре
части и  бросил  в  сточные канавы по  обеим  сторонам  улицы. Со  шляпой он
обошелся так же безжалостно.
 Теперь Конвей  шагал  на пределе своих  возможностей он  начал потеть,
заболели  голени. И все же скорость была недостаточной, а пуститься  трусцой
он  не  решался:   бегущий  мужчина  на  темной  улице  --  что  может  быть
подозрительнее?
 И  еще  надо  было  избавиться от  усов.  Конвей  принялся рвать  их  и
разбрасывать клочки. Пот струился по лицу, одежда липла к телу.
 Он намеревался идти к цели зигзагами, но теперь пошел прямо: времени не
оставалось,  а он  должен  был по крайней  мере  увидеть трамвай.  Последний
квартал он преодолевал уже  через силу и  вышел  на бульвар,  когда  трамвай
проезжал мимо. Конвей  увидел то, что хотел: в  трамвае  было довольно много
пассажиров, и  присутствие  либо отсутствие  одного  человека  едва ли будет
замечено. Теперь  можно было замедлить  ход,  чтобы  не привлекать внимания.
Трамвай не  остановился на перекрестке: там горел зеленый светофор.  Но зато
остановился  на следующем  пересечении, возле Кауенга-авеню. Конвей  немного
успокоился: теперь он укладывался в график.
 Надо было  немного остыть,  стереть пот с лица и  рук  и пройти еще три
квартала. Конвей еще раз повторил историю, которую  намеревался рассказать в
участке.
 Когда  он вошел,  дежурный  сержант с легким недовольством оглядел его.
Послеобеденная суета и поиски угнанных машин закончились, а время пьяниц еще
не наступило. Поэтому Конвей нарушил небольшое затишье в работе полиции.
 -- Сержант, у меня пропали жена и машина.
 -- Да? Как это произошло?
 Конвей изложил суть дела.
 -- А почему бы вам не позвонить домой? -- предложил сержант.
 --  Я  уже  звонил,   но...   А  который   теперь  час?  Двадцать  пять
одиннадцатого? Что ж, попробую еще раз.
 -- Телефон в углу, -- сообщил сержант и снова уткнулся в газету.
 Конвей набрал  номер и  уже без  спешки (время его обращения  в участок
было зафиксировано) принялся слушать длинные гудки.
 -- Не отвечает, -- сказал он, наконец.
 Сержант неохотно отложил газету и достал бланк заявления.
 --  Вы  уверены,  что  хотите  заявить  об исчезновении?  Почему  бы не
потерпеть до утра? Может, она просто поехала с кем-нибудь выпить кофе?
 -- Нет. Она никогда так не  делала. Ей не нравится водить машину, и она
не  уехала  бы  без меня. Это  смешно...  -- "Осторожно, не  переиграй!"  --
мысленно предостерег он себя. -- Кроме того, мы здесь почти никого не знаем.
 Конвей заметил ухмылку на лице сержанта.
 -- Я знаю, что  у вас  на  уме, -- с негодованием проговорил он. -- Моя
жена не из таких.
 -- О, нет, я ничего такого и не думал, -- поспешил оправдаться сержант.
Потом взял ручку и приготовился писать. -- Итак, где это произошло?
 Конвей  повторил свою  историю, расписался на  двух бланках  и собрался
уходить, когда в участке появились двое полицейских.
 -- Не забудьте  позвонить нам,  если жена объявится! -- крикнул сержант
вслед   Конвею.  Ему  не  терпелось  поведать  о  незадачливом   муже  своим
сослуживцам.
 В автобусе Конвей продолжал играть  роль, но дома, даже  не выпив, хотя
желание было,  тотчас приступил  к  делу.  Он  сунул поднятую  в  кинотеатре
перчатку  в ящик своего  стола,  собственные  перчатки  положил в другой,  а
бумажник --  в жестяную  коробку,  где хранились  страховые полисы. Вывернув
карман, в котором лежали усы, Конвей тщательно пропылесосил его.
 Ему не  давала покоя мысль о  новых перчатках жены, купленных  сегодня.
Сжечь  их  он не мог:  дотошные следователи установят факт  покупки, и тогда
придется объяснять исчезновение  новых перчаток.  Они не  были испачканы, но
уже утратили девственную  белизну.  Найдя какое-то  жидкое моющее  средство,
Конвей выстирал перчатки, повесил и  включил вентилятор, чтобы они побыстрее
высохли.
 Ужасно  хотелось выпить,  но  рисковать он не  стал  и удовольствовался
бутербродом  и  стаканом  молока.  Он  бы  с удовольствием  погасил  свет  и
завалился  спать,  поскольку не испытывал ни  мук совести,  ни  страха перед
привидениями,  но  это могло вызвать подозрения. Кроме  того, надо  было еще
кое-что сделать.
 Когда перчатки, наконец,  высохли,  он  отнес их на  кухню и  выгладил,
затем  снова  осмотрел и  остался доволен:  теперь  только специалист мог бы
определить,  надевали  эти  перчатки или  нет.  Теперь  можно  было спокойно
выпить.
 Не  успев осушить бокал, Конвей почувствовал, что клюет носом. Не забыв
спуститься вниз и включить  свет на  крыльце и в прихожей, он  отправился  к
себе и лег  в кровать, чтобы обдумать завтрашние действия. Но тотчас заснул,
даже не решив, во сколько он встанет наутро.


5

 Пробуждался   Конвей   медленно   и   тяжело,   словно   от   глубокого
наркотического сна.  В доме стояла  восхитительная долгожданная  тишина.  Он
позвонил в  полицию  и не удивился, когда  ему  сказали, что  не располагают
сведениями  ни  о  жене,  ни  о  машине.  Ближе  к  полудню  он  решил,  что
благоразумнее  и достовернее  всего было  бы  по возможности избегать людей,
поэтому  сходил на ближайший рынок и запасся мясом и консервами на несколько
дней  вперед. Вернувшись домой, позвонил в полицию, взял бутылку пива,  сел,
закинул ноги на стол  и вдруг  почувствовал, что ему нравится этот  дом, еще
совсем недавно  казавшийся тюрьмой. Такое  ощущение покоя он испытывал  лишь
однажды, когда  попал с  фронта в  освобожденный Рим.  Он  уже  был на грани
безумия. Как и  теперь... Нет, теперь все  будет  хорошо. Он сможет спокойно
жить и писать.
 Конвей встал, пошел в  кабинет и сел за машинку, но ему  не работалось.
Стряпать тоже не хотелось, да и  аппетита не было. Он  попробовал подремать,
но тотчас вздрогнул и проснулся. Мучительно  долгий вечер сменился такой  же
бесконечной бессонной ночью.
 Утро тоже не  принесло облегчения. Сколько еще придется ему пребывать в
этом  вакууме? Когда  же найдут машину? Что  скажет та парочка?  Допросят ли
официантку?
 Около часа дня  он сделал себе бутерброд с сыром, который показался ему
совершенно  безвкусным  и сухим.  Запихнув в себя половину,  Конвей выбросил
объедки  в помойное ведро и пошел мыть тарелку. В этот миг послышался звонок
в  дверь, и Конвей от неожиданности выронил тарелку, потому что звонок висел
на стене над раковиной.
 Он подошел к двери и чуть приоткрыл ее.
 -- Мистер Артур Конвей? -- спросил здоровенный верзила с красным  лицом
и  маленькими  острыми глазками.  -- Я -- Ларкин из отдела  по расследованию
убийств. Можно войти?
 Конвей распахнул дверь и посторонился. Он ждал телефонного звонка, а не
прихода сыщика, да еще без предупреждения. Неужели он дал маху?
 -- Что случилось? -- спросил Конвей, едва шевеля пересохшими губами.
 -- Сядьте, мистер Конвей. Боюсь, я принес вам дурную весть.
 -- Вы нашли ее?
 -- Мы нашли машину.
 -- А Хелен? Миссис Конвей?
 -- В машине  был труп. Наверное, вашей супруги. Очень сожалею.  Я хотел
бы, чтобы вы поехали со мной и опознали тело.
 -- Объясните толком, что произошло?
 -- Машину нашли около часа назад. На полу лежала задушенная женщина.
 -- Но... Что еще? Как это произошло? Где?
 Сыщик поднялся.
 -- Зачем беспокоиться раньше времени? Мы  даже не знаем наверняка, ваша
ли это супруга. Поедемте. Если это она, поговорить еще успеем.
 -- Я сейчас выйду, -- сказал Конвей. -- Только переоденусь.
 Ларкин и Конвей сели в машину. За  рулем  сидел  полицейский в мундире.
Некоторое время ехали  молча,  потом  Конвей  еще раз  попытался расспросить
Ларкина, но тот ничего нового не сообщил.
 В морге Конвей пробыл  недолго. Кто-то приподнял  простыню, показал ему
лицо, и все. В кабинете Конвей подписал несколько бумаг, а потом его повезли
в управление. Конвей сохранял  внутреннее  и внешнее  спокойствие, когда они
вошли в дверь с табличкой "Отдел  по расследованию убийств". Его представили
начальнику  отдела  капитану  Рэмсдену,  лейтенанту  и  двум следователям  в
штатском.  В  тот  же миг  в  кабинет  вошел  молодой  человек,  похожий  на
прозябающего разъездного торговца.
 -- Это  сержант Бауэр, мистер Конвей,  -- сказал Рэмсден. Бауэр  достал
записную книжку и пристроился у края стола капитана.
 Они попросили Конвея рассказать им все  как можно  подробнее  с момента
отъезда из дома  в  кинотеатр, что  он  и  сделал. Конвей  говорил  нарочито
сбивчиво,  кое-что  "забывал",  потом  дополнял  свое  повествование  новыми
подробностями,  не всегда мог вспомнить точное время. Зато дал  ясно понять,
что его семейное счастье было безоблачным.
 Через час с небольшим капитан Рэмсден встал из-за стола.
 --  Полагаю,  пока  этого   достаточно.  Разумеется,   нам  понадобятся
отпечатки ваших пальцев.
 -- Вы можете сообщить мне хоть что-то, капитан? -- спросил Конвей.
 --  Я понимаю ваши чувства, но время версий и  догадок еще  не  пришло.
Машину  обнаружили  на  Фултон-стрит, в ней лежало  тело.  Какая-то девушка,
мисс... э...
 -- Элси Дэниелз, -- подсказал Бауэр.
 -- Да. В понедельник вечером она сидела на крыльце...
 -- Со своим дружком, Фредом Бисселом, -- добавил Бауэр.
 -- Да. Они видели, как оставили машину.
 Конвей понял, что для  капитана  эти  сведения  были  новостью: Рэмсден
повернулся к Бауэру и спросил:
 -- Вы уже поговорили с ней?
 -- Конечно, -- ответил Бауэр. -- Мы можем установить время  с точностью
до  двух минут. Влюбленные слушали музыку, потом  пошло выступление сенатора
Тарфа.  Минуты  через  две после  начала речи  они  переключились  на другую
станцию. Девушка вернулась  на крыльцо, села, и тут  они услышали  скрежет и
увидели машину.
 -- Минуточку, --  вставил  Рэмсден.  --  Тарф выступал в  понедельник в
десять вечера. Я слушал это выступление.
 -- Я еще не успел проверить, -- сказал Бауэр.
 --  Оно было  в десять. Значит, машину оставили в десять  ноль  две или
десять ноль пять, -- продолжал капитан. -- Они дали описание?
 --  Ну, это  был мужчина среднего роста,  в темном  костюме. С усами. И
очень сутулый, почти горбатый.
 -- Это все? Что ж, мистер Конвей, через день-два мы будем знать больше.
Расследование дела поручено сержанту Лестеру Бауэру, по  прозвищу Верняк. --
Капитан  и лейтенант засмеялись. Конвей  не понял юмора. -- Ничего, поймете,
когда познакомитесь с ним поближе.
 Бауэру, похоже,  это  не очень понравилось, и он направился к двери, но
капитан остановил его.
 -- Погодите,  сержант,  там  репортеры. Выведите мистера  Конвея  через
заднюю дверь и отвезите домой.
 -- Спасибо, --  сказал Конвей. -- Надеюсь, вы его найдете, а я помогу в
меру сил.
 -- Уверен, что так, -- ответил капитан.
 Когда у Конвея взяли  отпечатки  пальцев, Ларкин и Бауэр усадили его  в
машину.  Конвей решил поближе  сойтись с  Бауэром,  чтобы  получать  от него
сведения. Бауэр заговорил первым.
 -- Остряк, -- буркнул он.
 -- Кто? -- не понял Конвей.
 -- Капитан с его шуточками.
 -- Зачем он упомянул ваше прозвище?
 --  Да  меня  начали  называть  Верняком,  потому что  я  почти  всегда
оказываюсь прав. Не знаю, почему капитан считает это смешным.
 Конвей пристально вгляделся  в  лицо сержанта.  В его глазах не было ни
малейших  проблесков   ума,  зато  они  излучали  самоуверенность.   Лучшего
следователя и не найти, подумал Конвей.
 -- Наверное, капитан высокого мнения о вас, раз поручил такое дело.
 --  Да,  он  знает мои способности,  но  на это  дело  назначил,  чтобы
замедлить  мой служебный рост. Дело  совершенно безнадежное.  Скорее  всего,
убийца  был сексуальным  маньяком. Зацепок никаких. На месте  вашей  супруги
могла оказаться любая другая женщина. У любого кинотеатра, на любой стоянке.
Но придется  выполнить  все  следственные  действия, потратить  впустую уйму
времени и сил, составить тысячу рапортов. А  вот какое-нибудь многообещающее
дело, сулящее повышение, раскроют без меня.
 Конвей понял,  что Бауэр,  по  крайней  мере,  не включал  его  в  круг
подозреваемых.
 -- Кстати, у вашего дома будут репортеры.
 -- Что?!
 -- Рано или  поздно  с ними придется встречаться. Уж лучше  сейчас, чем
отбиваться от них всю ночь. А теперь мы поедем  на стоянку, где вы  оставили
машину, и вы покажете Ларкину точное место.
 Конвей указал место, и Ларкин въехал на площадку.
 -- Начнем с кинотеатра, -- сказал Бауэр. Все вылезли из машины.
 Директор  вспомнил  Конвея и был не на  шутку  расстроен, когда узнал о
случившемся. Он  ответил  на  вопросы,  и  Бауэр  дотошно занес  все  в свою
записную книжку.
 -- Теперь, наверное, надо воспроизвести все, что вы делали в тот вечер.
Постарайтесь быть точным в действиях и соблюдать график.
 "Внимание, опасность!" -- предупредил себя Конвей. Он не мог отчитаться
за четыре минуты, в течение которых душил Хелен и ставил машину в  аллее. Но
он  уже сказал, что они  покинули зал  после окончания музыкального  номера,
значит, без отчета остается минуты полторы. Конвей знал, что делать.
 Он пошел с той же скоростью, что и полицейские. Такой темп был для него
слишком медленным, но  Бауэр и Ларкин, похоже, считали,  что шагают довольно
энергично. Конвей приостановился на том месте, где Хелен едва не угодила под
колеса, потом подошел к машине и изобразил, как открывает дверцу и усаживает
жену.
 --  Я  попросил  ее плотнее  захлопнуть  дверцу.  Потом взял  с заднего
сиденья пальто, и  она  накинула  его  на плечи. Я  запустил  мотор  и хотел
тронуться,  когда она обнаружила потерю перчатки.  Поискала в сумочке, потом
на сиденье и на  полу, и попросила меня посмотреть на земле возле  машины. Я
вылез, ничего не нашел, сел за руль,  и тогда жена сказала, чтобы я вернулся
в зал и поискал на полу. Я заглушил мотор, вылез из машины и пошел в зал.
 --  Минутку,  --  Бауэр  оторвал  взгляд  от часов.  -- Вы видели здесь
кого-нибудь?
 -- Здесь никого. Наверное, мы  были первыми. А когда снова пошел в зал,
тут уже  было  несколько  человек. Две-три машины выезжали  со  стоянки,  --
ответил Конвей, зная, что никто не сможет уличить его во лжи.
 Дальше все пошло как по маслу. Конвей изобразил все точно так, как было
на самом деле.
 -- Вы оставили жену на десять минут сорок секунд. Все сходится.
 -- Что сходится? -- спросил Конвей.
 -- Это был маньяк, -- ответил  Бауэр. -- Вы его не видели, но он следил
за  вами. Когда вы ушли, он сел в машину,  возможно, ударил вашу  супругу  и
уехал. Правильно? -- Он не ждал подтверждения, потому что сам же и  ответил:
-- Правильно.
 -- Мне продолжать? -- спросил Конвей.
 -- Что продолжать?
 -- Ну, показывать, что я делал дальше.
 --  А  зачем?  Жены-то уже  не  было, --  Бауэр  помолчал. --  Впрочем,
давайте, раз уж мы здесь.
 Конвей  мысленно  чертыхнулся. И  чего  он  сунулся?  Теперь  Бауэр мог
заподозрить его в подготовке  алиби. Конвей решил, что впредь будет молчать,
пока его не спросят. Пришлось играть свою роль до конца.
 -- Ну, когда патрульная машина  уехала, я  еще  поискал, а потом понял,
что это бессмысленно, сел на трамвай и поехал в участок.
 -- Угу, -- Бауэра, казалось,  уже утомило это представление. --  Ладно,
давайте я отвезу вас домой.
 По дороге Конвей подумал, что  в блокноте Бауэра  должна появиться  еще
одна запись. В кинотеатре он не  мог об этом сказать, потому  что  тогда его
изложение показалось бы чрезмерно точным. Но теперь...
 Он повернулся к Бауэру.
 -- Большое спасибо, что подвезли. Когда привыкаешь  к  машине, без  нее
чувствуешь себя паралитиком. В ту ночь... ну, когда это случилось,  я думал,
что свихнусь, пока дождусь трамвая, а  ехал на нем целую вечность.  Да еще и
не заметил, как проскочил Уилкокс-авеню.  Проехал лишний  квартал.  Это меня
доконало.
 Конвей был доволен: это прозвучало  как жалоба человека, нервы которого
на пределе.  Сержант  не  придал значения  его  словам.  Главное,  они  были
произнесены вслух.


6

 Возле  дома стояло с полдюжины  машин,  а рядом  с  ними  и  у  крыльца
толклись человек десять -- восемь мужчин и две женщины.
 -- Я с ними поговорю, -- сказал Бауэр.
 Он  пригласил  всех  в   гостиную,  где  в  двух  словах   рассказал  о
подозреваемом.  Затем Конвей  под вспышки фотоаппаратов ответил на  вопросы.
Единственную фотографию  Хелен, стоявшую у него на  столе,  пришлось отдать.
Наконец газетчики отбыли восвояси. Бауэр тоже ушел, пообещав позвонить, если
что-нибудь прояснится.
 Конвей запер дверь,  опустил  шторы и пошел  на кухню.  Здесь  он  тоже
задернул  занавески,  прежде чем зажечь свет,  смешал себе  мартини  и  стал
обдумывать телеграмму, которую пошлет сводной сестре Хелен. Он понимал,  что
она узнает все из газет. Хелен уже год