кружение.
     Дест закрыл глаза, заткнул руками уши и бросился бежать.


                        Метеорит становится кометой

     С этого момента события стали развиваться с поразительной быстротой.
     У дворца патриарха, на самом его  пороге,  Жильбер  споткнулся  о  тело
молодого конюха-араба, который убил себя своим  кинжалом.  Переступив  труп,
он увидел метавшуюся по залу Эсклармонду. На ней было  платье,  которое  она
себе выкроила из золотой ткани, ее невероятно длинные волосы были собраны  с
помощью заколки, усыпанной черными жемчужинами.
     Она непринужденно призналась,  что  этот  парень  стал  бредить  за  ее
дверью; он говорил безумные слова, приглашая  ее  сбежать  вместе  с  ним  в
ущелья Атласовых гор, где племена синих  пьют  молоко  верблюдиц.  Это  был,
уверял он, рай Терваганта! Она смеялась над ним, и юноша  бросился  на  свой
нож... Но она призналась также, что позволила ему поцеловать свою лодыжку  и
ремешок на своих сандалиях.
     - Я не предполагала, - добавила она равнодушно, - что он  опять  упадет
и замрет. Ты говоришь, он мертв?  Умереть,  что  это  такое?  Разве  это  не
значит стать таким же холодным и твердым, как камни? Потрогай его лицо,  оно
еще горит от возбуждения.
     - Этот конюх, - спросил испытывающий душевные муки  Жильбер,  -  он  не
один тебя преследовал, не так ли?
     - Конечно же, нет!  Каждый  день  за  дверью  этот  нескончаемый  поток
людей. И все говорят глупости.
     Итак, ее присутствие, ее осязаемая  теплота  проникли  через  стены  из
кедра. Анна не лгала: энергетическая дуга расширялась.  Все  находящиеся  во
дворце люди устремлялись к этой двери; проходящие мимо  монахи  прикладывали
руки к замку,  плакал  даже  какой-то  епископ.  Носильщики-осетины  дрались
между собой  своими  устрашающе  кривыми  кинжалами.  И  на  плитах,  как  и
говорила Саламандра, стояли лужи красивого красного цвета!
     Все жаловались на гнетущую жару, многие бредили. Сохраняя  еще  ясность
ума, Дест отдавал себе отчет о той опасности, в которую она  попала  сама  и
которую она таила для других, толкая в пропасть незнания,  в  котором  жила,
находя вполне естественными огоньки пламени и все, что  относится  к  любви,
проявления  жестокости,  страсти  и  убийства.  Его  охватило   предчувствие
грядущих несчастий и бед, которые не замедлят обрушиться, как  только  Огонь
пробьется сквозь ее телесную оболочку. Он просил бы совета даже  у  дьявола.
Тут Дест обернулся и увидел Сафаруса.
     Тот появился в разорванных  одеждах  откуда  ни  возьмись,  приветствуя
Жильбера. Его голова была покрыта слоем пепла. На пороге зала он пал ниц.
     - Ты слышал ее? - спросил принц, словно Сафарус никогда и не уходил  от
него.
     - Да, господин.
     - Что делать? Она как будто только что родилась! Первый попавшийся  раб
воспользовался бы ее наивностью!
     - Ну, так что же,  -  воскликнула  Саламандра,  -  просветите  меня!  Я
чувствую, что найду это забавным... безумно забавным!
     На следующий день Сафарус провел ее по потайной лестнице  в  библиотеку
сионского патриарха,  которая  не  могла  сравниться  с  библиотеками  ни  в
Ватикане, ни в Компене, но была все же огромной.  Расположенная  под  крышей
дворца и редко посещаемая монахами, людьми добродетельными,  эта  библиотека
стала  любимым  местом  времяпрепровождения  Бича.  Полки   были   заполнены
папирусными свитками в футлярах из слоновой кости,  глиняными  табличками  и
пергаментами. На Анти-Земле, как  и  на  Земле,  Александрийская  библиотека
была подожжена неким Омаром, и уцелевшие после бедствия  ценные  манускрипты
прибыли на византийских кораблях в порт  Иоппе,  где  были  гроб  Александра
Великого и мумия Клеопатры. Позднее путешественники и рыцари  Тау  доставили
туда новые богатства: кореишитские поэмы,  рецепты  иглотерапии,  написанные
на шкурах яков кисточкой.
     Саламандра оказалась в этом хаотическом  нагромождении  вещей.  Сафарус
скрепя сердце оставил ее тут. Он хотел бы ввести ее в океан  науки,  где  он
был бы проводником. Но обладая  живостью  Огня,  существо,  воплощающееся  в
Стихию, пожирало всякую пищу, как духовную, так  и  во  плоти,  со  страшной
быстротой.  Эсклармонда  набросилась  на  накопленные  поколениями   знания,
страстно  стремясь  постичь  добро  и  зло,  как  огонь,  который  не  может
рассуждать.
     Полчаса... Сафарус  отсутствовал  всего  лишь  полчаса,  чтобы  сделать
важные записи у дежурного  архивариуса.  Когда  он  возвратился,  она,  сидя
среди гор первопечатных книг, быстро  расправлялась  с  алфавитами!  Золотая
прядь волос упала ей на нос, она  была  счастлива,  вся  покрытая  пылью  от
пролистанных книг. К вечеру  первого  дня  она  бегло  говорила  на  мертвых
языках и продолжала упорно  заниматься.  Прочитала  гору  литературы  и  уже
знала про Одиссею и Георгику,  искусство  любви  и  комедии  Аристофана,  их
аналоги  на  Анти-Земле.  Тем  не  менее  она  ставила  рифмам  в  упрек  их
мимолетность и то, что они сочинены лишь для благозвучия.  Испугавшись  этой
новой опасности, Сафарус хотел оторвать ее  от  книг,  но  она,  обидевшись,
закричала, дунула и обожгла ему нос.
     С этого момента, запершись  в  просторных  чердаках  дворца  патриарха,
Саламандра пожирала один за другим толкователи всего  и  Вулгату,  множество
священных книг и поэм, которые  назывались  Песнь  песней  или  Камасутра  и
обсуждали вопросы любви.
     - Как, - говорила она, - это все? Только это? Эти  существа,  говорящие
об огне ада и ревности, у которых есть  время  для  того,  чтобы  писать,  и
которые, состарясь, умирают! И они называют это любовью?..
     Она перешла к философам, и не успела кончиться  и  первая  неделя,  как
она проглотила здешних Аристотеля и Платона; Тит Ливий заинтриговал ее,  она
узнала мимоходом нескольких Цезарей, в которых влюбилась. Затем  пробежалась
по  сатирикам,  с  пренебрежением  отозвалась  о  латинской  мысли.  Пифагор
задержал ее на полчаса; она достаточно полюбила город  Святого  Августина  и
восторгалась планетарием в Птоленее.
     Жильбер не видел ее больше, она и жила на чердаке.  Выучив  в  суматохе
за один день арамейский  язык  и  все  семитские  диалекты,  она  напала  на
Талмуд; на старых, источенных червями полках лежали очень  древние  рукописи
и  написанные  киноварью  апокрифы  на  глиняных  табличках  или  обожженных
кирпичах. Она погрузилась в атмосферу древних моавитских библий.
     Она хотела все знать,  прикоснуться  к  тайне  создания  мира,  но  чем
дальше она продвигалась, тем глубже становилась у ее ног  бездна.  Понимание
существа Стихии углублялось по мере того, как  проявлялись  ее  способности.
Но она узнала ужасные вещи.
     В последний раз, когда Сафарус снова увидел Саламандру, она,  стоя  над
останками  античных  религиозных   книг,   подсчитывала   шансы   на   успех
межпланетных путешествий и подъемов  во  Времени,  билась  с  уравнениями  и
утверждала с невероятной самоуверенностью,  что  все  в  одинаковой  степени
правда и ложь, что "мессианская заря неотступно преследует древние  времена,
а некая вещь, взятая в неясной связи действий и причин, которая только и  не
изменяется, это смешное существо, это насекомое -  человек!"  Она  гордилась
тем, что принадлежала к  человечеству!  Она  считала  свою  власть  над  ним
ограниченной, уязвимой, но великолепной. Уже  пергамент  сокращался  под  ее
пальцами, как будто его лизали языки пламени, а архивариус, который  шпионил
за ней, умер;  его  скрючившееся  тело  лежало  за  высокой  подставкой  под
церковные книги.
     Был ли это обычный  процесс  развития  или  она  торопила  его,  следуя
какой-то магической формуле, которую прочитала без злого умысла?
     Сафарус сбежал. Он долго блуждал по  улицам  Иерушалаима.  Если  бы  он
осмелился!.. Верному своему народу, ему бы проявить отчаяние и,  катаясь  по
земле, рвать на себе волосы.
     Город  тоже  невыразимо  изменился,  вытянутый   по   склону.   Кузнецы
подковывали лошадей, во дворах стучали  молотками,  куя  латы;  генуэзцы  на
базаре предлагали молодым людям оружие и мази для ран. В корчмах  "Сто  экю"
и  "Одиннадцать  тысяч  девственниц"  только  и  делали,  что   обменивались
ударами, а  старые  воины  показывали  дамам  ужасного  вида  раны  и  язвы,
разъеденные солью пустыни.
     Исаак Лакедем дрожал: он давно знал увлечения старой  куртизанки  Иуды.
Феранцузы де Лузиньяна использовали те же выражения, что и рыцари  Давида  и
Гедеона, для объяснения, как атакуют или как обходят противника,  они  могли
бы появиться в некоторые моменты и на тысячах других планет. Но рот  Вечного
Жида был полон желчи и пепла. Иерушалаим был сейчас  для  него  лишь  трупом
старой женщины, сотрясаемым гальваническими разрядами.
     - Эта война, - шепотом говорил он, - я не хочу этой войны! Она  вскроет
Сион, как зрелый плод...
     - Речь идет не о войне, - неуверенно возразил меняльщик золотых  монет,
который искал хотя бы какую-нибудь прохладу под колоннами Храма.  -  Главное
сейчас - свобода и турниры. Принц Триполи женится на принцессе Анне...
     Сафарус  ничего  не  ответил,  настолько  нелепым  показалось  ему  это
утверждение. Стоя на  паперти  левитов,  он  поднял  голову  и  задрожал:  в
раскаленном небе, прямо над головой,  светил  огромный  диск  солнца-Мираха,
испещренный темными пятнами.
     - Ничего подобного мы не видели, - произнес раввин, сидевший у стены  и
плакавший о великой резне в Сеннашерибе...
     - Нет, видели, - возразил Сафарус, - я помню. При Понтии Пилате...
     Когда он вернулся во дворец патриарха, его вызвали к Жильберу.  К  тому
пришел  его  кузен,  сионский  патриарх.  Исаак  Лакедем  понял,  что   дело
принимает дурной оборот.
     Сидя на троне из белой слоновой кости, патриарх, одетый в  ярко-красные
одежды, с митрой в форме  тыквы  на  голове,  выглядел  как  большая  кукла,
которой пугают детей.
     - Сын мой, - сказал он Жильберу Д'Эсту, - мы  счастливы  в  эти  ужасно
знойные дни видеть вас полным сил и бодрости. Пошли слухи...
     - Какие слухи? - спросил Жильбер. - Пусть Ваше Блаженство  соблаговолит
просветить меня...
     - Ваши работы... - начал патриарх. - Вы проводите долгие часы  и  целые
ночи, запершись в библиотеке: там не гаснут свечи...  Вы  поистине  усердный
молодой рыцарь.
     Попытка сделать выговор Десту  ни  к  чему  не  привела  и  завершилась
сбивчивой фразой:
     - Говорят даже, что речь идет не о работах...
     Дест подскочил, став белым, как мел:
     - Моя личная жизнь не касается никого! Я знаю, откуда идут  эти  слухи.
Да и католические рыцари не имеют права свободно  обвинять  кого  бы  то  ни
было! Разврат в их среде хорошо известен всем!
     Сафарус восхитился, как быстро его хозяин научился не только языку,  но
и ходу мыслей анти-землян.
     - Его Величество, король... - пробормотал патриарх.
     - Мой кузен Ги хорош, нечего сказать! У него были, и весь  христианский
мир это знал,  три  королевы,  несколько  дюжин  сожительниц  и  столько  же
ничтожных девок, которые ему нравились! Все дети  Силоама  зовут  его  своим
отцом, вдвойне отцом, и не  только  потому,  что  являются  его  подданными.
Впрочем, - добавил Жильбер, успокоившись, так как он любил короля, -  климат
и страна требуют подобного образа  жизни:  султана  уважают  пропорционально
числу его жен. Но я достаточно гордый  принц,  чтобы  разрешить  себе  иметь
гарем и женщин всех цветов кожи!
     - Богу угодно, - произнес прелат, - чтобы речь зашла о женщине!
     И он  сообщил  секретные  сведения:  простыни  в  постелях,  где  спала
Саламандра,  обгорели,  как  после  пожара;  ее  волосы  пахли   горелым   и
потрескивали, а шея благоухала ароматом  амбры.  Двенадцать  пажей  перебили
друг друга, увидев торчащую  из-под  одеяла  розовую  пятку  ее  ножки;  что
касается привратника, который в святой  четверг  заметил  человеческое  тело
под плащом принца, то этот человек, одержимый злым духом всех пылких  людей,
повесился.
     - Он сделал очень хорошо, - прервал его Дест, - сколько  дураков  живет
в этом мире! Не велика беда!  Вашему  Блаженству  не  придется  волноваться:
дворец больше не будет служить пристанищем для миражей. Я  сейчас  же  ухожу
отсюда.
     Маленькие глазки патриарха засверкали:
     - Было бы неблагоразумным  требовать  от  вас  этого,  сын  мой.  Но  я
слышал,  что  на  Сионском  холме  свободен  Дворец  великих  раввинов.  Это
великолепное здание, вы там сделали бы небольшой ремонт и...
     В течение недели по приказу Сафаруса пустовавший вот уже в течение  ста
лет Дворец великих раввинов (так как евреи Иерушалаима считали себя  слишком
бедными, чтобы содержать его) был  заполнен  рабочими,  обойщиками,  золотых
дел мастерами. И произошло чудо: вскоре  в  малахите  и  мраморе  плит  пола
отражались  полированные   поверхности   потолков;   кусты   роз   заполнили
оранжереи, а райские птицы - кущи у дворца. Умельцы-ремесленники  обтягивали
стены  кожей  с  золотыми  прожилками;  другие  поставляли  инкрустированную
розовым и зеленым перламутром  мебель.  Стеганые  одеяла  на  постелях  были
вышиты дочерями Назарета, кузинами Девы Марии и стоили целого королевства.
     После окончания ремонтных работ  из  патриаршего  дворца  к  роскошному
зданию отправились пурпурные носилки. Вся с ног до  головы  в  ярко-красном,
Эсклармонда взошла на порог; видны  были  лишь  кончики  красных  сафьяновых
туфелек без задника, да из-под капюшона сверкали большие глаза. Эти глаза  с
равнодушием смотрели на тысячу и одно чудо, которые  ей  предлагал  Жильбер,
ее взгляд остановился на низкой бронзовой двери с изображением львов Иуды.
     - Это здесь! - прошептала она с восхищением.
     Жильбер приказал открыть  дверь.  За  ней  был  широкий  зал  восточной
башни. Землянин и его подруга очутились перед фантастическим  нагромождением
сундуков из кедра и кипариса с замысловатыми замками. Их пирамида  достигала
высоких сводов зала. Тут были ларцы с мозаикой работы  помпейских  мастеров,
ящики для птиц и цветов. Некоторые из них  были  обклеены  съеденными  молью
бархатными лентами, другие светились  чем-то  темно-красным.  В  зале  витал
трудно определимый запах благовоний и пряностей, а над  саркофагом  в  форме
человеческой фигуры улыбались короли и королевы с нарисованными глазами.  Из
широко раскрытых ящиков выпали запыленные  книги.  Эсклармонда  подбежала  и
упала на  колени.  Потирая  переплеты,  она  восторженно  читала:  "Каббала,
Агафа, Зобар Реба Гамалиель..."
     - Наконец-то я их нашла! - вздохнула она. - Люди Тау цитируют имена  из
этих учебников, но они  не  осмеливаются  узнать  их  содержание.  Мне  надо
узнать...
     - Что? - спросил Жильбер.
     - Кто же я в конце концов!
     Она стояла на коленях, приоткрыв рот,  и  была  такой  прекрасной,  что
Дест потерял голову и склонился над ней. Но она выскользнула из его  объятий
и спряталась за сундуками.
     - Значит, ты не любишь меня? - спросил он.
     - О! - воскликнула она. - Какое это может иметь  значение?  Неужели  ты
думаешь, что я не знаю? Ты жених Анны де Лузиньян... все  готово  для  вашей
свадьбы,   король   позвал   эмиров   из   пустыни,   с   Кипра    прибывают
рыцари-тамплиеры, будут празднества и турниры! Жильбер! Гости  будут  биться
на них - это так красиво, когда люди бросаются друг на друга  на  ристалище,
когда слышится звон мечей и копья  разлетаются  на  части!  Ты  тоже  будешь
сражаться? И ты изберешь как королеву и даму сердца Анну?
     - Сафарус сказал тебе это? - спросил угрожающим голосом  Дест,  -  этот
подлец...
     - Как будто мне нужна эта пресмыкающаяся собака!  Но  мир  кричит  это!
Послушай,  как  шепчут  фонтаны:  "Он  женится  на  Анне!"  Катейские  рыбки
образуют гирлянды, жемчужины монотонно говорят: "Это корона Анны..." И  если
бы ты услышал, что говорят две  луны!  Они  уверяют  меня,  что  знают  твою
судьбу: ты можешь править. Вы будете очень счастливы, и у  вас  будет  много
детей.
     - Ты, наверное, ревнуешь, Саламандра?
     - А почему бы и нет? - сказала она. - Иногда в самый поздний  час  ночи
я прихожу в отчаяние при мысли о том,  что  уступаю,  теряю  что-то  с  этой
бешеной планеты, что я хотела бы сжать в своих объятиях! Но это  невозможно,
разве  не  так?!  Так  же,  как  и  присутствовать  на  этих  праздниках   и
турнирах... Сафарус говорил мне об этом: мне  следует  и  дальше  прятаться,
"как огонь в сосуде", это наше единственное спасение... И еще. Разве  ты  не
знаешь, что я стала очень образованной? О! Конечно,  я  еще  не  представляю
себе мою собственную суть! Все, что я знаю, - я несу ужасную опасность, и  я
не с этой планеты. Это мало.
     - Я тоже не отсюда, - прервал ее Жильбер. - Если бы  ты  знала,  откуда
я.
     - Думаю,  что  знаю:  с  расположенной  за  Пегасом  планеты,   которая
поразительно  похожа  на  Анти-Землю,  но  она   более   старая   и   дальше
продвинулась  в  своем  развитии...  или,  возможно,   развивалась   гораздо
быстрее. Тебя можно узнать,  ты  постоянно  подвергаешься  опасности.  Таким
образом, это еще одна причина, Жильбер, еще один  повод,  чтобы  ты  сдержал
данное тобой обещание на этой планете: смешаться с этой толпой,  быть  одним
из них! Анна де Лузиньян станет твоей  поручительницей,  о  тебе  больше  не
будут говорить "Дест-чужак", тебя  будут  величать  "Д'Эст  -  зять  короля,
супруг его дочери Анны, шурин Бертильды, Соризмонды..."
     - Ты прекрасно знаешь, что я дорожу тобой и все остальные  девушки  для
меня не существуют...
     - Нет, нет, я не хочу! Я лишь Бич, который кочует с места на  место.  Я
не знаю, ни откуда я, ни куда иду. Все, что прикасается ко мне, погибает.  И
послушай, Жильбер, что самое  худшее:  я  постоянно  чувствую,  как  во  мне
растет эта неизвестная  сила,  этот  незатухающий  костер;  та  человеческая
плоть, которая составляет мое тело, является всего лишь  хрупкой  оболочкой,
и, если она не выдержит прилива высоких чувств, что с нами будет?
     - Ты хочешь покинуть меня! - ошеломленно воскликнул он.
     - Так надо, - ответила она с неожиданной кротостью в голосе.  -  Нужно,
чтобы Иерушалаим и королевство забыли, что мое имя было связано с твоим.  Но
я буду помнить это всегда.
     В ее голосе на мгновение послышалась истома.
     - Продолжая жить в Космосе в распыленном состоянии, я  буду  помнить  о
тебе.  Во  вздохе  каждого  языка  пламени,  в  каждом  движении  фотонов  и
светящихся электронов будет повторяться твое  имя.  Вечно  я  буду  твердить
звездам одно и то же, появятся туманности, которые  будут  знать  лишь  одно
слово: Жильбер!
     - Зачем мне это? Ты заявила  мне,  что  являешься  воплощением  Огня  и
Любви!
     - Не говори мне об Огне! - Эсклармонда закрыла уши руками, и все  свечи
во дворце  взметнули  пламя  вверх,  из  всех  кадил  стал  распространяться
таящийся в них аромат. - Расскажи мне что-нибудь  о  Земле,  мудрой,  полной
тайн и ограниченной в своем развитии, которая таит в себе сокровища  и  дает
расти зернам... Или о воздухе: он такой легкий,  что  рожденные  под  знаком
Весов дети становятся эквилибристами или судьями...
     - Я могу говорить тебе только о моей любви.
     - Неужели речь идет  о  проявлении  человеческих  чувств!  -  закричала
она. - Они же мимолетны, как  появляющаяся  за  кормой  волна!  Их  нет  как
таковых! Посмотри, вот что я делаю с людьми и вещами, к  которым  испытывала
любовь.
     Эсклармонда приложила ладонь к затвердевшей от морской  соли  доске  из
черного дерева, которой был обшит какой-то пиратский ящик,  стоявший  сейчас
вдали от волн и атак по взятию судов на  абордаж.  Когда  она  отняла  руку,
дерево задымилось и рассыпалось... Выразительное лицо  Эсклармонды  выражало
неописуемый ужас, а Жильбер побледнел, как мертвец.
     - Ты видишь, - шептало пламя, вновь ставшее маленьким и  кротким,  -  я
бессильна т