когда гонец простонал:
     - Они взяли крепость и всех перебили!.. Только дочь  графа  от  другого
брака смогла убежать, уведя с собой четырех детей дамы  Эсшив,  и,  судя  по
всему, укрылась в замке у озера.  Но  их  осаждают  полчища  сарацинов.  Это
передовые отряды Абд-эль-Малека... Государь, дама Эсшив  просит  помощи  для
своих детей, ради справедливости!
     Справедливость!
     В зале поднялся оглушительный шум. Все стоявшие рядом с королем  рыцари
закричали, их кольчуги задрожали, багровый цвет  приобрели  покрытые  славой
шрамы. Рено из земель по ту  сторону  Иордана  ругался;  фландриец  со  всей
силой ударил по столу кулаком; тамплиеры задумчиво рассматривали  наполовину
вытащенные из ножен широкие лезвия своих мечей. Даже Жильбер...  Он  смотрел
на это безжизненное лицо, которое было раньше нежным и красивым.
     У него было лишь одно желание: отомстить за эту неожиданно  появившуюся
сестру. Он так и сказал. Неподвижно застывший, Жильбер был похож  сейчас  на
вышедшего из легенды принца. Он обратился к королю:
     - Государь, другие могут ждать или обсуждать. Я  не  могу,  как  бы  ни
велико было мое желание присутствовать завтра  на  празднике,  который  даст
мне все. Соблаговолите позволить мне  взять  Тау  и  отомстить  за  девушку,
которую я совсем не знал, но она была мне сестрой.
     Если еще недавно в Иерушалаиме были тысяча сердец, которые  сомневались
в Жильбере, рыцарей и принцев, которые к  нему  холодно  относились,  то  он
всех их покорил в эту минуту. Все хотели  взять  Тау  и  пойти  с  мечом  на
сарацинов. Люди обнимались, кричали,  плакали.  Христианские  принцы  забыли
свои разногласия и злобу, генерал  госпитальеров  предлагал  свои  замки,  а
повелитель Антиохии - свою  армию.  Неистовство  достигло  наивысшей  точки,
когда,  наклонившись,  Жильбер  взял  в  руки  голову  с  длинными  голубыми
волосами и благочестиво поцеловал мертвые веки.
     Однако рядом не было какого-нибудь де  Фамагуста,  чтобы  шепнуть,  что
замок у Тивериадского озера уже  пал,  что  дама  Эсшив  была  лишь  сводной
сестрой Д'Эста и что уничтожение людей сарацинами  -  как  насущный  хлеб  и
ходовая монета. Никакой ветер не остудил горячие головы.
     - Справедливости и мести! - кричали рыцари.
     - Умереть под Тау - самая  прекрасная  судьба!  -  заявил  мрачно  Гуго
Монферратский.
     Единственный настоящий стратег в святой земле  он  знал:  укрывшись  за
стенами Иерушалаима, при поддержке со стороны  христианской  Галилеи,  армия
Тау могла бы  не  только  сдержать  штурм  Абд-эль-Хакима,  но  и  истощить,
измотать удалившегося от своих тылов противника. Но если  она  покинет  свои
укрепления, все погибло! Его мечта о сарацино-феранцузской  империи  умерла.
И после отъезда Конрада он ничего о  нем  не  знает.  Из  Баодада  приходили
слухи о резне и холере...
     Под балконом, на котором появился король Ги, его ждала огромная  толпа.
Один доселе слабый принц, казалось, преобразился:  он  поклялся  не  снимать
кольчугу до тех пор, пока хотя бы один сарацин будет топтать  святую  землю.
Патриарх благословил будущую армию.
     За несколько часов город изменился до неузнаваемости; генуэзцы  закрыли
свои базары, так как торговля теперь казалась  бесполезной,  а  греки  стали
обсуждать:  оставаться  им  здесь  или  уходить.  Толпа  забросала   камнями
прокаженных Иозафата, которых  подозревали  в  шпионаже;  какой-то  торговец
залез  на  столб  и  стал  проповедовать  священную  войну,  которая   будет
предшествовать концу света; даже жрицы любви принесли в казну свои серьги  и
носовые кольца.
     Анна  де  Лузиньян  выразила  желание  увидеть  Жильбера.  И  ей   была
предоставлена эта возможность. Все уже знали, что армия  будет  состоять  из
трех корпусов: король возглавит центр, Гуго Монферратский и  принц  Д'Эст  -
фланги. Жильбер пришел во дворец. Его лицо осунулось и было  холодным.  Анна
сняла с пальца обручальное  кольцо,  протянула  его  Десту  и  сказала,  что
удаляется на гору Кермель.
     - Прокляните меня, оскорбите меня, - равнодушно  сказал  он,  -  но  не
приносите себя в жертву из-за меня. Я не  стою  этого.  На  Анти-Земле  есть
более достойные рыцари, готовые  добиваться  вашей  руки.  Вы  видите  перед
собой лишь отступника и предателя.
     - Вы будете сражаться за Тау! - вздохнула Анна.
     - Я всегда обожал  великие  потрясения.  А  это  даст  мне  возможность
искупить  свою  вину  в  собственных  глазах.  Я,   наверное,   погибну   за
благородное дело.
     Принцесса заплакала, и  Жильбер,  никогда  не  видевший  женских  слез,
смягчился.
     - Не плачьте, - сказал он. - Наша помолвка была лишь детской игрой...
     - Но не для меня, господин!
     - Анна, я прибыл издалека и  чувствую,  что  постарел  на  тысячу  лет.
Неизвестные солнца слепили мне глаза и сделали мою кожу грубой;  я  сражался
под всеми небесами, но у меня ничего нет. Все, что отныне  может  предложить
мне Анти-Земля, это красивую смерть.
     Ее руки, как водоросли, цеплялись за плащ землянина, а  из  глаз  текли
хрустальные слезы. Он смотрел на нее с неожиданным ужасом, на  ум  приходили
темные истории: в измерении ESP живут не только саламандры...  из  стихийной
пропасти могут появиться другие, более вкрадчивые существа. Вдруг он  что-то
уловил в чертах Анны и грубо отстранил ее, когда она бормотала:
     - Вы уходите, а я сгораю от любви...
     - Я узнал вас, - сказал он. -  Вы  только  русалка!  Вы  не  можете  ни
сгореть сами, ни сжечь меня.  Возможно,  вас  действительно  зовут  Анна  де
Лузиньян; наши два мира так опасно смешались! Но я  всего  лишь  человек,  и
игра уже достаточно долго длится. Я хочу прожить несколько печальных дней  с
людьми. Я хочу умереть в кругу людей и от ударов людей!
     Туманные зрачки Анны опасно сузились:
     - Эта девушка, чьи мертвые глаза вы поцеловали, не ваша сестра.  Вы  не
принц Д'Эст.
     - По-моему, вы мне уже говорили это. Но это неважно: я приведу с  собой
многие тысячи копий и умру под этим  именем.  Что  касается  дамы  Эсшив  из
Триполи, то мне приятно считать ее сестрой! Это не был ни огненный джин,  ни
водяной демон.
     - Я вас в самом деле любила, Жильбер! - заплакала русалка.
     - Да  знаете  ли  вы,  что  такое  любовь?  Любить  -  это  не  топить,
затягивать в тину или сжигать! Да прекратим шутить. Нужно, чтобы я  вспомнил
дворец? Нужно ли показать  королю  Ги  переплетение  вен,  которое  образует
трехлопастный хвост под мышкой у его дочери,  его  очень  дорогой  дочери?..
Скажите слово - и я позову этого гвардейца...
     Анна вытерла глаза и сказала сердито:
     - Зовите его. Это домовой.
     День был мрачным.
     На рассвете распахнулись городские ворота, и через них в  город  хлынул
поток испуганных сельских  жителей.  Мрачные  предчувствия  гнали  крестьян,
которые покинули свои деревни. Ослы и мулы сгибались под  тяжестью  нехитрых
пожитков, женщины  несли  на  спинах  младенцев.  Ужасные  слухи  беспокоили
народ:  основные  силы  армии  Абд-эль-Хакима  шли  к  Тивериадскому  озеру,
посередине которого находилась крепость. Считали верблюдов и  копья  воинов.
Густое облако пыли в десять стадионов сопровождало эту массу.
     На Кедроне  охваченная  паникой  толпа  встретилась  с  другой  людской
рекой. Но они не смешались  друг  с  другом.  Под  звуки  фанфар  Иерушалаим
открыл ворота своим воинам. Из подземелий вытягивали баллисты и  метательные
орудия; быки тянули катапульты, которые спускали с  Сионской  горы.  Собрали
старые осадные орудия, которые не  использовались  со  времен  Рено  Д'Эста.
Тамплиеры объясняли слугам действие этих машин. Они  учили  также  некоторым
хитростям, как выжить в пустыне: класть на виски  под  шлем  мокрую  тряпку;
рыть ямы на стоянках - в них земля более влажная; встряхивать упряжь,  чтобы
освободиться  от  скорпионов;  прикрывать  костры,   чтобы   не   привлекать
ярко-красных аспидов.
     Наконец огромная армия пришла в движение.
     Длинные  ряды  всадников,  одетых  в  железо,  в   шлемах,   защищенных
"кеффиехом",  потекли  через  ворота  Святого  Этьена.  За  ними   следовала
возбужденная толпа людей, вооруженных только факелами и  колами;  затем  шел
длинный караван: навьюченные  кладью  ослы,  стада  овец,  растекающиеся  по
равнине, нагруженные бурдюками с водой тележки. Вся эта  масса  направлялась
к границе страны Моав, к Сефорийскому источнику,  где  должны  были  сойтись
армии и состояться последний военный совет.
     Иерушалаим уже терял свою кровь и сущность.
     На  крепостных  стенах  в  пестрых  платьях  и  в  украшенных  жемчугом
головных уборах стояли женщины. Некоторые, как  это  сделала  в  свое  время
Андромаха,  подталкивали  своих  сыновей  к  колонне,  к  своим  мужьям  или
любовникам. Среди этих жен, подруг было много евреек и  неверных,  однако  и
они не были равнодушными и умоляли своих  хозяев  нанести  сильный  удар  по
врагу. Никто не делал попыток удержать воина, никто не бросался  под  копыта
бело-рыжих лошадей, никто не катался от горя по песку. И Дест  подумал,  что
человеческая любовь и в самом деле никудышная вещь, если только это она...
     До середины плоскогорья рыцарей сопровождали священники.  Там  сионский
патриарх спешился, благословил армию и обнялся с  крупными  военачальниками.
Как повторялись жесты! Этот инсценированный выезд являлся лишь  пародией  на
ритуальную  процессию  святого   четверга.   Многие   из   паломников,   что
присоединились к воинам, были вооружены лишь листьями пальм  и  лилиями,  но
они двигались вперед, устремив глаза к солнцу.  Когда  удалилась  живописная
группа духовных лиц, эти бедные люди смело шли в глубь  неумолимой  пустыни,
где песок был покрыт слоем соли. В  оазисах  рычали  львы.  Огромный  черный
рыцарь в плаще, на котором был вышит кровавого цвета знак Тау, вел  людей  в
бой, к славе, вернее, к смерти. И Жильбер Д'Эст почувствовал себя  связанным
с этой силой - Гуго Монферратским.
     Когда они поднялись на эту Голгофу, Дест выпил до дна  вино  из  кубка.
Его археологическая  подготовка  позволяла  ему  вспомнить  некоторые  вещи.
Когда-то на Земле существовало Святое Восточное  королевство,  которое  пало
под ударами сарацинов. Последний удар, который уничтожил его, был нанесен  в
битве, развернувшейся у Тивериадского  озера,  с  целью  освободить  графиню
Эсшив де Триполи, которая уже погибла к этому времени.
     Когда позже, намного позже, вдали засверкало озеро  -  мертвая  бирюза,
вставленная в оправу огненной равнины, -  Жильбер  не  удержался  и  спросил
пажа:
     - У этого озера, конечно же, есть название? Какое?
     - Тиверийское, господин, - ответил юноша. - Здесь Бог шел по воде.
     А рыцари Тау все двигались вперед, через пустыню, в которой не было  ни
колодцев, ни чьих-либо следов. Все реки и ручьи пересохли. Стали  появляться
настораживающие  предзнаменования.  На  вторую  ночь  самая   большая   луна
Анти-Земли стала кроваво-красной, а затем исчезла в черной туче.
     Всадники  и  лошади  изнывали  под  накалившимися  доспехами.  Вода   в
бурдюках стала теплой, затем зловонной, а кожа на них потрескалась.
     Вслед за  этой  массой  воинов,  которые  чувствовали  уже  приближение
смерти, семенили шакалы и гиены.


                                   Битва

     Наконец армия прибыла в сердце безжалостной равнины...
     Летняя жара, словно свинец, давила  маленькие  пальмы  над  холодным  и
чистым, как стекло, источником. Здесь и находилось  одно  из  мест  в  мире,
которому суждено было стать местом катастрофы: источник Сефория.
     Было жарко. Очень жарко. Песок светился,  как  фосфор,  и  вся  пустыня
чувствовала присутствие  хищника.  Пот  разъедал  опаленные  лица.  В  шатре
короля Ги собрались на совет, который скорее походил на  потасовку,  крупные
военачальники.
     ...Сколько похожих событий произошло 1500 лет назад на другой  планете,
знало достоверно только одно существо: Меркуриус де  Фамагуст  (для  него  в
отличие от Жильбера речь тут не  шла  о  воспоминаниях  или  археологических
знаниях). Епископ (или имам?) присутствовал в 1287  году  при  другой  битве
ангелов. Но он не мог предупредить армию Тау.
     "Того, кого Бог хочет потерять, он сначала  ослепляет".  Вокруг  шатра,
где заседал совет, томилась в  ожидании  решения  огромная  армия  христиан,
которая находилась  в  боевой  готовности,  -  люди  в  тяжелых  панцирях  и
покрытые попонами лошади. Люди чувствовали голод, да  и  борзые  уже  лизали
свои поводки. Вторая луна раздвоилась в  мертвенно-бледный  спектр  и  затем
исчезла. По железным рядам пробежал протяжный вздох: ничего  подобного  люди
не видели с тех пор, как принц Македонии, которого случайно звали, как и  на
Земле, Александром, одержал возле Арбел победу над персидским царем.
     Люди задыхались. Порой  какой-нибудь  ослабевший  подросток  оседал  на
землю и лежал как мертвый. Край полотна, которое закрывало шатер,  колыхался
от слабого дуновения  ветерка.  Воины,  стоявшие  снаружи,  спрашивали  друг
друга в знойных сумерках:
     - Кто это? Кто вошел? Что они говорят?
     Опытный воин, у которого был острый слух, передал остальным:
     - Говорит принц де Триполи. Считают, что он заколдован, но  это  хитрый
полководец,  и  он  лучше  всех  знает  военное  искусство.  И  вот  что  он
говорит...
     Человек кратко пересказал речь Жильбера.
     По-прежнему  колеблющийся,  неспокойный,  тот  вновь   обрел   качества
воина-одиночки  и  стратега,  более  чем  на   тысячу   лет   превосходящего
окружающих в своем развитии. Он знал уже, что армию Тау  ждет  погибель.  Он
читал это на лицах своих товарищей, в их мрачной возбужденности, в  смирении
нижнего звена воинов.  Он  вдруг  всех  их  стал  рассматривать  как  экипаж
огромного космического корабля, который устремляется в звездную бездну  дыры
Лебедя или погружается в ужасающий промежуточный мир.
     Он  умолял  короля  Ги  (командира  корабля)  "ни  в  коем  случае   не
углубляться в эту пустыню, которая не что иное, как пекло".
     - Следовало, - говорил Жильбер, - удерживать  позиции  и  ждать  штурма
неверных, которые, словно волны, будут разбиваться о бронзовую стену.
     Страна Моав была опустошена. Стояла такая жара, что ни один  феранк  на
открытой равнине не мог вынести ее. Пересохли  все  реки,  в  колодцах  была
только зловонная грязь.
     Покинув берега Кедрона, христиане выпили последние глотки горячей  воды
из своих бурдюков, а бестолковые приказы помешали им пополнить ее запасы  из
источника Сефории. По плоскогорью сейчас поднималась не армия, а гонимое  на
бойню стадо. Не боясь получить репутацию труса, Дест взывал  к  благоразумию
своих спутников. Они знали,  что  в  жаркой  пустыне  гибнет  больше  людей,
нежели в бою!
     Однако, обернувшись в поисках поддержки, он понял,  что  остался  один:
люди отворачивали лица, на которых отражались растерянность и  ярость;  Рено
с той стороны реки Иордан ликовал в своей великой ненависти  к  неверным,  а
король Ги шептал:
     - Однако Эсшив де Триполи была вашей сестрой, сын мой!
     - Речь идет не только о мести, - вмешался коннетабль Жослин. - На  этот
раз соединились и милосердие, и  политика!  Нам  следует  прийти  на  помощь
нашим вассалам, которых осаждает  неприятель...  И,  даже  если  мы  оставим
несколько костей в пустыне, разве не сказано:  хорошо,  когда  некоторые  из
людей погибают за народ!
     - Какие люди? - воскликнул Жильбер, чувствуя, что он  повторяет  слова,
уже произнесенные кем-то в другом месте. - Несколько  истощенных  защитников
с обреченной башни или цвет  вашей  кавалерии?..  О  король  Ги!  Совершенно
ясно, что, если мы проиграем битву у  Тиверии,  падет  заморская  территория
Феранции, а с ней рухнут все надежды Тау!
     Собравшиеся заколебались на мгновение: этот человек говорил правду!  Но
нужно было больше, чем вера в принца  де  Триполи,  некоторые  называли  его
"сомнительным и к тому же заколдованным".  И  тогда  поднялся  грозный  Гуго
Монферратский.  Он  не  спал  много  ночей,  глаза  у  него  были  красными.
Захваченные утром на  границе  страны  Моав  пленники  говорили  о  каком-то
крупном сражении в Баодаде, где один человек, вооруженный молнией,  пробился
сквозь кольцо окружавших его янычаров  Абд-эль-Малека.  Был  также  какой-то
лев...  Человек  тот  исчез,  говорили  пленники,  наверное,  он  смертельно
ранен... Один мусульманский богослов уточнил:
     - У него было лицо ангела Азраэля. Он пытался похитить жену халифа.  За
такие преступления карают смертью...
     Смерть... смерть... Слово напоминало о нападении Бича.
     "Если Конрад погиб, как могу жить я?" - подумал  оцепеневший  от  ужаса
Великий Магистр.
     Когда он говорил, в его  голосе  отражалась  вся  сила  его  боли.  Все
умирающие христиане являлись сейчас его сыновьями, так  же,  как  и  Конрад.
Нет! Он не допускал мысли о том, чтобы сидеть сложа руки в  ожидании  гибели
отчаявшихся  людей.   Жители   Моава,   искалеченные,   распятые,   публично
опозоренные, были его братьями.
     Он представил себе их  муки,  когда  некоторые  по  слабости  характера
отказываются от своей религии и навлекают на себя вечный позор. По  морщинам
его сурового лица катились слезы, но Гуго не чувствовал их. Он воскликнул:
     - Мы все будем нести ответственность за эти стремящиеся  в  преисподнюю
души! Мы довели их до такого состояния; но каждая  душа  получит  искупление
ценой крови Бога!
     Эта неистовая речь нашла свой отклик, как  всякий  страстный  призыв...
Было принято решение: христианская армия отправляется на  помощь  защитникам
замка и города Тиверии.
     Когда по  армии  Тау  передали  приказ  атаковать  неприятеля,  люди  и
лошади, укрытые тяжеловесными попонами, уже пошатывались; никто  из  них  за
последние двенадцать часов не ел и не пил.
     Бледная заря вставала на горизонте, прогоняя адскую ночь.  Полураздетые
принцы спали среди дымящихся развалин Тиверии. Ирония судьбы:  силы  Святого
королевства шли на помощь городу, который сдался неприятелю; все его  жители
были вырезаны третьего июля, а армия  короля  Ги  собиралась  войти  в  Моав
четвертого июля.
     Арабский летописец Эль-Афдал, двойник которого жил на  другой  планете,
писал: "Сражение было дано на равнине Хиттим. Да  продлятся  дни  того,  кто
видел его. Это место конца света".
     Утверждают, что когда-то здесь упала звезда. Лишь холмы с  валунами  из
кремния и гранита, поросшие редкой сухой  травой.  Ни  горного  массива,  ни
оврага, которые могли бы служить укрытием! Воины Тау шли  маршем  всю  ночь,
неотступно следуя за разведчиками. Наконец они  достигли  ущелья.  Только  в
девятом часу дня - а это показывает, с какой  медлительностью  тащились  эти
люди, ведь они шли не в бой, а на казнь - вышли на плоскогорье.
     Об этом сообщили повелителю неверных. Он  воздал  хвалу  Терваганту  за
то, что тот посылает ему врагов, и сказал:
     - Да будет уличен во лжи демон! Ступайте и убейте его!
     Черные и красные колонны пришли в движение.
     От ударов стали тряслась земля. Неверные устремились большими  волнами,
вооруженные луками и  копьями.  Они  имели  свежие  силы,  их  бурдюки  были
заполнены холодной, ледяной водой  из  озера.  Но  и  измученные  воины  Тау
сражались яростно.  Ослепляемые  солнцем,  пошатывающиеся  в  своих  тяжелых
доспехах феранки продолжали двигаться к этой  безжалостно  голубой  воде,  к
этому заселенному мертвецами городу, который они пришли освобождать.
     Семь раз, писал летописец, феранки отступали,  а  затем  снова  шли  на
штурм.
     В бою люди срывали с себя сверкающие на солнце латы  вместе  с  кусками
своей кожи. Были и такие, чье оружие сломалось или  согнулось.  Они  ногтями
раздирали лица своих врагов и большими пальцами выдавливали глазные  яблоки.
Другие  в  ожесточении  впивались  зубами  в  горло  неприятеля.