о сказал Богдан. - Какие искалеченные
жизни... И такое вот происходит рядом с нами, Баг, рядом с нами...
   - Да уж. Переродиться этой Зирке червяком...
   - Он ведь честно хотел. Влюбился, пока она там голливудствовала, а
жениться вера не позволила... Бедные люди.
   Баг сказал "кхэ".
   - Единочаятельница Бибигуль! - вставая, громко позвал Богдан. Баг
закрыл ноутбук и тоже поднялся. - Драгоценная единочаятельница Бибигуль!
   Женщина медленно вошла и, покорно сложив руки, встала у порога.
   Мужчины прятали глаза.
   - Простите нас за вторжение... за подозрения... - промямлил Богдан. -
Вы... Ну почему, - с отчаянием и болью вырвалось у него, - почему вы так
боялись сказать?
   - Они хоть под старость зажили спокойно, мирно... - тихонько
проговорила Хаимская. - И пусть живут себе. Антик уж подрос, ему от папки
ничего теперь не надо. Он и звонил-то мне насчет его перевода, ему это ни
днем, ни ночью покоя не дает, - мол, не надо нам этих тысяч брать...
умолял прямо... - Бибигуль помолчала. - А если она узнает, что Джан улучил
момент и ухитрился-таки послать мне денег, опять начнет Богом его пугать
да с бритвой бегать. Ксендза опять на него напустит. Она ж его этим и
сломала.
   Повисла долгая тишина. Потом напарники, не сговариваясь, нестройно,
тихо и довольно уныло сказали:
   - Всего вам доброго, драгоценная единочаятельница Хаимская...
   На лестнице они долго молчали. Лифт поднимался снизу удивительно
медленно, щелкая, похрипывая, лязгая и вздыхая.
   Они молчали. И лишь когда двери остановившейся кабины раздвинулись,
Богдан, не выдержав, ударил кулачком в стену и крикнул беспомощно:
   - Но кто? Кто тогда?!
    
 
 
 
   Богдан и Багатур 
   Императорская резиденция Чжаодайсо, 
   24 день шестого месяца, шестерица, 
   поздний вечер 
 
 
   Вечером накануне отчего дня большинство ордусян старалось пораньше
покончить и с делами, и с отдыхом, потому что назавтра спозаранку
предстояло много ответственных и серьезных хлопот. Воздействие благородно
деловитого конфуцианства сказалось и здесь; издавна светский распорядок
жизни сложился так, что, вне зависимости от вероисповедания, люди
проводили седьмой день недели с семьей.
   Будь ты мусульманин или христианин, иудей или буддист - считалось в
высшей степени аморальным не посетить в отчий день свой храм, не отстоять,
скажем, заутреню и не подать батюшке кучку поминальных записок. Этот же
день, сообразуясь с календарем своей веры, правильным считалось отдавать и
посещению кладбищ, чтобы, если пришла пора, прибраться на могилах предков,
принести их духам полагающиеся по сезону жертвоприношения, или хотя бы
пару раз в году посидеть в тиши и подумать, например, о бренном и вечном,
о круговороте колеса перерождений и неизбежном конечном торжестве
нирваны...
   А после, из храма или от усыпальниц - домой, и из дому уж до утра
первицы ни ногой. Если путь занимал менее двух - трех часов, то
обязательно не просто домой, а к родителям домой, чтобы хоть раз в неделю
послужить тем, кто произвел тебя на свет и вырастил, как умел, не
коротеньким письмишком, впопыхах кинутым по проводам электронной почты, не
пятиминутным отчетом по телефону: "У меня порядок! Будьте здоровы!", а
честно, от души, с метелкой, половником и книгой. Ну, а если родители жили
далеко, то - просто домой, к женам, к детям, к неторопливой умиротворенной
беседе о самом главном в человеческой жизни: какой суп хотел бы глава
семьи откушать завтра, чем земляничное варенье лучше клубничного, как
малышка сделала свой первый шажок, где провести отпуск...
   Все ныне здравствующие предки Богдана по мужской и по женской линиям
проживали в Харькове, и летать туда вместе с Фирузе каждую неделю он, к
сожалению, не мог. А уж в другой улус, в Ургенч к предкам жены - и подавно
не напрыгаешься, тут целое дело; два - три раза в год навестишь на
несколько дней, и то слава Богу. Обычно Богдан и Фирузе после возвращения
домой - он сразу из церкви, она прямиком из мечети, ведь на
Александрийских кладбищах у них у обоих, слава тебе, Господи, хвала Аллаху
милостивому, милосердному, никого пока не было, - тратили часа четыре на
обстоятельное, каждый за своим компьютером, писание писем многочисленным
родственникам. И лишь затем - к обеденному столу, а уж из-за стола, еще
часа через два, либо с новым литературным журналом на диван, либо со
спицами в руках поближе к телевизору, уютно мурлыкающему об успехах
посевной, или новой серии экспериментов на международной орбитальной
станции, или посещении великим князем Фотием Третьим новой физ-мат школы
для слепых от рождения детей... А там, глядишь, и ночь, и долгожданные
супружеские объятия, особенно страстные и сладкие после омывшей душу
утренней молитвы и спокойного, домашнего дня.
   Но подчас жизнь вносит свои коррективы даже в самое святое.
   Жизнь, как известно, дама своенравная. Еще Конфуций высказывался о ней
в том духе, что, мол, пока человек еще предполагает, она уже все давно
расставила по своим местам.
   Плывущее в серой мороси вечернее шоссе было почти пустым, и Баг гнал
так, словно умирающего спешил доставить в больницу.
   Длинный, шагов на полста, мутный шлейф размолоченной влаги тянулся
сзади, словно цзипучэ дымил. Богдан, время от времени поводя головой и
чуть ежась от узкого, но злого потока мокрого воздуха, рвущегося в
приоткрытое окошко, то и дело посматривал на часы. Когда Баг, не сбрасывая
хода, облетал какую-нибудь заблестевшую в свете фар повозку, Богдан
судорожно хватался за поручень. Он водил свой "хиус" не так. Совсем не так.
   - Успеем? - отрывисто спросил он.
   - Обижаешь, - сквозь зубы ответил Баг. Помолчал, свирепо обгоняя
длинный, как подводная лодка, двухэтажный рейсовый автобус; из ярко
освещенной хвостовой части второго этажа - оттуда, где буфет - сидящие за
столиками закусывающие подданные принялись показывать сверху на цзипучэ
пальцами, о чем-то оживленно заспорив. "Спорят, разобьемся мы, или нет", -
подумал Богдан. Автобус мелькнул и провалился во мглу позади, и только
сама эта мгла, вздыбленная широкими ухватистыми шинами, подсветилась
молочным, быстро слабеющим свечением от его фар.
   - Продолжай, - сказал Баг.
   - Что продолжать? - удивился Богдан. - Я молчу.
   - Именно. Ты уже полчаса молчишь. Спросил "Кто же тогда?" - и умолк.
Отвечать Ли Бо будет, что ли?
   - А, вот ты о чем... А тебе - слабо?
   - Я веду. И, между прочим, до назначенного принцессой времени осталось
двенадцать минут. А у тебя голова свободна.
   - От мыслей, - честно признался Богдан. - Я травмирован
несправедливостью, царящей в этом мире. После эпизода с Бибигуль мне надо
какое-то время, чтобы прийти в себя.
   - Не время тебе надо, а рюмку эрготоу. Или две. А еще лучше - три! -
Баг кивнул сам себе. - Да! Три рюмки, не меньше.
   - Попроси у еч Ли. Так мол и так, скажи, принцесса, хочешь стать
настоящим напарником - ставь бутылку особой московской... У тебя тут в
императорской резиденции наверняка завалялось. А она ответит: да-да,
конечно, как раз в фонтане Золотого Льва охлаждается.
   - Остряк.
   Они примчались к вратам за три минуты до десяти. С душераздирающим
визгом цзипучэ проехал на схваченных намертво тормозными колодками колесах
шагов двадцать поперек всей стоянки, разбрасывая фонтаны брызг и клубы
пара из вскипевших луж, и остановился уже под козырьком, пядях не более
чем в двух от одного из панически одеревеневших, выпучивших глаза,
карнавально нарядных привратных вэйбинов.
   - Гармоничным соблюдением церемоний сильна Поднебесная, - пробормотал
Богдан, переведя дух, и полез в карман ветровки за дававшей возможность
прохода через врата платиновой пайцзы в форме рыбы, полученной днем от
принцессы. Но пайзца не понадобилась. Из тени за вратами вышел человек в
дворцовом одеянии до пят и под зонтиком, чуть щурясь, вгляделся в лица
выходящих из повозки Богдана и Бага и склонился в поклоне.
   Напарники ответили ему тем же. Багу показалось, что этот человек был в
дневной свите принцессы.
   - Вас ожидают, - тихо сказал свитский и безо всяких верительных знаков
повел напарников через левую боковую дверь торжественно запертых врат.
   Драгоценноприехавшая преждерожденная единочаятельница принцесса Чжу
изволила принять их в Павильоне Красного Воробья. За то время, пока
напарники катались взад-вперед и мучили несчастную Бибигуль, Чжу успела
переодеться и чуть подрумянить щеки; а может, быть, просто отдохнула -
так, что вызванная длительным перелетом бледность сошла с ее
обворожительного лица. Ее брови и длинные ногти сделались немного другого
оттенка, нежели днем, а вечерний неофициальный халат, тончайший и мягкий
даже на вид, делал ее неотразимо соблазнительной; он был нежно-персикового
цвета и немного переливался. Высокая прическа принцессы была по-домашнему
украшена лишь одной гранатовой шпилькой.
   Обстановка павильона тоже ничем не напоминала квартирку Хаимской:
расшитый сценами из классического романа "Сон в красном тереме" шелк на
стенах, немного резной мебели, покрытой черным лаком, пышный ковер во весь
пол, распахнутое окно, в которое грустно заглядывала, поблескивая каплями
на листьях, ветка березы; свиток с видом горы Эмэйшань и стихотворными
строками - с одной стороны окна, громадное чаньское "кэ" на свитке - с
другой. Просто и без излишеств.
   - Не помогут ли опустошить этот чайник драгоценнонавестившие скромную
деву преждерожденные ечи? - не без кокетства спросила принцесса, с
неземной грацией восседая на подушках возле низкого, инкрустированного
перламутром и слоновой костью столика. На столике размещался пузатый,
размером с две головы Бага, фарфоровый сосуд, расписанный строками из Ду
Фу, и снежно светились в ожидании три нежнейших и тончайших чашечки.
   "Началось, - с тоской подумал Баг, не в силах, однако, оторвать взгляда
от прекрасного фарфорового личика. - Издевается, как днем. Но почему? Что
такого мы опять сделали?" "Началось, - с тревогой подумал Богдан. -
Неужели она тоже, подобно нам, не знает, как себя вести? Вне ранжира
правильных церемоний - теряется, и оттого громоздит несообразность на
несообразность? Хочет простоты и единства - но не ведает, каковы они?
Значит, надо помочь". Он отогнал мимолетную мысль о том, что мог
интерпретировать поведение принцессы неправильно.
   Будь, что будет. Прутняки, прутняки, не тревожьте солдат...
   Богдан решительно шагнул вперед, к столику, и, скрестив ноги, уселся на
подушки напротив принцессы.
   - С удовольствием, еч Ли, - сказал он. Обернулся к стоявшему, будто
соляной столб, Багу и похлопал ладонью по подушкам рядом с собой. - Двигай
к столу, дружище. Или тебе пива? - снова обернулся к принцессе. -
Напарница, мой друг полдня мечтает о бутылочке "Великой Ордуси". Но у нас
и минуты свободной не было... Выручите?
   Принцесса и впрямь стала вся как фарфоровая. Ее фигурно выписанный
помадой нежный ротик ошеломленно приоткрылся, и оттого она сделалась
похожа на испуганную девочку.
   В горле у Бага что-то заклокотало. Если бы взгляд мог испепелять, от
Богдана осталась бы лишь прожженная в ковре и в полу дымящаяся дыра. Баг
шагнул вперед, сел на подушки и по пути незаметно, но вполне ощутимо
пихнул напарника ногой в седалище. Богдан и ухом не повел - его лишь
немного встряхнуло.
   Принцесса медленно подняла раскрытые ладони - на одном из ее запястий
невесомо качнулся сложенный розовый веер, - чтобы хлопком позвать
кого-нибудь из слуг. Какой приказ она бы отдала - ни Богдан, ни, тем
более, Баг, не могли сказать с уверенностью.
   - Мой друг шутит... - просипел Баг деревянным голосом.
   Богдан засмеялся.
   - Принцесса, - сказал он, почтительно, но коротко кланяясь, и тут же
вновь поднимая голову, - мне кажется, с самого начала мы с вами никак не
можем взять верный тон. По-моему, это из-за того, что мы с напарником оба
в первый момент действительно выглядели как болваны. Но клянусь вам и
Спасителем, и Учителем, это всего-навсего оттого, что мы ожидали никак не
принца и уж тем более не принцессу. А потом слово за слово...
   покатилось. Мы были потрясены не вашим небесным положением, а вашим
полом и вашим очарованием.
   Повисла тишина.
   - Скажите, еч Богдан... - уронила принцесса. - В вашем...
   Возвышенном Управлении - работают женщины?
   - Конечно.
   Принцесса чуть качнула головой.
   - Вы открытый и добрый человек, еч Богдан, - задумчиво и серьезно
сказала она. - Мне это по душе. Скажу вам, как вы мне, честно и от всего
сердца: я завидую этим женщинам. Но, - она вздохнула, - демократизация в
Ордуси пока не дошла до того, чтобы дочь императора могла пойти работать
следователем или, наоборот, защитником. И вряд ли в этом рождении мне уж
доведется... - она запнулась. Баг и Богдан внимали, затаив дыхание. - Мне
кажется, я могла бы стать неплохой напарницей.
   А сколько я всего знаю! У вас уходят сутки, а то и недели на то, чтобы
добыть сведения, которыми я сыта по горло благодаря бесконечным дворцовым
сплетням. Батюшка, наверное, от них сошел бы с ума, если бы не его любимая
биология приматов моря... А я... Мне хотелось бы фехтовать - я прекрасно
фехтую!
   Выслеживать, бегать по крышам... - В голосе принцессы скользнули
мечтательные нотки.
   - Далеко не всем из нас приходится бегать по крышам, -подал голос Баг,
покосившись на напарника.
   Принцесса впервые повернулась к нему, и в глазах ее, как и днем,
мелькнули озорные огоньки.
   - Налейте мне чаю, еч Баг, - просто сказала она.
   Это была неслыханная честь.
   Баг резко вскочил, так что одна из его подушек натуральной лягушкой
прыгнула из-под него едва ли не к самой стене павильона; схватился за
чайник. "Только бы не расплескать...
   Только бы не попасть мимо чашки..." - судорожно думал он, склоняясь над
столиком.
   - А я, в свою очередь... - сказала принцесса и, прежде чем кто-либо из
напарников успел хоть что-то сказать, все-таки хлопнула в ладоши. Через
мгновение в сумеречном проеме выхода на крытую галерею, соединявшую
павильон с террасой Балтийского Единения, появился слуга.
   - Нам нужна бутылка пива "Великая Ордусь", - хрустальным голосом
проговорила принцесса.
   Как Баг не плеснул раскаленного чаю принцессе на колени - этого он и
сам не мог понять.
   Слуга оказался на высоте. Старой Ханбалыкской закалки. Он, правда,
несколько мгновений молчал, осознавая услышанное, - но, когда осознал,
лишь спросил абсолютно обычным голосом:
   - Охладить?
   Принцесса подняла на Бага растерянные, чуть ли не виноватые глаза и
переспросила:
   - Охладить?
   Баг, так и стоя истуканом с чайником в руке, сглотнул.
   - Охладить, - вымолвил он.
   - Охладить! - повелительно сказала принцесса.
   Слуга исчез.
   - Благодарю, еч Баг, - сказала принцесса. - Вы можете сесть, - она
подождала, когда Баг вернется на место, и решительно закончила: - Так вот,
я полагаю, тон найден. Только и вы, и я к нему никак не можем привыкнуть.
Напарник еч Богдан, - она указала веером на Богдана, - напарник еч Баг, -
она, выпустив тут же повисший на шелковой петельке веер, указала на Бага
своим аккуратным пальчиком, украшенным длинным серебристо-сиреневым
ноготком, - напарница еч Ли, - она положила ладошку на свою высокую грудь,
затянутую тончайшим шелком. - Будет так. Но... конечно... только когда мы
втроем.
   Вам это не кажется... - она застенчиво посмотрела на Бага, на Богдана,
- неприятным или слишком лицемерным?
   Богдан помедлил и отрицательно покачал головой: не кажется.
   Он понимал принцессу. Что же касается Бага, то он сначала закивал,
затем замотал головой, затем окаменел, а затем снова закивал. Принцесса уж
давно опустила руку, а перед его глазами все стояло видение ее ладошки,
прижатой к газовому шелку на груди.
   - В Ханбалыке известие о хищении креста Сысоя произвело поистине
страшное впечатление, - проговорила принцесса, чуть пригубив жасминового
чая из своей чашечки. Богдан и Баг тоже налили себе, но пить пока не
стали: для Богдана чай был слишком горячим, а Баг, что греха таить, ждал
пива. - Дармоеды из Директората по делам национальностей договорились до
того, что вопиющее оскорбление духовной святыни одной из наиболее мощных
народностей империи может негативно сказаться на лояльности всего улуса по
отношению к центру - если Ханбалык не проявит непримиримой суровости ко
всем, кто связан с преступлением. Директор Жо Пу-дун несколько часов пел
батюшке эту песню и, в общем, сумел его всерьез встревожить. А когда встал
вопрос, кого из Семьи послать присмотреть за расследованием, я вызвалась
сама. Я немножко знаю... - она запнулась, покосилась на Бага, и продолжила
фразу наверняка иначе, чем хотела мгновением прежде: - людей. И считаю,
что вам здесь виднее, нужно ли быть снисходительными или суровыми,
непримиримыми или мягкими. А мое дело - помочь вам быть такими, какими вы
решите быть. Чтобы никто ничего не испортил, руководствуясь пусть и
благими, но общими... как говорят за морями - общечеловеческими...
соображениями.
   Она умолкла.
   - А вы умница, напарница еч Ли, - сказал Богдан чуть погодя. - Славная
умница. Спасибо вам.
   Принцесса улыбнулась, пытаясь скрыть то неподдельное удовольствие,
которое ей доставила эта незамысловатая похвала.
   Вотще.
   - Теперь расскажите мне о ходе следствия и о том, чем я могу вам помочь
уже теперь, - сказала Чжу Ли и снова пригубила чай.
   Откуда-то издалека донесся протяжный и однотонный выклик:
   - Пиво драгоценной преждерожденной принцессы Чжу Ли!
   Баг вздрогнул. Богдан хмыкнул. Принцесса смешливо прищурилась. Через
несколько мгновений уже ближе, иной, но столь же протяжный выклик повторил:
   - Пиво драгоценной преждерожденной принцессы Чжу Ли!
   И вот наконец в павильон вошел слуга, неся обеими руками светящийся
желтым светом, явно цельнозолотой и потому довольно тяжелый, поднос с
чеканкой в виде танцующих цилиней и фениксов. На подносе возвышалась
запотевшая бутылка пива и три яшмовых бокала на длинных тонких ножках.
   - Пиво драгоценной преждерожденной принцессы Чжу Ли, - негромко, но
очень внятно доложил слуга.
   Принцесса, сразу став непроницаемо ледяной, небрежно указала веером на
столик прямо перед Багом.
   Когда слуга удалился, она тепло и чуть исподлобья посмотрела на
Багатура своими бархатными глазами и спросила:
   - Я сумела немного порадовать драг еча Бага?
   Баг судорожно кивнул, с вожделением косясь на бутылку.
   Мгновение он сдерживался, а потом, вполне по-ордусски решив:
   семь бед - один ответ, еще наш Учитель Конфуций говорил: "Лишь не
предпринимающий действий муж не совершает ошибок", - сгреб бутылку и,
запрокинув голову, единым глотком опорожнил ее почти до половины прямо из
горлышка. Поскольку он был не один, задумчивого медленного поглощения
божественного напитка все равно не получилось бы; а жажда мучила Бага уже
давно. На лице его тут же отразилось умиротворение, а желудок, если можно
так сказать, освобожденно расправил плечи, впитывая живительную влагу.
   - Послезавтра в полдень во Дворце Всеобщего Ликования я даю официальный
прием, - сказала принцесса, повернувшись к Богдану. - Хотите - приходите,
хотите - нет, рыбка дает вам возможность приходить ко мне в любое время
сообразно вашим нуждам. Но прием в первицу - парадный, официальный, там
дела не делаются. Расскажите мне все сейчас.
   Богдан чуть помедлил, выбирая, как рассказать покороче и попонятней.
   - Странное дело, - начал он. - Многослойное дело. Первый слой мы сняли
уже к утру, прямо в ризнице. Второй соскребли буквально в последние минуты
перед тем, как ехать к вам...
   - И нет никакой уверенности, что мы его соскребли полностью, а также
что под ним нет еще третьего, четвертого и так далее... - добавил Баг.
   Минут за восемь Богдан рассказал принцессе обо всем, что они успели
совершить за истекшие сутки.
   - Водителей тех грузовиков не нашли пока? - показав, что она и впрямь
слушала, спросила принцесса.
   - Ищут.
   - И у вас нет никаких соображений, кто, если не эта несчастная ж