нный
преждерожденный?
   - Спасибо, Яб, все благополучно! Ибо сказал же наш великий учитель
Конфуций: "Только тот благородный муж достигает успеха, который ежечасно
печется о продвижении дела". - Баг принял кружку и макнул губу в пену. - И
налей-ка мне эрготоу, ну знаешь - особой московской... Что-то я немного
устал.
   Иногда, вдалеке от знакомых, Баг позволял себе побравировать (только
варварским словом подобное поведение и можно было назвать, ибо в родных
языках Бага не было таких понятий за полной их ненадобностью) напускной
некультурностью и даже где-то грубостью. Действительно, простонародный
напиток эрготоу с московской торговой меткой в его кругу употреблять было
не принято. Заштатный городок Москва, или Мосыкэ, расположенный в богатых
кристально чистыми реками холмистых равнинах среднерусского раздолья, с
детства любимого Багом, был известен исключительно своими гигантскими
чадными заводами по производству низкопробных дурманящих напитков и зелий
для самых невзыскательных и малокультурных слоев населения Ордуси.
   Собственно, этим производством городок и жил. Но уж зато известен он
был этим как следует, по всей необъятной стране.
   А, возможно - Баг никогда не интересовался этим - и по всему миру. В
любом случае считалось, что употребление эрготоу есть знак дурного вкуса -
ведь есть же изысканные и дорогие сорта:
   "Маотай", "Улянъе" и многие другие. Баг отдавал им должное, но если
хотел выпить чего-либо покрепче пива, шел к Ябан-аге и пил эрготоу.
   Ябан-ага, услышав эту просьбу, расплылся в еще более широкой улыбке:
еще бы, Багатур "Тайфэн" Лобо не брезует простыми и добрыми напитками, так
близкими его, Ябан-аги, сердцу! Перед Багом тут же возникло блюдечко с
орешками - к пиву, и редька под красным перцем - к эрготоу. Еще через
мгновение, источая сомнительный, но, без сомнения, пьянящий аромат,
появилась и чарка с напитком. В полумраке бара эта чарка выглядела так
уютно, так по-домашнему...
   В ожидании цзяоцзы Баг извлек из-за пазухи трубку и подключил ее к
ноутбуку, не самой последней модели "Золотому Керулену", но все же - с
гигагерцевым обработчиком, гигабайтом деятельной памяти и совершенно
безразмерным диском.
   Баг с нежностью провел ладонью по лаковому коробу умной машины,
украшенному инкрустацией в виде пары танцующих фениксов, и откинул экран.
"Керулен" был его другом. Баг искренне любил "Керулен", регулярно кормил
его всякими новыми деталями и иногда даже разговаривал с ним. "Керулен"
отвечал Багу взаимностью со всей силой деятельной памяти.
   - Приятного аппетита! - Ябан-ага поставил перед Багом блюдо с
дымящимися цзяоцзы, блюдечко с соевым соусом и еще одно - с уксусом. - Не
буду мешать вам утолять голод, преждерожденный, - улыбнулся он и отошел к
другому посетителю.
   Баг вооружился палочками, поднял чарку и отправил эрготоу в рот.
Посидел, прислушиваясь к ощущениям: огненная жидкость, продвигаясь по
пищеводу, наполняла все тело приятным, терпким теплом, - и подцепил
пельменину.
   "Керулен" загрузился, издал мелодичный свист и голосом Бага сообщил:
"Вам почта!" Так. Четырнадцать писем, в том числе срочная депеша из
следственного управления Палаты наказаний.
   Ладно, письма подождут, сначала - депеша.
   Баг ткнул стрелочкой в депешу, погрузил безумную мешанину цифр и знаков
в дешифратор и через мгновение получил приказ немедленно быть в управлении.
   "А ведь сегодня я зван к великому наставнику любоваться жасмином, -
машинально припомнил Баг, поедая пышущие жаром цзяоцзы и не забывая о
пиве. - Старый добрый Баоши-цзы...
   Сколько лет я знаю его, а он становится все толще и мудрее. Ну да в
любом случае, поесть-то я имею право?" - Будь любезен, Яб, налей еще
чарочку!
   "Какого скорпиона там могло случиться? Только-только сделал им банду...
Хотя бы день отпуска мне положен, или что они там себе думают, кабинетные
черепахи?" Разделавшись с цзяоцзы, Баг вернулся к "Керулену" и стал
неторопливо проглядывать ленту новостей "Вся Ордусь".
   "...Евро-Американская делегация представителей деловых кругов прибыла в
Ханбалык. Владыка милостиво пожелали принять делегацию для приветливых
наставлений утром в пятницу. Затем свои конкретные предложения делегация
поднесет главе Директората Свободного и Частного Предпринимательства...
   подробнее..." "...по-прежнему устойчив курс ордусского ляна, котировки
на биржах... подробнее..." "...известный поэт Хулдай Мэргэн сложил оду ко
Дню Усекновения. Ода написана семисловными стихами древнего стиля...
подробнее..." "...Закончена экранизация сногсшибательного исторического
боевика "Троецерствие". Вспомните, как мы все его ждали! И вот -
свершилось! Первопоказ в Ханбалыке и в административных центрах всех семи
улусов состоится одновременно, в первый день седьмого месяца. На
первопоказе в столице будет присутствовать исполнитель главной мужской
роли прославленный лицедей Чоу Янь-фат... подробнее... заказать билет..."
"...музычку, музычку послушать на досуге не желаете ли?
   "Высокогорные акыны" сделают вам весело!... заказать диск..."
"...дерзкое и святотатственное хищение из ризницы Александрийской
Патриархии чудесно обретенного аметистового наперсного креста святителя и
великомученика Сысоя, в миру Елдай-Бурдай нойона, просветителя валлонов,
сожженного, как схизматик, вместе со своею общиной за проповедь веры
православной в 1387 году епископом Нато Соланой и толпой прочих
брюссельских фанатиков..." Багатур замер с кружкой в руке.
   Потом поставил кружку на стойку и еще раз перечитал текст последней
новости. Ссылки на подробности не было.
   - Амитофо!... - потрясенно вздохнул Баг.
 
 
 
 
   Богдан Рухович Оуянцев-Сю, 
   Благоверный сад, 
   23 день шестого месяца, пятница, 
   вечер 
 
   - Останови по ту сторону сада, любимый, - ласково проговорила Фирузе. -
Время у нас еще есть, а мне хочется прогуляться. После дождя воздух так
ароматен и свеж... Мы успеем вдоволь полюбоваться жасмином.
   С легкой улыбкой Богдан согласно кивнул и, включив сигнал поворота,
принял влево. Он понимал жену. После ночного ливня и дневной мороси вдруг,
как это часто бывает в Александрии Невской, на город уже в третий раз за
июнь прыгнуло лето - Бог весть, на сколько дней или даже часов. Золотые
лучи вечернего солнца мягко подсвечивали дымку чистых испарений,
неторопливо курившихся над улицами, площадями и садами. Даже в повозку
через открытые окна залетал аромат буйно цветущего жасмина, вдоль плотных
зарослей которого проезжали сейчас Богдан с супругой. Надо было
пользоваться моментом. Тем более, что в положении Фирузе движение ей было,
несомненно, весьма полезно.
   Фирузе была на последнем месяце, и в связи с этим у нежных супругов
возникли некоторые проблемы.
   Впрочем, сегодня чета Оуянцевых-Сю старалась не думать о проблемах. Она
предвкушала радость общения с музыкой, пусть хоть и европейской. Это тем
более интересно, и притом вполне духовно. Казанский сладкозвучный отряд -
то, что у варваров именуется оркестром, - гастролировал сегодня в
Александрии Невской первый день. Богдан с трудом достал билеты.
   Видавший виды, но верный и любимый Богданов "хиус" послушно перетек на
левую полосу и, вальяжно прокатив полсотни шагов, повернул в сторону Невы.
Выехав на набережную, Богдан снова повернул и, высматривая, куда встать,
начал притормаживать напротив летнего причала. Отсюда каждые полчаса
отплывали в сторону залива, и сюда же возвращались, степенные прогулочные
"кукуняо", как правило - переполненные. Морские прогулки к древним фортам
острова Балык-йок были весьма любимы александрийцами всех поколений.
   Свободных мест на стоянке почти не оставалось; вероятно, не только
Фирузе пришла в голову мысль прогуляться перед вечерним кончерто по аллеям
и полянам Благоверного сада. Богдан, чуть поколебавшись, аккуратно и
бережно вписался в узкое пространство между потрепанной, но весьма
ухоженной и явно кем-то очень любимой молодежной "рязаночкой" - идеальной,
с приводом на обе оси и бездонным вещником повозкой для активного отдыха в
приполярных лесах Александрийского улуса, - и сверкающим, не более месяца
как с конвейера европейским "феррари", юркнувшим на свободное место
буквально у "хиуса" перед носом. Когда Богдан, наконец, заглушил движок и
принялся помогать обворожительно неповоротливой в ее нынешнем положении
супруге освободиться от ремня безопасности, из приземистой западной
повозки, яркой, словно елочная игрушка, легко и грациозно выскользнула
юная девушка - с типично варварской размашистостью захлопнув дверцу, она
встряхнула черной челкой, поправила сумочку, перекинутую через узкое
плечо, и быстро пошла в сторону Сладкозвучного зала. Короткая и
обтягивающая, французского вида юбочка весьма откровенно демонстрировала
ее милую фигурку, ее проворно шагающие стройные ножки - и Богдан, невольно
провожая девушку взглядом, хоть на миг, да отвлекся от выполнения
супружеских обязанностей.
   Фирузе, натурально, не могла этого не заметить.
   - Очаровательная девочка, правда, милый?
   Богдан пробурчал что-то невнятное и торопливо выбрался из "хиуса" -
чтобы, обежав его спереди, открыть дверцу со стороны жены. Фирузе, бережно
неся живот, не спеша восстала из повозки, шагнула на песчаную дорожку сада
и с наслаждением вдохнула благоуханный воздух.
   - Ах, какое чудо, - проговорила она. - Хорошо, что мы выехали пораньше.
   И они рука об руку двинулись в глубину сада, буквально кипевшего белой
пеной цветов.
   Прогуливающихся было немало, и Богдану с супругой несколько раз
приходилось приветствовать знакомых - то генерального владыку объединения
"Севзапникель" с женой и двумя вдумчивыми, вежливыми сыновьями, то одиноко
любующегося оранжево-алыми облаками наставника Отдела этического надзора
за местами отбытия наказаний средней тяжести, то плохо выбритого
знаменитого писателя и культуролога, мрачно развалившегося на влажной
скамейке с дымящейся американской сигаретой в одной руке и полупустой
бутылкой элитного пива "Великая Ордусь" в другой...
   У Медного Всадника народу, как всегда, было особенно много.
   И как всегда особенно неистово и шумно роились тут со своими
фотоаппаратами-мыльницами гокэ - гости страны; так в последние десятилетия
все чаще называли тех, кто по тем или иным причинам наведывался в Ордусь,
скажем, из Европы, Америки или Австралии - чтобы не пользоваться хоть и
вполне верным, но все же не вполне вежливым словом "варвары".
Глобализация, как-никак; все люди - братья.
   Фотоаппараты то и дело смачно плевались вспышками.
   Почему-то гости очень любили фотографироваться на фоне Святого
Благоверного князя Александра. Памятник, что не говори, был хорош - но
Богдан подозревал, что дело не только в этом.
   Ощущался тут некий, как говорят по-французски, эпатаж. Уже четыре с
лишним века закованный в древнерусские доспехи воитель на вздыбленном коне
высился в названной его именем Северной столице, и могучий конь его, как и
в те времена, когда о глобализации слыхом не слыхивали, неутомимо
вдавливал копытом в карельский гранит змеюку с католической образиной,
которую древний скульптор, специально вывезенный сюда из Лояна, для вящей
образности наделил множеством явно видимых признаков конфессиональной
принадлежности, вплоть до архиепископской тиары на узенькой гадючьей
головке с торчащим из пасти жалом. Особенно рьяно фотографировались на
фоне Всадника именно выходцы из католических стран - со своим невыносимо
шумным смехом, с громкими развязными прибаутками, с неизменными попытками
передразнить выражение лица то князя, то коня, то змеи... Богдан, как ни
пытался, не мог их понять. Это уже не широта взглядов, а нравственное
падение. Глумление над своей стариной. Да в каком-то смысле - и над чужой.
Дескать, сколь глупы были предки, то ли дело мы, лишенные предрассудков!
   Конечно, времена религиозных войн и напряжений прошли. Еще в Великой
Ясе Чингизовой было сказано: "И постановил уважать все вероисповедания, не
давая предпочтения ни одному. Это предписывается, как средство быть
угодными Богу". Но относиться не всерьез, свысока к тому, из-за чего
когда-то, пусть хоть и века назад, брат вставал на брата, было, с точки
зрения Богдана, как-то не по-людски. При виде любых - своих ли, чужих -
памятников, прославляющих насильственное торжество одной культуры над
другой, Богдану всегда хотелось обнажить голову, преклонить колена и долго
молиться об упокоении душ невинно убиенных. С той ли стороны, с другой...
Все равно невинно.
   Впрочем, Фирузе в таких случаях говорила, что он слишком серьезно ко
всему относится. И когда Богдан, немедленно принимаясь горячиться,
вопрошал: "Да как же можно к этому не серьезно...", мудрая Фирузе тут же
цитировала ему вслух из двадцать второй главы глубоко чтимого ими обоими
"Лунь юя":
   "Учитель сказал: не пошутишь - и не весело".
   Хоть супруги и шли неторопливо, на поляне перед Всадником, которого в
последнее время все чаще называли не Медным, а Жасминовым из-за обилия
тщательно взращиваемых и буйно цветущих вокруг него нежных и сказочно
ароматных кустов, Богдан еще замедлил шаги. Сколько он ни бывал здесь - не
уставал восхищаться искусством древнего лоянского виртуоза.
   Памятник действительно был хорош.
   Да, разумеется, князь Александр вразумлял кнехтов ярла Биргера не
здесь, а близ устья Ижоры. Но, покидая Новгород десятью годами позже,
столицу он основал именно здесь - и здесь он маячил , вечно горяча своего
коня.
   А вот на крохотном насыпном островке посреди Чудского озера тот же
скульптор изваял князя Александра пешим. Зато едва ли не в сто двадцать
шагов ростом. Словно титаническая дозорная башня, князь высился над всей
акваторией и побережьем знаменитого озера. Когда же в конце восьмидесятых
некоторые газеты, подхватив модные европейские веяния, вдруг ни с того ни
с сего начали кампанию по дискредитации древнего памятника (да в сущности,
и не только памятника), и знаменитый в ту пору журналист и телекомментатор
Эфраимсон ибн Хаттаб открыто стал заявлять, что единственным железным
предметом на все озеро является этот самый памятник и что подводные
древнеискатели, несмотря на многолетние систематические старания, так и не
смогли обнаружить на дне ни единого следа металла, а следовательно,
Ледового Побоища на самом деле вовсе не было, - местные жители отнеслись к
этому, как к доброй шутке, и ответили на нее соответственно. Года два,
наверное, не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не сбросил в озеро то
старый таз, то отслуживший свое аккумулятор или масляный фильтр от
плужного тягача, то еще что-нибудь однозначно железное - с тем, чтоб на
дне появился наконец металл и болтуны унялись.
   Только вмешательство Малого отца чистоты окружающей среды из ближайшей
буддийской общины положило этому конец. Но с тех пор окрестные деревенские
огольцы - кто вплавь, кто на лодчонках - добирались по ночам до острова и
назло клеветникам озорно писали на необъятных бронзовых подошвах князя
четыре иероглифа: "Путин ваньсуй". Мальчишек, понятное дело, не мог унять
уже никто.
   Девушка, приехавшая на "феррари", тоже была тут. Но она не
фотографировала, не вступала в беседу с шумной группой веселых темнокожих
в тюрбанах и цветастых балахонах до пят, от избытка чувств едва ли не
пританцовывавших перед Жасминовым Владыкой, не пыталась, что частенько
делали гости страны, встав на цыпочки, поскрести ногтями копыто коня или
тиару змеи - от постоянных поглаживаний и поскребываний тиара светилась,
словно ее песочком начистили; девушка неподвижно стояла поодаль, глядя в
лицо Святому князю своими большими, красивыми глазами вдумчиво и серьезно.
И этим она опять понравилась Богдану. Даже ее короткая юбочка в обтяжку и
открытая, с глубоким вырезом блузка не портили впечатления.
   И, натурально, это опять заметила Фирузе.
   - Определенно, милый, эта гостья произвела на тебя впечатление, - мягко
сказала она.
   Богдан не без усилий отвернулся от Всадника и взглянул в лицо жене.
   - М-м-м... - неубедительно ответил он.
   - Время поджимает, - проговорила Фирузе. - Я сама с нею поговорю.
   - Не надо, Христом Богом прошу... - обескураженно сказал Богдан.
   - Надо, - мягко, но жестко отрезала Фирузе, глядя на мужа лучистым
ласковым взглядом.
   - Мне не нужен никто, кроме тебя, - беспомощно сказал Богдан.
   - В том-то и дело, - отозвалась Фирузе. - А теперь, в последний момент,
приходится хвататься за соломинку.
   Когда Богдан снова обернулся к Всаднику, девушки там не оказалось. Она
была уже далеко впереди и танцующим шагом направлялась к Сладкозвучному
залу.
   - Мне ее не догнать, - озабоченно произнесла Фирузе, складывая широкие
рукава вечернего халата на животе. - Беги за ней.
   - Ни за что! - ответил Богдан.
   Фирюзе лишь поджала губы на миг - и со вздохом сказала:
   - Какой ты непрактичный...
   - Вот же варварское слово, - буркнул Богдан, и они медленно двинулись
девушке вслед. - В наших языках даже корня этого не было никогда. Прак...
прак... Ровно лягушки квакают.
   Фирузе мягко улыбнулась. Она очень любила мужа, и ей нравилось в нем
все. Даже его непрактичность. Даже его периодическая склонность к
занудству. Рохлей и брюзгой он становился лишь от безделья. Стоило ему
бросить отдых и вернуться к делам - трудно было найти человека напористей
и остроумней.
   Это было очень по-мужски, и потому тоже нравилось Фирузе донельзя.
Мужчины не созданы для отдыха. Мужчина, которому нравится отдыхать - не
мужчина, мужчины созданы для трудов и побед.
   И потому все, что у них не получается, женщинам нужно тактично и
незаметно делать за них. Ведь не зря в двадцать второй главе "Лунь юя"
Учитель сказал: "Женщина - друг человека". Вести себя иначе - себе дороже.
Рискуешь даже в постели, вместо того, чтобы получать Великую радость, из
ночи в ночь слушать унылые причитания о том, как неправильно устроен мир,
как заела суета...
   Для мужчин все, что не подвиг, то суета. Хотя на самом деле это и есть
просто жизнь.
   А от подвигов, наоборот, частенько умирают.
   Сколько их, Богдановых подвигов, кануло, хвала Аллаху, в прошлое, не
нанеся вреда!
   А сколько еще предстоит...
   Словом, девушка мужу явно приглянулась, и этот случай Фирузе никак не
могла упустить. Похоже, ее Богдана тянуло на крайние случаи экзотики.
Несколько лет назад он безумно влюбился в нее, случайно встреченную во
время дальней служебной поездки утонченную дочь ургенчского бека. Теперь
разволновался, едва заметив юную европейскую варварку...
   - Сколько я помню твои же рассказы о развитии мировой законотворческой
мысли, любимый, - сказала она, - в Цветущей Средине еще во времена
Враждующих Царств философ Шэнь Бу-хай ввел понятие "умения пользоваться
обстоятельствами".
   - Только для чиновников государевых исполнительных органов, - буркнул
Богдан.
   - Шэнь Бу-хай по долгу философа заботился о государевых органах, -
мягко сказала Фирузе и взяла мужа под руку, - а я по долгу жены не могу не
позаботиться о твоих.
   Богдан вспыхнул, как маков цвет. Все-таки женщины в некоторых вопросах
бывают нестерпимо откровенны, что ни попадя готовы ляпнуть в полный голос.
Благородному мужу, да еще истово православному по вероисповеданию, слушать
их подчас просто страшно. Просто страшно. Если даже лучшая из них, и даже
с мужем, высказывается вот так - каких же невообразимо чудовищных вещей
они, вероятно, касаются, беседуя друг с другом наедине, без мужчин?
   - Мне кажется, и она пришла слушать музыку, - заключила Фирузе.
 
 
 
   Александрийский сладкозвучный зал, 
   23 день шестого месяца, пятница, 
   чуть позже 
 
 
   Богдан в душе и сам опасался того же. Похоже, сцены не избежать, уныло
думал он, когда они, по-прежнему рука об руку, медленно поднимались по
сверкающей мраморной лестнице, устланной длинным, словно дракон,
шемаханским ковром.
   Хотя девушка и впрямь очень милая. И взгляд такой серьезный,
осмысленный... Богдан был бы отнюдь не прочь поговорить с нею после
кончерто и