й  стандартной  техникой,  когда
ребенка учат группировать объекты по каким-либо абстрактным характеристикам,
подчеркивая в  то  же  время  индивидуальные  особенности  каждого  объекта.
Теобальд откровенно скучал на занятиях и первые три недели не демонстрировал
ни малейшего прогресса. Затем, казалось бы внезапно, им овладела  идея,  что
все эти нудные материи могут иметь отношение к нему лично - возможно,  виной
тому был случай, когда малыш узнал собственное имя на стате, который  Феликс
отправил из офиса. Во всяком случае, вскоре  после  этого  он  сделал  явный
рывок, сконцентрировав все внимание, на какое был способен.
   Через девять недель после начала обучения курс был завершен. Чтение  было
освоено, и дальнейшие занятия только испортили бы дело. Филлис оставила сына
в покое и только следила за тем, чтобы  в  пределах  досягаемости  Теобальда
находилась лишь такая литература, какую она хотела бы  ему  порекомендовать.
Иначе он читал бы все подряд - ей и так приходилось силой  отбирать  у  него
книгофильмы, когда ему надо было  заниматься  физическими  упражнениями  или
обедать.
   Феликса такое увлечение ребенка печатным  словом  беспокоило,  но  Филлис
поспешила рассеять его опасения.
   - Это пройдет. Мы неожиданно расширили  пространство  его  восприятия,  и
теперь он некоторое время должен осваиваться.
   - Со мной вышло иначе - я до сих пор  читаю,  когда  стоило  бы  заняться
чем-то другим. Это порок.
   Теобальд читал, запинаясь и  часто  бормоча  про  себя;  разумеется,  ему
нередко приходилось обращаться за  помощью  ко  взрослым,  если  встречались
новые и недостаточно ясные из контекста символы. Дома конечно не было такого
технического оснащения, как в воспитательном центре, где ни единое слово  не
появляется  в  букваре,  если  его   нельзя   проиллюстрировать   наглядными
примерами,  а   если   слово   символизирует   действие   -   это   действие
незамедлительно и столь же наглядно воспроизводится.
   Однако Теобальд покончил с букварем раньше, чем  полагалось,  и  дом  их,
хотя и достаточно просторный, должен был бы превратиться в настоящий  музей,
чтобы в нем  разместились  все  пособия,  необходимые  для  ответов  на  его
бесчисленные вопросы. Филлис напрягала всю  свою  находчивость  и  актерские
способности, стремясь  не  уклоняться  от  главного  принципа  семантической
педагогики: никогда не описывать новый символ с помощью уже известного, если
вместо этого можно привести конкретный пример.
   Впервые  эйдетическая  память  ребенка  обнаружилась  именно  в  связи  с
чтением. Теобальд буквально проглатывал тексты, и  если  даже  не  до  конца
понимал их, то запоминал безукоризненно точно. Детская  привычка  хранить  и
перечитывать любимые книги была не для него - единожды прочтенный книгофильм
сразу превращался в пустую оболочку; теперь мальчику нужен был следующий.
   - Что значит "влюбленный до безумия", мама? -  этот  вопрос  он  задал  в
присутствии Мордана и своего отца.
   - Ну... - осторожно начала Филлис. - Прежде всего, скажи, рядом с  какими
словами стояло это выражение?
   - "Я не просто в вас до безумия влюблен, как, по-видимому, полагает  этот
старый козел Мордан..." Этого я тоже не понимаю. Разве дядя Клод - козел? Он
совсем не похож...
   - Что читает этот ребенок? - удивленно спросил Феликс.
   Мордан промолчал и только выразительно повел бровью.
   - Кажется, я узнаю слог,  -  обращаясь  к  Феликсу,  негромко  произнесла
Филлис и, вновь повернувшись к Теобальду, поинтересовалась:
   - Где ты это нашел? Признайся.
   Ответа не последовало.
   - В моем столе? - она знала, что дело обстояло именно так; в ящике  стола
она хранила связку писем - воспоминание о тех днях, когда они с Феликсом еще
не быяснили всех своих разногласий; у нее вошло в привычку перечитывать их -
в одиночестве и втайне. - Скажи честно.
   - Да.
   - Это ведь запрещено, ты же знаешь.
   - Но ты же меня не видела! - торжествующе произнес отпрыск.
   - Это правда.
   Филлис лихорадочно обдумывала создавшееся положение. Ей хотелось поощрить
сына за то, что  он  сказал  правду,  но  вместе  с  тем  -  закрыть  дорогу
непослушанию. Конечно, непослушание чаще оборачивается достоинством,  нежели
грехом, однако... Ну да ладно. Она отложила выяснение вопроса.
   - У этого ребенка, похоже, нет ни намека на нравственность, - пробормотал
Феликс.
   - А у тебя есть? -  немедленно  ввернула  Филлис  и  вновь  сосредоточила
внимание на сыне.
   - Там было гораздо больше, мама. Хочешь послушать?
   - Не сейчас. Давай сперва ответим на два твоих вопроса.
   - Но, Филлис... - прервал ее Гамильтон.
   - Погоди, Феликс, - отмахнулась она, - сперва я должна  ответить  на  его
вопросы.
   - А не выйти ли нам в сад покурить? - предложил Мордан. - Некоторое время
Филлис будет занята.
   И даже очень. Уже  "влюбленный  до  безумия"  являлось  труднопреодолимым
препятствием,  но  как  объяснить  ребенку  на  сорок  втором  месяце  жизни
аллегорическое употребление символов? Нельзя сказать, чтобы  Филлис  в  этом
слишком  преуспела.  И  некоторое  время  Теобальд,  не  чувствуя  различия,
поочередно именовал Мордана то "дядей Клодом", то "старым козлом".
   Эйдетическая память является рецессивной. И Гамильтон, и Филлис  получили
ответственную за нее группу генов от  одного  из  родителей.  Теобальд  -  в
результате селекции - унаследовал ее от обоих. Скрытая потенция, рецессивная
в  каждом  из  его  родителей,  полностью  проявилась  в  нем.  Конечно,   и
"рецессив", и "доминанта" - термины относительные;  доминанта  не  подавляет
рецессив полностью, это - не символы в математическом уравнении. И Филлис, и
Гамильтон обладали превосходной, выходящей  за  рамки  обычного  памятью.  У
Теобальда она стала практически совершенной.
   Рецессивные характеристики, как правило,  нежелательны.  Причина  проста:
доминантные характеристики  в  каждом  поколении  закрепляются  естественным
отбором. Этот процесс - вымирание плохо приспособленных -  идет  изо  дня  в
день, неумолимо и автоматически.  Он  столь  же  неутомим  и  неумолим,  как
энтропия.  Нежелательная  доминанта  изживет  себя  в  расе   за   несколько
поколений. Самые плохие доминанты  появляются  лишь  в  результате  мутаций,
потому что они  или  убивают  своих  носителей  или  исключают  размножение.
Примером  первого  может  служить  зародышевый   рак,   второго   -   полная
стерильность. Однако рецессив способен передаваться от поколения к поколению
- затаившийся и не подверженный естественному отбору. Но в  какой-то  момент
ребенок получит его от обоих родителей  -  и  вот  тогда-то  он  развернется
вовсю. Именно поэтому для первых  генетиков  столь  трудной  проблемой  было
исключение таких рецессивов, как гемофилия или глухонемота; до тех пор, пока
соответствующие этим болезням гены  не  были  нанесены  -  крайне  сложными,
косвенными методами - на схему,  было  невозможно  определить,  является  ли
абсолютно здоровый индивид действительно "чистым". Не передаст ли  он  нечто
скверное своим детям? Этого никто не знал.
   Феликс заинтересовался, почему же  в  таком  случае  эйдетическая  память
оказалась не доминантой, а пользующимся столь дурной славой рецессивом.
   - Есть два ответа, - отозвался Мордан. - Во-первых, специалисты  все  еще
спорят, почему некоторые характеристики являются доминантными,  а  другие  -
рецессивными. Во-вторых, почему вы считаете эйдетическую память  желательным
свойством?
   - Но... Мой Бог! Вы же выбрали ее для Бальди!
   - Да,  мы  выбрали  ее  -  для  Теобальда.  Но  желательность  -  понятие
относительное.  Желательный  -  для  кого?   Совершенная   память   является
преимуществом лишь при наличии разума, способного управлять ею, в  противном
случае она превращается в  проклятие.  Такое  нередко  встречается:  бедные,
бесхитростные души, увязшие в сложностях собственного опыта, знающие  каждое
дерево, но неспособные увидеть лес. К тому же  способность  забывать  -  это
благословение,  болеутоляющее  средство,  необходимое  большинству  из  нас.
Большинство не нуждается в том, чтобы помнить - и не  помнит.  Иное  дело  -
Теобальд.
   Разговор этот происходил в служебном кабинете  Мордана.  Арбитр  взял  со
стола картотечный ящик, в котором были  расставлены  по  порядку  не  меньше
тысячи маленьких перфокарт.
   - Видите? Я их еще не просматривал -  это  информация,  которой  снабжают
меня техники. Расположение этих  перфокарт  значит  столько  же,  сколько  и
содержание - а может быть, даже больше. - Мордан поднял ящик и вывернул  его
содержимое на пол. - Информация все еще там, но какой от нее теперь толк?  -
он нажал клавишу на столе, и вошел его новый секретарь. - Альберт, отправьте
их, пожалуйста, на повторную сортировку. Боюсь, они слегка перепутались.
   Альберт был явно удивлен, однако сказал лишь:
   - Конечно, шеф, - и, подобрав с полу, унес разноцветные карточки.
   - В первом приближении можно сказать, что у Теобальда достаточно ума  для
отыскания, систематизации и  использования  информации.  Он  будет  способен
охватить целое, извлечь из общей массы сведений значимо связанные  детали  и
соотнести  их.  Для  него   эйдетическая   память   действительно   является
желательной характеристикой.
   Да, конечно, это так... Но временами  Гамильтона  посещали  сомнения.  По
мере того как ребенок подрастал, в нем все заметнее проявлялась раздражающая
привычка поправлять старших, когда они ошибались в мелочах. Сам он в мелочах
был изводяще педантичен.
   - Нет, мама, это было не в прошлую среду, а в четверг.  Я  помню,  потому
что в тот день папа взял меня на прогулку, а когда мы шли мимо бассейна,  то
встретили красивую леди в  зеленом  костюме  и  папа  улыбнулся  ей,  а  она
остановилась и спросила,  как  меня  зовут,  и  я  сказал,  что  меня  зовут
Теобальдом, а папу - Феликсом и что мне четыре года и  один  месяц.  А  папа
засмеялся, и она засмеялась тоже, и папа сказал...
   - Ну, хватит, - оборвал Феликс, - ты свое доказал. Это  был  четверг.  Но
нет смысла обращать внимание людей на такие мелочи.
   - Но должен же я их поправить, когда они ошибаются!
   Феликс ушел от этой темы, однако подумал, что Теобальду, когда он  станет
постарше, может понадобиться умение в совершенстве владеть оружием.
   Сельскую жизнь Гамильтон полюбил, хотя поначалу она  его  не  привлекала.
Если бы не Великое Исследование, в котором он продолжал  принимать  участие,
Феликс мог бы  всерьез  увлечься  садоводством.  Он  пришел  к  выводу,  что
вырастить сад таким, каким хочешь его видеть - дело, способное удовлетворить
потребности души.
   Согласись на это Филлис - он и все праздники проводил бы здесь, возясь со
своими растениями. Однако у нее выходных было  куда  меньше:  едва  Теобальд
подрос  достаточно,  чтобы  у  него  появилась   потребность   общаться   со
сверстниками, Филлис вернулась  к  своей  работе,  устроившись  в  ближайший
воспитательный центр. Поэтому, когда выпадал  свободный  день,  ей  хотелось
сменить обстановку - чаще всего устроить пикник где-нибудь на берегу.
   Из-за работы Феликса они должны были жить неподалеку от  столицы,  однако
Тихий океан лежал чуть дальше чем в пятистах километрах к западу.  Это  было
восхитительно - упаковав ленч, добраться  до  побережья  с  таким  расчетом,
чтобы  хватило  времени  вволю  поплавать,  долго,  лениво,  с  наслаждением
поваляться, а затем перекусить.
   Феликсу хотелось понаблюдать за  реакцией  мальчика,  когда  тот  впервые
окажется на морском берегу.
   - Ну вот, сын, это и есть океан. Как он тебе нравится?
   Теобальд хмуро уставился на прибой.
   - Хорошо, - неохотно согласился он.
   - А что не так?
   - Вода. Она как будто больная. И солнце должно быть  там,  а  не  с  этой
стороны. И где большие деревья?
   - Какие большие деревья?
   - Высокие, тонкие, с такими кустами наверху.
   - Хм-м-м... А чем тебе не нравится вода?
   - Она не синяя.
   Гамильтон вернулся к Филлис, которая растянулась на песке.
   -  Ты  не  можешь  вспомнить,  -  медленно  проговорил  он,  -  видел  ли
когда-нибудь Бальди стерео королевских пальм -  на  берегу,  на  тропическом
берегу?
   - Насколько я знаю, нет. А что?
   - Постарайся вспомнить. Не показывала ли ты ему такую картинку,  объясняя
что-нибудь?
   - Уверена - нет.
   - А что он читает? Нет ли там каких-либо плоских иллюстраций?
   Она порылась в своей превосходной и хорошо организованной памяти.
   - Нет, я бы это помнила. И никогда не показала бы ему такой картинки,  не
объяснив ее.
   Произошло это еще до того, как Теобальд пошел в воспитательный  центр,  а
значит  все,  что  он  видел,  он  мог  видеть  только  дома.  Нельзя  было,
разумеется, гарантировать, что ему не попался на глаза отрывок  из  новостей
или какой-либо другой программы, однако самостоятельно включать приемник  он
не умел, а ни Гамильтон, ни Филлис ничего подобного не помнили. Все это было
чертовски занятно.
   - Что ты хотел сказать, дорогой?
   Гамильтон вздрогнул.
   - А? Нет, ничего. Совсем ничего.
   - Какого рода "ничего"?
   Он покачал головой.
   - Слишком фантастично. Я просто задумался.
   Вернувшись  к  мальчику,  Феликс  попытался  вытянуть  из  него  побольше
подробностей, силясь докопаться до истины. Но Теобальд не  разговаривал.  Он
даже не слушал отца - о чем и заявил без обиняков.
   Много  позже  произошло  событие,  при  сходных  обстоятельствах  так  же
насторожившее Гамильтона, но - на этот раз он смог несколько приблизиться  к
разгадке. Они с сыном плескались в прибое -  до  тех  пор,  пока  совсем  не
выбились из сил. Вернее, устал Феликс,  что  составляло  большинство  -  при
одном голосе против.  Потом  они  валялись  на  песке,  предоставляя  солнцу
высушить кожу, а вскоре ощутили легкий зуд от налета соли - как  это  всегда
бывает после морского купания.
   Феликс почесал Теобальда между лопатками - в самом  недоступном  месте  -
отметив про себя,  сколько  сходства  у  ребенка  с  котенком,  даже  в  той
сибаритской  повадке,  с  какой  он   воспринимает   маленькое   чувственное
удовольствие. Сейчас Теобальду нравилось, что его ласкали,  однако  секундой
позже он может стать столь же высокомерным и холодным, как  персидский  кот.
Или наоборот - может решить свернуться калачиком.
   Гамильтон перевернулся на живот. Теобальд оседлал его  и  они  поменялись
ролями. Феликс и в себе ощутил некоторое сходство с котом  -  это  было  так
приятно! И вдруг он заметил, что происходит нечто весьма любопытное и  почти
необъяснимое.
   Когда представитель  рода  людского  по  реликтовой  обезьяньей  привычке
оказывает любезность ближнему, почесывая его - сколь  бы  восхитительным  ни
было ощущение, этот человек никогда не попадает именно туда, где чешется.  С
приводящей в бешенство бестолковостью тебя чешут  то  выше,  то  ниже  -  но
никогда, никогда, никогда! - не там, где надо. И  это  продолжается  до  тех
пор, пока ты сам в безысходном отчаянии чуть не вывихнув руку, не дотянешься
наконец до нужного места.
   Феликс не давал Теобальду никаких указаний; он вообще уже почти  засыпал,
разморившись на солнце и млея от ласки сына. Но внезапно очнулся  -  он  был
потрясен тем, что Бальди умудрялся чесать именно там, где чесалось.
   Точнехонько там. Стоило зуду проявиться в  каком-то  определенном  месте,
как мальчик накидывался на него и почесывал  до  тех  пор,  пока  неприятное
ощущение не исчезало.
   Это следовало обсудить с  Филлис.  Гамильтон  встал,  подошел  к  жене  и
рассказал ей о своих наблюдениях, предварительно предложив сыну побегать  по
берегу ("Но в воду - только по щиколотки!").
   - Попробуй сама, - закончил он свой рассказ. - Он  может  это  делать.  В
самом деле может.
   - И хотела бы, да не могу. Прости, но я все еще первозданно свежа и чиста
и потому столь вульгарных потребностей не испытываю.
   - Филлис...
   - Да?
   - Кто может чесать именно там, где у другого чешется?
   - Ангел.
   - А если серьезно?
   - Сам скажи.
   - Ты знаешь это не хуже меня. Этот ребенок - телепат!
   Они оба посмотрели вдоль берега - на маленькую, угловатую, чем-то занятую
фигурку.
   - Теперь я знаю, как чувствует себя курица,  высидевшая  утенка,  -  тихо
сказала Филлис; она быстро поднялась. - Я отправляюсь в воду за солью и  дам
ей на мне высохнуть. Я должна во всем этом разобраться.


   Глава 15
   "Возможно, это тупик..."
   На следующий день Гамильтон Феликс взял сына с собой в город. Кое-кто  из
связанных с Великим Исследованием разбирался в подобных  вещах  куда  лучше,
чем он или Филлис, и Гамильтон собирался попросить их обследовать Теобальда.
В офисе он снабдил ребенка чтением - уловка, способная  удержать  Бальди  на
месте так же надежно, как если  бы  он  был  прикован  цепью  -  и  позвонил
Джейкобстейну  Рэю.  Тот  возглавлял  группу,  занимавшуюся   телепатией   и
родственными ей явлениями.
   Он объяснил Джейку, что в данный момент ему нельзя покидать кабинеты.  Не
может ли Джейк зайти, если не слишком занят? Джейк мог -  и  появился  через
несколько минут. Мужчины уединились в соседней комнате, прикрыв дверь, чтобы
мальчик их не слышал. Феликс рассказал о произошедшем на берегу и  предложил
Джейку заняться этим. Тот сразу заинтересовался.
   - Только не ожидайте слишком многого, - предостерег он. - Нам приходилось
сталкиваться с проявлениями  телепатии  у  детей,  причем  во  всех  случаях
существовала статистическая уверенность, что  они  не  могли  получить  этой
информации ни одним из известных способов.  Однако  всерьез  этим  никто  не
занимался: дети никогда не могли толком объяснить, что с ними происходит,  а
по мере  того  как  ребенок  подрастал  и  становился  более  разговорчивым,
способности его бледнели и мало-помалу исчезали. Можно сказать,  отмирали  -
как вилочковая железа.
   - Вилочковая железа? Тут есть какая-нибудь связь?
   - Ни малейшей. Это просто метафора.
   - А вдруг?
   - Крайне маловероятно.
   - В этом деле все маловероятно. Может, стоит подключить группу?  Хорошего
биостатистика и кого-нибудь из ваших операторов?
   - Можно, если хотите.
   - Прекрасно. Я пошлю вам официальный стат. Возможно, это тупик, но -  кто
знает!
   Следует добавить, что это и впрямь оказалось  тупиком.  Затея  обернулась
лишь крохотным привеском  к  огромной  массе  отрицательной  информации,  на
которой вырастает научное знание.
   Феликс с Джейком вернулись в кабинет,  где  сидел  погруженный  в  чтение
Теобальд. Прежде всего они опустились в кресла,  чтобы  оказаться  на  одном
уровне с ребенком, а потом Гамильтон, стараясь ничем  не  ранить  болезненно
самолюбивого мальчика, познакомил его с Джейком.
   -  Послушай,  малыш,  -  сказал  он,  когда  с  процедурой   официального
представления было покончено, - папа хочет, чтобы ты на часок-другой  сходил
с Джейком и кое в чем ему помог. Согласен?
   - Зачем?
   Это был трудный вопрос. Давно установлено, что незрелым умам лучше  всего
не сообщать, зачем все делается.
   - Джейк хочет разобраться, как у тебя  работает  голова.  Ну...  Поможешь
ему?
   Теобальд задумался.
   - Это будет большой услугой папе, - сказал Гамильтон.
   Филлис могла бы предостеречь его  от  такого  подхода:  Теобальд  еще  не
достиг степени социального развитая, при которой человек ощущает радость  от
того, что он сделал одолжение.
   - А ты мне сделаешь одолжение? - парировал он.
   - Чего же ты хочешь?
   - Вислоухого кролика.
   При некоторой помощи взрослых Бальди разводил кроликов, и,  если  бы  его
грандиозные планы не контролировались, весь  дом  давно  уже  заполнился  бы
толстыми пушистыми грызунами. Тем  не  менее  Гамильтон,  испытал  некоторое
облегчение от того, что просьба оказалась достаточно скромной.
   - Конечно, малыш. Ты и так мог бы его получить.
   Теобальд ничего не ответил, однако встал, демонстрируя согласие.
   После их ухода Гамильтон задумался. Еще один кро