ее - что,  собственно,  и  убедило  его
друга согласиться на эту вылазку. Подали все на удивление быстро.
   - Что это такое? - с подозрением поинтересовался Монро-Альфа.
   - Буйабесс. Нечто среднее между  ухой  и  тушеной  рыбой.  Больше  дюжины
сортов разной рыбы, белое вино и Бог знает сколько всяческих трав и приправ.
Все, заметьте, натуральное.
   - Должно быть, ужасно дорого.
   - Это произведение искусства - и платить за него одно удовольствие. Но не
беспокойтесь: вы же знаете, я не могу не делать деньги.
   - Да, знаю. Никогда не  мог  понять,  почему  вас  так  интересуют  игры.
Правда, за них хорошо платят.
   - Вы ошибаетесь. Игры меня совершенно не интересуют. Разве вам  случалось
видеть, чтобы я истратил доллар или кредит на любую из моих игр? Я с детства
ни во что не играл. Мне  совершенно  ясно,  что  одна  лошадь  может  бежать
быстрее другой, что шарик останавливается на красном или  черном,  а  тройка
бьет две двойки. И видя эти  примитивные  игрушки,  которыми  взрослые  люди
забавляются,  я  невольно   представляю   себе   нечто   более   сложное   и
увлекательное. Когда мне надоедает сидеть без  дела,  я  делаю  эскиз  такой
игрушки и  отсылаю  своему  агенту.  В  итоге  появляются  новые  деньги.  -
Гамильтон пожал плечами.
   - А что же вас интересует по-настоящему?
   - Люди. Ешьте суп.
   Монро-Альфа осторожно  попробовал  похлебку  -  на  лице  его  отразилось
удивление, и он принялся за дело всерьез. Гамильтон, улыбнувшись  про  себя,
пустился его догонять.
   - Феликс...
   - Да, Клифф?
   - А почему вы причислили меня к девяноста восьми?
   - К девяноста восьми? Вы имеете в виду обзор кислых рож! Ну, дружище,  вы
это заслужили. Если за этой смертной маской прячутся довольство и веселье  -
значит, вы умеете их прекрасно скрывать.
   - Но мне не от чего быть несчастным!
   - Насколько я знаю, нет. Но и счастливым вы тоже не выглядите.
   Еще несколько минут они ели молча. Потом Монро-Альфа возобновил разговор:
   - А знаете, это правда. Нет.
   - Что "нет"?
   - Я не счастлив.
   - Да? М-м-м... Почему же?
   - Не знаю. Если бы  знал,  то  что-нибудь  бы  предпринял.  Мой  семейный
психиатр не может определить причины.
   - Вы не на той волне.  Психиатр  -  последний,  к  кому  следует  с  этим
обращаться. Они знают о человеке все - за исключением того, что он  такое  и
что заставляет его тикать. И кроме того, случалось ли вам  видеть  здорового
психиатра? Да на всю страну не сыщется и двух, которые смогли бы пересчитать
собственные пальцы и дважды подряд получить одинаковый результат.
   - Он и вправду был не в состоянии мне хоть чем-нибудь помочь.
   -  Разумеется,  нет.  И  знаете  почему?  Потому  что   он   исходил   из
предположения, будто с вами что-то не в порядке.  Естественно,  он  не  смог
ничего найти и зашел в тупик. Ему и в голову не пришло, что  с  вами  все  в
порядке, но это-то непорядок и есть.
   Монро-Альфа казался утомленным.
   - Не понимаю. К тому же он сказал, что нашел ключ.
   - Какого рода?
   - Но... я ведь представляю собой девиант, вы же знаете.
   - Знаю, - кивнул  Гамильтон.  Генетическая  родословная  друга  была  ему
достаточно хорошо известна, однако он не любил, когда тот вспоминал об этом.
Что-то  в  Гамильтоне  противилось  мысли,  будто   человек   непременно   и
неотвратимо следует  схеме,  навязанной  ему  генетическими  программистами.
Больше того - он вовсе не  был  убежден,  что  Монро-Альфу  следует  считать
девиантом.
   Девиант  -  термин,  вызывающий  вопросы.  Когда   человеческие   зиготы,
образующиеся в результате слияния двух половых клеток-гамет,  отличаются  от
тех, что были  предсказаны  генетиками,  но  не  настолько,  чтобы  уверенно
классифицировать их  как  мутацию,  на  сцене  появляется  слово  "девиант".
Вопреки расхожему мнению,  это  не  термин,  применимый  для  характеристики
конкретного   феномена,   а   просто    обобщающий    ярлык,    прикрывающий
недостаточность знания.
   Монро-Альфа (именно этот Монро-Альфа  -  Клиффорд,  32-847-106  Б  62)  -
явился  на  свет  вследствие  попытки  воссоединить  две   первичные   линии
Монро-Альфа и тем самым возобновить  и  укрепить  математический  гений  его
знаменитого предка. Однако математический гений заключен не в одном гене или
даже группе генов. Предполагается, что  это  скорее  всего  комплекс  генов,
организованных в определенном порядке.
   К несчастью, оказалось, что в линии Монро-Альфа этот комплекс генов тесно
связан с невротической характеристикой, снижающей способность  к  выживанию.
Природу этой характеристики не удалось определить и привязать  к  какой-либо
группе генов. Вроде бы было установлено, что такая взаимосвязь  не  является
непременной,  и  потому  инженеры-генетики,  выбиравшие  конкретные  гаметы,
которые должны были вызвать к жизни Монро-Альфу Клиффорда,  полагали,  будто
исключили нежелательную черту характера. Сам  Монро-Альфа  Клиффорд  так  не
думал.
   - Знаете, в чем ваша беда, дружище? - Гамильтон наставительно ткнул в его
сторону пальцем. - По глупости вы ломаете голову над тем,  чего  не  знаете.
Ведь ваши конструкторы уверяют, что сделали все возможное,  чтобы  исключить
из  вашего  "я"  те  черты,  которые  заставили  вашего  милого   прадедушку
Уиффенпуффа разводить  ужей-полосатиков  в  собственной  шляпе.  Существует,
конечно, вероятность, что им это удалось не в полной мере. Но кто заставляет
вас верить в это?
   -  Мой  прадед  ничего  подобного  не  делал.  Некоторая   склонность   к
агедонизму, тенденция к...
   - Так зачем же  вести  себя  так,  словно  его  надо  было  выгуливать  в
наморднике? Вы меня утомляете. Родословная  у  вас  чище,  чем  у  девяноста
девяти человек из ста, а карта хромосом четче и правильней шахматной  доски.
А вы  все  скулите  по  этому  поводу.  Как  понравилось  бы  вам  оказаться
дикорожденным?   Носить   перед   глазами   линзы?   Страдать    от    дюжин
отвратительнейших болезней? Или оказаться без зубов и жевать  искусственными
челюстями?
   - Разумеется, никто не хочет быть дикорожденным,  -  задумчиво  отозвался
Монро-Альфа, - впрочем, те из них, с кем я сталкивался, выглядели достаточно
счастливыми...
   - Тем больше у вас оснований покончить со своими страхами. Что вы  знаете
о болях и болезнях? Вы не можете судить о себе сегодняшнем, как  рыба  не  в
силах оценить воду. Доход у вас втрое больше,  чем  вы  способны  истратить;
высокое положение и любимая работа - чего еще желать?
   - Не знаю, Феликс, не знаю... Но чего-то, сам не  понимаю  чего,  мне  не
хватает. И не давите на меня больше.
   - Ну хорошо, простите меня. Займемся лучше обедом.
   В буйабессе было несколько крупных крабьих ног, и Гамильтон положил  одну
из них на тарелку Клиффорда. Монро-Альфа с сомнением посмотрел на деликатес.
   - Не будьте столь  подозрительны,  -  посоветовал  Гамильтон.  -  Смелее,
попробуйте.
   - Как?
   - Возьмите ее в руки и раздавите скорлупу.
   Монро-Альфа попытался последовать его совету, однако отсутствие опыта  не
замедлило сказаться - жирная, скользкая крабья нога выскользнула у  него  из
пальцев; он попытался было ее поймать, но она  улетела  за  перила  балкона.
Монро-Альфа стал подниматься из-за стола, но Гамильтон удержал его:
   - Моя ошибка - мне и исправлять,  -  сказал  он,  и  посмотрел  вниз,  на
столик, оказавшийся прямо под их ложей.
   Сам злосчастный дар моря Гамильтон заметил не сразу,  хотя  в  том,  куда
именно он упал, сомневаться не приходилось. За столом сидели восемь человек,
в том числе двое пожилых мужчин с нарукавными повязками, говорившими о  том,
что они безоружны,  и  четыре  женщины.  Одна,  молоденькая  и  хорошенькая,
промокала  платком  забрызганное  платье;  в  стоявшем  перед  ней   бокале,
наполненном какой-то пурпурной жидкостью, плавала своенравная  крабья  нога.
Увязать причину со следствием было не трудно.
   Двое вооруженных участников  застолья  вскочили  и  впились  взглядами  в
балкон. Юноша в ярко-алом прогулочном костюме уже положил ладонь на рукоятку
излучателя и уже собрался было заговорить, однако второй, постарше, переведя
холодные, опасные глаза с Гамильтона на своего юного  компаньона,  остановил
его.
   - С вашего позволения, Сирил, - проговорил он, - это мое право.
   Молодой задира  был  явно  раздосадован;  тем  не  менее,  он  напряженно
поклонился и опустился на стул. Старший чопорно вернул ему  поклон  и  вновь
повернулся к Гамильтону. Кружева его манжет касались кобуры, но до оружия он
не дотронулся - пока.
   Гамильтон встал и наклонился, положив обе руки на перила  так,  чтобы  их
было хорошо видно.
   - Сэр, моя неуклюжесть испортила вам удовольствие от трапезы  и  нарушила
ваше уединение. Я глубоко виноват.
   - Должен ли я понимать, что это произошло случайно, сэр? - Взгляд мужчины
оставался по-прежнему холодным, однако к оружию он не  потянулся.  Но  и  не
сел.
   - Уверяю вас, сэр, и покорно прошу меня извинить. Не окажете  ли  вы  мне
любезность, позволив возместить причиненный ущерб?
   Человек опустил взгляд - не на юношу в алом, а на девушку в  забрызганном
платье. Та пожала плечами.
   - Вашего предложения уже достаточно, сэр.
   - Сэр, вы оставляете меня в долгу.
   - Нисколько, сэр.
   Они обменялись поклонами и уже были готовы занять свои  места,  когда  из
противоположной ложи балкона раздался выкрик:
   - Где ваша повязка?
   Оба  посмотрели  в  ту  сторону;  один  из  собравшейся  там  компании  -
по-видимому, вооруженной, поскольку повязок  ни  у  кого  не  было  видно  -
перегнулся через перила и уставился на них с откровенной наглостью.
   - Мое право, сэр, не так ли? - обратился Гамильтон к человеку внизу.
   - Ваше право. Желаю удачи, - тот сел и повернулся к сотрапезникам.
   - Вы обращались ко мне? - поинтересовался Гамильтон у крикуна с балкона.
   - К вам. Вы слишком легко отделались. С вашими манерами надо обедать дома
- если у вас есть дом, - а не в обществе воспитанных людей.
   - Он пьян,  -  коснувшись  руки  Гамильтона,  шепнул  Монро-Альфа.  -  Не
связывайтесь с ним.
   - Знаю, - чуть слышно отозвался Феликс. - Но он не оставляет мне выбора.
   - Может быть, его друзья вмешаются?
   - Посмотрим.
   Приятели буяна и в самом деле попытались его  утихомирить.  Один  из  них
успокаивающим жестом прикрыл рукой кобуру задиры, но тот резко ее  стряхнул,
Он явно играл на публику - весь ресторан притих,  посетители  демонстративно
не обращали внимания на происходящее, хотя это  было  не  более  чем  позой,
маскировавшей всеобщий интерес.
   - Отвечайте! - потребовал буян.
   - Отвечу, - спокойно произнес Гамильтон. - Вы перебрали  и  потому  не  в
силах контролировать собственные слова.  Друзья  должны  обезоружить  вас  и
надеть на вас повязку. А не то какой-нибудь вспыльчивый джентльмен может  не
заметить, что ваши манеры нацежены из бутылки.
   Позади буяна  возникло  какое-то  движение  и  перешептывание,  там  явно
совещались, не внять ли совету Гамильтона. Один из спутников снова попытался
урезонить задиру, но тщетно.
   - Это вы что, о моих манерах? Вы, ошибка планировщиков!
   - Ваши манеры, - спокойно возразил Гамильтон, - столь  же  отвратительны,
сколь и ваш язык.
   Буян выхватил излучатель, рука его  взметнулась,  намереваясь,  очевидно,
полоснуть лучом вниз.
   Ужасающий гром кольта сорок  пятого  калибра  заставил  всех  вооруженных
граждан вскочить в полной боевой готовности  -  излучатели  в  руках,  глаза
насторожены. Но готовиться было  уже  не  к  чему.  Коротко  и  пронзительно
засмеялась женщина. Смех ее  разрядил  общее  напряжение;  пожимая  плечами,
мужчины садились на свои места. Подчеркивая свое  безразличие  к  тому,  что
делается вокруг, все вернулись к прерванной трапезе.
   Противника Гамильтона поддерживали под руки двое приятелей.  Выглядел  он
совершенно трезвым и крайне удивленным. Возле правого плеча  в  рубашке  его
зияла  дыра,  вокруг   которой   расплывалось   красное   пятно.   Один   из
поддерживающих его людей  помахал  Гамильтону  свободной  рукой  с  открытой
ладонью. Феликс тем же жестом  принял  капитуляцию.  Потом  кто-то  задернул
занавески противоположной ложи,
   Со вздохом облегчения Гамильтон опустился на подушки.
   - Вот так мы и теряем крабов, - заметил он. - Хотите еще, Клифф?
   - Нет, спасибо, - отозвался Монро-Альфа. - Я  предпочитаю  пищу,  которую
едят ложками. Ненавижу перерывы во время обеда. Он мог убить вас.
   - И оставить вас расплачиваться за обед.  Такое  крохоборство  вам  не  к
лицу, Клифф.
   - Вы же знаете, что это не так, - раздосадованно возразил Монро-Альфа.  -
У меня слишком мало друзей, чтобы я мог позволить себе  легко  терять  их  в
случайных ссорах. Надо было занять отдельный кабинет - я же предлагал.
   Он дотронулся до кнопки под перилами, и шторы закрыли арку, отгородив  их
от общего зала. Гамильтон рассмеялся.
   - Немного возбуждающего полезно  для  аппетита.  В  противоположной  ложе
человек, жестом признавший капитуляцию, яростно выговаривал раненому:
   - Ты дурак! Неуклюжий идиот! Ты все испортил!
   - Я ничего не мог поделать, - протестовал раненый. - После того,  как  он
уступил право, мне оставалось только изображать пьяного и делать вид,  будто
я имел в виду другого, - он осторожно пощупал кровоточащее плечо. -  Во  имя
Бога, чем это он меня прожег?
   - Какая разница?
   - Для вас - может, разницы и нет, а для меня есть. Я его разыщу.
   - Уймись. Хватит и одной ошибки.
   - Но я же думал, что он из наших. Думал, это входит в спектакль.
   - Хм! Тебя бы предупредили.
   Когда Монро-Альфа отправился на свидание,  Гамильтону  решительно  нечего
было делать.  Столичная  ночная  жизнь  предлагала  человеку  уйму  способов
избавиться  от  лишних  кредитов,  но  все  это  ему  давно  опостылело.  Он
безуспешно попытался найти какое-нибудь оригинальное развлечение,  но  потом
сдался и предоставил  городу  развлекать  его  по  собственному  усмотрению.
Коридоры были, как всегда, переполнены, лифты битком набиты, Большая площадь
под портом кишела народом. Куда это они все несутся? Что за  спешка?  И  что
они ожидают найти там, куда так стремятся?
   Впрочем,  присутствие  некоторых  людей  в  объяснениях   не   нуждалось.
Немногочисленные пешеходы с повязками оказались здесь просто по делу. Так же
объяснялось  и  присутствие  здесь  немногочисленных  вооруженных   граждан,
носивших,  в  то  же  время  повязки,  утверждавшие  их  уникальный   статус
полицейских  блюстителей,  -  они   имели   оружие,   но   при   этом   были
неприкосновенны.
   Однако остальные - вооруженные и разодетые мужчины  со  своими  столь  же
кричаще разукрашенными женщинами, - почему они так суетились? Почему  бы  им
со своими девицами не посидеть дома?  Гамильтон  сознавал,  что,  забавляясь
наблюдениями над толпой, он  и  сам  является  ее  частицей.  И  без  всяких
сомнений он не один занимал здесь такую позицию: более того, могло  статься,
что все остальные, устав от самих себя, собрались здесь, чтобы позабавиться,
наблюдая безумства друг друга.
   Некоторое время спустя он оказался последним посетителем маленького бара.
Коллекция пустых рюмок возле его локтя выглядела впечатляюще.
   - Герберт, - обратился он наконец к бармену,  -  почему  вы  держите  эту
забегаловку?
   Владелец заведения перестал протирать стойку.
   - Чтобы делать деньги.
   - Хороший ответ, Герберт. Деньги и дети - какие еще  могут  быть  цели  в
жизни? У меня слишком много одних и совсем нет других. Наливайте, Герберт. И
давайте выпьем за ваших детей.
   Герберт поставил на стойку две рюмки, но покачал головой.
   - Лучше за что-нибудь другое. Детей у меня нет.
   - Извините за бестактность. Тогда выпьем за детей, которых нет у меня.
   Герберт наполнил рюмки - из двух разных бутылок.
   - Что это вы там пьете? Дайте попробовать!
   - Вам не понравится.
   - Почему?
   - Признаться, это просто подкрашенная вода.
   - Вы пьете это под тост? Почему, Герберт?
   - Вам не понять. Мои почки...
   Гамильтон  с  удивлением  уставился  на  бармена.  Тот  выглядел   вполне
здоровым.
   - Вы  и  не  догадались  бы,  верно?  Да,  я  дикорожденный.  Но  у  меня
собственные волосы. И собственные зубы - в основном. Держу себя в форме.  Не
хуже любого. - Он выплеснул жидкость из своей рюмки и вновь наполнил ее - из
той бутылки, откуда наливал Гамильтону. - Ладно! Один раз не повредит, -  он
поднял рюмку. - Долгой жизни!
   - И детей, - механически добавил Гамильтон.  Они  выпили.  Герберт  вновь
наполнил рюмки.
   - Взять вот детей, - начал он, - каждый хочет, чтобы у  его  детей  жизнь
складывалась лучше, чем у него самого. Я женат вот уже четверть века.  Мы  с
женой принадлежим к Первой Правде и не одобряем этих нынешних  порядков.  Но
дети... Это мы решили уже давно. "Марта, -  сказал  я  ей,  -  неважно,  что
подумают братья. Главное, - чтобы наши дети были такими же, как все здоровые
люди". Она подумала, подумала - и согласилась. И  тогда  мы  пошли  в  Совет
евгеники...
   Гамильтон тщетно пытался остановить эти излияния.
   - Надо сказать, они были очень вежливы и любезны. Сначала они  предложили
нам хорошенько подумать. "Если  вы  прибегнете  к  генетическому  отбору,  -
сказали они, - ваши дети не получат пособия  дикорожденных".  Как  будто  мы
сами этого не знали. Да разве в  деньгах  дело?  Нам  хотелось,  чтобы  дети
выросли красивыми, здоровыми и были умнее, чем мы. Мы  стали  настаивать,  и
тогда они составили на каждого из нас карту хромосом. Прошло недели две  или
три, пока они нас снова пригласили. "Ну, док, - спросил я, едва мы вошли,  -
что скажете? Что нам лучше выбрать?" "А вы уверены, что хотите это  сделать?
- говорит он. - Оба вы - хорошие и здоровые люди, и государство нуждается  в
таких, как вы. Если вы откажетесь от своей затеи, я готов дать рекомендацию,
чтобы вам увеличили пособие". "Нет, - сказал я, - я свои права  знаю.  Любой
гражданин, даже дикорожденный, если хочет, может прибегнуть к  генетическому
отбору". Тогда он мне все и высказал - напрямую.
   - Что?
   - А нечего там и выбирать - ни в ком из нас...
   - Как это нечего?
   - Правда... Хотя, может, и не вся. Можно было исключить сенную  лихорадку
Марты - но это, пожалуй, и все. А о том, чтобы создать  ребенка,  способного
на равных соревноваться со всеми генетически запланированными детьми, и речи
быть не могло. Не  было  материала.  Они  составили  идеальную  карту  всего
лучшего, что могло быть скомбинировано из наших с Мартой генов -  и  все  же
ничего хорошего у них не получилось. По общей шкале оценки сумма  получилась
лишь на четыре с хвостиком процента выше, чем у нас с женой. "Больше того, -
сказал он нам,  -  вам  и  на  это  не  приходится  рассчитывать.  Мы  можем
перебирать ваши зародышевые клетки на протяжении всего периода вашей половой
зрелости - и ни разу не наткнуться на те  две  гаметы,  которые  могут  быть
увязаны в этой комбинации". "А как насчет мутаций?"  -  спросил  я  его.  Он
только  плечами  пожал:  "Прежде  всего,  -  говорит,  -  чертовски   трудно
зафиксировать  мутацию  в  генетической  структуре  самой   гаметы.   Обычно
приходится выжидать, пока новая характеристика  не  проявит  себя  в  зрелой
зиготе, и уже потом устанавливать изменения в структуре гена. А вам нужно не
меньше тридцати мутаций сразу, чтобы получить ребенка, какого вы хотите. Это
математически невозможно".
   - И в результате вы отказались от мысли иметь запланированных детей?
   - Мы вообще отказались  от  мысли  иметь  детей.  Точка.  Марта,  правда,
предложила стать приемной матерью любому ребенку, которого я  смогу  добыть,
но я сказал - нет. Если это не для нас - значит, не для нас.
   - Хм-м... Боюсь, что так. Если вы с женой оба  дикорожденные,  зачем  вам
держать этот бар? Дивиденды граждан плюс два пособия дикорожденных -  вполне
приличный доход. А вы не похожи на человека с экстрава