. неважно. Однако  классификационная  буква  была  не  "В",  означавшая
основной тип, и не "С", свидетельствовавшая о принадлежности к дикорожденным
- это была литера "X", обозначавшая экспериментальную группу.
   Обо всем  этом  Марион  рассказала  ему  чуть-чуть  позже.  Ее  прадед  и
прабавушка по мужской линии были дикорожденными.
   - Конечно, это немного сказывается, - говорила Марион, - и я простужаюсь,
если забываю принимать пилюли. А я иногда забываю  -  я  вообще  рассеянная,
Клиффорд.
   Ребенок этих двоих, ее дед  по  отцу,  уже  взрослым  был  определен  как
вероятная благоприятная мутация - почти наверняка благоприятная. Мутация эта
относилась к числу исключительно тонких и трудно выявляемых  и  зависела  от
сферы эмоциональной стабильности. Наверное, проще всего было бы сказать, что
дед Марион был цивилизованнее всех остальных. Естественно, была  предпринята
попытка сохранить эту мутацию - и Марион являлась одной из ее носительниц.


   Глава 13
   "Не больше уединения, чем у гуппи в аквариуме"
   Едва войдя в дом, Гамильтон услышал восторженный визг Филлис:
   - Феликс!
   Отшвырнув в сторону портфель, он поцеловал ее.
   - Что стряслось, Фил?
   - Вот это. Смотри. Читай.
   "Это" оказалось фотостатом рукописного послания. Гамильтон прочел вслух:
   -  "Эспартеро  Карвала  приветствует  мадам  Лонгкот  Филлис   и   просит
разрешения навестить се завтра в половине пятого". Хм-м-м... Высоко  метишь,
дорогая.
   - Но что я должна делать?
   - Делать? Ты протягиваешь руку, говоришь:  "Как  поживаете?"  -  а  затем
угощаешь чем-нибудь, вероятно, чаем, хотя я слышал, что она пьет, как рыба.
   - Филти!
   - В чем дело?
   - Не шути со мной. Что мне делать? Не развлекать же ее пустой  болтовней!
Она вершит Политику. Я не знаю, о чем с ней говорить.
   - Допустим, она член Совета Политики. Но она же человек, не так ли? И дом
у нас - в полном порядке, верно? Пойди купи себе новое  платье  -  и  будешь
чувствовать себя во всеоружии.
   Вместо того чтобы просиять, Филлис ударилась в слезы. Гамильтон обнял ее,
приговаривая:
   - Ну, ну... Что случилось? Я сказал что-нибудь не так?
   Наконец Филлис перестала плакать и вытерла глаза.
   - Нет. Наверное, просто нервы. Все в порядке.
   - Ты меня удивляешь. Раньше за тобой ничего подобного не водилось.
   - Нет. Но и ребенка у меня раньше не было.
   - Да, верно. Ну что ж, поплачь - если от этого почувствуешь  себя  лучше.
Только не позволяй этому замшелому  ископаемому  досаждать  тебе,  малыш.  И
вообще - ты не обязана ее принимать. Хочешь, я позвоню ей и скажу, что ты не
можешь?..
   Но Филлис, казалось, уже совершенно оправилась от своего смятения.
   - Нет, не надо. Мне в самом деле интересно ее увидеть. В конце концов,  я
польщена.
   Потом они  обсудили  вопрос:  намеревалась  ли  мадам  Эспартеро  Карвала
нанести визит  им  обоим  -  или  только  Филлис?  Феликсу  не  хотелось  ни
навязывать своего  присутствия,  ни  оказать  своим  отсутствием  неуважения
высокой гостье. Дом был в равной мере и его, и Филлис... В конце  концов  он
позвонил  Мордану,  зная,  что  Клод  гораздо  ближе   его   к   высоким   и
могущественным особам. Но Арбитр ничем не мог помочь.
   - Она сама себе закон, Феликс. И если захочет, вполне  способна  нарушить
любые правила вежливости.
   - Вы не догадываетесь, почему она собирается нас посетить?
   - Увы! - Мордан пытался было строить предположения,  однако  ему  хватило
честности признать свою  полную  несостоятельность?  Какая  бы  то  ни  было
информация отсутствовала, а эту старую леди он никогда не понимал -  и  знал
это.
   Однако мадам Эспартеро Карвала разрешила все сомнения  сама.  Она  вошла,
тяжело ступая и опираясь на толстую трость. В левой руке она держала горящую
сигару. Гамильтон с поклоном приблизился к ней.
   - Мадам... - начал было он. Она окинула Феликса взглядом.
   - Вы Гамильтон Феликс. А где ваша жена?
   - Если мадам пройдет со мной... - он попытался предложить ей руку.
   - Я и сама еще не разучилась ходить, - весьма нелюбезно отрезала Карвала,
но тем не менее зажала сигару в зубах и оперлась на его руку. Хотя пальцы  у
нее оказались сильными и твердыми, Гамильтон с изумлением почувствовал,  как
мало она, похоже, весила. Войдя в гостиную, где  ожидала  их  Филлис,  мадам
Эспартеро первым делом произнесла:
   - Подойди ко мне, дитя. Дай мне на тебя посмотреть.
   Гамильтон  чувствовал  себя  дурак  дураком,  не  зная,  сесть  ему   или
удалиться. Заметив, что он все еще здесь, старая леди повернулась и сказала:
   - Вы были очень любезны, проводив  меня  к  своей  супруге.  Примите  мою
благодарность.
   Церемонная вежливость этих слов странно отличалась от ее первых  коротких
реплик, однако никакого тепла за этой формальной  благодарностью  Феликс  не
ощутил. Он понял, что ему недвусмысленно  предлагали  удалиться.  Что  он  и
сделал.
   Вернувшись  в  свой  кабинет,  он  выбрал  фильмокнигу  и  вставил  ее  в
книгоскоп, собираясь таким образом убить  время  до  ухода  Карвалы.  Однако
вскоре Гамильтон обнаружил, что не в состоянии сосредоточиться на чтении. Он
поймал себя на том, что уже трижды нажимал клавишу  обратной  перемотки,  но
все еще не понял, с чего, собственно, начинается повествование.
   Проклятье! Он подумал, что с тем же успехом мог  бы  отправиться  в  свой
офис.
   Да, теперь у него был собственный офис.  Эта  мысль  заставила  его  чуть
улыбнуться. Он - человек, всегда стремившийся быть  независимым,  отдававший
львиную долю доходов посредникам, лишь  бы  не  заниматься  самому  деловыми
хлопотами - и вот нате! - перед вами добропорядочный супруг,  будущий  отец,
разделивший кров  с  законной  женой,  и  вдобавок  ко  всему  -  обладатель
собственного офиса! Правда, офис этот не имел ничего общего с его бизнесом.
   Помимо своей воли Гамильтон оказался вовлеченным в Великое  Исследование,
добиться которого ему обещал в свое время Мордан. Каррузерс Альфред,  бывший
член Совета  Политики,  вышедший  в  отставку,  чтобы  получить  возможность
заниматься своими исследованиями, был  утвержден  в  должности  организатора
расширенного проекта. Он и привлек к работе Гамильтона, хотя  тот  изо  всех
сил отказывался, объясняя, что не является ни ученым вообще, ни  синтетистом
в частности. Тем не менее Каррузерс настаивал.
   - У вас непредсказуемое и парадоксальное воображение, - говорил он.  -  А
эта работа требует именно воображения - и чем более  неортодоксального,  тем
лучше. Вам совершенно не обязательно заниматься рутинными  исследованиями  -
для этого есть множество трудолюбивых техников.
   Феликс  подозревал,   что   за   этой   настойчивостью   кроется   тайное
вмешательство Мордана, но допытываться у Арбитра не  стал.  Гамильтон  знал,
что Клод переоценивает его способности. Он считал себя человеком  достаточно
компетентным и высокоработоспособным, однако второразрядным.  Карта  же,  на
которую все время ссылался Мордан - его "пунктик", - не может судить  о  нем
точнее. Нельзя превратить живого человека в диаграмму и повесить  на  стену.
Карта - не человек. И разве, оценивая себя изнутри, он не знал о себе  много
больше, чем способен узреть любой генетик, уставившийся в свой  двуствольный
мелкоскоп?
   Однако в душе Гамильтон радовался, что участвует в работах -  проект  его
увлек. С самого начала он понял, что исследования по  расширенной  программе
предприняты не только для  того,  чтобы  переломить  его  упорство  -  да  и
стенограмма заседания Совета убедила его в этом. Однако обманутым он себя не
чувствовал  -  все  свои  обещания  Мордан   выполнил,   а   теперь   Феликс
заинтересовался самим по себе проектом - а точнее, обоими  проектами.  Двумя
масштабными, общеизвестными проектами  Великого  Исследования  -  и  частным
вопросом, касающимся только его самого, Филлис и их будущего ребенка.
   На что он будет похож, этот маленький егоза?
   Мордан  был  уверен,  что  знает.  Он  продемонстрировал  им   диплоидную
хромосомную схему, происходящую от их заботливо отобранных гамет, и старался
растолковать, каким образом будут сочетаться в ребенке характеристики  обоих
родителей.  Феликс  в  это  не  особенно   верил;   неплохо   разбираясь   в
теоретической и прикладной генетике, он тем не менее не был убежден, что вся
многогранная сложность человеческого существа может уместиться  в  крохотном
комочке протоплазмы - меньше игольного острия. Это  было  как-то  неразумно.
Что-то в человеке должно было быть больше этого.
   Мордан, похоже, считал крайне благоприятным то обстоятельство, что они  с
Филлис обладали множеством общих менделианских характеристик. По его словам,
это  не  только  упростило  процесс  отбора  гамет,   но   и   гарантировало
генетическое укрепление самих характеристик. Парные гены окажутся  подобными
и не вступят в противодействие.
   С другой стороны, Гамильтон видел, что Арбитр поощряет союз Мокро-Альфы и
Хартнетт Марион, хотя они были несхожи  друг  с  другом  до  такой  степени,
насколько это теоретически возможно. Гамильтон обратил внимание Клода на это
резкое различие. Однако Мордан не реагировал на его сигнал.
   - В генетике  не  существует  неизменных  правил.  Каждый  случай  -  это
дискретный  индивидуум.  И  потому  правила  применяются  избирательно.  Они
отлично дополняют друг друга.
   Было  совершению  очевидно,  что  Марион  сделала  Клиффа  счастливым   -
счастливее, чем Феликс когда-либо его видел.
   Дубина стоеросовая!
   Гамильтон давно уже проникся  убеждением,  что  если  Клифф  в  чем-то  и
нуждался - так это в хозяине, который выгуливал бы его на поводке,  в  дождь
уводил бы под крышу и ублажал бы щекоткой, когда  он  дуется.  Впрочем,  это
мнение ничуть не умаляло его подлинной привязанности к другу.
   Похоже,  Марион  удовлетворяла  всем  этим  требованиям.  Она  почти   не
выпускала Клиффорда из  виду,  занимая  при  нем  должность,  эвфемистически
именуемую "специальный секретарь".
   - Специальный  секретарь?  -  переспросил  Гамильтон,  когда  Монро-Альфа
рассказал ему об этом. - А чем она занимается? Она математик?
   - Ни в коей мере. В математике она ничего не смыслит, однако считает, что
я удивителен! - Клифф по-мальчишечьи улыбнулся, и Гамильтон  поразился,  как
изменилось при этом его лицо. - А кто я такой, чтобы ей противоречить?
   - Если так и дальше пойдет, Клифф, у вас еще прорежется чувство юмора.
   - Она думает, что я и сейчас им обладаю.
   - Может быть, и так. Я знавал человека, разводившего  бородавочников.  Он
утверждал, что цветы при этом делаются красивее.
   - Почему? - спросил озадаченный и заинтригованный Монро-Альфа.
   - Не берите в голову. Так все-таки чем же занимается Марион?
   - О, дел ей хватает! Следит за всем, о чем я забываю, под вечер  приносит
мне чай, а главное - она рядом всегда, когда  нужна  мне.  Когда  что-то  не
получается или я чувствую себя усталым, я поднимаю глаза - и вижу Молли, она
сидит и смотрит на меня. Может, она перед  тем  читала  или  еще  чем-нибудь
занималась, но стоит мне поднять глаза - и не нужно никаких слов: она  сидит
и глядит на меня. Уверяю вас, это очень помогает - я теперь совсем не устаю,
- и Монро-Альфа опять улыбнулся.
   Неожиданно Гамильтон ощутил, будто заглянул в душу Клиффорду -  и  понял:
все беды Монро-Альфы происходили из-за того, что он никогда не был счастлив.
Бедному простаку нечем  было  защититься  от  окружающего  мира.  Марион  же
хватало сил на двоих.
   Ему хотелось понять, как приняла свое  новое  положение  Хэйзел,  однако,
невзирая на всю близость с Клиффом,  он  заколебался.  Впрочем,  Монро-Альфа
заговорил об этом сам:
   - Знаете, Феликс, меня немного беспокоит Хэйзел.
   - Вот как?
   - Да. Она давно говорила, что хочет  оформить  развод,  но  я  как-то  не
придавал этому значения.
   - Почему же? - напрямик спросил Феликс. Монро-Альфа покраснел.
   - Ну, Феликс, вы все время меня сбиваете... Во всяком  случае,  она  была
очень доброжелательна, когда я  рассказал  ей  о  Марион.  Она  хочет  снова
вернуться на сцену.
   Не без сожаления Гамильтон подумал, что для отставного  артиста  подобная
попытка почти всегда оказывается неудачей.  Однако  следующие  слова  Клиффа
показали ему, что он поспешил с выводами.
   - Это была идея Торгсена...
   - Торгсена? Вашего босса?
   - Да. Он рассказывал Хэйзел  о  внешних  базах  -  особенно,  конечно,  о
Плутоне, но, полагаю, и о Марсе тоже, да и обо всех  остальных.  У  них  там
совсем нет развлечений - если не считать видеозаписей и чтения.
   Хотя специально над этой  проблемой  Гамильтон  никогда  не  задумывался,
однако  прекрасно  представлял  себе  ситуацию.  За  исключением  туристских
городов на Луне ничто не привлекало людей на другие планеты - только работа,
исследования и изыскания.  Немногие,  посвятившие  себя  этому,  мирились  с
тяготами   внеземной   жизни   и   по   необходимости   влачили   монашеское
существование. Само собой, Луна являлась исключением из правила; находясь  у
самого порога Земли, на  расстоянии  простого  прыжка,  она  была  столь  же
популярна в качестве места  для  романтических  вояжей,  как  некогда  Южный
полюс.
   - Не знаю, Торгсен ли подсказал или Хэйзел сама  додумалась,  только  она
решила собрать труппу и отправиться на гастроли по всем внешним базам.
   - Вряд ли это коммерчески осмысленно.
   - А этого и не требуется. Торгсен добивается правительственных  субсидий.
Раз  уж  космические  исследования  признаны  необходимыми,  доказывает  он,
значит, и моральное состояние персонала  является  заботой  правительства  -
вопреки традиции, требующей невмешательства государства в  дела  искусств  и
развлечений.
   - Хорошенькое дело! - присвистнул Гамильтон. - Да ведь этот принцип почти
столь же незыблем, как гражданские права!
   - Да, но это вопрос конституции. А Планировщики - не дураки. Им совсем не
обязательно ждать прецедента.  Возьмите  хоть  то,  чем  мы  с  вами  сейчас
занимаемся.
   - Да, конечно. Как раз по этому поводу я к вам и заглянул  -  посмотреть,
как далеко вы продвинулись.
   В то время, когда происходил  этот  разговор,  Гамильтон  потихоньку,  на
ощупь разбирался в цельной картине Великого Исследования. Каррузерс  не  дал
ему никаких конкретных рекомендаций  и  предложил  первые  несколько  недель
потратить на то, чтобы составить общее мнение о проекте.
   То направление, которым занимался Монро-Альфа  -  Большой  Стеллариум,  -
продвинулось заметно дальше прочих. Это и понятно:  оно  было  задумано  как
самостоятельное предприятие намного раньше, чем кому-либо  пришла  в  голову
сама мысль о Великом Исследовании, впоследствии  включившем  его  в  себя  в
качестве составной  части.  Сам  Монро-Альфа  присоединился  к  этой  работе
значительно позднее, однако Гамильтон не сомневался,  что  со  временем  его
друг выдвинется на одно из ведущих мест. Впрочем, сам Клиффорд придерживался
противоположного мнения.
   - Харгрейв справляется с этим делом гораздо  лучше,  чем  смог  бы  я.  Я
получаю от него указания - я и еще человек шестьдесят.
   - Неужели? А я считал, что вы один из руководителей всей затеи.
   - Я  специалист,  и  Харгрейв  знает,  как  использовать  меня  наилучшим
образом.  Очевидно,  вы  понятия  не   имеете,   насколько   разветвлена   и
специализирована  математика,  Феликс.  Я  вспоминаю  конгресс,  на  котором
присутствовал в прошлом году - там было больше тысячи человек, но  на  одном
языке я мог говорить самое большее с дюжиной.
   - Хм-м-м... А Торгсен чем занимается?
   - Ну, непосредственно в конструкторских разработках, естественно, от него
проку  мало  -  ведь  он  астрофизик  или,  точнее,  специалист  по  метрике
пространства. Однако он во все вникает, а предложения его всегда практичны.
   - Понимаю. Значит, у вас есть все необходимое?
   - Да, - кивнул Монро-Альфа, - если только у  вас  в  рукаве  не  спрятаны
гиперсфера, гиперповерхность и немного  четырехмерной  жидкости  для  тонкой
смазки.
   - Ну вот и сквитались. Вижу, что я снова ошибся -  у  вас  уже  появилось
чувство юмора.
   -  Тем  не  менее,  я  говорю  серьезно,  -  без  тени  улыбки  отозвался
Монро-Альфа. - Хотя представления не имею, как  все  это  отыскать  и  каким
образом использовать, если удастся найти.
   - А подробнее можно?
   - Мне хотелось бы создать четырехмерный интегратор, чтобы интегрировать с
поверхности  четырехмерного  эксцентрика.  А  такая   поверхность   является
трехмерным объемом. Если бы это удалось, наша работа заметно упростилась бы.
Самое смешное, что, не имея возможности построить такую машину, я легко могу
описать ее при помощи математических символов. Вся работа, которую мы сейчас
производим на обычных интеграторах с трехмерными эксцентриками, свелась бы к
единственной операции, тогда как теперь мы вынуждены выполнять  бесчисленное
их количество. Это сводит меня с ума: теория так изящна, а результаты  столь
неудовлетворительны...
   - Могу лишь посочувствовать, - отозвался Гамильтон. - Однако обсудить все
это вам лучше с Харгрейвом.
   Вскоре он ушел. Было ясно, что этой живой вычислительной  машине  никакая
помощь не требуется, а дела проекта идут полным ходом. Проект  был  важен  -
чертовски важен! - исследование того, какой была и какой  станет  Вселенная.
Однако  до  получения  окончательных  результатов  Гамильтону,  конечно,  не
дожить.  Клифф  совершенно  определенно  заявил,  что  только  проверка   их
предварительных расчетов потребует двух-трех, а может быть, трех с половиной
столетий. И лишь после этою можно надеяться построить действительно  стоящую
машину, которая поможет им постичь доселе неведомое.
   Гамильтон выбросил это из головы:  он  мог  восхищаться  интеллектуальной
отрешенностью, позволявшей людям работать с таким размахом, однако  это  был
не его путь.
   В начальной стадии Великое  Исследование  как  будто  бы  распадалось  на
полдюжины основных проектов, причем некоторые из них интересовали Гамильтона
больше прочих, поскольку обещали результаты еще при его  жизни.  Другие  же,
однако,  по  масштабам  не  уступали  Большому  Стеллариуму.  Чего   стоило,
например,  исследование  распределения  жизни  в  материальной  Вселенной  и
возможности существования где-либо  другого,  нечеловеческого  разума.  Если
таковой существовал, то можно было  с  очень  высокой  степенью  вероятности
допустить, что по крайней мере некоторые из  этих  разумных  рас  по  своему
развитию опередили род людской. А если так, то контакты с ними могли всерьез
продвинуть человечество в изучении философских  проблем.  Кто  знает,  может
быть, они уже нашли ответы на проклятые вопросы "как" и "зачем".
   Конечно,   встреча   человека   с   таким   превосходящим   его   разумом
психологически может  оказаться  очень  опасной,  это  уже  давно  доказано.
Подтверждение  тому  -  трагическая  история  австралийских  аборигенов,   в
сравнительно недавние исторически времена деморализованных и в конце  концов
уничтоженных  собственным   чувством   неполноценности   перед   английскими
колонизаторами.
   Впрочем, эту опасность исследователи воспринимали безмятежно - да иначе и
не могли, ибо так уж были устроены от природы.
   Однако Гамильтон не был убежден, что подобная опасность существовала.  То
есть кого-то она  могла,  разумеется,  подстерегать,  но  таких  людей,  как
Мордан, Феликс не мог представить  себе  деморализованными.  Да  и  в  любом
случае это тоже был проект дальнего прицела. Прежде  всего  необходимо  было
достигнуть звезд, а для этого сконструировать и построить звездолет. Большие
корабли, бороздившие пустынное междупланетное пространство, пока не обладали
достаточной для этого скоростью. Для того  чтобы  рейс  в  каждый  конец  не
растягивался на  многие  поколения,  следовало  разработать  какой-то  новый
двигатель.
   В том, что где-нибудь во Вселенной люди найдут разумную жизнь,  Гамильтон
был