щенного.
   - Что вам угодно... - но тут он узнал меня и расцвел в  улыбке.  -  Ах,
простите! С приездом вас, мисс Делакур!  Мистер  Элизар  говорил,  что  вы
будете со дня на день. Добро пожаловать! Позвольте поздравить -  вас  ведь
выдвинули на премию Тони за роль Симоны в "Безмолвном громе". Надеюсь, что
вы выиграете. Скажите, а в фильме по этой пьесе вы тоже будете играть?
   Поток его красноречия наконец иссяк. Я улыбнулась.
   - Если мой агент чего-то стоит, то наверняка буду.
   - Это будет  замечательно!  Простите,  что  задерживаю,  но  нельзя  ли
попросить ваш автограф? - и он уже нырнул  за  свою  стойку,  чтобы  через
секунду извлечь оттуда пухлый альбом, который, видимо,  специально  держал
на подобные случаи.
   Я перелистала страницы и убедилась, что попадаю в компанию небожителей:
до меня здесь уже расписались Иден Лайл, Лиллит  Меннор,  Уолтер  Фонтейн,
Майя Чеплейн. Что ж, приятно, что швейцар счел меня достойной.  Выводя  на
чистой странице сложно сплетенными прописными буквами  "Нуар  Делакур",  я
подумала, что швейцар, впрочем, не первый, удостоивший меня такой чести. А
теперь есть хорошие шансы, что и не последний: само имя Захарии Виганда на
афише гарантировало очередь длиной в милю из страждущих лишнего  билетика.
Ну, а имя режиссера Брайана Элизара легко эту  очередь  удваивало.  Элизар
был увенчан целой уймой  Тони  и  Оскаров  и  обласкан  вниманием  ведущих
критиков  мира.  К   тому   же   "Песчаный   сад"   был   "веритэ"-драмой.
Импровизационный театр и бессюжетные пьесы давно  уже  завоевали  всеобщую
популярность,  но  и  она  меркла  в  сравнении  с   любовью   публики   к
театру-"веритэ". И предложение сыграть роль  Аллегры  Найтингейл  в  новой
пьесе было посерьезнее альбома швейцара.
   "Да он  чуть  не  на  коленях  умолял!"  -  захлебываясь  от  восторга,
пересказывал  мне  это  предложение  агент.  И  хотя  звучало  это  вполне
абсурдно, я знала, что Кэрол Гарднер не склонен  к  преувеличениям.  А  уж
коль скоро режиссер полета Элизара готов стоять на коленях перед  скромной
актрисой... Продюсер того дурацкого фильма и не думал стоять  на  коленях.
Нет, положительно, у Южной Италии не было никаких шансов на успех.
   Я протянула швейцару его альбом.
   - Не подскажете, где мне найти мистера Элизара?
   - Ну, конечно, он сейчас  на  сцене,  вместе  с  остальными.  Прямо  по
коридору, потом направо.
   Я наконец отогрелась. Да и  пальто,  кажется,  успокоилось  и  облегало
фигуру уже не так отчаянно. Но, проходя мимо зеркальной стены, я  даже  не
взглянула на себя; было и  так  ясно,  что  моя  прическа  не  выдерживает
никакой критики. Ничего с этим поделать было нельзя - парикмахеры по всему
миру чуть не рыдали, если им приходилось иметь дело со  мной,  и  называли
мои волосы ртутью. Вот и  сейчас  сорокаминутные  усилия  лучших  мастеров
Рауля пошли прахом из-за двух-трех порывов  ветра  на  улице.  На  ходу  я
вытащила бесполезные шпильки и встряхнула  головой,  отбрасывая  за  спину
тяжелую и непослушную гриву.
   Я люблю театры. Конечно, когда они в дни премьер заполнены восторженной
публикой - кто их не любит. Но свое, совсем особое очарование есть и в  их
просторной пустоте и тишине, где прячутся призраки еще не рожденных героев
и героинь и шелестят давно отзвучавшие овации. И я, пока шла по  коридору,
слушала этот шелест и распугивала своими шагами  призраков.  Но,  войдя  в
темный  зрительный  зал,  стряхнула  эту  сладкую  чушь  и,  спускаясь  по
наклонному проходу, уже переключила все  внимание  на  людей,  стоявших  в
освещенном пятне посредине сцены.
   Двое из трех были мне знакомы. Классический профиль и золотистые  кудри
Томми Себастьяна казались скопированными с античной  вазы  -  как,  вполне
возможно, и было на самом деле. В противоположность ему лицо  Майлса  Рида
было столь  непримечательно,  что  никакими  усилиями  не  удерживалось  в
памяти. Майлс  принадлежал  к  числу  тех  актеров,  которые  будто  и  не
существовали вне сцены,  а  на  сцене  всякий  раз  оказывались  настолько
безупречно чистым холстом, что любой  режиссер  мог  изобразить  все,  что
угодно. На сей раз Майлс был наголо брит.
   Третий, незнакомый мне, наверняка и был Брайаном Элизаром. Он  оказался
ниже ростом, чем я ожидала, - едва доставал Томми макушкой до  плеча.  При
этом он излучал  такую  мощную  энергию,  что  даже  я,  стоя  в  проходе,
почувствовала ее.  Его  крупное  лицо  с  резкими,  неправильными  чертами
властно притягивало и не отпускало взгляд.
   По-прежнему незамеченная, я добралась до сцены и только здесь заявила о
своем присутствии:
   - Добрый день, джентльмены!
   Они дружно обернулись и начали щуриться, стараясь  разглядеть  меня  за
рамками своего светлого круга.
   - Нуар! - Майлс первым узнал меня и шагнул навстречу, протягивая  руку,
чтобы помочь подняться по лесенке. - Привет и поздравления  -  думаю,  что
Тони уже у тебя в кармане.
   Со  времени  нашей  последней  встречи  даже   голос   его   изменился,
превратившись из мягкого густого баритона в какой-то шелестящий фальцет.
   Томми одарил меня воздушным поцелуем.
   - Душа моя! "Приди, прекрасная, как ночь!"
   Я сжала руку Майлса, благодаря за добрые  слова,  потом  повернулась  к
Томми.
   - Очень мило с твоей стороны, привет. Только скажи, почему ты  ни  разу
не осилил ни одного стихотворения целиком, ограничиваясь самыми  расхожими
строчками?
   - Ну, знаешь, на  большинство  и  это  производит  вполне  неизгладимое
впечатление, - ничуть не смутившись, осклабился Томми.
   - Добрый день, мисс Делакур, - кивнул мне Брайан Элизар. Голос  у  него
оказался неожиданно низкий, исходивший откуда-то из глубин широкой грудной
клетки.
   - Очень рада познакомиться. И предвкушаю интересную работу.
   Улыбаясь, я протянула ему руку, и она повисла в воздухе. Брайан  Элизар
сделал вид, что не заметил моего жеста. На секунду-другую  я  растерялась,
ощущая себя полной идиоткой.
   В свое время Брайан Элизар прославился совершенно неизбежными  и  очень
бурными романами с исполнительницами главных ролей в  каждой  новой  своей
постановке. Эту "суперсерию" сумела прервать  Пиа  Фишер,  которая  прочно
обосновалась в жизни великого режиссера. Год назад она погибла. "Возможно,
эта трагедия и наложила свой отпечаток на  нынешнее  отношение  Элизара  к
женщинам", подумала я, убрала руку и улыбнулась собственной растерянности.
И в  ту  же  секунду  поймала  на  себе  цепкий  и  проницательный  взгляд
режиссера. Глаза у него были даже не карие, а какие-то именно  коричневые,
иначе не скажешь. Но прежде, чем я смогла оценить значение этого  взгляда,
он шагнул к четырем стульям, стоявшим в глубине сцены.
   - Что ж, все в сборе, думаю, можно начинать работу.


   На трех стульях лежали довольно тощие  тетрадки  с  именами  героев  на
обложках. Я нашла  стул  Аллегры  Найтингейл  и  села  на  него.  Тетрадки
содержали наши роли - если только так можно сказать, потому что ни реплик,
ни расписанных сцен там не было и быть не могло.  Всего  этого  просто  не
существует в театре-"веритэ". Роль здесь - биография, героя. Именно это  и
делает "веритэ"-драму уникальной. Именно биографии своих героев, а никакие
не реплики и придется нам учить, вживаясь в образ до тех пор, пока  мы  не
сможем в любое время дня и ночи с точностью до мельчайших деталей сказать,
как  поведет  себя  наш  персонаж  в  любой   предложенной   ситуации.   И
взаимодействие настоящих героев, воплощенных  в  нас,  и  увидят  зрители.
Причем  два  одинаковых  спектакля  в  театре-"веритэ"  невозможны:  любая
интонация голоса, повседневные мелкие  изменения  во  внешности  меняют  и
реакцию героев. Каждый  вечер  спектакль  завершается  иначе,  чем  вчера.
Эта-то подвижная природа театра-"веритэ",  сходная,  пожалуй,  с  природой
самой жизни, и притягивает зрителя.
   Я открыла тетрадь. На первой странице была  расписана  начальная  сцена
пьесы, далее шел гипотетический ее  сюжет  -  он  все-таки  был.  Создавая
героев, автор, естественно, предполагал, как они поведут себя  в  той  или
иной ситуации. Однако  это  были  именно  предположения:  последнее  слово
оставалось за актерами.
   - Просмотрите этот сценарий, - попросил Брайан.
   Хотя я уже читала его в  кабинете  у  Кэрола  Гарднера,  но  пролистала
тетрадку снова. Тем же  занялись  и  остальные.  Брайан,  ожидая  пока  мы
закончим, расхаживал взад-вперед  по  сцене,  и  на  каждом  повороте  его
коричневые глаза на секунду задерживались на мне.
   Сюжет был довольно прост. Аллегра Найтингейл и Джонатан Клей -  юные  и
влюбленные друг в  друга  по  уши.  Но,  кроме  того,  Джонатан  -  еще  и
бизнесмен, причем несколько авантюрного склада.  Фортуна  улыбнулась  ему:
Джонатану удалось договориться с экипажем космического корабля  о  покупке
груза, вывезенного астронавтами с недавно открытой планеты.  Причем  сразу
же после отлета корабля  посадочная  площадка  была  разрушена  природными
катаклизмами. Других площадок нет, и новая посадка туда в  ближайшие  годы
просто невозможна, что делает груз бесценным. Однако  денег  Джонатану  не
хватает, и он обращается к бизнесмену с планеты Шиссаа, ведущему  дела  на
Земле, с предложением провести  операцию  на  паях.  Хакон  Чашакананда  -
опытный и осторожный делец. Он  согласен  вложить  свой  пай,  но  требует
гарантий его возвращения с процентами.  И  предлагает  Джонатану  оставить
Аллегру у себя - по сути дела, заложницей до окончания операции.
   Джонатан соглашается - из врожденной  любви  к  деньгам.  Аллегра  тоже
соглашается - из большой любви к Джонатану. Чашакананда увозит ее на  свою
планету. Поначалу Аллегра сторонится и, опасается инопланетянина,  который
потребовал таких варварских гарантий. Но постепенно,  узнавая  его  ближе,
находит  в  Хаконе  все  больше  черт,  достойных  настоящего  восхищения.
Джонатан  же,  напротив,  открывается  ей  по   возвращении   с   довольно
неприглядной стороны. И в итоге Аллегра  понимает,  что  не  может  дольше
оставаться с ним, и - уходит назад к инопланетянину.
   - Ну, вот и славно, - сказал Брайан, видя, что все закончили чтение.  -
Сегодня  вечером  подробно  изучите  биографии  и  начинайте  лепить  себе
характеры. Таблетки есть у всех?
   Мы с Майлсом кивнули, а  Томми  отрицательно  покачал  головой.  Брайан
сунул руку в карман и протянул ему прозрачную пластиковую упаковку.
   - Прими одну, больше не нужно, я  не  хочу,  чтобы  вы  раньше  времени
слишком  глубоко  входили  в  образ.  Завтра  понемногу  начнем  работать.
Надеюсь, не  нужно  напоминать,  чтобы  вы  не  обсуждали  друг  с  другом
биографии своих героев?
   На сей раз мы кивнули все вместе. Это была  одна  из  первых  заповедей
"веритэ": актер должен знать о других героях пьесы ровно столько,  сколько
знает его герой. Любое знание сверх того - от лукавого  и  может  исказить
достоверность происходящего на сцене.
   - Хорошо. Но, кроме того, у  меня  еще  одно  требование,  -  продолжал
Брайан. - Будет лучше, если  вы  вообще  постараетесь  не  встречаться  за
пределами театра.
   Он обвел нас глазами, задержавшись, как мне показалось,  дольше  других
на  Томми.  Мы  недоуменно  уставились  на  Брайана:   это   было   что-то
оригинальное. Фактически он запрещал нам общаться в  свободное  от  работы
время.
   - Мы что, должны жить отшельниками до  самой  премьеры?  -  переспросил
Томми.
   - Зачем же? - холодно скользнул глазами в его сторону Брайан. - В  этом
городе живет много интересных людей, и, я полагаю, вы  легко  обзаведетесь
компаниями.
   - Но обычно актеры держатся вместе  на  выездных  постановках.  Это  же
естественно, - попробовал поддержать Томми Майлс.
   - В традиционной драме - ради бога! Но мы работаем с "веритэ"! - Брайан
снова принялся расхаживать перед нами - ни дать ни взять,  служака-сержант
перед строем новобранцев. - Я убежден, что любое общение актеров вне сцены
здесь только во вред.  Ну,  как  Аллегра  сможет  поначалу  бояться  и  не
понимать Хакона, если Майлс и Нуар станут просиживать вечер за  вечером  в
барах?
   Мне приходилось работать в "веритэ"-драмах, и я не могла  не  признать,
что в  словах  Брайана  есть  резон.  И  все-таки  мне  казалось,  что  он
пережимает: в конце концов, он имеет дело с опытными  актерами,  а  не  со
студентами театральной школы. Каждый из нас сыграл уже немало ролей и  был
вполне в состоянии отделить себя от своего героя.
   - Когда я работал в "Человеке  с  радуги",  Жиль  Кимнер  советовал  не
общаться актерам, которые играли роли врагов или просто  антагонистические
характеры. В  отношении  остальных  никаких  запретов  не  было.  Да  и  с
антагонистами он не очень-то настаивал, - обращаясь словно  бы  к  Майлсу,
небрежно произнес Томми.
   Брайан резко обернулся, не отмерив свои положенные пять шагов.
   - Спектакль, который мы ставим, называется "Песчаный сад", а меня зовут
не Жиль Кимнер. И я настаиваю на своих требованиях.  А  если  кому-то  они
кажутся чрезмерными, он волен покинуть труппу. Больше  того,  я  сам  буду
просить его об этом. Я выразился ясно?
   - Все будет, как сказала белая господина, - коверкая слова и  выпячивая
губы, ответил Томми. И тут же, повернувшись ко мне, испустил длиннейший  и
трагический вздох. - Что ж... Быть может, какая-нибудь из молодых  особ  в
этом городе и не откажется скрасить мое одиночество. Но  кто  сравнится  с
тобой?!
   - Так вы меня поняли? - пропустив это мимо ушей, повторил Брайан.
   Майлс кивнул. Я поколебалась, нахмурилась - и  кивнула  тоже.  Майлс  и
Томми были мне симпатичны, и я  успела  уже  порадоваться  в  предвкушении
приятной компании, но роль Аллегры стоила жертв.  В  конце  концов,  можно
надеяться, что Брайан смягчит наш  режим.  К  тому  же  работа  над  ролью
действительно требует уединения.
   - Прекрасно. Еще одна просьба: не спускайтесь в помещение  под  сценой,
там сейчас монтируют декорации. Вы еще успеете на  них  насмотреться.  Жду
вас завтра готовыми к работе. Нуар - в девять утра, Томми  -  в  десять  и
Майлса - в одиннадцать. Учтите, времени на раскачку  нет,  премьера  через
неделю. Все свободны, до свидания.
   Томми скорчил гримасу.
   - Боже, чего я больше всего в жизни  не  люблю,  так  это  тащиться  на
работу ни свет ни заря. Потому, можно сказать, и в актеры подался...
   Глаза Брайана блеснули, но он снова не удостоил реплику Томми  ответом,
повернулся, шагнул за пределы светлого пятна и пропал. Хотя нет,  на  одно
мгновение он задержался - чтобы еще раз взглянуть на меня.  Мне  казалось,
что я продолжаю чувствовать на себе этот  взгляд,  даже  когда  в  темноте
зазвучали удаляющиеся шаги, и стало ясно, что Брайан ушел.
   - Свобода! - полушепотом завопил Томми. - Кто идет со мной выпить?
   Майлс покачал головой.
   - Я еще не созрел, чтобы нарушать приказы командования.
   - Ну а ты, Нуар?
   Я помахала перед его носом тетрадкой.
   - Работай, Томми, работай. И чти заветы.
   - Работать? Не выпив?! Да ты с ума сошла! Ну, ладно, - он направился  к
лесенке. - По дороге сюда я заприметил в кафе "Бета Синус"  -  это  совсем
рядом, кстати, - два совершенно неземных создания. Может, они еще там... О
ревуар, - он послал мне воздушный поцелуй и сбежал по ступенькам.
   Мы с Майлсом остались стоять в освещенном кругу, глядя друг на друга.
   - Здорово, что мы снова встретились,  Майлс.  Только  вот  я  никак  не
ожидала, что у Элизара такие сержантские замашки.
   - Да уж. Но, по крайней мере,  до  дверей,  надеюсь,  мы  сможем  дойти
вместе, не провалив пьесу. Все-таки это в пределах театра, -  он  протянул
мне руку.
   Мы сошли со сцены и, не спеша, двинулись по проходу.
   - Он почему-то вообще  очень  озабочен  тем,  чтобы  глупые  актеры  не
сделали чего с драгоценными персонажами, - полушутя, заметила я, но  Майлс
понимал меня очень неплохо и потому ответил всерьез.
   - Да нет, скорее наоборот - чтобы персонажи не натворили чего с глупыми
актерами. Ты ведь знаешь, как погибла Пиа Фишер?
   - Да в общем нет. Слышала только, что она утонула.
   - Да, но как? - Мы вышли в  фойе  и  остановились  у  скамьи-аквариума,
глядя, как среди водорослей и пузырьков медленно  колыхались  в  воде  две
крупные золотистые рыбины. - Пиа играла русалку  в  "Человеке  с  радуги".
Спектакль тогда катали по Гавайям.  И  вот  как-то  раз  днем  она  решила
искупаться, доплыть до какого-то маленького островка метрах в трехстах  от
берега. Штука в том, что она совершенно не умела плавать...
   Я вздрогнула, представив эту  очаровательную  молодую  женщину,  убитую
собственной работой, чрезмерным вхождением в роль...  Русалка!  Боже  мой!
Что ж, это многое объясняло в  поведении  Брайана.  Общаясь  между  собой,
актерам было куда проще незаметно выйти за грань, отделяющую  себя  самого
от  сценического  образа.  Компания  же   посторонних   людей,   наоборот,
заставляла оставаться собой.
   - Бедняга Брайан. Спасибо, что рассказал мне, Майлс.  -  Мы  подошли  к
двери, и я помахала рукой швейцару. - А где ты остановился?
   - В "Дайане Редиссон".
   - Правда? Как чудно, я в этом же отеле! Я, конечно, уважаю режиссерские
наставления,  но  брать  два  разных   такси   будет,   по-моему,   просто
расточительством, а?
   Майлс поймал машину, и всю дорогу мы, предаваясь  блаженному  нарушению
запрета  Брайана,   болтали,   вспоминали   прошлые   совместные   работы,
рассказывали друг другу об общих знакомых.
   В гостиничном холле мы простились  и  разошлись  по  своим  номерам.  Я
переоделась в халат, заказала  горячего  чаю  и  свернулась  в  просторном
кресле со своей тетрадкой. На память я не  жалуюсь  и,  прочтя  содержимое
листков в клеточку дважды, я решила двигаться  дальше,  отыскала  в  своем
чемодане таблетки и приняла одну.
   Даже всей моей памяти не хватало на  то,  чтобы  запомнить  официальное
фармацевтическое  название  этого  препарата.  Рассказывали,  что  он  был
разработан в государственных военных  лабораториях  и  предназначался  для
нужд разведки. Приняв такое лекарство, разведчик настолько полно  вживался
в "легенду", что разоблачить его было невозможно даже с  помощью  гипноза,
детекторов лжи и любых инъекций.
   Потом эту военную тайну постигла судьба всех остальных военных  тайн  -
она просочилась-таки сквозь запреты и секреты. Большие  надежды  возлагали
на это средство наркоманы, но их ждало  разочарование.  Таблетки  сами  по
себе - не более чем инструмент. И едва их  приняв,  превратиться  чудесным
образом в кого-то другого невозможно. Для этого нужна  напряженная  работа
над образом. Любителям острых наркотических ощущений она оказалась не  под
силу, но тут таблетки открыли для себя актеры. Сегодня театр без них почти
не  обходится.  В  традиционной  драматической  школе   их   принимают   в
ослабленном варианте. В импровизационной драме  используют  одну  таблетку
нормальной силы, в "веритэ" - две. Брайан велел нам начинать с одной.  Что
ж, это не самое жесткое из его требований.
   Я почувствовала, что средство начинает  действовать:  голова  моя  чуть
закружилась и стала необыкновенно легкой. Теперь  комната  выглядела  так,
словно я смотрела на нее в  несильный  перевернутый  бинокль.  Звуки  тоже
слышались приглушенно. Я закрыла глаза и, откинув голову на спинку кресла,
стала повторять биографию Аллегры. Даже не повторять,  а  читать.  Крупные
печатные буквы сами собой возникали на внутренней стороне опущенных век. Я
читала и старалась представить  каждого  человека,  каждое  место,  словно
воскрешая в памяти однажды уже виденное и прожитое. Я лепила  лица  друзей
Аллегры, ее  родителей.  Я  проходила  по  школьным  классам  ее  детства,
возводила дома и целые города. Я старалась увидеть все это ее  глазами,  и
вскоре мое воображение уже заполняло  пустоты  биографической  разработки,
дорисовывая малейшие детали - вплоть  до  забавной  картинки  на  шкафчике
Аллегры в школьной раздевалк