далеко где я не мог дотронуться.
   Сегодня мама немного отвязала меня я мог подойти к  окошку  посмотреть.
Так я увидел земля пьет воду которая падает сверху.


   Сегодня наверху было желтое. Я знаю я смотрю моим глазам больно.  Когда
я на него смотрел в подвале стало красное.
   Я подумал это церковь. Они туда ходят те наверху. Они  дают  проглотить
себя большой машине она катится и уезжает. Сзади есть маленькая мама.  Она
меньше меня. Я очень большой. Я сделал цепь вышла из стены это  секрет.  Я
могу смотреть в окошко как хочу.
   Сегодня когда сверху больше нет желтого  я  съел  свою  еду  и  еще  ел
тараканов. Я слышал наверху смеются.  Я  хотел  знать  почему  смеются.  Я
сделал цепь вышла из стены я обернул ее вокруг себя. Я шел тихо  чтобы  не
шуметь к лестнице она идет наверх. Лестница кричит если я иду. Я  поднялся
наверх мои ноги скользили я иначе не могу  ходить  по  лестнице  мои  ноги
зацепляются за дерево.
   После лестницы я открыл дверь. Это было место совсем белое такое  белое
иногда падает сверху. Я вошел и остался чтобы не  было  слышно  где  я.  Я
слышал смеются очень громко. Я пошел где смеялись я открыл  немного  дверь
потом я посмотрел. Там были люди. Я никогда не вижу  людей  это  запрещено
видеть их. Я хотел быть с ними хотел тоже смеяться.
   Потом мама пошла и толкнула дверь. Дверь ударила меня мне было  больно.
Я упал цепь сделала шум. Я закричал. Мама сделала  ртом  будто  засвистела
внутрь она положила руку себе на рот. Ее глаза сделались большими.
   Потом я услышал папа зовет. Что упало он сказал.  Мама  сказала  ничего
это поднос. Иди помоги собрать она сказала. Он пришел и сказал это  значит
такое тяжелое тебе нужно помогать. Тогда он увидел  меня  он  стал  совсем
некрасивый. В его глазах опять был  гнев.  Он  побил  меня.  Моя  жидкость
вылилась из одной руки. Она сделала на полу все зеленое. Это грязно.
   Папа сказал вернись в подвал. Я сам  туда  хотел.  Моим  глазам  больно
когда свет. В подвале им не больно.
   Папа привязал меня к кровати. Наверху  еще  долго  был  смех.  Я  лежал
тихо-тихо я смотрел на паука совсем черного паук ползал по  мне.  Я  думал
как папа сказал. Обожемой он сказал. И ему только восемь лет он сказал.


   Сегодня папа снова сделал цепь в стену. Нужно попробовать снова  вынуть
ее. Папа сказал я был очень плохой когда убежал. Никогда больше  не  делай
так или я тебя побью до крови. После этого мне очень плохо.
   Я спал весь день и потом я положил голову на стену она делает  холодно.
Я думал про белое место наверху. Мне было плохо.


   Я снова сделал цепь вышла из стены. Мама была  наверху.  Я  слышал  она
смеется очень громко. Я посмотрел в окошко. Я увидел  много  людей  совсем
маленьких как маленькая мама и еще как маленький папа. Они красивые.
   Они делали красивые звуки они бегали везде по  земле.  Их  ноги  бегали
очень быстро. Они такие как мама и папа. Мама говорит все нормальные  люди
такие.
   Потом один маленький папа увидел меня. Он показал на окошко.  Я  отошел
по стене вниз потом свернулся клубком в темноте. Я  не  хотел  чтобы  меня
видели. Я слышал они говорили возле окошка я слышал их  ноги  бегали  там.
Наверху стукнула дверь. Я слышал маленькая мама она звала наверху. Потом я
слышал большие шаги я быстро пошел на свою кровать. Я вернул цепь в  стену
потом я лег как всегда.
   Я слышал мама пришла. Она сказала ты был у окна. Я слышал ее гнев.  Это
запрещено ходить к окну она сказала. Ты опять вытащил цепь из стены.
   Она взяла палку и побила меня. Я не плакал.  Я  не  умею  так.  Но  моя
жидкость потекла на всю кровать. Мама это увидела и сделала шум своим ртом
и ушла далеко. Она сказала обожемой божемой зачем ты сделал так. Я  слышал
палка упала на землю. Мама побежала потом ушла наверх. Я спал весь день.


   Сегодня опять сверху была вода. Мама была наверху я  услышал  маленькая
мама спускается по лестнице очень тихо. Я спрятался в ящик с углем я  знал
мама рассердится когда маленькая мама увидит меня.
   У нее с собой был маленький живой  зверь.  У  зверя  были  острые  уши.
Маленькая мама  говорила  с  ним.  А  потом  было  так  живой  зверь  меня
почувствовал. Он побежал к ящику с углем  и  посмотрел  на  меня.  У  него
шерсть стала очень большая. Он сделал гнев своим ртом с острыми зубами.  Я
засвистел я хотел чтобы он ушел но он прыгнул на меня.
   Я не хотел делать плохо. Я  испугался  когда  он  укусил  меня  сильнее
крысы. Я схватил его маленькая мама закричала. Я сжал живого  зверя  очень
сильно. Он стал делать звуки я такие звуки  никогда  не  слышал.  Потом  я
отпустил его. Он лежал весь раздавленный совсем красный на угле.
   Я еще прятался когда мама пришла она  позвала  меня.  Я  боялся  палки.
Потом мама ушла. Я вылез из ящика я взял с собой зверя. Я  спрятал  его  в
своей постели потом лег сверху. Я сделал цепь в стену.


   Сегодня уже другой день. Папа сделал цепь совсем короткую я  больше  не
могу вытащить ее из стены. Он меня бил мне было плохо. Но теперь я  вырвал
палку из его рук я потом сделал мой звук. Он побежал далеко  у  него  лицо
стало совсем белое. Он убежал из места где я сплю он закрыл дверь на ключ.
   Мне не нравится. Весь  день  вокруг  стены  они  делают  холодно.  Цепь
вытащить из стены совсем трудно. У меня теперь есть очень плохой гнев  для
папы и мамы. Я им покажу. Я сделаю опять ту вещь как прошлый раз.
   Сначала я сделаю мой крик и мой смех. Я буду бегать по стенам. Потом  я
прицеплюсь к потолку всеми ногами и повисну вниз головой. Я буду  смеяться
и лить везде зеленое и они будут очень несчастные что были такие  злые  со
мной.
   А потом если они еще попробуют меня бить я им сделаю плохо как я сделал
живому зверю. Я им сделаю очень плохо.

Люциус Шепард. Человек, раскрасивший дракона Гриауля

   ----------------------------------------------------------------------
   Lucius Shepard. The Man Who Painted the Dragon Griaule (1984).
   Журнал "Фантакрим-MEGA". Пер. - Л.Королев.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000
   ----------------------------------------------------------------------


   "Если не считать работ, что находятся в  собрании  Сихи,  единственными
сохранившимися   до   сего   дня   произведениями   Каттанэя   располагает
муниципальная галерея Регенсбурга. Это восемь написанных  маслом  полотен,
самое примечательное среди которых -  "Женщина  с  апельсинами".  Все  они
экспонировались на студенческой выставке, которая  продолжалась  несколько
недель после того, как Каттанэй покинул город своего рождения и направился
в Теочинте, где надеялся  увлечь  дерзким  замыслом  почтенный  магистрат;
навряд ли ему удалось узнать о судьбе картин  или  о  том  безразличии,  с
каким отнеслись к ним критики.  Пожалуй,  для  современных  исследователей
творчества  художника  наибольший  интерес   -   ибо   в   нем   отчетливо
просматривается характер Каттанэя - представляет "Автопортрет", написанный
в двадцативосьмилетнем возрасте, за год  до  того,  как  Каттанэй  ушел  в
Теочинте.
   Фон полотна - глянцевито-черный,  на  нем  проступают  едва  различимые
очертания  половиц.  Черноту  перечеркивают  две  золотистых  линии,  а  в
"окошке" между ними виднеются худощавое лицо художника и его плечо. Мы как
бы глядим на художника сверху вниз - быть может, через отверстие в  крыше,
а он смотрит на нас, щуря глаза от света, его губы кривит  гримаса  полной
сосредоточенности.  При  первом  знакомстве  с  картиной  я  был   поражен
исходившим  от  нее  напряжением.  Мне  казалось,  я  наблюдаю   человека,
заключенного в клетку тьмы с золотистой решеткой в окне, мучимого  знанием
о  свете,  который  существует  вне  тюремных  стен.  И  пускай  то   было
впечатление  историка  искусства,  а  не  простого   посетителя   галереи,
впечатление, которое заслуживает гораздо меньшего доверия  в  силу  своей,
так сказать, искушенности; но еще мне показалось, что художник  сам  обрек
себя на подобную участь, что он легко  мог  бы  вырваться  из  заключения,
однако, сознавая необходимость некоторого ограничения,  намеренно  заточил
себя в темноту..."
   Рид Холланд, доктор философии.
   "Мерик Каттанэй: замысел и воплощение".



   1

   В 1853 году в стране  далеко  к  югу,  в  мире,  отделенном  от  нашего
тончайшей гранью возможного, дракон  по  имени  Гриауль  обитал  в  долине
Карбонейлс; административным центром плодородной местности, что  славилась
добычей серебра, красного дерева  и  индиго,  был  город  Теочинте.  В  те
времена драконов хватало, в большинстве своем  они  обитали  на  скалистых
островах к западу от  Патагонии  -  крошечные,  раздражительные  существа,
самое крупное из которых размерами едва ли превосходило  ласточку.  Однако
Гриауль принадлежал к роду Древних. За долгие века он вырос настолько, что
его спинной гребень насчитывал в высоту 750 футов, а расстояние от кончика
хвоста  до  носа  равнялось  шести  тысячам  футов.  Здесь  уместно  будет
упомянуть, что драконы живут не за счет  поглощения  калорий,  а  впитывая
энергию,  которую  производит  течение  времени.  Если  бы  не  наложенное
заклятие, Гриауль умер бы тысячелетия тому  назад.  Но  чародей,  которому
доверили покончить с драконом, знал, что магическая "отдача" угрожает  его
собственной жизни, и в последний миг испугался,  благодаря  чему  заклятие
оказалось не совсем удачным. Чародей бесследно исчез,  а  Гриауль  остался
жив. Его сердце перестало биться, дыхание пресеклось,  но  мозг  продолжал
действовать и порабощал всех,  кто  слишком  долго  находился  в  пределах
незримого влияния.
   Впрочем, открыто оно не  проявлялось.  Да,  жители  долины  приписывали
суровость своих характеров годам, проведенным в  мысленной  тени  дракона,
однако разве в мире мало таких, кто взирает на него с откровенной  злобой,
хотя  никакого  Гриауля  поблизости  нет  и  никогда  не  было?  Да,   они
утверждали, что в частых набегах на  земли  соседей  виноват  все  тот  же
Гриауль, а без него они, дескать, люди мирные,  но  разве  подобное  не  в
природе человека? Наверно, яснее всего о влиянии дракона говорил тот факт,
что, хотя за убийство исполинского  зверя  предлагали  целое  состояние  в
серебре, никто из многочисленных охотников в осуществлении этой  затеи  не
преуспел. Один за другим выдвигались сотни планов, но все они провалились,
поскольку были чистым безумием или страдали  непродуманностью.  В  архивах
Теочинте копились схемы громадных паровых клинков и  прочих  невообразимых
устройств, творцы которых, как правило,  не  спешили  покидать  долину,  а
потому со временем присоединялись к ее вечно недовольному  населению.  Так
все и тянулось из года в год, люди приходили и  уходили,  чтобы  вернуться
вновь, а  весной  1853  года  в  Карбонейлсе  появился  Мерик  Каттанэй  и
предложил раскрасить дракона.
   Каттанэй был долговязым юнцом с копной черных волос на голове. Кожа  на
его лице плотно облегала скулы, глазницы и нос.  Из  одежды  он  предпочел
мешковатые брюки и крестьянскую блузу, а в разговоре  для  выразительности
размахивал  руками.  Когда  он  кого-то  слушал,  глаза   его   постепенно
расширялись, словно от избытка усвоенных сведений, а порой  он  принимался
маловразумительно  вещать   о   "концептуальном   понятии   смерти   через
искусство". Неудивительно, что отцы города, не исключая возможности  того,
что он и в самом деле таков, каким кажется, все-таки склонялись ко мнению,
будто Каттанэй насмехается над ними. Так или иначе,  веры  ему  у  них  не
было. Однако, поскольку он явился с охапкой  схем  и  диаграмм,  следовало
узнать, что взбрело ему в голову.
   - По-моему, - сказал Мерик, - Гриауль не сумеет распознать  угрозу.  Мы
притворимся, будто разукрашиваем его, превращаем в подлинное совершенство,
а сами будем потихоньку отравлять его краской.
   Послышались возражения. Мерик нетерпеливо дождался,  пока  отцы  города
успокоятся. Беседовать с ними было ему не в удовольствие.  Они  сидели  за
длинным столом и хмуро переглядывались между собой, а большое  пятно  сажи
над их головами  как  бы  выражало  общую  мысль.  Они  напоминали  Мерику
виноторговцев  Регенсбурга,  которые  когда-то  заказали   ему   групповой
портрет, а потом дружно отвергли законченную картину.
   - Краска может убивать, - произнес он, когда ропот стих. - Возьмите,  к
примеру, поль-веронез. Ее изготавливают из оксида хрома и  бария.  Вдохнув
один только раз, вы тут же потеряете сознание. Но нужно подойти  к  работе
со всей серьезностью. Если мы просто начнем шлепать краску на его бока, он
сможет что-то заподозрить.
   Перво-наперво, продолжал он, надо будет возвести подмости, с канатами и
лестницами, и установить их так, чтобы они доходили до драконовых глазниц,
а выше разместить рабочую платформу площадью семьсот квадратных футов.  По
его расчетам, потребуется  восемьдесят  одна  тысяча  футов  древесины,  а
команда из девяноста человек завершит строительство в  пять  месяцев.  Тем
временем  группы,  в  составе  которых  будут  химики  и  геолога,  станут
разыскивать известковые отложения - они пригодятся для грунтовки чешуи - и
источники пигментации, будь то органические или минеральные, вроде азурита
или гематита. Специальные  бригады  займутся  очисткой  шкуры  дракона  от
мшанников, отставшей чешуи и прочей  грязи,  а  потом  примутся  покрывать
чистую поверхность смолами.
   - Проще всего побелить его негашеной известью, - говорил  Мерик.  -  Но
так мы потеряем переходы цветов и гребни, которые характеризуют размеры  и
возраст Гриауля, а их, по  моему  глубокому  убеждению,  следует  всячески
придерживаться, иначе у нас получится не картина, а нелепая татуировка!
   Надлежало также поднять на дракона чаны для краски  и  собрать  наверху
различные мельницы:  бегуны  для  отделения  красителей  от  рядовых  руд,
шаровые  мельницы  для  размельчения  красящих  веществ,  глиномялки   для
смешивания, глин с минеральными маслами. Еще там должны были быть чаны для
кипячения  и   кальцинаторы   -   печи   высотой   в   пятнадцать   футов,
предназначенные  для  производства  каустической  извести,  которая  будет
использоваться в герметизирующих растворах.
   - Мы поставим их на голове дракона, - сказал  Каттанэй,  -  точнее,  на
передней теменной кости. - Он посмотрел свои записи. - У меня  вышло,  что
кость шириной около 350 футов. Это как, похоже на правду?
   В  большинстве  своем  отцы  города  пребывали  в   состоянии   полного
изумления, однако один  из  них  сумел  утвердительно  кивнуть,  а  другой
спросил:
   - Сколько он будет умирать?
   - Трудно сказать наверняка, - ответил Мерик. - Нам ведь неизвестна  его
восприимчивость к яду. Быть может, несколько лет. Но даже в худшем  случае
умирание растянется всего лишь лет  на  сорок  или  пятьдесят:  химикалии,
проникая под чешую, постепенно размягчат скелет, и в конце концов  Гриауль
развалится, как старый амбар.
   - Сорок лет! - воскликнул кто-то. - Немыслимо!
   - Или пятьдесят, - улыбнулся Мерик. - Зато нам  хватит  времени,  чтобы
закончить работу. - Он повернулся, подошел к окну и встал у него, глядя на
белые домики Теочинте. Похоже, сейчас наступает переломный момент. Если он
правильно понял членов магистрата, они  ни  за  что  не  поверят  в  план,
который не сопряжен с трудностями. Им нужно чувствовать, что они совершают
жертвоприношение, что  соглашаются,  движимые  исключительно  благородными
побуждениями. - За сорок-пятьдесят лет  ваши  ресурсы  истощатся,  ибо  на
осуществление моего замысла уйдет все  -  лес,  животные,  минералы.  Ваша
жизнь уже никогда не станет прежней, но от дракона вы избавитесь.
   Отцы города взволнованно зашумели.
   - Вы действительно хотите его убить? - Мерик стукнул кулаком по  столу,
за которым они сидели. - Вы  столетия  дожидались  того,  кто  срубит  ему
голову или обратит в облачко пара. Но такого не произойдет! Я же предлагаю
вам выход не из легких, зато практичный и элегантный. Его погубит та самая
земля,  на  которой  он  распростерся!  Да,  придется  потрудиться,   новы
избавитесь от него. А вы ведь именно того и желаете, правда?
   Отцы города молча обменялись взглядами. Мерик увидел, что они  поверили
ему и гадают теперь, какую он запросит цену.
   - Мне понадобится пятьсот  унций  серебра,  чтобы  нанять  инженеров  и
мастеровых, - сказал он. - Поразмыслите на досуге. А  я  пока  погляжу  на
вашего дракона, осмотрю его  чешую  и  так  далее.  Когда  я  вернусь,  вы
сообщите мне свое решение.
   Члены магистрата заворчали, принялись чесать в затылках,  но,  наконец,
договорились  обсудить  предложение  Каттанэя  с  верховной  властью.   На
обсуждение они  запросили  неделю,  а  сопровождать  художника  к  Гриаулю
назначили мэршу Хэнгтауна Джарке.
   Протяженность долины с юга на север составляла семьдесят миль, с  обоих
боков ее возвышались лесистые холмы, очертания которых  невольно  наводили
на мысль, что под ними спят громадные звери. На плодородной,  обработанной
почве долины произрастали банановые деревья,  сахарный  тростник  и  дыни,
кое-где виднелись рощицы диких пальм и  заросли  ягодников,  над  которыми
высились мрачными часовыми гигантские смоковницы. Очутившись на расстоянии
в полчаса езды от города, Джарке и Мерик стреножили своих лошадей и начали
подниматься по пологому склону, который выводил  в  распадок  между  двумя
холмами. Мерик потел, задыхался и, в итоге, остановился, не пройдя и трети
пути, но Джарке  упорно  двигалась  вперед.  Она  не  замечала  того,  что
совершает восхождение в одиночестве. Лицо ее было смуглым и обветренным, и
внешне она напоминала пивной бочонок с ножками. Они с Мериком  были  почти
ровесниками, однако с первого взгляда казалось, что Джарке старше  лет  на
десять. На ней было серое платье, перепоясанное в талии кожаным ремнем,  с
которого  свисали  четыре  метательных  ножа,  с  плеча  свешивался  моток
веревки.
   - Далеко еще? - крикнул Мерик.
   Джарке обернулась и нахмурилась.
   - Ты стоишь на его хвосте. Все остальное за холмом.
   По спине Мерика пробежал холодок, и он уставился на траву  под  ногами,
словно ожидал, что она вдруг исчезнет, обнажив ряд сверкающих чешуек.
   - Почему мы идем пешком? - спросил он.
   - Лошадям тут не нравится, - фыркнула Джарке, - да и людям тоже.
   Она зашагала дальше.
   Двадцать минут спустя они перевалили через холм и продолжили подъем. Из
подлеска выглядывали кривые, кряжистые стволы  дубов,  в  камышах  жужжали
насекомые. Путь пролегал по как будто бы естественному  уступу  шириной  в
несколько сот футов, но  впереди,  там,  где  склон  круто  уходил  вверх,
маячили толстые зеленовато-черные колонны. Между ними  виднелись  кожистые
складки, все в земле, которая  лепилась  к  ним  многочисленными  комьями.
Колонны  выглядели  остатками  рухнувшего  забора  или  призраками   седой
древности.
   - Крылья, - пояснила Джарке. -  Обычно  их  не  видно.  В  окрестностях
Хэнгтауна есть места, где можно пройти под ними... Но я бы тебе  этого  не
советовала.
   - Я хочу взглянуть на них поближе, - проговорил Мерик, чувствуя, что не
в силах отвернуться. Хотя листья деревьев сверкали в ярких  лучах  солнца,
крылья оставались темными, словно поглощали свет, словно  возраст  дракона
не допускал такой детской забавы, как эффект отражения.
   Джарке отвела Каттанэя на  лужайку,  которую  окружали  с  трех  сторон
древовидные папоротники и дубы. Они отбрасывали на траву  густую  тень.  С
четвертой стороны земля резко обрывалась. Джарке обмотала один конец своей
веревки вокруг дуба, а вторым обвязала Мерика.
   - Дерни, когда захочешь задержаться, а после двух рывков я тебя вытащу,
- сказала она  и  начала  отпускать  веревку.  Мерик  двинулся  к  обрыву.
Папоротники щекотали ему шею, дубовые листья гладили по щекам. Внезапно  в
глаза ему ударило  солнце.  Он  огляделся:  ноги  его  стояли  на  складке
драконьего  крыла,   которое   исчезало