намечается   еще   один   важный,   покамест   не
координированный сдвиг. Мы постепенно начинаем понимать, какие шутки могут
сыграть с нами слова. Такие книги, как "Тирания слов", например, побуждают
немало людей к более тщательному исследованию словесного материала: они-то
воображали,   что   думают   и   обмениваются   мыслями,   тогда   как   в
действительности просто менялись устарелыми, стершимися монетами,  которые
следует изъять из  обращения.  Я  не  стану  называть  имена  и  расточать
комплименты, ибо не настолько хорошо ориентируюсь, чтобы  определять,  кто
здесь кто, на  этом  исключительно  важном  поприще.  Однако  моих  знаний
достаточно, чтобы понимать, что  пресловутый  словарь  английского  языка,
который говорящие на нем предлагают миру  как  лучшее  средство  выражения
мыслей, на самом деле крупный  мошенник,  гигант,  толку  от  которого  не
больше, чем от быка Тристрама Шенди; и при этом мошенник дерзкий, так  как
он поражает наше воображение блестящими  доспехами  выспренних  пошлостей.
Его единственное оправдание в том, что в целом он не так плох, как  другие
возможные международные языки.
   А какое зло приносит нам небрежное употребление слов! Во все века  люди
долгие годы не могли договориться и  мучали  друг  друга  из-за  конфликта
между наукой и религией. Это всегда было  причиной  темноты  и  забитости,
гонений и преследований да и по сей день приносит  нам  множество  бед.  А
толковать об этом все  равно,  что  искать  конфликт  между  дикорастущими
полевыми цветами и цветами на обоях. И все же вы встретите  немало  людей,
которые способны раздраженно  вскочить  с  места  и  заявить:  "О,  _всем_
известно, что такое наука и что такое религия".
   На самом деле вряд ли это кому-нибудь известно, иначе не было бы  этого
нелепого антагонизма. Я лично считаю слово "наука" на редкость обманчивым,
на  нем  какой-то  налет  полной   безапелляционности,   что   отнюдь   не
соответствует его реальной сущности. Первой научной публикацией  в  Англии
были "Философские труды". Если бы вы в то время были  членом  Королевского
общества и завели разговор о "науке" и "ученых", никто не понял бы, что вы
хотите этим сказать. Слово "религия" еще более неопределенное.  Вы  можете
без всякого труда собрать десяток противоречивых объяснений этих слов.  И,
конечно, неприятности были здесь неминуемы.
   Конфликт из-за неточных названий "религия" и "наука" объясняется весьма
просто.  Духовенство,  которое  в  прошлом  направляло  и   контролировало
поведение людей, считало  необходимым  иметь  мифологию  для  истолкования
морального конфликта человечества, и с этой мифологией оно тесно связывало
свой моральный кодекс. А все  объяснения  оно  основывало  на  догадках  и
только на догадках,  совсем  как  первобытные  люди.  Оно  создало  миф  о
сотворении мира и указало точную его дату, сочинило историю о рае, грехе и
падении и на  этой  основе  построило  обширную,  сложную  систему  своего
влияния на человечество, сделав веру в эту мифологию сутью религии  я  при
этом  отбросив  многие  важные  стороны  религиозной  жизни.   Большинство
религиозных  конфликтов,  войн  и  гонений  было   связано   с   вопросами
определения смысла слов. Вспомним, сколько  крови  пролилось  из-за  слова
filioque [филиокве (лат.) "и от сына" - католическое добавление к "символу
веры", было утверждено на Толедском церковном соборе 589 года; оно явилось
причиной   борьбы   и   постоянных   раздоров   между    католической    и
греко-византийской  церквами;  споры  ведутся  богословами  до  сих  пор].
Атаназианская вера - это фантастический набор немыслимых определений.
   С развитием натурфилософии древняя надуманная мифология стала  вызывать
сомнение. Люди начали постигать новую историю _жизни во  времени_,  и  это
понимание  угрожало  духовенству,  его   авторитету,   догмам,   церковным
церемониям, его власти над судьбами людей. Священники не могли допустить и
мысли, что религиозная  жизнь  возможна  без  их  лелеемой  мифологии,  и,
естественно, делали все, что  было  в  их  силах,  чтобы  убедить  добрых,
простодушных, веривших им людей в том,  что  новая  наука  означает  конец
религии вообще. Не надо ее слушать, не надо изучать.
   Между тем расширение познаний о великом прошлом  и  неизбывная  вера  в
возможности человечества вовсе не означают  конец  религии,  а  скорее  ее
перерождение. Но как мешает нам эта непродуманная, опрометчиво  выраженная
мысль!  Как  жестоко  мы  расплачиваемся  за  небрежное,  безответственное
заявление. В мире, жаждущем единой религии,  способной  объединить  нас  с
нашими собратьями, мы все еще отказываемся признать  эту  жажду  и  терпим
мертвые религии, такие же мертвые и  несостоятельные,  как  те  языки,  за
которые они цепляются. Подобно тому,  как  финансовые  и  собственнические
интересы,  отжившие  обычаи  мертвого  прошлого   борются   против   явной
необходимости охранять мировые ресурсы, подобно тому, как правительства  с
их  узкими  государственными  границами  ведут  отчаянную  борьбу   против
всеобщего федерального мира, так и могучие религиозные  организации  -  те
самые люди, которые в душе сказали себе "бога нет", а публично  отстаивают
монополию  на  его  имя,  -  используют   любое   смятение   умов,   чтобы
препятствовать развитию солидарности науки и  религии,  солидарности,  так
необходимой сейчас миру.
   В этой связи возникает еще одна неотложная задача, над решением которой
необходимо работать теперь же и сообща, а именно: надо  как  можно  скорее
ввести в  практику  изучения  языков  в  школах  и  колледжах  критическое
исследование значения слов. Я сам начал понимать, что такое язык,  лишь  в
школе, когда стал учиться разбору  предложений.  Такого  рода  занятия  мы
должны дополнить смысловым анализом.  Надо  приучить  подростков  к  тому,
чтобы они всегда ставили перед  собою  вопрос:  "Что  означают  выражения,
которые я употребляю? Каков их смысл? И какие ложные представления  к  ним
примешаны?" Знание семантики может  оказаться  для  наших  детей  надежной
защитой от беспросветной галиматьи, которая мешает  миру  освободиться  от
его теперешнего слабоумия.
   А сейчас обратимся еще к одной стороне вопроса об организации разумного
мирового общественного мнения.
   Мы хотим собрать воедино всю мировую информацию  и  создать  справочный
орган для мирового общественного мнения.  Человечество  должно  не  только
ясно мыслить и выражать свои мысли, но иметь доступ в мировом масштабе  ко
всему объему знаний и идеи, которыми оно когда-либо располагало.
   Кое-что уже предпринимается и в  этом  отношении;  нужно  только  общее
энергичное усилие, и  мы  обеспечим  материальную  основу,  регистрирующие
единицы для этого важнейшего фактора мирового общественного мнения.
   Очень трудно перечислить все, что было сделано и что  делается  в  этой
области. А делается куда больше, чем думают многие интеллигентные люди.  И
сейчас, я полагаю, мы в состоянии собрать весь материал, все, что сделано,
рассказать об этом и завоевать себе достаточный  престиж,  чтобы  привлечь
средства и  обеспечить  общественную  поддержку.  Я  пытался  -  возможно,
по-журналистски неуклюже и неувлекательно - мысленно собрать  воедино  эти
материалы. Я воспользовался термином "мировая энциклопедия", чтобы во всем
объеме  охватить  накопленные  образцы  мысли,  искусства  и  науки.   Моя
энциклопедия имела бы гораздо большее значение,  чем  устарелая,  неудачно
спланированная "Британская энциклопедия", которая до  сих  пор  пользуется
спросом.  Она  включала  бы  все  музеи,   картинные   галереи,   собрания
документов, атласы, материалы изучения вселенной. В своем теперешнем  виде
это  огромная,  разбросанная   -   или,   скажем,   плохо   собранная,   -
труднодоступная сокровищница знании, и наши первые  попытки  ее  атаковать
должны  быть  направлены  на  то,  чтобы  снабдить  указателем  весь  этот
первоначальный материал.
   В этом смысле многое было сделано под общим  названием  "документация".
Мне это  известно  главным  образом  через  профессора  Полларда,  доктора
С.К.Брэдфорда и их помощников. Эта организация почти в  такой  же  степени
интернациональна, как Британская ассоциация. Недавно в Лондоне  состоялась
конференция, на которой присутствовали делегации от  многих  стран,  а  во
время последней  Парижской  выставки  мне  довелось  побывать  на  съезде,
участники которого прибыли более чем  из  тридцати  государств.  В  науках
более систематизированных уже сейчас в значительной степени избавились  от
ненужных совпадений и повторений, и документация неуклонно сводится во все
более широкие неоценимые по значению каталоги.
   Наряду с этим прилагаются все усилия,  чтобы  зафиксировать  как  можно
больше накопленных знаний и уберечь эти записи от  урагана  бессмысленного
разрушения, который проносится сейчас над нашей планетой.  Для  этой  цели
все шире и шире применяется микрофотография. И здесь особенно интересная и
многообещающая работа ведется моим старым другом доктором  Кеннетом  Мисом
из компании Кодак и Ватсоном Дэвисом из Вашингтонского научного  общества.
Сейчас можно  вместить  целую  библиотеку  в  маленький  ящичек,  и  таким
способом уже собрана, запакована  и  хранится  значительная  часть  ранней
английской  литературы.  У  нас  есть  теперь  возможность  воспроизводить
естественные краски. Любую картину, здание, механизм  или  животное  можно
показать в его натуральной окраске и в движении, а  поскольку  возможности
репродукции и распределения такого материала поистине  безграничны,  ничто
не мешает  нам  посылать  такие  фильмы  студентам  на  манер  передвижной
библиотеки в любую часть  света.  Это  и  есть  уничтожение  расстояния  в
интеллектуальном плане.
   Обратите внимание, над этим уже никто  не  может  смеяться  и  называть
фантастическими бреднями. Такая работа фактически  ведется,  нужны  только
организованность и деньги,  чтобы  охватить  ею  весь  объем  человеческих
знаний и мысли. Вот то, что общими усилиями может быть сделано  сейчас  со
всей массой интеллектуальных накоплений человечества.
   Но это только одна, важнейшая часть мировой энциклопедии. Вся эта масса
накоплений  должна  приносить  плоды,  такой   материал   надо   постоянно
подвергать обработке и _усвоению_. Он нужен мировому общественному  мнению
для учета и переосмысления; но здесь есть немало  повторений  и  ошибок  -
многие данные слишком противоречивы и нелепы или вытеснены другими,  лучше
выраженными, или уже не имеют никакой ценности. Не уничтожайте  их.  Пусть
лежат  на  чердаке.   Они   могут   понадобиться;   потребности   мирового
общественного  мнения  включают  и  обобщение  и  анализ,  а   для   этого
необходимо, чтобы сотни и тысячи людей постоянно  обновляли  и  занимались
перепланировкой этих общих  и  частных  данных.  Вот  какое  представление
возникает у нас, когда мы говорим "энциклопедия", но если бы у  меня  была
возможность вернуться  к  началу,  я  отказался  бы  от  термина  "мировая
энциклопедия" и заменил его словами "Мировой институт мысли и знаний".
   У нас есть несколько специальных энциклопедий немалой ценности,  однако
общие энциклопедии слишком долго остаются  на  уровне  образцов  столетней
давности. Их превратили в прибыльный товар, и вряд ли мы  погрешим  против
истины, если скажем, что они представляют  собой  коллекции  разнообразных
материалов, сколоченных вместе по вкусу книготорговца.  Однако  Франция  -
будь она благословенна! - сделала большое дело.  Энциклопедия  de  Monzie,
которая выходила до оккупации страны, - это блистательная попытка  создать
упорядоченную, современную картину мира. У меня  есть  первые  одиннадцать
томов, и я надеюсь, что когда-нибудь буду иметь все.  Я  отнес  их  одному
почтенному, весьма солидному английскому издателю и спросил его, почему бы
нам  не  перевести  эти  книги,  чтобы  распространить  их  среди  двухсот
пятидесяти миллионов - если  не  больше  -  людей,  говорящих  и  читающих
по-английски. "Не думаю, что такое издание _окупится_",  -  ответил  он  и
прекратил разговор. Так-то вот. Для него это было решающим  мерилом.  Наша
Ассоциация   должна   разъяснять   настоятельную   нужду   в   современной
энциклопедии и добиться ее издания в условиях, не зависящих  от  произвола
торгашей.
   Не стану  предаваться  мечтам,  описывая,  как  постоянно  обновляемая,
модернизируемая   всеобщая   энциклопедия   становится   основой   системы
образования в мировой общине. Ведь сделано еще поразительно мало.  Даже  в
прелестных, радующих глаз сельских колледжах,  созданных  в  Кембриджшире,
большинство книг - дрянь, а пуще всего справочники. Поезжайте в  любое  из
таких местечек, вообразив, что вы  парнишка  лет  двенадцати-тринадцати  и
жадно тянетесь к знаниям, да посмотрите, какую вам  предложат  литературу.
Мне кажется, многим из ученых мужей  было  бы  полезно  время  от  времени
ставить себя на место пытливого  мальчика,  который  хочет  все  знать,  и
проверять, какие ему предоставляются книги в  промышленном  центре  или  в
сельской местности. Между тем кому же и давать образование, если  не  этим
любознательным  мальчикам  и  девочкам!  Он  или  она  единственная  живая
реальность  по   сравнению   с   корпорантскими   шапочками   и   мантиями
[академическая  одежда  английских  профессоров  и   студентов],   учеными
степенями, званиями и претензиями.
   Говорят, население мира составляет две тысячи  миллионов  и  египетский
рабский  труд  стал  нелепицей.  Мы  должны  обучить  всех  этих  людей  и
объединить их. Подумайте только,  что  это  значит!  Сколько  образованных
педагогов потребуется на каждые две тысячи человек, даже при  максимальном
использовании радио, кино  и  патефона.  Сколько  духовных  наставников  и
целителей душевных ран? Какая нужна будет им умственная поддержка? На  эти
вопросы вы сумеете ответить более точно, чем я.
   В  своей  статье  я   пытался   трезво   оценить   истинное   положение
человечества, но теперь все начинают понимать, что  истинная  картина  эта
мрачна и даже чудовищна не только с позиции здравого смысла,  но  с  любой
точки зрения.
   Я пытался выдвинуть нечто вроде идеи гигантского  предприятия,  которое
люди призваны осуществлять, люди нашего и только нашего плана.  Британская
ассоциация, и в частности ее отделение социальных и международных  научных
связей, а также и сходные с  нею  организации  во  всем  мире  располагают
возможностями для объединения нашего легкомысленного  мира  и  превращения
его в разумный  действенный  интеллект.  Ассоциация  независима  и  хорошо
организована. Она состоит из  различных  отделений,  которые  обеспечивают
возможность самого полного обмена научным опытом между людьми, работающими
в определенных научных областях. В то же время ее двери открыты для любого
образованного человека со стороны, который хочет слушать и учиться. В  ней
совершенно нет аристократической обособленности Королевского общества. Мой
старый учитель Томас Хаксли не раз говорил, что элементарный курс, который
он читал для студентов, явился для  него  самой  ценной  тренировкой,  ибо
обязывал пересмотреть его собственную  исследовательскую  работу  в  свете
общей биологии и общей  картины  нашей  жизни.  В  организациях,  подобных
Британской ассоциации, и связанных с  нею  учреждениях,  специалист  может
обучать и учиться, оставаясь человечным. Он  может  остаться  органическим
элементом мирового общественного мнения.
   Нас немного, а мир сравнительно велик. Это не основание для  малодушия.
Величайшее в жизни началось с эмбриона. Мы -  скромное  начало,  способное
двинуть духовную лавину, которая очистит мир для новой жизни. Мы  способны
положить этому начало, а если мы  этого  не  сделаем,  никто  не  сделает.
Только люди нашего плана могут это сделать.
   Кое-кто из вас скажет: "Мечты. Несбыточные мечты!"
   Возможно, так оно и есть. Очень может быть, что несбыточные. Но, говорю
я вам, если вы не разделите эти мечты, если в течение  оставшегося  у  нас
короткого времени не сделаете все возможное, чтобы их претворять в  жизнь,
то вместо сна наяву на вас обрушатся новые кошмары,  на  вас  и  на  ваших
близких, на всех, кто вам дорог.
   Не знаю, что испытывает тот,  кто  принадлежит  к  виду,  не  сумевшему
приспособиться. Свои семьдесят пять лет я прожил в эпоху прогресса,  но  я
могу представить себе, как горько будут расплачиваться наши  дети  и  дети
ваших детей, вся молодая  поросль,  -  расплачиваться  позором,  нуждой  и
лишениями;  могу  представить  себе  их  жизнь,   уродливую,   нездоровую,
звероподобную, пока Природа, не спеша и не медля, как это ей  свойственно,
не сметет их с лица земли.
   Я  мог  бы  на  этом  закончить.  Это  эффектный  конец,  эффектный   с
литературной точки зрения; но он не совсем  оправдан.  Таков  естественный
ход вещей. Я полагаю, что мы по-прежнему идем к краху, к вымиранию, но  мы
должны  заниматься  обсуждением   не   хода   вещей,   а   чего-то   более
определенного,  и  тут  нам  придется  столкнуться  с  двумя   труднейшими
проблемами - количественными  определениями,  определениями  временными  и
пока еще едва заметным процессом развития массовой  психологии.  Возможно,
что мы вступаем  в  промежуточную  фазу  умственной  усталости  и  в  фазу
лицемерных, двуличных религиозных войн. Когда я говорю: религиозные войны,
- я, разумеется, имею в  виду  крестовые  походы  и  грабительские  войны,
которые ведутся во имя мертвых религий,  еще  обременяющих  нашу  планету.
Мертвая религия - все равно, что дохлая кошка: чем она больше окостенела и
протухла, тем она лучшее  метательное  оружие.  Вызываемые  этими  войнами
беспорядки и волнения могут то здесь, то там создать разумным, настойчивым
людям условия для претворения в жизнь этой извечной  задачи  -  разработки
структуры  мирового  порядка  и  мирового  общественного  мнения.  Это  не
оправдание, чтобы  медлить,  но  это  убеждает  нас  в  том,  что  надежды
необходимо сочетать с решимостью выполнить задачу,  которую  ставит  перед
нами Пришелец из Будущего.
   Я не собираюсь приносить извинения в том, что написал статью  вовсе  не
оригинальную. Я  не  внес  ни  единого  предложения,  не  проверенного  на
практике и осуществимость которого не доказана; даже  моя  основная  мысль
насчет согласованности усилий - лишь эхо  того,  что  делается  Отделением
Британской ассоциации социальных международных научных  связей.  Моя  роль
сводилась к тому, чтобы констатировать  и  привлечь  внимание.  Я  являюсь
чем-то  вроде  диктора  Би-би-си.  Я  всего  только  суммировал.  Передаем
последние известия ученых всего мира в 1941 году. Это квинтэссенция  того,
что могут сказать миру ученые. И мы обязаны сказать это твердо и ясно. Мы,
работники  интеллектуального  труда,  должны  решить,  уподобимся  ли   мы
греческим рабам  и  будем  делать  то,  что  нам  прикажут  наши  господа,
гангстеры и спекулянты, или займем принадлежащее нам по праву место хозяев
и слуг народов всего мира.


   Вышесказанное я подготовил как вводную речь на заключительном заседании
отделения, посвященном теме "Наука  и  мировое  общественное  мнение",  на
конференции, созванной Британской ассоциацией по развитию науки в  Лондоне
27 сентября 1941 года; я был приглашен в качестве  председателя.  В  своем
докладе  я  стремился  подвести  итоги,  представить   проблему   мирового
общественного мнения, объединить  несогласованные  элементы  и  предложить
нечто  вроде  единого  плана  действий,  которому   авторитет   Британской
ассоциации придал бы вес.
   Я понимал, что собрание, на котором я должен был  председательствовать,
редчайшая - быть может, неповторимая  -  возможность  достичь  единства  в
вопросе влияния на человечество, ибо отсутствие единства, как я  утверждал
в своей статье, это  -  величайшее  из  зол,  с  которыми  нам  приходится