ло
использовать. Медицина рассчитывает на органическую химию, геология  -  на
минералогию и обе они - на химию высоких давлений и температур.  Тончайшие
перемены в манере, темперамент и  духовная  организация  данного  писателя
определяют существенную разницу в количестве и качестве его трудов.  Более
того, в истории каждой науки  периоды  вызревания  семян,  когда  активная
работа  не  приносит  ощутимых   результатов,   сменяются   бурной   порой
практического осуществления, как было, например, с развитием и применением
электричества в последние два десятилетия. Весьма возможно, что  физиологи
и химики движутся в своей работе к такому сотрудничеству, которое  сделает
медицину областью нового научного чуда.
   Сегодня диетика и учение о режиме - это рай для знахарей и доморощенных
специалистов,  полушарлатанов,   которые   процветают   из-за   отсутствия
упорядоченных точных знаний. Основная  масса  медиков  -  это  малоопытные
недоучки; одиночки, зажатые в тисках вечного риска, они  вынуждены  делать
вид, будто обладают точными знаниями, в то время как этих знаний вообще не
существует. На медицинские исследования отпускают слишком мало средств,  а
те, что есть, расходуются глупо, не  столько  на  систематические  научные
опыты, сколько на ненаучные поиски лекарств от некоторых жестоких  недугов
- рака,  туберкулеза  и  т.п.  И  все-таки  наука  о  жизненных  процессах
здорового  и  больного  организма,  вероятно,  движется  вперед,  скрытая,
непонятная, ограниченная, с трудом преодолевая препятствия, - так в  конце
XVIII и первой половине XIX века постепенно выкристаллизовывались физика и
химия. И вполне вероятно,  что  скоро  медицина  придет  к  далеко  идущим
обобщениям  и  выводам  и  овладеет  той   огромной   глубинной   областью
человеческой жизни, которая принадлежит ей по праву.
   Но медицина не единственная наука, в которой мы,  естественно,  ожидаем
внезапных  и  чудесных  скачков.  По  сравнению  с  науками  материальными
психология и социология пока еще мало  чем  удивили  свет.  Если  слабы  и
отрывочны наши медицинские познания, то педагогика - это уж просто  жалкая
смесь афоризмов и басен. Стоит  только  выйти  за  пределы  мер,  весов  и
классификаций, как начинается бесплодное смешение понятий, которое  ставит
под сомнение применимость ходячих логических и философских представлений в
этих областях. Мы лишь едва вышли из школьного возраста. А в этих областях
и  вовсе  остались  школьниками.  Вполне  возможно,  что  уже   сейчас   в
университетских  аудиториях,   в   непривлекательных   томах   философских
сочинений подготовляется новое освобождение воли и интеллекта. Может быть,
недалек тот час,  когда  человек  совсем  по-иному  сформулирует  проблемы
контроля над человеческой  жизнью  и  судьбою  человека  и  найдет  к  ним
совершенно новый подход.
   Непознанное  всегда  питается   лишь   смутными   догадками,   но   мои
предположения распадаются на две группы, и я прежде всего склонен  ожидать
огромного  систематического  нарастания  силы  отдельного  индивида.   Мы,
вероятно, и не подозреваем, как  изменятся  душа  и  тело  человека,  если
выявить их возможности.  Помню,  я  беседовал  с  покойным  сэром  Майклом
Фостером по поводу перспектив современной хирургии, и  он  признался,  что
лишь боязнь за свою репутацию мешает ему  рассказать  заурядным  людям  об
операциях, которые в  скором  времени  станут  самым  обычным  делом.  Мне
кажется, что в эту минуту он говорил от имени  многих  своих  коллег.  Уже
сейчас можно удалять почти любую  часть  человеческого  организма,  в  том
числе и большие участки мозга, если потребуется; можно  подсаживать  живую
ткань  к  живой  ткани,  создавать  новые  сочетания,  лепить,  смещать  и
перемещать. Можно также вызывать гипертрофию отдельных органов, причем  не
только с помощью ножа и физических методов лечения: глубокие  изменения  в
тканях могут быть вызваны и воздействием гипноза.
   Если бы мы только понимали сущность обмена  веществ  и  хорошо  изучили
функции отдельных органов, можно было бы самым удивительным образом менять
и развивать свое тело. Сейчас наши знания недостаточны, но  не  всегда  же
они будут такими. В этом направлении  у  нас  есть  уже  некоторые  просто
удивительные предположения, высказанные доктором Мечниковым. С  его  точки
зрения, человеческий желудок и обширный кишечник не только  излишние  -  и
рудиментарные органы, но, безусловно, опасные для человека, поскольку  они
служат вместилищем бактерий, ускоряющих процесс  старения.  Он  предлагает
удалять эти внутренние органы.  Профана,  вроде  меня,  такая  идея  может
только потрясти и ужаснуть, но репутация  доктора  Мечникова  как  ученого
чрезвычайно высока, а он вовсе не видит ничего страшного  или  нелепого  в
своем предложении. Пожалуй, если ко  мне  в  гости  явится  таким  образом
"препарированный" джентльмен, у которого извлечено  почти  все  содержимое
брюшины, увеличены и  усилены  легкие  и  сердце,  из  мозга  тоже  что-то
удалено, чтобы пресечь вредоносные токи и освободить  место  для  развития
других участков мозга, то мне с трудом удастся скрыть невыразимый  ужас  и
отвращение, даже если я знаю, что при этом возрастают его  мыслительные  и
эмоциональные способности, обостряются  чувства  и  исчезает  уставание  и
потребность в сне.
   Однако ведь если бы в 54 году до н.э. в Дувре на головы моих украшенных
венками предков - а в те дни моим предком  в  Англии  был  каждый  женатый
человек, - спустился бы, скажем, на своей летающей  машине  Луи  Блерио  в
шлеме с  наушниками  и  в  защитных  очках-консервах,  то  они,  наверное,
испытали бы точно такие же чувства. И ведь речь идет не о том, что красиво
и некрасиво в человеке, а о том, что можно с ним сделать и что,  вероятно,
попытаются сделать наши потомки.
   В один прекрасный день  человек,  безусловно,  добьется  абсолютного  -
физического и духовного - контроля  над  собственным  организмом,  но  это
вовсе  не  означает,  что  он  сделается  уродом;  даже  исходя  из  наших
эстетических стандартов, многие,  подвергшиеся  операции  "по  Мечникову",
стали  бы  стройнее,  подвижнее  и  изящнее,  а  кроме  того,  эти   новые
возможности вовсе не исчерпываются хирургией. Во всем, что касается еды  и
медикаментов, мы так и не вышли из состояния варварства. Мы впихиваем  что
попало в наши несчастные желудки  и  сталкиваемся  с  самыми  неожиданными
последствиями. Ведь немного найдется семидесятилетних, кто не  страдал  бы
большую часть года от несварения  -  тупого,  раздражающего,  болезненного
несварения желудка. Никто из  нас  не  относится  с  таким  невежеством  и
небрежением к горючему для своей машины, как к тому горючему,  которым  мы
питаем  собственный  организм.  Мы   часто   боимся   употреблять   многие
стимулянты: слабительные, тонизирующие и веселящие  средства,  -  так  как
совершенно не знаем, каков механизм их действия. А ведь есть все основания
предполагать, что хорошо организованная человеческая жизнь может  состоять
из смены одинаково замечательных и по большей части исполненных физической
и  духовной  активности  периодов.  Только  полное  невежество  и   плохая
организация приводят к тому, что большинство людей вечно  не  вылезают  из
неприятного состояния, которое мы обозначаем словами "чуть-чуть бледноват"
или "не очень  тренирован".  Конечно,  сейчас  чистейшей  утопией  кажется
предположение, что в нашем обществе любой может быть  практически  чистым,
красивым, деятельным,  здоровым,  может  долго  жить,  забыв  и  думать  о
заживших и исчезнувших шрамах от перенесенных операций; но ведь  такой  же
чистейшей  утопией  показалось  бы  королю  Элфреду  Великому   чье-нибудь
предположение, что в его стране  практически  все,  вплоть  до  последнего
пастуха, сумеют читать и писать.
   Мечников размышлял над проблемой  продления  жизни,  и  мне  непонятно,
почему бы не  использовать  его  метод  хотя  бы  в  отношении  ежедневной
потребности в сне. Независимых жизненных процессов не существует: все  они
требуют  определенных  условий  и  могут  подвергаться  изменениям.   Если
Мечников прав,  -  а  в  какой-то  степени  он,  безусловно,  прав,  -  то
органические процессы, вызывающие  старение,  могут  быть  приостановлены,
задержаны и изменены при помощи определенного  режима  и  питания.  Ученый
дает нам надежду, что в цикле  отведенной  человеку  жизни  после  периода
борьбы и кипения страстей  появится  новая  ступень  -  ступень  спокойной
духовной   активности,   когда   старость   сохраняет   все   преимущества
накопленного опыта, но избавлена от своих старческих немощей. А  усталость
и потребность в  отдыхе  еще  в  большей  степени  зависят  от  химических
процессов в организме. Мы явно не в состоянии совершать непрерывное усилие
- активность падает частично из-за утомления мышц и главным образом  из-за
накопления  в  крови  продуктов  усталости,  -  нам  непременно  требуется
передышка для восстановления сил. Но нет никаких  оснований  считать,  что
привычная для нас пища - быстрее и лучше всего усваиваемый продукт  и  что
нельзя создать более питательные, восстанавливающие силы вещества, которые
вводятся в организм обычным путем или в виде инъекций,  а  также  ускорить
процесс нейтрализации и  выведения  продуктов  распада.  Можно  не  только
полностью изменить функции  некоторых  желез,  но  путем  введения  особых
преград и искусственных желез повлиять на весь ход внутренних процессов  -
и в этой идее нет ничего принципиально невозможного. Без сомнения, все это
покажется химерой даже самому смелому и вольномыслящему  из  хирургов,  но
вспомните, что говорили  лет  двадцать  тому  назад  о  воздухоплавании  и
электротяге самые авторитетные люди. Сегодня человек всего лишь три-четыре
часа в день  располагает  максимальной  физической  и  духовной  энергией.
Причем лишь немногие с одинаковым напряжением и одинаковой продуктивностью
делают свою физическую или умственную работу в течение даже этого времени.
Остальное время тратится на еду, переваривание пищи, сон, на  отдых  самых
различных видов или просто уходит между рук. Вполне возможно,  что  вскоре
наука возьмет на себя задачу  систематически  продлевать  часы  творческой
активности. Периоды такой активности смогут тогда отвоевать время  у  сна,
переваривания пищи или физических упражнений, так что в конце концов  чуть
ли не все двадцать четыре часа  будут  использоваться  плодотворно,  а  не
распыляться на множество второстепенных занятий.
   Только  поймите,  пожалуйста,  что   я   вовсе   не   считаю   чересчур
привлекательной   или   желательной   такую   концентрацию   энергии   или
искусственное "совершенствование" человеческого организма. Я понимаю,  что
подобное вмешательство  в  естественный  ход  жизненных  процессов  любому
покажется сначала ужасным и отвратительным; ведь точно  так  же  при  виде
иссиня-бледного личика ребенка, находящегося под действием наркоза, сердце
невольно сильнее сжимается от жалости, чем когда он громко кричит от боли.
   Но в задачу этой статьи входит вовсе не созерцание прекрасных  грез,  а
обсуждение явлений, которые могут когда-нибудь  произойти.  Возможно,  что
все это осуществится вовсе не таким ужасным способом. Может быть,  человек
достигнет таких высот познания, что ни нож, ни яд,  ни  одно  из  средств,
которые вложила в его руки наука, не отравит для него  красоту  окружающей
жизни. Предположим, что он не настолько глуп  и  что  когда-нибудь  сумеет
вознестись ввысь - торжествующий  победитель,  подчинивший  себе  все  эти
силы.
   Не только развитие точных наук  подарит  человеку  обновленное  тело  и
наделит  его  яркой  творческой  жизнью   -   психология,   педагогика   и
общественные науки, действуя через литературу и искусство,  обогатят  его,
внесут ясность и гармонию в его душу. Ибо каждый, кто  живет  на  земле  и
своими глазами видит вокруг грех, преступление и наказание,  не  может  не
понять,  что  это  неисчислимое  зло  -  результат  невежества  и   узости
умственных горизонтов. Лично я никогда не верил в дьявола. И искать пути к
доброй воле и доброму сердцу - не менее  великий  и  осуществимый  подвиг,
нежели пробивать туннели в горах и плотинами обуздывать моря. Тот же путь,
что вывел нас из темной пещеры к свету электричества.  Приведет  нас  и  к
свету, озаряющему людские души, - это путь свободной, ничего  не  боящейся
мысли,  свободного  дерзкого  эксперимента,  путь  организованного  обмена
идеями  и  выводами,   путь   терпения,   настойчивости   и   Своеобразной
интеллектуальной вежливости.
   По мере того как человек все  решительнее  будет  становиться  хозяином
самого себя и будет развиваться дальше философский и научный метод, станет
возможным управлять еще одной областью, о которой можно только  мечтать  в
наш век невежества и препон. Начиная с Платона, философы  всегда  выражали
удивление, что человек  с  любовью  выводит  благородные  породы  собак  и
лошадей, но предоставляет любым подлецам производить потомство  и  портить
следующие поколения людей. Так это продолжается и по сей день. Прекрасные,
замечательные люди умирают бездетными, унося с собой  в  могилу  сокровища
своей души и ума, и нас вполне удовлетворяет система брака, которая словно
ставит своей задачей умножать число посредственностей. Но  настанет  день,
когда наука и благоприятные условия  позволят  человеку  овладеть  и  этой
областью и действительно возникнет уверенность, что каждое новое поколение
будет лучше своих  предшественников.  И  тогда  откроется  новая  страница
истории человечества - страница, которая будет для  нас  словно  солнечный
свет для новорожденного.

   Из книги "Англичанин смотрит на мир", 1914.



НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ
   Пер. - С.Майзельс

   Вашингтон, 11 ноября.

   Англия, Франция, Италия, а теперь и народ Соединенных Штатов  -  каждая
страна, следуя своим национальным традициям и  условиям  времени,  воздала
воинские почести и предала земле  тело  Неизвестного  Солдата.  Канада,  я
слышал, также собирается последовать этому примеру.
   Так весь мир выразил свое ощущение, что единственным  подлинным  героем
Великой войны был простой человек.  А  сколько  еще  несчастных  Гансов  и
Иванов остались гнить в земле сотен полей сражения: кости и прах, лохмотья
истлевших шинелей, остатки амуниции - и все  они  еще  ждут  памятников  и
речей. Ведь они тоже были чьими-то  сыновьями,  ходили  строем,  выполняли
приказы, с песней шли в атаку и  познали  ни  с  чем  не  сравнимый  хмель
солдатской дружбы и преданность чему-то  гораздо  более  важному,  чем  их
собственная жизнь.
   На Арлингтонском кладбище солдаты из армии южан погребены с  такими  же
почестями, как и солдаты из армии северян; давно забыто, кто был прав, кто
виноват в их распре, все помнят только  жертвы,  принесенные  этой  войне.
Придет время, когда и мы перестанем сваливать на солдат  и  простых  людей
Германии и России преступления, ошибки и неудачи  их  правительств,  когда
выдохнется вся горечь ненависти, и мы станем оплакивать их, как оплакиваем
своих погибших - просто как живые души тех, кто отдал свою жизнь и жестоко
пострадал в одной общей катастрофе.
   Придет час,  когда  эти  величественные  эмблемы  войны  -  Неизвестные
Солдаты Англии, Америки, Франции и других стран сольются в нашей памяти  в
символ, еще более великий, станут воплощением двадцати миллионов мертвых и
многих миллионов загубленных жизней - и превратятся в Неизвестного Солдата
Великой войны.
   Я думаю, что можно будет представить  себе  о  нем  очень  многое.  Мы,
вероятно, сможем довольно точно установить его возраст, рост, вес и прочие
подробности такого рода. Обо всем  этом  можно  собрать  средние  цифры  и
данные, очень близкие к действительным. Что же касается расы и цвета кожи,
то, вернее всего, это будет житель Северной Европы; северянин  из  России,
Германии, Франции,  Италии,  англичанин  и  американец  выглядят  примерно
одинаково - все это высокие светловолосые, чаще всего  голубоглазые  люди;
но, помимо этого, в нем будет и средиземноморская жилка,  и  индийские,  и
турецкие черточки, и что-то монгольское, и капелька африканской крови - не
только  от  темнокожих  американских  солдат,  но  и  через   сенегальцев,
воевавших за Францию.
   Однако все это не помешает ему быть прежде всего северянином с такой же
смешанной кровью, какая, наверное, будет течь в жилах граждан Америки 1950
года. Он будет белым, с небольшой примесью азиатской и негритянской крови.
И будет молод - лет двадцати - двадцати двух - еще совсем мальчик,  верней
всего, неженатый; у него есть и отец и мать; и  воспоминания  о  них  и  о
доме, где он родился, были еще свежи и живы в его памяти, когда он умирал.
   Мне кажется, мы можем восстановить в общих чертах и обстоятельства  его
смерти. Это случилось при свете дня, среди невероятного  шума  и  сумятицы
нынешнего боя - его вдруг ударило неизвестно откуда  и  неизвестно  чем  -
пулей или осколком снаряда... В это мгновение он был чуть-чуть  испуган  -
на поле боя все немного испуганы, - но возбуждение было сильнее страха: он
изо всех сил старался вспомнить все, чему его обучали, и  делать  все  как
нужно. Когда  его  ударило,  он  прежде  всего  почувствовал  не  боль,  а
удивление. Мне кажется, что первое ощущение человека,  раненного  на  поле
боя, не боль, а бесконечная тоска.
   Мне кажется, можно пойти еще дальше и представить  себе,  скоро  ли  он
умер после того, как его ранило, сколько времени он страдал  и  удивлялся,
долго ли лежал, прежде чем  дух  его  смешался  в  сумерках  с  молчаливым
множеством других душ, с миллионами таких,  как  он,  у  которых  не  было
больше родины, чтобы ей служить, и  кого  впереди  не  ждали  долгие  годы
жизни; их, как и его, внезапно вырвали из мира, зримого и  осязаемого,  из
мира чаяний и страстей... Но лучше подумаем о том, какие же  побуждения  и
чувства привели его - мужественного и жизнелюбивого  -  к  такому  полному
самопожертвованию.
   Что думал он в ту минуту, когда его убили, - этот Неизвестный Солдат? А
мы, мы, кто послал его на эту Великую войну, мы, которые до сих пор  живем
в его мире, какие мысли внушили мы ему, какие обязательства  взяли  мы  на
себя, чтобы возместить ему его смерть,  навсегда  утраченную  им  жизнь  и
солнечный свет?
   Он был еще слишком молод, чтобы полностью  сознавать  свои  побуждения.
Понять, что двигало им и к чему он стремился,  -  сомнительная  и  трудная
задача. На недавнем заседании ассамблеи Лиги Наций мистер  Джордж  Ноблмэр
заявил,  что  сам  слышал,  как  французский  юноша  шептал,  умирая:  "Да
здравствует Франция!"  Он  предположил,  что  немецкие  юноши  умирают  со
словами; "Полковник, передайте моей  матери;  "Да  здравствует  Германия!"
Возможно,  он  прав.  Но  французов  воспитывают  в  патриотическом   духе
усиленнее, чем все другие  народы.  Не  думаю,  чтобы  все  разделяли  это
настроение. Англичане, безусловно, не все разделяли его.
   Я могу  себе  представить  лишь  немногих  английских  юношей,  которые
умирают со словами: "Правь, Британия!" или "Король Георг и  добрая  старая
Англия!" Некоторые из наших ребят бранились от горя и страданий; некоторые
- и далеко не всегда самые младшие - вновь впадали в детство и трогательно
звали  матерей;  многие  до  конца  сохраняли   дерзкое   чувство   юмора,
свойственное англичанам; а многие умирали с чувством, которое выразил один
молодой шахтер из Дургема; я говорил с ним как-то под утро у Мартинпиша  в
окопах, которые страшно разворотило снарядом в эту ночь.
   - Война - отвратительная штука, - сказал он, - но дело надо довести  до
конца.
   Эти же чувства одушевляют спасательную команду или пожарников.  Великие
благородные чувства. И я верю, что они куда ближе к  истинному  настроению
Неизвестного Солдата, нежели урапатриотическая  чепуха  по