ты  неправильного  и  плохого  питания  могут   быть
совершенно побеждены и навсегда изгнаны из жизни вместе  с  сопутствующими
им бедами,  ценой  одного  общего  усилия,  общего  сотрудничества  людей,
которое займет место споров. Самые значительные материальные плоды мирного
договора ничего не стоят. Главным плодом  его  будет  здоровье  и  энергия
человечества.
   И счастье! Подумайте только, настанет утро, когда человек проснется  не
ради того, чтобы прочитать в газете о  великих  пререканиях,  о  голоде  и
беспорядках  в  половине  стран  мира,  о  сексуальных   преступлениях   и
совершенных от жадности подлостях, в которых оказываются повинны  взрослые
с недоразвитыми мозгами порочных детей,  о  страшных  заговорах  и  кознях
против нашей дышащей на ладан безопасности, о мрачной  необходимости  быть
"наготове". Подумайте, настанет утро, когда в газетах  будут  одни  только
хорошие  новости  об  удивительных  открытиях  и  прекрасных   свершениях.
Подумайте, каков будет  обычный  день  обычного  гражданина  в  мире,  над
которым больше не висит бремя долга, который  постоянно  развивается  и  в
котором не бывает кризисов; в мире, где совершенно  естественно  выйти  из
красивого дома на чистую, прекрасную улицу  и  вместо  престарелых  детей,
измученных затаенными обидами, завистью и низменными тревогами,  встретить
там  счастливых  и  интересных  людей;  в  мире,  где  каждый   занимается
благородным делом, помогающим двигать мир вперед, к еще более прекрасной и
великой жизни.
   Вы скажете, что мир может процветать и люди быть здоровыми и свободными
и все-таки на земле останутся зависть, и злоба, и  горечь  несогласий,  но
это не более верно, чем то, что зубная боль все равно останется. Заботливо
взращенный и просвещенный ум так же,  как  и  тело,  может  быть  излечен,
очищен, облагорожен  и  освобожден  от  этих  унизительных  и  подавляющих
чувств, которые сегодня отравляют  многие  души.  Физическое  и  моральное
страдание - вовсе не обязательный элемент человеческой жизни.  Разумеется,
при условии,  что  высвободится  достаточно  человеческой  энергии,  чтобы
каждый мог рассчитывать на достаточную заботу и поддержку со стороны своих
ближних. Представьте себе, каким будет  интерес  к  жизни  в  таком  мире.
Подумайте, какова должна быть  сила  мысли  в  мире,  где  с  каждым  днем
исследовательский  труд  целой  армии  умов  превращает  непроницаемые   и
запутанные загадки вчерашнего дня в ясные и  четкие  знания.  Подумайте  о
личном и общенациональном складе характеров, о  патриотических  и  расовых
настроениях,  ищущих  и  находящих  свое  выражение  не  в  отвратительной
взаимной вражде и животной жажде разрушения, а в четких линиях архитектуры
городов, в окультуренной и целенаправленной красоте загородного пейзажа, в
сотне форм искусства, в одежде и обычаях. Подумайте о  свободе  и  полноте
фантазии, о гармоничных различиях стран такого мира!
   Это не пустое пророчество, это не пустая мечта. Такой мир мог бы  стать
нашим миром сегодня же, если бы только  люди  наконец  поняли,  что  этого
можно добиться. А добиться этого можно, этот прекрасный мир здесь -  нужно
лишь протянуть руку и взять  его.  Я  пишу  это  с  таким  же  глубочайшим
убеждением, как писал в 1900 году, что люди могут летать.  Но  удастся  ли
нам прекратить эту дурацкую  борьбу  во  всем  мире,  эту  нравственную  и
умственную ребячливость агрессий во имя патриотизма, это  непрекращающееся
кровопролитие и нищету, и начать  строить  мир  зрелый  и  разумный  через
десять, двадцать, сто лет, или, быть может, вовсе не  удастся  -  этого  я
сказать не могу. Вашингтон явил мне людские надежды, перед  которыми  было
не устоять, но увидел я и  глупость,  косность  и  предрассудки,  которые,
казалось, невозможно преодолеть; целых шесть недель я прожил в  сложнейшем
лабиринте  пышных   фраз,   низких   целей,   вдохновения,   нелогичности,
забывчивости, вспышек величия  и  вспышек  тупости.  Я  не  беру  на  себя
смелости сбалансировать все это и подвести итог, я  просто  не  сумею  это
сделать. И потому все эти шесть  недель  я  лишь  поминутно  переходил  от
надежды к отчаянию.
   Но одно я знаю твердо; я так верю в этот Великий мир без войн,  который
находится совсем рядом с нами и готов пробудиться к жизни,  как  только  к
нему устремится наша воля,  что  я  вынужден  бродить  по  нынешнему  миру
беспорядка и тьмы, как изгнанник, и делать все, что только в  моих  слабых
силах, ради мира моей мечты, то с надеждой, то с  горечью,  до  последнего
дня моей жизни.

   Из книги "Вашингтон и загадка мира", 1922.



МИСТЕР ЛАЙОНС ЗАЩИЩАЕТ ОТ МОИХ "НАПАДОК" ГИТЛЕРА -
ГЛАВУ ВЕЛИКОЙ ДРУЖЕСТВЕННОЙ ДЕРЖАВЫ
   Пер. - М.Попова

   Мистер Лайонс, австралийский премьер-министр - этот типичный британский
политический  деятель,  хоть  он  и  родом  из  Тасмании,  -  впутался   в
пустяковый, но очень  показательный  спор  с  автором  этих  строк.  Порой
случайный жест полнее раскрывает  идейную  позицию  и  умонастроение,  чем
пространное заявление, и мистер Лайонс бесхитростно и прямо высказал  все,
что он думает, тем самым  обнажив  всю  нерешительность,  неискренность  и
опасность, которая таится в нынешнем руководстве Британского Содружества.
   Лайонс - крайний сторонник чемберленовского курса,  ультрачемберленист,
если можно так сказать. В нем, как  в  капле  воды,  отразилось  все,  что
препятствует развитию смелой, благородной и прогрессивной политики,  общей
как для стран английского языка, так и для всех демократических государств
мира.
   Наверное, самым губительным из всего, когда-либо случавшегося  в  жизни
британского общества, была выдвинутая Джозефом Чемберленом  фантастическая
идея тарифного барьера вокруг Британской империи. Было что-то  дьявольское
в этой идее. Она была обращена к  самым  низменным  стремлениям  любителей
легкой наживы в нашем индивидуалистическом британском обществе.
   До этого  времени  претензии  Британской  империи  на  величие  были  в
какой-то мере оправданы. Она простиралась  по  всему  миру  как  добрая  и
дружеская рука. Конечно, ей были присущи и слабости  и  лицемерие,  пример
тому Чэдбэнд и  семья  Дедлоков  [персонажи  романа  Ч.Диккенса  "Холодный
дом"], но тем не менее честный либерал мог верить в ее миссию.  Но  первый
же из нашей злополучной династии Чемберленов все изменил. Это был  человек
с кругозором торгаша, рвущегося к монополии. Он взирал на мир  из  закутка
скобяной лавки и видел его не с позиций интересов человечества, а с  точки
зрения барышей от преференциальной торговли. Он выдвинул подлый и коварный
лозунг "изоляции", который, подобно недугу, ослабляет и  подтачивает  весь
мир, говорящий по-английски.
   "Оставьте нам наши привилегии и делайте что хотите по ту сторону нашего
забора", - говорят британские изоляционисты, а  их  коллеги  в  Америке  и
доминионах вторят им.
   Противоречие  между  этой  гнусной  и  в  настоящее  время   нереальной
изоляционистской теорией  "наций  и  империй",  согласно  которой  страны,
смотря по тому, какая из них сильнее,  делятся  на  платящих  и  взимающих
дань, и пониманием того, что мир  стал  единым  целым,  составляет  основу
нынешней мировой политики.
   Точку  зрения  на  мир  как  на  единое  целое  можно   назвать   идеей
современного общества. Современного в том смысле, что лишь  в  наше  время
оно стало, во-первых, осуществимым и, во-вторых, крайне  необходимым.  Как
изначальное  стремление,  эта  идея  так  же  стара,   как   буддизм   или
христианство.
   Но в прошлом трудность общения мешала этой великой мечте  человеческого
братства осуществиться; кроме того, всегда находились препятствовавшие  ей
силы, будь то католический мир, ислам или татаро-монгольское нашествие.
   Теперь положение в корне изменилось. События  в  России,  Германии  или
Южной Каролине касаются англичанина  в  такой  же  мере,  как  и  то,  что
происходит в Кардиффе или Найроби.
   Рост вооружений в целях агрессии, организованная жестокость, духовная и
физическая зараза, все усиливающиеся  за  рубежом,  делают  идею  изоляции
смехотворной.
   Я считаю  своим  долгом  относиться  к  немцам  так  же,  "как  к  моим
согражданам лондонцам или австралийцам. Я утверждаю, что обладаю таким  же
правом судить об умственных способностях  немецкого  вождя,  как  немцы  -
обсуждать интеллект Чемберлена, нашего короля или президента Рузвельта.
   И  не  только  правом;  в  силу  демократических  традиций,   все   еще
господствующих в странах английского  языка,  я  обладаю  еще  и  свободой
суждения, я могу судить о вещах, которые не смеют обсуждать десятки  тысяч
моих сограждан в Германии.
   Я настаиваю на том, что средний немец является обыкновенным  человеком,
просто пойманным в дипломатическую ловушку, и  я  не  стану  осуждать  или
карать его за те политические просчеты, которые привели его, беспомощного,
с заткнутым ртом в руки нынешнего чудовищного руководства.
   После 1914 года я изо всех сил доказывал, что война была войной  против
Гогенцоллернов и их бредовых  идей,  а  не  против  немецкого  народа.  Но
наиболее бесчестные  представители  победившей  стороны  требовали,  чтобы
Германия расплачивалась. И сейчас вовсе не народные массы враждующих стран
жаждут второй мировой войны.
   Единственной  искупающей  чертой  чемберленовской   политики   является
предоставленная простым людям Италии и Германии возможность выразить  свое
страстное стремление к миру. Поэтому изучение  неистового  бреда  Гитлера,
анализ  "Моей  борьбы",  обсуждение  проблемы  спасения  человечества   от
нацистского наваждения должны стать  не  просто  объектом  любопытства,  а
долгом всех культурных людей.
   Эти мысли я высказал в беседе с журналистами города Перта. Я  осмелился
заявить, что склонность Гитлера к сентиментальному  садизму  в  свете  его
расистских галлюцинаций и обращения с евреями дает мне право  считать  его
законченным сумасшедшим. Здесь я попросту повторил сказанное мною в статье
о перспективах на 1939 год, напечатанной в "Ньюс Кроникл".
   До тех пор, пока мы не начнем  открыто  и  прямо  высказывать  то,  что
является тайным убеждением большинства интеллигентных  немцев,  бесполезно
надеяться  на  установление  какого-либо  постоянного  взаимопонимания   с
немецким народом. В противном случае все наши потуги  дать  сколько-нибудь
рациональное  объяснение  выходкам  Гитлера  будут   рассматриваться   как
надувательство и оппортунизм.
   Вот тут-то и появляется наш сверх меры британский мистер Лэдонс. Он  бы
не заметил этих  неофициальных  заметок,  если  бы  не  жара  и  не  крики
разносчиков газет. "Премьер-министр осуждает  Г.Уэллса",  -  запестрило  в
заголовках. Я оскорбил главу дружественной державы. А если  это  прогневит
его, что будет с нами?
   Лайонс, по-видимому, живет в мире, где государством  управляют  головы,
лишенные либо мозгов, либо тел. Мой ответ был краток и  сводился  к  тому,
что премьер-министр, как и всякий другой,  имеет  право  высказывать  свое
мнение.  Он  не  успокоился  и  пошел  еще  дальше,  заявив,  что   мнение
правительства Британского содружества в корне отличается от моего.
   И тогда-то в Австралии  началось  столь  бурное,  свободное  и  широкое
обсуждение этого вопроса, что  для  министра  стало  невыносимым  что-либо
слышать или читать об этом.
   Я понял, что вторгся в страну, где  проблема  подавления  общественного
мнения стоит еще острее, чем в  Англии.  Лайонс,  как  и  Чемберлен,  явно
преувеличивает собственную дальновидность, полагая,  что  изоляционистские
сделки следует совершать путем подмигиваний, кивков и тайных  переговоров.
Факиры-изоляционисты  до  окончания  работы  должны  быть   избавлены   от
оскорбительных запросов и раздражающих комментариев.
   Лайонс, как Рейт в Англии, воплощает в себе лицемерное,  инстинктивное,
по   существу,   защитное   нежелание   признавать   огромные   изменения,
происходящие сейчас в жизни человечества.  Нет,  они  не  хотят  подавлять
людей, они хотят  их  парализовать.  Они  хотят  скрыть  действительность.
Хотят, чтобы все делалось влиятельными людьми без шума, и чем меньше будут
болтать об этом, тем лучше. Они до смерти боятся жизни. В Австралии, как и
в Англии, идет борьба не просто между умами, но и в  самих  умах  с  целью
задушить всякое проявление свободы и бесстрашия.
   Реакция не начинается и не кончается  с  мистером  Лайонсом.  Она,  как
эпидемия,  охватывает  всю  общественную  жизнь  Австралии.  Лайонс   лишь
наиболее яркое  ее  проявление.  В  целом  Австралийская  радиовещательная
корпорация прогнила меньше, чем Би-би-си, которая дает передачи специально
для Австралии, но и здесь так же преследуют уличных ораторов, пикетчиков и
забастовщиков, как в Англии. Скандально растут иммиграционные ограничения,
чтобы не впустить этот  жупел  трусливых  изоляционистов  -  "иностранного
агитатора". Мне говорили, что ограничивается  и  свобода  слова,  так  как
печать превращается в коммерческое  предприятие  и  собственность  на  нее
концентрируется в немногих руках.
   Но в самых нелепых и  возмутительных  чертах  эта  мелкая  нетерпимость
проявляется на таможнях.  Заслон  безграмотных  полицейских  и  чиновников
ограждает нежные умы австралийцев от так называемой подрывной  литературы.
С их точки зрения, "Священный Тупик" А.П.Герберта, например, неприемлем  в
приличном обществе.
   Систематически подавляются попытки австралийских рабочих выразить  свое
отношение к вопросам внешней  политики.  В  то  время,  как  правительство
открыто  обсуждает  предложение  о  бойкоте  Японии,  владельцы  пристаней
Порт-Кэмбла за  отказ  грузить  для  нее  Металлический  лом  подвергаются
жестоким преследованиям. Эта  борьба,  по-видимому,  расширится  и  примет
более сложные формы с введением всеобщей воинской повинности. Так в Англии
страх перед воздушной войной используется для того, чтобы насильно  надеть
на людей форму и принудить народ к военной дисциплине.
   Приятно не иметь ни прошлого, ни будущего в Австралии и быть  настолько
свободным, чтобы высказывать эти крамольные замечания. Я повторял  их  где
только мог и каждый раз в ответ получал  взволнованные  письма  читателей.
Это так похоже на Англию: не простая  организованная  тирания,  а  сложная
система обскурантизма тайком душит и разрушает у нас живой дух свободы.

   Из книги "Путешествия республиканца-радикала
   в поисках горячей воды", 1939.



ДЕМОКРАТИЯ В ЗАПЛАТАХ
   Пер. - М.Попова

   Самым  знаменательным  событием  последних  шести   месяцев   в   жизни
Британского  общества  является  развал   так   называемых   прогрессивных
группировок  и  поиски  эффективных  мер  для  их  восстановления.  Широко
распространено ощущение  того,  что  попираются  даже  самые  элементарные
человеческие права, что во всем мире происходит  возврат  к  беззаконию  и
насилию,  что  неразбериха  в   руководстве   и   неопределенность   целей
препятствуют повсеместному стремлению простого человека к  действительному
восстановлению  свободы  и  безопасности.  Он  знает,  что  в  наше  время
существует  реальная  возможность   достичь   изобильной   и   всесторонне
насыщенной жизни для каждого, но тут же с  недоумением  обнаруживает,  что
его стремление к счастливой жизни подавляют, что ему  угрожают  и  мешают.
Повсюду он наталкивается на препятствия и угрозы.
   Причины этого загадочного крушения свобод стали в моей  жизни  основным
объектом внимания, по крайней мере за последнюю треть столетия. Я люблю во
всем ясность и был воспитан в духе старого доброго радикализма моего  отца
и старого школьного учителя в  те  времена,  когда  Джозеф  Чемберлен  был
известен как "красный" и считался едва ли более  приемлемым  для  королевы
Виктории, нежели его коллега - республиканец сэр Чарльз Дилк. Мы  считали,
что простые люди должны обладать нерушимой волей, сплоченностью,  верой  в
свою  правоту  и  требовать  у  эксплуататорских  классов  "выкупа",   как
выражался Джозеф Чемберлен, выкупа, который приведет к полной расплате;  и
мы не признавали бессмысленных догм ни в каких формах и  видах.  Громадные
достижения в области биологии и геологии наполняли мое поколение  надеждой
и уверенностью в своих силах.
   Я  до  сих  пор  сохранил  эту  веру  в  справедливость,  разумность  и
возможность  того  доброго  мира,  но  я  уже  не  столь  убежден  в   его
осуществимости. "А почему бы и нет?" - вот мысль, которая все  настойчивее
овладевает моим  сознанием  и  творчеством.  Вопреки  собственной  воле  я
превратился  в  исследователя  сил,  противостоящих  и  противодействующих
претворению в  жизнь  идеи  нового  мира.  Даже  герои  моих  романов,  от
необразованного Киппса до бесконтрольной эгоистки Долорес и  Рада  Уитлоу,
который был настолько запуган  жизнью,  что  не  мог  чувствовать  себя  в
безопасности, пока не стал диктатором всего человечества, служат  изучению
этого крушения.
   Одним из распространенных недостатков нашего мышления является привычка
при любых обстоятельствах отыскивать козла отпущения.  Мы  превращаемся  в
"анти", мы выступаем против того или другого и убеждаем себя, что если  бы
можно было это, то или другое обойти, преодолеть, раздавить и  уничтожить,
человечество было бы счастливо. Так все мы становимся  антифашистами,  или
антинацистами, или антикрасными, или антикатоликами, или антисемитами,  и,
кажется, нет ничего труднее, чем заставить  людей  осознать  необходимость
ясного и определенного нового мира и  приняться  за  его  осуществление  в
соответствии со своими мечтами. Ибо сама по себе позиция "анти" совершенно
бесплодна.  Если  вы  "анти"  для  того,  чтобы  освободить  что-то,   вам
необходимо  иметь  четкое  представление  о  том,  что  именно  вы  хотите
освободить.
   Я делаю все возможное для сохранения всеобщего мира. Я убежден, что для
этого необходимо заново обучить  все  человечество  на  единой  основе.  В
противном случае наши нынешние беспорядки будут все усиливаться,  и  яркое
видение всемирного братства активных  счастливых  и  честных  человеческих
существ, воодушевлявшее нас в прошлом, угаснет в человеческом воображении.
Я прилагал все свои слабые силы  для  пропаганды  этого  видения.  В  трех
квазиэнциклопедических  книгах  я  попробовал   набросать   грубую   схему
возможного мира, которая послужила бы своего рода общей  основой.  Я  стал
преследовать  своими  тезисами  о  положении  в  мире   ученых   мужей   и
педагогические  конференции.  При  всяком  удобном  случае  я  беседую   с
публицистами и политическими деятелями. Чаще всего создается  впечатление,
что они не имеют ни малейшего представления о мире, который  создают.  Они
рассеянно выслушивают меня или украдкой  пытаются  использовать  некоторую
мою известность для  украшения  своей  политической  платформы.  Время  от
времени  я   пытаюсь   привлечь   их   внимание   нападками,   тем   более
оскорбительными, что они правдивы.
   "Вы разглагольствуете  о  демократии,  -  говорю  я,  -  вы,  наверное,
считаете, что боретесь за  демократию.  А  потратили  ли  вы  когда-нибудь
десять минут на размышление о том, что вы подразумеваете под демократией?"
   Одержимый  идеей  переобучения,  я   отправился   в   Австралийскую   и
Ново-Зеландскую Ассоциацию развития  науки  в  Канберре  и  повторил  свои
тезисы  там.  Все  были  очень  любезны  и  говорили,   что   я   оказываю
исключительно воодушевляющее воздействие, но  я  не  заметил  ни  малейших
признаков воодушевления. Я написал  одну  или  две  статьи  об  Австралии,
которая оказалась лицом к лицу с  природой  и  Японией.  Но  мой  агент  в
Америке обратился ко мне с настоятельной  просьбой  не  писать  больше  об
Австралии. Америка, по его словам, знать не знает и  знать  не  желает  об
Австралии. Английские читатели, в свою очередь, ничего не хотят слышать  о
хорошо управляемом шестидесятимиллионном н