Шенгуф поразмышлял с полминуты, затем написал на листе:
   "Невменяемых запереть в отдельных комнатах, но в Лантер не выпускать.
Заменить их другими людьми из Города Воинов. Остальным  вдолбить  версию
про побочный эффект влияния сильной бури вчера  вечером.  Подготовку  ко
Дню  Ширк  продолжать,  как  и  прежде.  Через  два  часа  доложите  мне
обстановку в Империи  обычным  порядком.  Делайте  вид,  что  ничего  не
случилось".
   Секретарь как будто приободрился, получив твердые  указания  в  столь
необычных  обстоятельствах.  Он  поклонился  и  оставил   Повелителя   в
одиночестве.
   Человек, которого когда-то звали Канго, прижался лбом к стене комнаты
и прикрыл глаза. Он надеялся только на то, - что этой  ночью  такого  не
повторится, ведь полнолуние двух лун уже миновало.
   И зря.
   Пока  было  еще  светло,  во  Дворце  кое-как  восстановился  обычный
порядок, и занятые суетой служители, да и он сам, оправились  от  ночной
паники. Шенгуф переехал в другие покои, приказав поменять всю обстановку
в прежней резиденции, вставить новый витраж вместо выбитого и заделать в
стене странным  образом  выжженную  дыру.  Новое  помещение  было  менее
комфортным, но оставаться на старом месте, где ему в каждом углу все еще
мерещились красные глаза призрака, он не желал.
   Шенгуф заставил себя переключиться, погрузившись в разборку донесений
своих личных осведомителей, которых у него было множество.  Люди  писали
доносы друг на друга, а  он  потом,  сопоставляя  их  между  собой  и  с
информацией  из  третьих  рук,  потешался  над  человеческой  глупостью,
жадностью и  недомыслием.  Наибольшее  удовольствие  он  получал,  когда
удавалось схватить кого-нибудь за руку на важном проступке  или  лжи,  а
затем  с  наслаждением  любоваться  зрелищем,  как  сановитый  и  прежде
могущественный наместник какой-нибудь провинции в одночасье превращается
в трясущееся от ужаса, безмозглое животное, предназначенное на убой. Ему
было приятно осознавать, что люди злы  и  ничтожны,  так  что  никто  не
заслуживает снисхождения.
   Повелитель Лантера был так занят, что не заметил, как наступила тьма.
Ощутил он  это  не  потому,  что  сгустились  сумерки,  нет.  По  ногам,
неизвестно откуда,  при  запертых  дверях  и  окнах,  потянуло  холодным
ветерком. Внезапно его точно облили ледяной  водой.  Он  отодвинулся  от
стола и встал, настороженно вслушиваясь. В помещении было тихо,  но  это
не  внушало  ему  успокоения.  В  ушах  коротко  зазвенело  на  мерзкой,
пронзительной ноте, а затем послышался смех. Он  мгновенно  развернулся.
Никого. Но смех продолжался. Этот  звук,  который  он  ненавидел  больше
всего,  ибо  любой  в   его   присутствии   должен   испытывать   только
благоговейный   страх.   Теперь   же   едва   слышный,   издевательский,
многоголосый смех пронизывал все пространство вокруг него. Шенгуф  резко
заткнул уши - звук только усилился. Он сводил его с  ума,  а  признаться
никому было нельзя. Повелитель уже понял, что слышит эти голоса лишь  он
один...
   Его опять разбудил рассвет. И снова его лучи рассеяли духов  ночи,  к
нему даже вернулся голос,  пока  еще  не  слишком  твердый.  Но  он  был
совершенно болен, его бил озноб, и холод словно исходил  из  собственных
его костей. Видения, окружавшие  его  и  исчезнувшие  вместе  с  мраком,
продолжались теперь  в  его  сознании.  Его  снова  преследовали,  тесно
заполняя воздух, отрубленные, гниющие части  мертвых  тел,  невесомые  и
летающие, но исторгающие трупное зловоние. Они касались  его,  задевали,
обдавая смрадом, все его выстрелы пролетали сквозь них, оставляя щербины
на стенах. А в ответ опять слышался издевательский  смех.  Потом  шепот:
"Мы уже мертвые,  мертвые,  зря  стараешься,  ублюдок,  нам  ты  уже  не
страшен". И они все время повторяли:  "Мы  ждем  тебя.  Ты  наш,  Канго,
навсегда наш". Он дошел до того, что стал хрипеть: "Убирайтесь! Вон! Вас
нет! Я в вас не верю!" и ему вторил  оглушительный  хохот.  А  голос  из
мертвой головы, плавающей перед его лицом,  головы  его  отца,  спокойно
объяснял ему, несмышленому: "Мы то, что ты  делал  в  жизни.  Мы  внутри
тебя. И мы будем с тобой вечно..."
   Почему-то он стал с ними мысленно спорить:
   "Я уйду к К'Таагу. Я не стану одним из вас".
   "Но мы тоже ушли к К'Таагу", -  терпеливо  продолжал  тот  же  голос:
"К'Тааг - это все мы, мертвые".
   "Я не такой, как вы все".
   Опять хохот. И снова:
   "Такой,  такой.  Посмотри  на  свое  светлое   будущее.   Бесконечное
будущее".
   ... И так продолжалось, пока он не потерял сознание. Теперь весь день
ему  пришлось  пролежать,  борясь  со   слабостью   и   лихорадкой,   не
прекращающейся ни на минуту. Кроме того, пришлось справляться  с  хаосом
во Дворце. Паника среди слуг  еще  больше  усилилась  после  этой  ночи.
Несмотря на настеж открытые окна, тонны  сожженных  благовоний,  трупный
запах не исчезал. Казалось, он сочился прямо из стен и  пола,  перебивая
сильнейшие духи и бальзамы, которыми натерли  его  тело,  чтобы  он  мог
согреться. Но у него по-прежнему зуб на зуб не попадал, несмотря  ни  на
припарки, ни на настои,  ни  на  моления  жрецов.  Но  Шенгуф  не  желал
сдаваться и потому вызвал Ци-Во:
   - Немедленно займитесь этой нечистью. Выгоните ее из Дворца, - слабым
надтреснутым голосом потребовал император. "Или  вы  первыми  пойдете  к
К'Таагу", - про себя добавил он. Не стоило пугать клириков  еще  больше,
чем они уже были напуганы. А то еще перепутают что-нибудь при ритуалах.
 
*** 
 
   Решив не вмешиваться, мы, тем не менее, попросили у Лерни его записи,
чтобы понаблюдать всю картину в целом. Даже Стивен присоединился к нам с
А-1, в отличие от техномага, который заявил, что "ему некогда  созерцать
банальный некротический полтергейст", так как до Дня Ширк осталось всего
ничего, а техническая часть проекта целиком на нем.
   Увы, печально  признавать,  но  отсутствие  его  в  компании  нам  не
показалось тягостным. Мне так уж точно. Тем более  что  зрелище  он  нам
оставил просто сногсшибательное. Пожалуй, на Земле я никогда  не  видела
такого буйства и разгула духов. Можно сказать, что я  порадовалась,  что
мы  сидим  в  уютном  просмотровом  зальчике  с  потолком   и   стенами,
изображающими облачное небо, и на  мягких  креслах,  внешне  имитирующих
гладкие валуны, покрытые мхом. Приятная стилизация и мирная  обстановка,
особенно по сравнению с тем, что предстало нам через стереопроекцию.
   Призраки умерших учинили в Ширтахо настоящий  разгром,  посрывали  со
стен гобелены, опрокинули ритуальные  чаши,  поломали  все,  что  только
могли за столь короткий срок. Общее состояние дел накануне Дня  Ширк  во
Дворце можно было бы сравнить только лишь с  последствиями  взятия  Рима
варварами. Кроме того,  видимо  они  еще  и  психически  действовали  на
обитателей крепости, во всяком случае, некоторые слуги попросту  сбежали
куда глаза глядят.  Страх  перед  мертвыми  оказался  сильнее  имперской
дисциплины. Шенгуф еще как-то держался,  даже  поднялся  с  кровати,  но
остальные выглядели деморализованными.
   - Придется им хоронить останки, - философски заметила Нат.
   Это было как раз очевидно. На Земле первое, что посоветовал бы  любой
маг,  -  это  успокоить  прах  покойных.  Ведь   в   Ширтахо   множество
человеческих останков или изделий из них  же.  Стив  подошел  поближе  к
голограмме и долго всматривался в нее:
   - Я бы еще предложил зарыть кое-какие подвалы, - добавил он.
   И мы поняли, о чем речь. Его все еще беспокоили остатки той  системы,
частью которой он когда-то сам являлся. Конечно, теперь и он,  и  мы,  и
СИНЛАР сделали все возможное, чтобы  ее  дезактивировать,  но  лучше  не
оставлять на будущее никаких зацепок.
   - Я проверил модельные результаты. Мы готовы к Дню Ширк,  -  поставил
он нас в известность.
   - Отлично, - вырвалось у меня. А то все, на что  указывал  "Странник"
после очередного сканирования Ширтахо, внушало  только  беспокойство.  Я
вообще не перевариваю некротической  активности,  чем  бы  она  ни  была
спровоцирована.
 
*** 
 
   Никогда  еще  император  Шенгуф  не  встречал  День  Ширк   в   таком
омерзительном  настроении,  как  сегодня.  Погода  же,  напротив,   была
превосходнейшей. В редкостно чистом и ясном небе парило несколько легких
облачков,  что  было  просто  великолепно  для   предстоящих   воздушных
представлений  по  случаю  Великого  Праздника.  Но  он  никак  не   мог
успокоиться после очередной безумной  ночи.  Никакие  усилия  жрецов  не
привели к очищению Ширтахо и Дворца, наоборот, казалось, только  придали
призракам еще большей прыти. Проклятый скелет  также  скрывался,  и  его
нигде не могли найти. Повелителю Лантера казалось,  что  он  затаился  в
какой-нибудь гнусной дыре и оттуда ехидно следит за ним своими  красными
горящими  глазами.  Про  себя  он  подумал,  что   только   какой-нибудь
неудачливый  полководец  древности,  проигравший  главное   сражение   и
покинувший убежище лишь для того, чтобы сдаться  победителю  и  умереть,
мог бы с ним теперь сравниться состоянием духа. Даже  голос  у  него  не
восстановился окончательно, но это как раз было не так уж  и  важно.  На
празднике  его  команды,  переданные  помощниками,  все   равно   всегда
выкрикивали по рядам глашатаи. Его по-прежнему шатало от слабости, но он
заставил себя подняться и выйти на  тронное  место,  господствующее  над
всей колоссальной площадью для поединков,  между  дверями  его  основной
резиденции и Главным Святилищем. Гвардейцы из личной охраны  выстроились
широким полукругом у его ног, а по  бокам,  на  ступенях  трона,  встали
самые высокопоставленные чины, облаченные, как и он, в ритуальную парчу.
Сейчас, когда Повелитель Лантера оглядывался,  цветистые,  металлические
переливы священных  одеяний  не  выглядели  для  него  праздничными,  а,
напротив,  их  холодный  блеск  казался  неприятным,   вызывая   приступ
тошнотворного отвращения. И единственное, что  его  отчасти  порадовало,
так это то, что его недавний приказ был выполнен несмотря  ни  на  какие
обстоятельства: часть стены, где прежде был вход  в  злосчастный  склеп,
была уже заделана и отличалась от остальной кладки только  более  свежим
оттенком  штукатурки.  Это  несколько  успокоило  его,  и  он  смог   ра
сслабиться, пока на площади еще  не  появилась  колонна  войск,  которая
должна была прошагать от ворот, по широкой мостовой, до места  священной
бойни.
 
*** 
 
   Казалось, вереница золотых и каменных  статуй  по  бокам,  окруженная
жрецами, так же застыла в молчаливом  ожидании.  Шенгуф  бросил  злобный
взгляд на Верховного Жреца, вышедшего во  главе  цветистой  процессии  и
занявшего место возле самого большого изображения  К'Таага.  Как  только
пройдет праздник, он тут же избавится от этого горе-прорицателя.
   "Если, конечно, этот день вообще когда-нибудь кончится и  он  доживет
до вечера", - почему-то вдруг подумалось Императору, и в  груди  странно
занемело. Между тем от края  крепостной  стены,  возвышающейся  вдалеке,
донеслись низкие гудящие металлические звуки. Это был  сигнал  к  началу
торжества.
 
*** 
 
   Только лишь за несколько часов перед тем, как над Ширтахо,  вибрируя,
взвыли ритуальные трубы, мы полностью закончили с переделкой  программы.
Нам все-таки  пришлось  ее  изменять  из-за  привидений,  но  теперешний
вариант  устраивал  все  заинтересованные  лица  и  СИНЛАР  еще   больше
предыдущего. Наши корабли заняли нужные позиции, а мы сами  расселись  в
рубке "Тихо Браге" вокруг действующей голографической проекции города. И
точки,  что  горели  в  нужных  местах,  были  настоящими  датчиками   и
приборами, закрепленными в реальных строениях, а на браслетах Уло и  его
друзей поблескивали огоньки системы управления. ЭМ-СИ уверила  нас,  что
ее команда из Смотрителей вполне  готова  к  представлению  и,  как  она
выразилась, даже превзошла ее ожидания. Лерни хмуро и напряженно  следил
за рассредоточенными по зданиям дроидами,  Стив,  нависая  над  пультом,
отслеживал   общеполевые   параметры,   Нат   курировала    "психическую
компоненту", и только я сперва  была  практически  не  у  дел.  В  таком
положении можно оставаться просто сторонним наблюдателем, но  это  не  в
моей натуре. Я предложила сделать в нужный момент  визуальные  миражи  -
большие изображения со "Странника", незримо  прячущегося  над  площадью,
что и было включено в повестку дня.
 
*** 
 
   Отдаленный  грохот  марширующего  в  полной  боевой  выкладке  войска
медленно приближался, но вместе с тем стало твориться и нечто  странное.
Небосклон, посреди ясного утра, постепенно темнел. Из  ровного  светлого
фона, точно перед грозой, выделился  вселенский  занавес  на  полнеба  и
налился чернотой, причем на другой стороне  было  светло  и  по-прежнему
сияло  солнце.  Постепенно  на  проспекте  внизу,  прямо   перед   лицом
Императора, показались первые ряды воинской  колонны  Под  очень  темным
зловещим небом металл начищенной амуниции,  мундиры  и  штукатурка  стен
ослепительно блестели, а тени от солдат  вытянулись  и  ушли  вбок,  как
будто нечто их притягивало со стороны. "Началось", - мелькнуло в  голове
у Шенгуфа, и его сердце дало краткий, тревожный сбой. Но отборные отряды
как ни в чем не бывало чеканили шаг,  и  гвардейцы  сохраняли  на  лицах
бесстрастное выражение, выстраиваясь перед его возвышением в  ритуальном
порядке. Когда последние  из  них  встали  на  предназначенные  места  и
повернулись в его сторону, туда, где на виду у всех  нависал  гигантский
каменный трон, увенчанный сиденьем с Императором  Шенгуфом,  из  чистого
воздуха вдруг сгустилось и опустилось мутное  серое  облако,  скрыв  его
самого и его свиту. Все происходило в  гнетущей  неестественной  тишине.
Солдаты  ждали  приказа,  а  вместо  того  им,  как  и  десяткам   тысяч
собравшихся, открылось потрясающее зрелище: когда мгла рассеялась,  там,
где прежде было самое главное строение  в  Ширтахо,  в  обширном  круге,
усыпанном   серовато-серебристым   порошком,   лежали    без    сознания
приближенные Повелителя, а сам он стоял совершенно нагой, лишившись всей
своей одежды, и его темная кожа начала покрываться мелкими мурашками.  А
над его головой, в том самом  месте,  где  только  что  была  прочнейшая
твердь священного  трона,  высилась  прозрачная,  невесомая,  призрачная
констукция. И она к тому же  была  населена.  На  призраке  трона  сидел
призрак старого Императора, в окружении призрачных придворных. Их  плоть
как будто была  соткана  из  серой  стеклянной  паутины,  но  в  деталях
повторяла видимость  живой  натуры.  Только  глаза  сверка  ли  красными
жестокими точками. Спустя пятьдесят лет почти никто  из  собравшихся  не
мог узнать Повелителя Джан-Тунара или давно умерших людей, но  само  его
появление было таково, что никто не усомнился в его словах:
   - Люди Гшамм! - ужасный, тяжелый  голос  разносился  по  площади,  до
самых ее потаенных углов. Более того, почти не теряя силы,  он  достигал
всех концов Ширтахо и даже прилегающей части Лантера.  О  более  дальнем
расстоянии позаботились сами имперские техники: трансляция из Ширтахо  в
День Ширк была обязательной для всей территории, и, кроме  того,  каждый
житель должен был ее смотреть вне зависимости от пола  и  возраста.  Над
напряженным молчанием многотысячной толпы в небе, на темной  его  части,
начало проступать пока еще смутное изображение.  А  внизу  гремел  голос
мертвеца:
   - Великий бог К'Тааг повелел  мне  вернуться  в  этот  день,  который
отныне будет  забыт  навеки.  Ибо  такова  воля  Величайшего  Повелителя
Каменных Небес. Смотрите же, люди - и не говорите, что вы не видели!
   Отливающая  металлом  призрачная  фигура  указала  перстом  вниз,  на
обнаженную фигуру  Повелителя  Лантера,  немого  и  неподвижного,  точно
пораженного молнией:
   - Вот он перед вами, этот человек, которому вы поклонялись как  Брату
Бога, лживый обманщик и убийца, названный Канго, низкий родом! Взгляните
на его грудь, что перед вами! Там  клеймо  низшей  касты,  неуничтожимое
ничем, печать предателя!
   В самом деле, синяя эмблема на его коже, которую он так долго скрывал
от всех,  была  видна  невероятно  отчетливо,  издалека,  в  этом  белом
беспощадном солнечном свете.
   - Страшное оскорбление нанес он Величайшему. Он и никто  другой  убил
моего сына Шенгуфа пятьдесят лет назад, и многих других, и  с  той  поры
выдавал себя за истинного императора! Столь велико это оскорбление,  что
Бог Богов покидает этот мир  навеки,  и  все  имена  свои,  и  все  свои
торжества берет он с собой... И великое покаяние  налагает  он  на  всех
вас.
   Рисунок в небе стал совершенно явственным - это  был  Бог  К'Тааг  со
слугами его и вестниками. Тело его испускало разноцветные лучи по  всему
небу, челюсти угрожающе шевелились.
   ... - Ширгахо и Город Воинов должны быть  покинуты  и  заброшены,  ни
одна нога не должна ступать на эти камни с завтрашнего утра тысячу  лет.
Имя предателя должно быть проклято и забыто. Все жрецы, что  служили  от
лица его, лишаются сана и должны будут вернуться в свои  роды  и  забыть
все тексты и обряды, что они учили под страхом вечного проклятья. Воины,
что клялись ему, должны повернуться к нему спиной и уйти в  свои  семьи.
Они снова должны называться теми именами, что были им дадены с  рождения
до первого посвящения. Им запрещено видеться  друг  с  другом  до  самой
смерти и употреблять оружие на войне или для защиты  собственного  дома.
Отныне и навеки не будет более Дня Ширк или иного  дня  Бога  К'Таага  и
всех ритуалов его. Правители всех  местностей  должны  следовать  только
простым нуждам, не выходя за свои территории, а тот,  кто  посмеет  лишь
задумать завоевать соседние земли, уже станет мертвым менее  чем  в  три
дня. Новые законы дадены будут вам, и в каждую провинцию придет  человек
с этим законом, который ныне я объявлю вслух перед всеми...
   И долго, пока солнце не  начало  склоняться  к  дальней  череде  гор,
длилась эта речь. В общей обстановке изменилось только одно: прямо перед
собравшимися и перед незримыми взглядами далеких свидетелей статуи богов
и Посланников начали рушиться сами собой, обращаясь в груды обломков. Из
Главного  Храма  также  донеслись  шорохи  и  звук  падения,  как  будто
ритуальные предметы внутри срывались со  стен  и  ударялись  о  каменные
плиты. Все это время люди слушали, замерев, забыв про пищу и воду, а над
ними парил грозный лик с множеством мерцающих глаз.
   Даже Шенгуф, вернее Канго,  слушал  все  это  неподвижно.  Чудовищное
безразличие к собственной участи охватило его, и,  как  ни  странно,  он
успокоился. Как будто все эти  годы  ждал  именно  такого  финала  своей
истории. Несмотря на  несколько  бессонных  ночей,  небезопасных  в  его
возрасте, физически он ощущал себя лучше. Он был уверен, что  его  убьют
сегодня, и стоически ждал этого момента. Но даже в  этом  его  обожаемое
божество, К'Тааг, предавшее его, как когда-то он  предал  Джан-Тунара  и
потом последнюю волю его, решил обмануть его ожидания.
   - ...Имя Шенгуфа отныне мертво, - заключил безжалостный,  не  знающий
усталости, голос:
   - И обращаться с ним надо так, как будто его  больше  не  существует.
Никто не смеет давать ему кров или  пищу,  служить  ему  или  допускать,
чтобы он служил кому-либо, говорить с ним  или  отвечать  ему.  Но  горе
тому, кто тронет его тело,  пока  его  дух  сам  собой  не  покинет  эту
оболочку. Бог Каменных Небес запрещает  убивать  его,  дотрагиваться  до
него или бросать в него камни. Его нельзя умерщвлять никаким оружием,  и
тот, кто нарушит волю Величайшего, будет  проклят  страшной  болезнью  и
мучительной смертью. Ибо К'Тааг покарал его смертью еще при жизни, и  он
должен испить эту кару.
   - Ступайте же! - завершил призрак очень долгую речь:
   - Повернитесь и бегите  отсюда!  Ибо  все  здесь  теперь  принадлежит
только мертвым, а живые